Красный воздушный змей

К тому моменту, как я встретила тебя снова, мы не виделись… сколько? Десять?.. Одиннадцать лет? Я вернулась в родной зелёный Иллинойс, чтобы больше не уезжать — поклялась себе и заплаканной маме, как в детстве уткнувшись лицом в её руки, гладящие меня по щекам. Всё-таки опрометчивый переезд семь лет назад был чудовищной ошибкой, лучшим, что я вынесла из которой, стал мой сынок, Джонни. Настало время начать жизнь с чистого листа — и снова воссоединиться с теми, от кого я успела отдалиться за эти семь лет безнадёги. Будто бы прочитав мои мысли, мне позвонила Нэнси, подруга со школы — и позвала на встречу одноклассников в паб. Станешь ли ты отрицать, что сама судьба желала свести нас как можно скорее? Ты нравился мне ещё в школе. Хотя ты и не входил в число популярных ребят, для меня ты был идеальным парнем — немного замкнутый, а оттого загадочный, эрудированный и остроумный. Я обожала ямочку на твоём подбородке — можешь себе представить, что я почувствовала, когда впервые коснулась её кончиком пальца, перед самым нашим первым поцелуем? Мы оба были слегка пьяны, и после паба ты проводил меня до крыльца дома, как если бы мы снова учились вместе. Ты сказал, я похожа на Клару Боу. Ты цитировал Набокова и О. Генри. После долгих лет издевательств и оскорблений, которыми щедро осыпа́л меня Ник, я не верила, что смогу краснеть от волнения и удовольствия снова. И, уж тем более, плакать от радости, стоя перед алтарём. Подружки кусали локти — ни одна из них не была так счастлива в браке, как я. Ещё бы! Ведь ты был примерным мужем. Ты обожал меня, ты сразу понравился моей маме — особенно её впечатляла твоя работа учителем младших классов, в её глазах это делало тебя святым человеком. Ты принял моего мальчика как своего, окружил его вниманием и заботой, в отличие от урода, приходящегося ему кровным отцом. Недоверчивый и пугливый, Джонни быстро начал называть тебя папой, а красный воздушный змей, подаренный тобой, стал его любимой игрушкой — ты рассказывал, что у тебя был точно такой же в детстве. Говорил, что, глядя на то, как он парил в небе, ты позволял себе мечтать о недостижимом. С тобой и Джонни учился мечтать, а я… Все мои мечты сбылись в день, когда ты надел кольцо мне на палец. Восемь месяцев я была счастлива — как жена, как мать, как желанная и любимая женщина. Ты любил повторять, что я очень напоминаю тебе твою маму, и это дарило мне чувство того, что мы связаны, как предназначенные друг другу, с давних пор. Ты любил баловать меня подарками и комплиментами, позволяющими мне чувствовать себя самой красивой с моими неровными зубами и непослушными чёрными волосами. А потом я узнала, что тебе нравятся блондинки. Молоденькие. Почти подростки. Это был летний ветреный день, когда клёны шептались о чём-то своём. Джонни запускал во дворе воздушного змея, а я битый час не могла найти тебя ни в доме, ни снаружи. Обычно ты предупреждал, когда уходил надолго, так что, обеспокоенная, я решилась на крайнюю меру — сунуться в гараж, куда ты никогда не пускал нас с сыном. Да мне обычно и не хотелось. Вот Джонни время от времени любопытствовал, но мы в один голос настаивали на том, чтобы он держался от гаража подальше — не хватало ему уронить себе на голову тяжёлый гаечный ключ или занозить ладонь о грубо сколоченный верстак. Ты всегда заботился о ребёнке, в отличие от ублюдка Ника. И обо мне. Ты заботился обо мне и о моих чувствах куда больше, чем я предполагала… до того ветреного, но жаркого дня. В гараже тебя не оказалось, но на верстаке лежала расстёгнутая сумка с инструментами. Не помню точно, что привлекло моё внимание, когда я решила туда заглянуть, но я помню их, ведь они ещё долго стояли у меня перед глазами. Блондинки, хрупкие, но подтянутые. Их аккуратные груди с розовыми сосками, их бледные, словно фарфоровые, бёдра. И ты сам — ты моментально побледнел, стал белее того же фарфора, когда зашёл в гараж, по пути выронив из руки сумку с продуктами. О, как же горько я плакала… Как причитала и билась в истерике, колотя тебя кулаками по груди, пока ты прижимал меня к себе, не позволяя отстраниться, и просил прощения, утверждал, что мы — всё, что у тебя есть, самое дорогое, бесценное. Пока клёны шептались снаружи, а Джонни бежал, провожая воздушного змея, я повторяла, что ненавижу тебя, но это не было правдой. Всё же семья есть семья. Брак есть брак. Ты любил меня… нас так сильно, как никто никогда не любил и не полюбит. И я любила тебя, несмотря на ни на что. Что до этих девушек — они были тебе никем. Тусовщицы в ярких топах и коротких джинсовых шортах, вчерашние школьницы вроде тех, что проплывают мимо тебя каждый день на работе, шушукаясь и хихикая. Они напоминали тебе твою первую влюблённость, старшую сестру нашего общего одноклассника — к моему облегчению, снаркоманившуюся ещё до нашего выпускного. Как хорошая жена, я решила помогать тебе, как мы поклялись друг другу у алтаря, в горе и радости. Утолять твоё горе, делать тебя счастливым. Первую я привела к тебе в позапрошлом году, в канун Рождества, словно в подарок — как матери с маленьким ребёнком, мне было несложно расположить к себе незнакомую девушку. Вторая была, вроде как, полгода назад… Блондинки с длинными ногами и светлыми лобковыми волосами. С перерезанными глотками, глянцево сияющими кишками, вываленными наружу из распоротых животов. Иногда, разглядывая их фотографии, я плачу от ревности и облегчения — они все мертвы, уже или будут, а значит, им не забрать тебя у меня. Я — твоя семья, я единственная женщина в твоей жизни, милый. Ты ведь даже ни разу не ударил меня, в отличие от того же Ника. Я — твоя жена и мать чудесного мальчика, называющего тебя папой, а эти девки — не более, чем развлечение, потаскухи. Они никогда не полюбят тебя так, как я.