Tonight alone with you

Тук-тук-тук. Идеально разрезанный перец и зелень полетели в кастрюлю, следом за ними соль. Готовка помогала сосредоточиться, отвлекаться от дурных мыслей, но не здесь: не в этой кухне, не в этой квартире. Солнце за окном давно село. До последнего автобуса оставалось немного времени. Как назойливо жужжащая муха, в голове возник вопрос: «Почему последний? Я не собираюсь оставаться дольше, чем на минуту с этим ебланом». Оставалось тушить блюдо, и можно было уходить. Что-то останавливало: мысль, что сегодняшний вечер проходит иначе — по-обычному для нормальных людей — ненормально для него. С Тянем все казалось другим. Готовка не помогала. Шань вышел из кухни, направляясь в зал. Его шаги отдалялись эхом, возвращались к нему же. Находиться в огромной квартире без кого-либо было невыносимо. Здесь не хватало уюта, домашнего тепла: там дивана, здесь столика, шкафа для книг и двух кресел, чтобы можно было поговорить. Нет, это была ошибка, вирус, убивающий систему изнутри, раковые клетки, разъедающие организм медленно и безостановочно. Он не собирался говорить с ним. Хотелось наорать на него, позвать его, чтоб он быстрее показался и позволил уйти. Где он? Этот комок, состоящий из непонятных мыслей, нечитаемых эмоций, постоянных подъёбов и доёбов? Пересилив желание повышать голос, Шань поднялся на второй этаж. Широкая полоска света выглядывала из комнаты, он заглянул туда. Сидя на широком диване, Тянь над чем-то возился. Держа в руках зеркало, рассматривал глаз. — Малыш Мо, — этот приторно-сладкий тон, от которого выворачивало. Любая девушка в школе хотела бы, чтобы к ней обратились так: растягивали имя, как карамель, — соскучился? — Не дождёшься. Мясо готово. Я ухожу, — он развернулся, чтобы уйти, но в ответ ничего не последовало. Абсолютное равнодушие к тому, что он собирался уйти, не разделив с Тянем ужин. Раздражение накатило с двойной силой. Привычка оставаться, привычка слушать его просьбу или угрозу, или что там у них было, — покажи глаз. — Ты не..., — Тянь не стал спорить. Шань подошёл к нему, посмотрел так и эдак, ничего не видел. Сжал в ладонях скулы. Под слабым светом было не разглядеть, но он пытался, — видно? — Нихуя, — малыш Мо приблизился. Что за черт? Зрение было отличным. Нога затекла от долгого стояния около плиты, согнулась. Неожиданно для себя он упёрся коленом в диван между ног Хэ, руками — в спинку. Горячие ладони придерживали его за талию. Кровь прилила к лицу, оставила лёгкий след на кончиках ушей, — сука, ты специально? — Если ты не заметил, то ты первым накинулся на меня, — он постукивал пальцами по рёбрам и не отпускал. Серые глаза смотрели на него с желанием, с толикой веселья, с любопытством. — Я не накинулся! — Шань хотел уйти, убежать. Они были близко по его вине. Встать, спуститься по лестнице, выбежать из квартиры и игнорировать его следующие два дня. Да, да, именно так он хотел поступить! — ты обманул меня. Тянь секунды две рассматривал Шаня и затем рассмеялся. Мозг отказывался воспринимать Тяня и смех как нечто совместимое, но в этом было что-то красивое. Омерзительно красивое. Это раздражало. Другие велись, он не мог так просто сдаться, но улыбка предательски появилась на его губах, что не ушло от взгляда этого черта во плоти. Он что-то задумал, что-то, что могло не понравится. Шань поерзал и тут же пожалел об этом. Реакция не заставила долго себя ждать. Тянь поцеловал коротко, на пробу. Отдалился, проверяя реакцию, поджал губы — вкус мятной жвачки — и снова поцеловал. Теперь настойчиво, толкаясь языком в горячий рот. Шань задрожал всем телом, сильнее сжимая в руках черную рубашку, тянул к себе, скользнул руками выше: от плеч к шее, от шеи к волосам. Они были жёсткими, холодными и приятными на ощупь. Тянь зашипел в поцелуй, малыш Мо сжал в кулак его волосы. Ладонями Тянь провел по его груди вниз — по напряжённому животу — зацепил футболку, потянул вверх. Прерывать поцелуй никому не хотелось. И все же им пришлось. Влажная дорожка по ключицам, шее, укусы, опаленные жаром чужого дыхания, за линией челюсти, за мочки ушей. Хаотичные ласки, невидимые узоры пальцами на спине и следы, много-много следов. В комнате стало жарко, душно, запах тел заполнил пространство. От избытка чувств кружилась голова. — Малыш Мо, — его голос теперь стал другим. Он умолял его прекратить? Продолжить? Его будоражило одно лишь присутствие этого парня, — какой настойчивый сегодня. — Завались, — чужие пальцы сжали бедра, спустились к паху, гладили дразнящими движениями. В этом было что-то запрещённое и желанное. Черта, через которую предстояло пройти. Тянь ждал разрешения, — быстрее. — Что? — он вовсе остановился. Шань недовольно зарычал, прикрывая глаза. — Быстрее, — теперь он поцеловал первым, языком провел по верхней и нижней губе. Ответа не последовало. Да он издевался над ним. Чего добивался? Ноги вновь затекли, он сел на чужие колени, толкнулся бедрами, потираясь о пах. Громкий, глубокий, низкий, приятный стон в приоткрытый рот. Тянь потянул вниз змейку штанов, оттянул резинку боксеров. Цепкими пальцами обхватил ствол, провел с нажимом вверх и вниз. Теперь настал черёд Мо выстанывать от удовольствия. Тело требовало разрядки. Снова поцелуй, от которого оба задыхались. Языки сплетались, касались зубов, губ. Это была очередная борьба, в которой не было победителей или проигравших. Шань, списывая все на возбуждение, коснулся горячего члена, стараясь принести не меньшее удовольствие. Длинные пальцы Тяня обхватили обоих. Он ускорился. Им было невероятно хорошо от этих поцелуев, стонов, непрекращающихся прикосновений. Хотелось ближе, хотелось сильнее, но не сейчас, не сегодня. Оторвавшись от губ, Шань застонал в плечо, обмякнув. Перед глазами расходились круги, тело казалось ватным и лёгким. Укусы и следы быстро остывали, саднили кожу. Кровь медленно отливала от лица. Он приходил в себя. Привычные мысли настойчиво лезли в голову, готовность отрицать любые заявления, игнорировать провокации набирала мощь, но стоила ли того? Ему понравилось это, но он не мог признаться ни себе, ни тем более Тяню, который лениво потянулся к салфетке, вытер следы их интересного времяпровождения. Протянув руку, провел по волосам, скулам, останавливаясь на подбородке. Нежно поцеловал губы и улыбнулся, когда ему с неохотой ответили. — Останешься на ночь? — спросил он севшим голосом в ухо. Мурашки побежали по спине, — Искупаешься в душе, дам тебе чистую одежду. На ужин тушёное мясо. — Я тебя ненавижу, — отвечает Шань, натягивая на себя футболку. Он не собирался оставаться, но теперь уходить не было сил и желания. Что с ним сделал этот придурок? — Я знаю.