Марионетка

      Уолтер тянется рукой к стакану на столе, раздвигая невидимые окружающим, но для него вполне осязаемые нити времени и пространства. Они мягко касаются иллюзорной оболочки, проходят мимо, не цепляясь за подложные рукава куртки и рубашки, лишь позвякивают на нижней границе чувства, называющегося здесь слухом. Примитивное тело, собранное из миллиардов мелких частиц материи вокруг духовного ядра, ощущает пальцами прохладу стекла.       Сладко-горький виски, прихваченный из девятнадцатого века, скользит по языку вниз и распадается облаком в центре ненастоящей груди, подпитывая хтоническую сущность грехом пьянства и смертями от зелёного змия, бестолковые идолы которого ходят по салунам Дикого Запада. С одной стороны, Уолтер, из любопытства экспериментируя сближением с людьми, воображает себя в образе местного кукловода, окружённого этими пульсирующими жилками, идущими к сочленениям марионеток, пляшущих в опытных руках. С другой, одна-единственная вага в пределах его видения прямо сейчас срастается с ладонью, по крупице лишая радости обладания чужим разумом. Будучи духом, легко ладонь отсечь, развеять, как часть себя нематериального, но нитки марионетки уже путаются в ядре, словно оно обладает массой и притяжением, словно оно есть нечто по-человечески меньшее, чем абсолютная сила, дающая право бессмертия, недоступная для осознания.       Обычная людская эмоция проста и безыскусна. Страх липок, он кислит, если потянуться к нему, как к тому же стакану. Во время нападений на поселения Уолтер не изображает из себя физический объект, доступный упрощённому пониманию тех, чья жизнь в его масштабах слишком коротка, чтобы о ней заботиться. Пропадает в резне, появляясь в конце кровавым призраком, сытым и довольным. Ярость — другое дело, она согревает, обдаёт энергией, вызывает биение внутри духовного ядра, будто оно готово взорваться и переродиться. Прощение… истинного прощения Уолтер ещё не видел. Мисс Хантер подбиралась к нему, конечно, но следом он чувствовал вяжущее смятение, острый гнев и приятную на грани боли жажду мести, горящую там, где в теле растворялся виски. Потом она добавила к ним всё больше злости, такой чистой и незапятнанной, что у физической оболочки могла бы выделиться слюна. Уолтер выпил бы всё незримым прикосновением, провёл эфемерным языком по внутренней стороне женского горла, вылизал, проникая между рёбер. Запустил бы тонкие бестелесные отростки в сердце, выжимая из него все соки, как во время старых добрых ритуалов, его породивших и его питавших.       Насквозь прогнившая душа, долго бродившая, с детства чернеющая, вкусна. Но куда вкуснее должна быть та, которая всю короткую земную жизнь была наивна, безгрешна, не видела зла, не слышала зла и не говорила о зле, а потом резко одним толчком впустила в себя безграничную скверну, травившую все ростки добра. Она явно насыщенная, терпкая, жгучая и нежная, маслянистая и сбивающая с несуществующих ног. Уолтер щурится, управлением над физическим телом выуживая из близкой к божественной сути представления о душе мисс Хантер. О всём спектре доступных ей моральных дилемм и идущих вслед за ними чувств. Слюна действительно наполняет рот, но, помимо этого, всё тело реагирует по-своему.       Когда он вставал за её спиной, разбивая энергию ветра намерением, так сладок был слом ожидания: согревал не друг, а враг. Когда она сама звала Уолтера к разговору, натягивая нитки на ваге, как собака рвётся с поводка, эта требовательность мёдом стекала по подбородку. Но стоило случиться прикосновению двух материй, как произошло смешение всего и вся. Тогда он отринул маску нормальности, расправил составивший плечи и спину эфир, возвысился, отражаясь в глубоких глазах, и видел в них же не только месть, но и страх собственных желаний. Уолтер чуть было не раскрошил в пальцах до смешного хрупкое запястье, даже не наметил синяков, остановился, не желая портить красоту. Стоило же ей признаться себе во влечении — он это видел — её душа почернела ещё больше.              Физическая оболочка начинает ныть. В шестнадцатом веке его последователей не осталось, а новые — члены банды, кормившие его жестокостью и ужасом — ещё не родились. Ему нужен этот вкус, хотя бы толика, хотя бы миллиардная часть энергии, ему нужен этот распад личности на самом пике, нужны и горечь, и сладость, и острота, нужна эта маленькая мисс Хантер, перестающая за интересом ощущать страх в его присутствии.              Уолтер рассыпается мириадами частиц, растворяясь в воздухе, хватаясь за дребезжащие жилы, путями-путами проложенные к кукле, которая постоянно вырывается из-под контроля. Маленькая мисс Хантер лежит в постели, сбив одеяло к краю, в неудобной позе на животе, подминая подушку, и за заплетенными в косу волосами он видит покрасневшие чернильные следы татуировки на шее и спине. Такая слабая и уязвимая, такая безынтересная, когда смыкает веки, не смотрит волком и не обещает убить. Нечто как будто колет Уолтера изнутри, и осознание, что кто-то трогал его марионетку, застилает видение красной пеленой ненависти. Он ведь чувствовал это в каюте, но не обратил должного внимания, хотя теперь кожу, которую не стало увечить само воплощение силы, испортил какой-то человечишка. Кто-то посмел коснуться. Уолтер не стал вновь собираться физически, довольствуясь истинной формой, ясновидением осязая всё от полуулыбки до обнажённых ступней, проникая в суть, сливаясь со сном. Позже он попробует клубящуюся энергию на татуировке и покарает всякую погань, которая приложила к этому руку.              Слепая наивность облепляет приторной сладостью, подползает ближе. В мире грёз она чистит американского мустанга, находясь в иллюзии родного времени и родительского дома на другом материке, напевает песенку, наслаждаясь отсутствием противоречия между этими деталями. За её спиной сна не существует; зелень, пожирающая дом, пёстрые яблоки на дереве, птицы, ветерок, плещущаяся в кадке вода — всё находится там, где она может это видеть. Уолтер застывает позади неё в темноте, словно глядя из непроницаемого мрака пещеры за внешним миром. Предыдущий такой опыт был для него пыткой. Здесь же хотелось наблюдать.       Лошадь фырчит и тыкается носом в поисках угощения. Мисс Хантер смеется, как смеются молодые кокетки, когда рядом кто-то находится. По левую руку от неё начинает клубиться мрак, и она не отступает от него, напротив, вскидывает подбородок, встречая очевидную угрозу с вызовом и дерзостью.              Уолтер смотрит из-за её спины на самого себя.              На тёмные волосы, падающие на уши, на разрез чёрной рубашки, перстни — когда только успела рассмотреть и запомнить их все. Его двойник делает шаг навстречу, и она замирает с лукавой улыбкой на губах.              Всё затихает. Лошадь куда-то девается, обстановка меняется, и вот пара с безмолвным наблюдателем перемещается в дом. На улице резко темнеет, хотя обилие свечей едва ли уступает солнечному свету, пускай «за кадром» царит ночь. Уолтер улыбается — он догадывается, что произойдёт на его глазах дальше.              Мисс Хантер подаётся вперёд, и мужская ладонь ложится ей на щеку, похабно обводя контур губ большим пальцем. Она держится стойко, но от взора не ускользает, как расправляются плечи и поднимается на вдохе грудь. Двойник Уолтера ухмыляется, кривя рот, и жадно целует ту, кто этого только жаждет. Гордая, она не распускает рук, напротив, отталкивается от чужой груди, но слабо, скорее играючи, чем взаправду. Её кошмары выглядят иначе — Уолтер был тому свидетелем. Чего греха таить, был тому причиной.              Двойник тем временем нависает над невысокой фигуркой, трансформируясь в инфернальную сущность, скрывающую красные глаза за капюшоном.              Так вот, что ей по-настоящему нравится.              Он раздаётся в плечах, горбится, чтобы доставать до сминаемых губ, заводит ладони за девичьи лопатки, припечатывая к себе. Мисс Хантер забывается в ласке, упуская возможность сопротивляться. В руке двойника блестит нож, разрезающий завязки корсета.              — Маленькая порочная бестия.              Уолтер выходит в круг света, заставляя мисс Хантер вздрогнуть. Она резко поворачивает голову, и его двойник буквально стискивает чужую талию, становится впереди, загораживая от опасности. Это её сон, многое здесь подчинено её воле, и вот тысячелетний дух — ненастоящий, конечно — становится защитником, как глупый рыцарь из плоти и крови. Как самонадеянно. Однако даже во сне ей удаётся почувствовать, от кого исходит истинная угроза.              — Неужели… — теперь Уолтер и сам меняется, сгущая вокруг себя балахон, усыпанный символами заклинаний, выжигая пылающим взглядом свою нелепую копию, стряхивая прочую человеческую шелуху, — вы думали, маленькая мисс Хантер, что я поведу себя так?              Он оскаливается, всматриваясь в напряженные черты двойника. Надо же, как точно, вплоть до мелких морщинок. Его мисс Хантер наблюдательна, этого у неё не отнять.              — А как мне ещё вести себя с Джейн? — Недружелюбный настрой вмиг меняет отношение к этому самозванцу с насмешливого на утомленное.              — Мало того, что ей нравится моя истинная внешность, так ещё маленькая бестия хочет, чтобы я звал её по имени.              — Фамилия досталась мне от отца. — Она впервые подаёт голос. Двойник отпускает её, подчиняясь воле хозяйки сна, и Уолтер едва ли не хохочет с того, как его марионетка создает в своей голове такую же болванку, только в образе собственного кукловода. Он готов начать аплодировать, когда мисс Хантер — вернее, Джейн — выходит вперёд. — А ты растоптал его светлую память.              — Быть может, он сделал это сам?.. — Уолтер протягивает руку, наслаждаясь, как она вздрагивает от прикосновения к лицу, чего не делала с его копией. Всё понимает. Он бросает взгляд вбок, ловит в своем отражении отпечаток ревности. Что же, пожалуй, тут Джейн права, есть нечто подобное в том, как его палец осторожно обводит губы, а потом спускается ниже и надавливает на подбородок, заставляя приоткрыть рот, вкладывает в него палец, выставляя аналогичную сцену «до» карикатурой. — Быть может, вы давно это понимали…              Уолтер снова смотрит вбок, говоря всем своим видом: «Учись». Хочет, чтобы Джейн запомнила, каким может быть неповторимый оригинал, когда ведёт влажную от её собственной слюны дорожку от подбородка к шее, уже сухим пальцем добираясь до выступающих ключиц. Она даже не пытается противиться, лишь не мигая следит за его выражением лица. Должно быть, глаза снова покраснели, когда он заводит ладонь за девичью шею, притягивая к себе, вынуждая подняться на цыпочки из-за разницы в росте. Теперь можно почувствовать, как смешиваются два дыхания — реальное и подложное. Не дожидаясь, когда поцелуй случится, Уолтер хватается за верхнюю ткань платья и рвёт её так, как не получилось бы наяву: та распадается в ничто условностью сна. Он ловит движение краем видения и удивлённо наблюдает, как его двойник оголяет запястье, собственнически беря Джейн за горло. Теперь оба Уолтера держат её за шею с двух сторон, соприкасаясь пальцами. Она быстро соображает.              Оба делают шаг навстречу нижнему платью, сминая хлопок, растворяя кипенно-белый в черноте балахонов, свечении алых глаз, покрывающих открытую кожу лихорадочным румянцем. С секундной заминкой, как в тисках, сжимают со всех сторон тонкую талию с поджарыми боками, тянут на себя, оказываясь только ближе. Зарываются пальцами в волосы, пересчитывают позвонки, практически синхронно, настолько, что Уолтер чувствует поднимающуюся в нём волну ярости. Почему-то кажется, что не он руководит, не ему подчиняются, ведь контроль всё ещё у этой маленькой бестии, которая заставила прыгать перед собой нелепую фантазию, наделённую его внешностью. Когда двойник оголяет женское плечо и невесомо прикасается к нему губами, вызывая первый стон, настоящий Уолтер едва держится, чтобы не отбросить его подальше, а потому только наклоняется к лицу Джейн и жадно целует, высверливая взглядом саму мысль, что по ней бродит вторая пара рук. Однако ему приходит идея получше.              Он хочет лишь немного подломить её волю, а в итоге захватывает ту часть, которая отвечает за поведение своей копии. Проходит это с борьбой, с искусанным языком от ласки настолько жестокой, что непонятно, кто из противников является деспотом. Уолтер пробует пошевелить пальцами не принадлежавшего ему до того тела, и это получается. Теперь от глупой болванки должен быть хоть какой-то толк. Нечто ревнивое внутри отступает, стоит подумать, что каждый, кто будет касаться её, действует от его имени. Значит, подвластна и она.              Они оставляют Джейн стоять и обходят по кругу, как два голодных зверя, травящих добычу. Уолтер не без удовольствия отмечает, что может видеть всё то же, что и двойник, а потому улыбается, смотря одной парой зрачков на лицо, а другой — на округлые бёдра. Впервые удаётся получить от Джейн некое подобие смущения, когда она пытается прикрыть грудь одной рукой, но настоящий Уолтер отводит нежное запястье от скрытых тканью полушарий.              — Давай придумаем кровать побольше… — произносит он предельно низко, даже пугающе, наслаждаясь отголосками тревоги в её запахе. Хочется втянуть его поглубже, слизать с кожи, но потом, всё потом. Сейчас он указывает ей на неказистое спальное место, совсем не подходящее не то, что для троих, даже для одного.              — На такой мы не сможем развернуться, — другой Уолтер разговаривает тем же тоном, вплотную приближаясь к уху Джейн, тут же цепляя зубами мочку.              С двух сторон по ней скользят руки. Она пытается отвернуться к одному из них, но двойник ловким движением хватает её за подбородок, заставляя смотреть на узкую кровать.              — Придумай другую.              — Твой же сон.              Рокочущий голос, звучащий справа и слева, вырывает новый стон, либо это вина горячих унизанных перстнями пальцев, лениво сминающих плечи, гладящих ягодицы, проникающих под ткань нижнего платья. Джейн жмурится, и одна из четырёх ладоней накрывает её грудь, сжимая, заставляя разомкнуть веки. Она мало видела роскоши, а потому Уолтер решает немного ей помочь, внедряя в голову образ большого ложа, которое тут же предстаёт перед ними. Двойник подхватывает девичье тело на руки, перенося на простыни, даже в мире сна пахнущие лугом и травами. Джейн пытается спрятать пылающее лицо руками, но их фиксируют по обе стороны от лица.              — Маленькая бестия… — раздаётся эхом.              Две пары губ жарко приникают к шее, головы склоняются к ней, обрамляя рыжие кудри Джейн мазками упавших длинных угольно-чёрных прядей, создавая иллюзию вырывающейся из-под холодного камня обжигающей магмы. Уолтер чувствует терпкие нотки страсти во вкусе её души, ещё достаточно чистой, чтобы ни разу не лечь под мужчину. Сегодня её порок приводит к тому, что, пусть и в мире фантазий, но она делит постель сразу с двумя. Вернее, с одним, но в двух воплощениях, если ещё вернее, то и не с мужчиной вовсе. Сегодня желание Уолтера насытиться ею выливается в задел на будущее: он обучит на примере грёз тому, что соберётся с ней сделать в реальности. И никаких третьих лишних. Всё внимание, всё поклонение, все эмоции — на алтарь одного бессмертного и жестокого духа. Такого, который сейчас разрывает ткань нижнего платья, развеивая иллюзию балахона на себе, оставаясь практически нагим в ярком свете перед её наготой, перед её розовыми сосками, венчающими округлые груди, перед её подтянутым из-за долгого нахождения в седле животом и крепкими бёдрами, сжатыми, не допускающими взор к сокровенным частям. Джейн не молит прекратить, но ещё не требует продолжить. Есть над чем работать.              И он, и двойник обхватывают одновременно губами горошины сосков, нежно оглаживая бока, спускаясь ниже, туда, где виднеется выступающая тазовая косточка. Следуют к ягодицам, просовывая ладонь между Джейн и простынями, другой рукой разводя её ноги. Уолтер отрывается от груди, чтобы со всей доступной ему нечеловеческой скоростью переместиться к приоткрытому в стоне рту, накрыть своим, пока его копия устраивается между женскими бёдрами, лаская языком девственные места, проникая пальцами внутрь, совершая круговые движения, растягивая узкие стенки. Звуки поцелуев становятся всё грязнее и развратнее, она выгибается, распалённая и практически готовая к продолжению.              Настоящий Уолтер усилием воли заставляет двойника прекратить, ощущая вмиг вкус слюны, души и смазки. Разве что ему, практически божеству, понимать и осознавать, где заканчивается он и начинается подконтрольная ему фантазия Джейн, где рецепторы физической оболочки, которую он использует ради собственного удовольствия, а где осязание духовного ядра, питающегося скверной. Податливое от ласки тело со сбившимися рыжими кудрями он отрывает от простыней, усаживая на тяжелой перине, галантно подавая руку.              — Привстань.              Она поднимается на коленях, не понимая, судя по тому, как распахиваются её глаза, для чего Уолтер кладёт голову под сосредоточение её желания.              — Теперь опустись.              Он продолжает помогать опираться на его руку, когда Джейн несколько секунд остаётся в ступоре. Стоит уже ему провести дугу от влажного входа к набухшему клитору, как его приказа слушаются, сгибая колени, садясь сверху, касаясь самым интимным гладко выбритого подбородка.              Уолтер скользит по половым губам, втягивает их в рот, отстраняясь целует внутреннюю сторону бедра, пока двойник освобождает уже его похоть, проводя ладонью вдоль ствола, очерчивая головку языком.              У примитивных физических оболочек тоже есть свои плюсы, даже если они вдвойне иллюзорны в конкретный момент.              Уолтер стонет от очередного движения, посылая по телу Джейн вибрации. Она ведёт себя тихо, не кричит, скорее просто часто дышит, выстанывая что-то нечленораздельное. Пора.              Повинующийся ему двойник в последний раз берёт глубоко, прижимая высунутый язык к мошонке, и тянет Джейн за плечи на себя. Она так и стоит на коленях, смирившись с участью остаться без единого сантиметра кожи, которую бы не пометили следами поцелуев. Лишь опускает взгляд вниз, сталкиваясь им с блестящей от слюны прижатой к животу головкой. Наконец-то Уолтер чувствует в ней жгучий стыд, перебарываемый любопытством. Он выпрямляет руку, прикасаясь к её животу под самым пупком, надавливает, проверяя, способна ли Джейн выдержать то, что ей уготовлено.              Конечно, условности сна не допустят боли. Как бы ни хотелось, возможно, её причинить.              Уолтер делает приглашающий жест, и женские ладони уверенно ложатся в его. Он сгибает локти, упираясь ими в перину, и Джейн опускается ниже, задевая клитором длинный ствол. Двойник тем временем настойчиво надавливает на девичью спину; сохраняющей остатки невинности девице невдомёк, что это приказ прогнуться в пояснице, потому мужская рука грубо хватает рыжие волосы, наматывая на кулак, и резко дёргает вверх. Джейн снова стонет, ловя ртом воздух, когда в неё медленно погружается точная копия возбуждения, ласкающего её снаружи. Двойник делает первый толчок, и она вскрикивает, когда движение заставляет скользнуть до головки и обратно. Оба Уолтера удовлетворённо улыбаются, начиная новый акт игры.              Джейн раскачивает вперёд и назад, её руки дрожат от напряжения, колени пытаются разъехаться, но им не дают. Уолтер чувствует, как двойник двигается внутри, и это заставляет его собственный член дёргаться в предвкушении. Дольше ждать нет смысла: растлевать душу интереснее разом, пока она не успевает приспособиться. Он проводит языком по воздуху, собирая пыль энергии, такой многогранной, что у него не находится слов ни на одном из известных языков. Копия крепко удерживает Джейн на месте, практически покинув её тело.              Уолтер приставляет головку ко входу, слегка надавливая. Неподатливость неопытности, практически закрывающий дорогу к удовольствию двойник, всё мешает сейчас оказаться внутри, но вот Джейн будто бы расслабляется, позволяя ему довершить начатое. Он поднимает глаза, встречаясь с полным отчаяния, ярости, страсти и кто знает чего ещё взглядом, поверх которого горит неуёмное желание что-то доказать. Побороться, даже если на кону стоит ощутить в себе заклятого врага. Нет, захватившего мысли мужчину.              Внутри неё тесно настолько, что три стона сливаются в один. Уолтер пробует двигаться одновременно с двойником, но понимает, что это неудобно. Потому оба ловят ритм, попеременно вторгаясь в разгорячённое влажное тело. Не получается входить до упора, и они рычат разом от собственнического разочарования и удовольствия, когда на член давят не только стенки, но и возбуждение соседа. Сизая кожа духов резко контрастирует с белизной женских прелестей, такой живой и настоящей в этот момент, что Уолтер заставляет свою копию впиться зубами в нежную шею, расцветшую уже многочисленными отметинами страсти от них обоих. Он выпил бы всё, что бы Джейн сейчас ни ощутила, но останавливает себя на середине намерения. Лучше дать ей ещё немного времени.              Когда она едва держится на ногах, двойник подталкивает её в спину. Рыжие кудри рассыпаются рядом с головой настоящего Уолтера, и он не отказывает себе смять пальцами её ягодицы, прижать, перехватывая поперёк талии. Чувствуется запах близкого финала, энергия густеет и уже вяжет на языке, такая сладко-горькая, как виски. Стоит открыть рот и застонать, как это ощущение наполняет до краёв. Джейн мелко трясёт от переживаемого, она уже не сдерживает крика, и оба Уолтера останавливаются в замершую на век секунду, стремясь остаться в ней как можно глубже. Тяжелое дыхание наполняет комнату, лишившуюся влажных звуков последних минут.              — Сгинь.              Внутри Джейн становится не так тесно. Она всё ещё лежит сверху, переводя дыхание, обессиленная и податливая, но отчего-то всё ещё интригующая. Что могла бы дать в дополнение к тому спектру, что Уолтер впитал своим духовным ядром? Он не думал. Наконец-то его пьянила бешеная энергия, полученная не только от иллюзорного соития, но и того, что к нему привело.              — Если захочется, чтобы я пришёл в ваши сны, мисс Хантер, можете спокойно пригласить. — Голос звучит хрипло, как у смертного.              — Джейн.              — Джейн, — Уолтер вдыхает запах её волос. Она проваливается глубже в сон, значит, делать ему здесь больше нечего. Только ещё раз поцеловать, собирая крупицы остаточной ненависти, слишком вкусной, чтобы бросать на потом.              В её реальной спальне тихо. Только ещё сильнее сбитое одеяло и влажные кудри на лбу выдают, что же могло ей сниться.              Уолтер проводит ладонью над свежими узорами татуировки, вслушиваясь, как выравнивается её дыхание от отступающей боли. Втягивает носом запах того, кто посмел тронуть его куклу. Его марионетку.              Растворяется во мгле, чтобы появиться перед неказистым домом в бедном индейском поселении. Облизывает губы в предвкушении.              Джейн была права, когда наделила его копию ревностью. Оригинал способен и не на такое, когда дело касается боли там, где вага уже точно плотно срослась с ладонью.