remediator

Хан Джисон. Часто шумный, громкий и словно слишком яркий для этого мира. Он, как лёгкий поп-рок с незамысловатым текстом, но чарующей лирикой. Человек на любителя, тот который не каждому придётся по вкусу. Иногда затихает, обычно, когда вокруг него что-то волнующее, например, слишком много незнакомцев. Он боялся людей, давку, духоту, оковы от всех стереотипов. Но если рядом есть тот, кто сможет вытянуть из толпы или успокоить, то даже панические страхи отступают на задний план, а парнишка летит навстречу приключениями, хохочет и цепляется за руку своего спасителя. Такие люди для него защита, барьер и главная причина почему он может выходить из дома. Хан не был чем-то обычным, он выбивался из серой массы, от чего рутина и спешащие по своим важным делам люди пугали его. Страх заключался в том, что они могут просто задавить его, не заметив, или наоборот, он будет выделяться настолько, что его специально сделают таким же невзрачным, как другие. Окружающая толпа так погружена в жестокости реальности, а он иной, более мечтательный. В кудрявой голове не было и места мыслям о смерти, разочарованиях и боли. Там изначально отсутствовали настройки по поводу депрессии или прочих меланхоличных установок. Он ведь с детства жил в любви и спокойствии, не зная потерь или неудач. На удивление, рано нашел свое дело, то, чем горела душа, тело, разум, в общем, он весь. Сочинение музыки, чтение текстов на скорость и гитара, которая с восьми лет была почти продолжением его рук и тонких пальцев. Он играл дома, для друзей, на фестивалях в школе. С музыкой он связал себя рано и уходить от нее не собирался, но мысли о том, что когда-нибудь малыш Ханни станет звездой; о толпе фанатов; о том, как тяжело будет оставаться улыбчивым ребенком его пугали. Тревога в толпе росла с каждым годом и становилась похожа на паранойю. С каждым днём в голове уже подростка с гитарой за спиной крепла мысль: «Кто-то следит за мной в этой толпе». Его круг друзей не был огромен, но те, кто знал его искреннего, смешного, слегка придурковатого любили и дорожили им, как звездой с неба. Для них он был звездой с самой первой встречи, неловких «привет» и глубокого взгляда темный глаз, изучающих обстановку вокруг. Главными друзьями он считал двух братьев, что перевелись в школу, где учился Сонни из далёкой Австралии — Кристофер-Чан-хён и солнечный Феликс. Младший тогда стал одноклассником Хана, хотя приехали они примерно в середине средней школы. Джисон быстро нашел в Чане такого же двинутого на музыке человека, а в Феликсе близкого друга, человека, с которым всегда можно было поделиться разными секретами или переживаниями. Он понимающий, заботливый, нежный и очень преданный друг. Хан был безумно рад, что смог завоевать их доверие. А ещё новый одноклассник по приезде почти не знал корейский, так что они стали часто заниматься вдвоем в уютном доме братьев-австралийцев. Годы учебы шли, Хан погружался в музыку сильнее, даже Чан не всегда понимал его стремление писать, искать нужные мотивы на гитаре, записываться в дешевой студии на окраине города. Но Джи просто наслаждался тем, что он приносит свою частичку в мир. Кудрявый уже оканчивал старшую школу, родители просили подумать об учебе, оценках и поступлении в университет, но он лишь отмахивался, что все в порядке, хотя оценки и баллы по тестам медленно падали, концентрироваться при других, даже одноклассниках, было тяжело. Ему не было грустно, а просто плохо, физически. Его мутило: все тело сотрясалось во время учёбы, этих косых взглядов и грубых просьб учителей. Паника накрывала настолько, что мозг отказывался нормально соображать. Экзамены близились с невероятной скоростью, теперь уже Феликсу пришлось отдельно заниматься с другом, чтобы тот набрал хотя бы проходные баллы. Хан не был глупым, но делал все с натяжкой, из-за того, что в данный момент не считал учебу чем-то очень важным, да и состояние не позволяло нормально заниматься. Ему хотелось творить, петь и быть звездой, тем, кем считали его с детства, когда гитара была больше его роста, когда он был совсем беззаботным и мечтательным мальчишкой. Но пришлось собраться, взять всю волю в кулак, запастись успокоительным и сдать. Просто пересилить себя, написать чертовы тесты, а после получить заветную бумажку, которая нигде больше не пригодиться. Только если Хан всё-таки передумает с музыкой и решит подавать документы в университет, куда его не возьмут с такими низкими баллами. Но теперь со школой было покончено, можно было вдохнуть полной грудью, найти подработку и уходить в музыку целиком, как и хотелось всю эту жизнь. И все шло прекрасно. Джи уже начал искать возможные места работы, не спал ночами дома. Потому что зависал с Чаном или Бином на студии звукозаписи. Чанбин был уже более-менее состоявшийся артист. Он работал звукорежиссёром в одной небольшой студии, а ещё был известным рэпером в клубах Сеула. Хан влюблялся в жизнь заново, но в один момент в доме Феликса появился Хенджин, а с ним странный бледный парень, похожий на бродячего кота. Парень, которому не нужен никто и он не нужен никому — Ли Минхо, как его представил лучистый Феликс, с улыбкой во все тридцать два, усыпанный веснушками и слабым румянцем на бледной коже. Минхо же молчал, он явно не хотел быть в компании высокого и слегка хмурого Хвана, с которым, кажется и так был знаком, улыбчивым Ликсом и тихим от паники и страха новых людей Джисоном. Он в момент, когда его ошарашили новостью, сидел на подоконнике, болтая ногами и смотря куда-то в пол. Он надеялся сегодня провести вечер в компании младшего Бан, посмотреть с ним аниме, обсудить последние новости, а ещё узнать у Ликса по поводу университета и возможного возвращения в Австралию, к маме, которая в отличие от своих мужчин осталась там, на родине. Но в итоге друг ни с того ни с сего заявил о том, что сейчас подойдут его новые приятели, которых он встретил на танцевальных курсах. Так ему и представили этих двоих. Просто притащили в компанию, против воли Хана, нарушив все его планы и сломав традиции домашних посиделок у австралийских друзей. — Джинни, пошли покурим? — из неоткуда показался голос Ли, который резко поднял голову в сторону Хенджина, чьи брови были угрожающе смещены к переносице, лицо недовольное, яркие красные волосы длинной почти до плеч отпугивали ещё сильнее, словно говорили о том, что он опасен, ядовит и токсичен. Он был выше Хана на сантиметров десять, был щупловат, но подкачен, видимо из-за того, что регулярно занимался танцами. — Но вы же только недавно уходили, — прохныкал Феликс, который сидел рядом с пугающим Хваном, как лучик солнца, положив голову ему на плечо. Это было немного странно, хотя Ликс был довольно открытый и тактильный, он не всегда позволял другим обнимать себя, а, чтобы сам тянулся за лаской, ещё и так часто. Видимо они очень близки с этим парнем. Ну и взгляд же у него был, мурашки по коже. Атмосфера накалялась и действовала на нервы Хана, а он ведь только недавно отошёл от всех нервных ситуаций с экзаменами, возвращался в привычный ритм жизни и слезал с успокоительных препаратов. Но теперь чувствовал себя так, словно ещё пару слов в этом напряжении и можно приветствовать паническую атаку. Сонни кусал губу от очередной порции тревоги, которую подарил ему организм. Паника окутывала все тело, у него немели руки, а нога начала жить своей жизнью, трястись с бешеной скоростью. Тяжелое молчание разбавлял стук джисоновой ноги по ламинату. Он тем временем уходил в свои мысли и думал о музыке, которую начал писать утром. Это помогало отвлечься, хотя по-хорошему надо бы глубоко вздохнуть, выпить воды и немного размять кисти. Но сейчас страшно даже двинуться. Он сжимает ткань объёмных джинсов, пытается не задохнуться и жалобно ищет поддержки в глазах друга, но тот слишком отвлечён на новых гостей. — Минхо, нельзя так много курить, это вредно, — бурчит под нос Хенджин, чуть косо смотря на Феликса, при этом лицо его впервые дарит улыбку. Теперь он не кажется таким жутким, отчего прикосновения к нему и мысли о возможном разговоре с ним больше не вызывают толпы неприятных мурашек по спине, а подпускать его к Феликсу стало проще, просто вид его перестал пугать до жути, появилась капля симпатии, так что пусть будет здесь этот Хенджин. В ответ Ли недовольно цокает, потом переводит взгляд на Хана, который до сих пор не сказал ни слова, даже не поздоровался нормально, а тупо продолжал пялиться в пол с напуганным взглядом. Он в тот кажется ещё более странным, чем сам Минхо, который бледный, как смерть, с впалыми щеками и острыми чертами лица, живой труп в чистом виде. Но тогда застывший в одной позе Хан был более удивительным зрелищем. Ему всё ещё не хватало воздуха, а пальцы теребили синюю ткань на колене, было душно и тяжело. А звуки вокруг тухли на фоне мерзкого звона в ушах. За окном тем временем стояла середина февраля, ветер врывался в комнату сквозь приоткрытое окно, нарушая общую тишину, которая вновь воцарилась в комнате после ворчания Ликса. Все занялись своими мыслями, переживаниями и проблемами. Хан так и продолжал думать о музыке, ведь только она позволяла ему не сойти с ума в таком положении. Скрип двери, что стал для него спасением, ведь в комнате появляется Чан. Он всё это время был в своей комнате, был занят по работе и только сейчас заглянул, чтобы поприветствовать гостей. Но в тот же момент радостная улыбка исчезает с лица, и он с неким недовольством и расстройством оглядывает всех в комнате, слегка вздыхает. Ему тоже здесь некомфортно, в воздухе натянулась нить напряжения, а ещё ярко ощущался сигнал «sos» в стороне подоконника. Кристофер опять резко меняет свое настроение, а на лице вновь сияет солнечная улыбка и видны ямочки на щеках. — Вы чего такие кислые, экзамены закончены, можно веселиться на полную. О, Хан, как дела с той демкой, что ты скинул пару дней назад? — старший пытается вывести единственное знакомое лицо на разговор, ведь знал, что сейчас ему больше всех некомфортно находиться здесь. С парнем Феликса, о котором до сегодняшнего дня знал только сам Крис, и странным Минхо, похожим на нечто безысходное и больше мертвое, чем живое, разговоров вести не хотелось. Понимал, что именно они создали этот туман волнений вокруг, их настрой явно не вписывался в тёплую и дружелюбную атмосферу, которая обычно существовала между Джи и Феликсом. — О, так ты все-таки посмотрел! — ярко и слишком громко для самого себя удивляется Хан. — Я скоро закончу, но пока не знаю какую именно добавить партию эффектов, более электронных или гитарных, — наконец он может набрать в лёгкие свежего воздуха и даже быть громким, расслабленным, чуть расплываясь в улыбке. Да, все же музыка была его спасением. — Пришли мне, я посмотрю, когда буду свободен. Ребята, может хотите рамёна? — разговор переходит не только на Джисона, но и на новых друзей в кругу доброго и милого Ликси. — О, рамён, звучит неплохо, хён, я за, — тихо отвечает Хенджин, а Феликс только довольно кивает, давая свое молчаливое согласие. Ханни подхватывает общее желание поесть, так как никогда отказывался от вкусной еды, тем более приготовленной Чаном, который уже полгода подрабатывал поваром в небольшом кафе, недалеко от их дома. Минхо же было все равно, даже если бы он был против, голосов «за» было в большинстве, так что он положительно мотнул головой, а после вовсе отвернулся от всех, направив взгляд в стену. Джисон думал, что тот обижен на друга, которые не поддержал его идею выйти на перекур. Но возможно он всегда был таким грубым, холодным и что-ли потерянным. Он был похож на очень отчаянного человека, вроде он никому не нужен, но каждый прохожий захочет его покормить или утешить. Чан одобрительно улыбнулся, вновь оставляя парней в тишине. Только тогда Феликс понял, что до прихода старшего все были напряжены и молчаливы. От чего, как только дверь захлопнулась, он подскочил с места, напугав Хвана, и довольно громко заявил: — А пока мы ждём чудесный рамён от моего братишки, предлагаю нам поближе узнать друг друга и сыграть в какую-нибудь игру, типо, на знакомство, — он смотрел на каждого из парней, потом подошёл к Минхо, потянул его за капюшон толстовки, намекая, чтобы тот вернулся в мир живых к остальным. «Пять пальцев — популярная игра за выпивкой для компании», — думал Хан, садясь с центре комнаты почти напротив Хенджина, который так и остался практически неподвижен, лишь моргал, махая пушистыми ресницами вверх-вниз. Минхо что-то недовольно проворчал, но в итоге оказался в своеобразном кругу на ковре рядом с Джисоном. — «Пять пальцев». Все знают правила? Если нет, то я поясню. Один говорит утверждение того, чего никогда не делал, например: «Я никогда не целовался с парнем», те, кто это делал загибают палец, если палец не загнул никто, то его загибает тот, кто задавал вопрос. Выигрывает тот, кто до конца игры не загнул пять пальцев, выбивают те, кто их загнул, — тараторит Ликс, с улыбкой на лице, и накрывает ладонь Хенджина своей, сплетая их пальцы. Сладкая романтика, от которой на кончике языка можно почувствовать сахар. Кому-то противно, а кто-то восхищается, но остальные сделали вид или правда не заметили этого, ведь вслушивались в слегка грубую от низкого голоса, быструю речь Феликса, который даже спустя три года в Корее говорил не всегда внятно. Минхо оглядел каждого надменным взглядом и поднял одну руку, выставляя каждый из тонких от истощения пальцев на показ. — Я начну, — хрипит тот, кашляя и прикрывая рот свободной рукой. — Я никогда не целовался и не занимался сексом с мужчиной, — с усмешкой заявляет Ли, явно смотря на парней напротив него. Феликс заливается краской от смущения, ведь это полный провал с каминг-аутом перед лучшим другом, и загибает первый палец. Кажется, игра будет довольно быстрой и простой. Хенджин молчит, на лице целый ноль эмоций, но большой палец касается ладони и сгибается вслед за пальцем блондина рядом. Минхо довольно хохочет, а Джисон в недоумении остаётся чистым и уже серьезно думает над вопросом, его не особо смущают предпочтения друга, так как тот никогда не говорил о девушках, для них вообще тема отношений была чем-то далёким, и они редко говорили по этому поводу. Не особо нужно было обсуждать это, ведь Хан в свои восемнадцать ни в кого не влюблялся, да и вообще любил наблюдать за романтикой только в аниме или дорамах. Наконец, мысль приходит в голову и с улыбкой он выдаёт: — Я никогда не курил и даже не пробовал сигареты. Каждый из парней сдвигают брови от недовольства и поочередно загибают пальцы. Для них уже очевиден победитель, от чего они не сильно то и рады. Но быстро отпускают ситуацию, ведь это лишь глупая игра для МТ (программа для сплочение студентов в Корее, подразумевающая собой небольшое путешествие). И пьяных тусовок. После чего ход переходит к Джинни, он долго думал, прежде чем негромко сказать: — Я никогда не был на концерте любимой группы, — улыбнулся и посмотрел на Минхо, чье лицо скосило от недовольства. Видимо им эта игра даже не была нужна, они знали друг о друге многое, если не все, что скрыто от Феликса и Джисона. Минхо фырчит, загибая второй палец. И не спускает сердитого взгляда с друга, который уже заливается смехом, покачиваясь назад. Теперь сквозь тонкую майку видно, как напрягается его пресс. Наконец подошла очередь зачинщика Ликса, который почему-то подхватил смех от Хвана, и теперь пытается успокоиться, а Ли больше не выглядит таким несчастным и тоже улыбается. Впервые за все двадцать минут, что Джисон находится вместе с ними, Минхо улыбнулся, и первое о чем думает парень, похожий на белку: «Ему нужно чаще улыбаться, улыбка ему к лицу». Мысли в голове Хана развиваются в сторону того, что счастливым он выглядит живее и даже кожа от мертвенно-бледной становится более яркой и щеки чуть покрываются естественным румянцем. С улыбкой он становится живым и настоящим. Его размышления о странном Ли прерывает знакомый бас блондина Ликса, который наконец придумал свое утверждение: — Я никогда не играл на гитаре, — теперь была очередь Хана недовольно смотреть на друга, дуть щеки и оглядывать чужие руки, в надежде, что хоть кто-то касался плотных струн, что режут подушечки пальцев, а после перебирать аккорды, ища нужный лад для очередной песни, которая пришла в голову во сне, или в тот момент, когда мысли заняты учёбой. Но в итоге Хан недовольно и в одиночестве загибает первый палец. Игра была окончена спустя ещё минут пятнадцать, проиграл Хенджин, за ним Минхо. Феликс выбыл последним, как и предполагалось, оставляя Джисона в победителях. Как оказалось, по игре, Хенджин попадался полицейским за граффити, Минхо лежал в больнице больше года, а Феликс занимался серфингом, видимо, когда жил на берегу океана в Австралии. О Джисоне узнали только то, что он единственный из всей компании падал в обморок. Это было в период выпуска из средней школы, экзамены очень давили не только на психику, но и на физическое состояние. Постоянный стресс и недосыпы дали знать о себе, когда Джисон внезапно отключился по пути из своей спальни в ванную комнату, благо старший брат вовремя поймал Ханни и тот не ударился головой и не сломал себе ничего. После игры компания стала более расслабленной рядом друг с другом и все довольные и даже слегка уставшие от смеха пошли на кухню, где их давно ждал Кристофер с горячим рамёном. Стол уже накрыт, Бан позаботился даже от этом, он аккуратно расставил четыре тарелки с лапшой, от которой исходил приятный, слегка пряный аромат. Каждый из ребят поклонились ему в знак благодарности, прежде чем с аппетитом набросится на еду. Без особого желания ел только Хо, он долго ковырял еду, брал небольшими кусочками, и съел от силы половину, когда остальные уже давно слопали по тарелке, а Хенджин даже положил себе ещё немного, хотя ему проще было доесть за Минхо, который в итоге отодвинул свою тарелку, уверяя всех, что он сыт. Джинни лишь недовольно вздыхал, но заставлять его доедать не стал. Хан лезть явно не стал, но был обеспокоен, Минхо и так худой, даже сказать, болезненно худой. Но знает он его слишком мало, чтобы препятствовать его желаниям, тем более, вдруг тот поел перед тем, как оказаться здесь. Феликс расстроено замолчал, поднимаясь из-за стола, чтобы убрать посуду. Хенджин вежливо помог ему, даже с мытьём, которое мало кто любил. «Какой вежливый парень», — проскочило в голове Хана, даже не смотря на новую волну тревоги от накалившийся обстановки. В этот момент самый старший из них, резко поднялся, ударяя руками по столу и молча покинул дом, захватив свою ветровку. Хван грязно ругнулся, от такой выходки, ему приходится оставить любимого Ликса, целуя в лоб напоследок, и выскочить следом. Светловолосый Бан, расстроенно глядел ему вслед, а после вернулся к посуде. Хан сидел в страхе, уходить было ещё тяжелее, ведь оставлять лучшего друга с такими жуткими типами было неправильно. Сонни поднялся и хотел помочь Феликсу, только тот уже все закончил, глаза на мокром месте, а веснушки на светлом, румяном лице бледнели. Хан обнял его, молча, с сочувствием, хотя именно ему сейчас нужны были объятия, чтобы утихомирить тревогу внутри. Хван летит по лестнице, на ходу натягивая лёгкий пуховик. Ноги несут его сами и топот эхом разносятся по подъезду. Дверь внизу уже хлопнула, а парень должен был пробежать ещё пару этажей. И как Минхо был таким быстрым? Хенджин открывает дверь и видит друга, что стоит около мусорного ведра-пепельницы с сигаретой в губах. Глаза недовольно прикрыты, нос чуть дёргается от колкого морозного ветра. Он слепо оборачивается на звук. — Какого хрена это было? — ворчит красноволосый, подходя ближе и выуживая из кармана свою пачку табака, или как пошло ещё со времён больницы «пачку смерти». Его гнев резко успокаивается, видя, как по щеке друга катится слеза. Они оба на грани, но только у Хенджина ещё остаётся причина держаться, точнее, совсем недавно он нашел причину, чтобы продолжать бороться за свое существование со своими демонами, это был его маленький лучик в виде Феликса. Минхо же все время тошно находится с ними, понимая, что он там лишний. Только выбора у старшего нет — в одиночестве умирать ему не хочется, ему нужно гулять, нужно общаться с людьми, пока время его ещё не ушло. — Минхо, прошу, успокойся. Нам же сегодня было весело играть и обед был вкусным. Вон друг Ликси такой хороший, кажется, тебе нужно с ним подружиться, — чуть невнятно шепчет Хван, прикуривая никотиновый сверток. — Я все равно вам мешаю, когда вы с Ли — я третий лишний. Вы даже потрахаться нормально не можете. Ты вечно тащишь меня к нему, зная, что ему это не нравится. Дак зачем? Я без пяти минут труп, ты же знаешь, что оно не приживется, — парирует старший, уже туша окурок и кидая его в мусор, где ещё с десяток таких же. — Ты слишком много нервничаешь, когда один. С нами тебе проще, и куришь ты с нами меньше. Шансы ещё остаются Ли, — Джини не сдается, он знал, как поступает с любимым человеком, но все же надеялся на его сочувствие. Хоть никогда не рассказывал всю историю друга, так как тот, ненавидел жалость: — Давай вернёмся, пожалуйста, сегодня ты не третий лишний, тем более я чую, что Джисон сможет поднять тебе настроение. Минхо цокает, но кивает, ведь знает, что если он уйдет, то станет ещё хуже, станет душно и жарко, станет холодно и одиноко. Они стоят на улице ещё пару минут, прежде, чем вернуться в квартиру, где никто не встретит их. Никто, кроме звука гитары. Мелодия, что проникает под кожу, заставляет эмоции просыпаться, а органы функционировать в полную силу. Глаза Лино округляются, загораются невидимой для многих, но не Хенджина, искрой. Младший улыбается, снимая обувь — кожаные ботинки с тяжёлой подошвой, чем-то схожи с популярными dr. Martins. Возвращение проходит тихо, парни следуют внутрь квартиры, но в гостиной тоже оказывается пусто. Дальше идти приходится на звук мелодии, который приводит их в комнату старшего из семейства Бан, где они застают слегка дрожащего от слез Ликса, которого приобнимает брат, видимо в знак поддержки. А также Джисона, сидящего напротив них. Его пальцы, слегка утонченные, плавно скользят по грифу, зажимают струны, а вторая рука проходится по тонким нитям метала возле резонатора, перебирая их, создавая столь чудесное звучание. Минхо замирает в дверях, взгляд направлен только на чужие руки, улыбка сама расплывается на хмуром, бледном лице. Хван же летит к Феликсу, садится на колени перед ним, хватает за руки, пытается заглянуть в его карие, влажные от слез глаза, сердце Джинни от такой картины сжимается настолько, что теряет пару ударов, вина накрывает парня с головой. Он целует чужие руки, прикладывает их к своим щекам. Совесть скребётся в районе грудной клетки, душит, теперь он хочет только одного — загладить вину. Чан сердито смотрит на ядовитого красноволосого, а потом отпускает взгляд и шепотом, не перебивая игру просит своего солнечного Ли выйти и поговорить. Они проходят мимо Минхо, который даже не обращает на эту горе-парочку внимания. Его сознания и чувства сейчас отданы Джисону с гитарой, который, кажется, расплывался в своей музыке и уходил куда-то далеко от реальности. Он играл с закрытыми глазами и слегка напевал что-то очень невнятное. Минхо сел на пол, недалеко у двери. Чан косо глянул на него и слегка похлопал рядом с собой, но Лино отрицательно махнул головой, не отводя взгляд от Хана. Кажется, даже чужое сердце внутри него теперь очень отчётливо билось в груди. Казалось, что ритм сокращений был подстроен под мелодию, которая, к сожалению Минхо, закончилась слишком быстро. Чан тихо кивнул, с улыбкой на лице. Для него Джисон всегда был необычным в симбиозе с инструментом. Он и гитара действительно были одним целым, Сонни слушал не только себя, но и каждую гитару, от чего на каждой он звучал как-то по-разному. Многие этого не замечали, только те, кто хоть как-то понимал музыку и различал её звучание. Наконец старший подал свой голос, видимо только обдумав прослушанное: — Растёшь и развиваешься с каждым днём, Джисон. Всегда рад послушать твою игру, — после чего он перевел взгляд на Минхо, который был настолько потрясен игрой и биением своего «нового» сердца, что до сих пор молча глядел на кудрявого, заставляя того тревожится: — Минхо, прием. Ты в порядке, я думал что-то серьезное, раз вы с Джинни так резко ушли. Ли вздрогнул, повернувшись в сторону того, кто позвал его. Это дало младшему слегка успокоиться, видимо тот просто задумался и залип в одну точку, которой стали руки Хана. После чего Минхо помолчал ещё некоторое время, поднимаясь с пола, прежде чем он суматошно выпалил: — Ой, прости, я просто… Просто был очень потрясен его игрой. Джисон, ты давно занимаешься этим? У тебя, — он замялся, пытаясь подобрать подходящие слова из всего роя мыслей и эмоций, что появились после услышанного. — Очень красивая игра, такая изящная, словно ты всю душу отдал в эту игру, — закончил Хо, чувствуя, как кончики ушей потеплели и видимо окрасились в алый. Лицо Джисона заливается краской смущения, но в этот раз оно было приятным. Где-то в животе разлилось что-то теплое. Он поднимает взгляд на Ли, потом вновь опускает глаза в пол, кусает губу. Слишком внезапно, неожиданно. Редко кто так сразу хвалил его, уважал за занятие музыкой и интересовался такой стороной его души. Хотя он считал это главной своей стороной, без которой Хан Джисон не будет Хан Джисоном. Но в реальности мало кто, видел в нем музыканта, а не просто парня, который ради хобби и развлечения играет на гитаре. Наконец он чуть тушит пыл в душе, от которого становится уже жарко, а пальцы и колени начинают трястись от волнения, и выдает сбивчивым голосом. — Ну… Играю уже десятый год, но сочиняю что-либо сам, только третий, вроде. Спасибо, мне очень приятно, что ты оценил моё творчество, — Хан улыбается, впервые за все время без страха заглядывая в глаза Минхо. Он сразу разбивается о глубину темных зрачков, сердце заходится в груди от яркой искры в его взгляде. Теперь он не выглядит, как ходячий мертвец. Он выглядит, как самый живой человек во всем мире. Джисон не находит больше слов, чтобы описать свое удивление от того, что увидел в эту минуту. Они явно смотрят только друг на друга, тонут в друг друге и забывают о том, что сейчас в комнате не одни. Ханни откладывает гитару в сторону. После чего его, словно ударяет током. Он вздрагивает и снова зажимается, отводит взгляд в сторону Чана, который уже, наверное, слился со стеной и стал чем-то невидимым. Минхо краснеет и вылетает из комнаты, только сейчас он полностью осознаёт, что сердце в нем заработало, как положено. Его осенило, что брат горел музыкой также, как и этот милый парень, похожий на бельчонка. Он выходит на кухню, так как в другой комнате слышны крики любовников, то ли ругаются, то ли мирятся, кто их разберёт. Чан и Джисон выходят следом, последний снова дрожит от непонятной тревоги, так что старший даёт ему воды. Хан уже не смотрит на Ли также же пристально, с той же искрой в глазах. Стук чужого сердца сбивается, Минхо начинает кашлять, но это быстро проходит, так как к ним присоединяются Джинни и Ликс. Блондин до сих пор зарёванный, но при этом улыбается во все тридцать два. Хван держит его за руку и осматривается, чувствуя напряжение в атмосфере. — У вас все хорошо? — тихо начинает он, после чего они с Ликсом садятся за общий стол. Чан мотает головой, мол не знает, что делать с этими больными подростками, которые ещё не знают жизни, не знают себя и не видят смысла в существовании. — Думаю, вам всем пора по домам, — заявляет Феликс, освобождаясь от чужой руки. Он смотрит больше на Джисона, который явно показывал дискомфорт и желания уединиться. — Хорошее решение, Феликс, — поддерживает его брат, который уже устал от этих подростков, ведь они каждый день приходят в его квартиру, устраивают скандалы. В которые старший не очень-то и хотел лезть, он просто хотел разобраться со своей жизнью, работой и планами на будущее. Хёнджин целует Феликса в висок и что-то шепчет на ухо, а Минхо тем временем уже стоит у двери, завязывая шнурки на своих ботинках. Он берет с вешалки свою куртку, и нервно ожидает пока Хван сможет отлипнуть от своего ненаглядного. Джсион снова заводит разговор с Чаном, так как будет собираться в одиночку, не мешая остальным. Да и пара лишних секунд беседы на музыкальную тему никогда не будут лишними. Дверь хлопает, новые друзья Феликса уходят, и наконец дом братьев-австралийцев принимает своё обычное и спокойное состояние. Феликс прощается с лучшими другом объятиями и обещает, что в следующий раз он позовет его, когда в доме не будет лишних лиц. Хан тихо хохочет, бормоча, что ему всё равно было приятно познакомиться с этими необычными парнями. Но в тот же миг быстро накидывает сверху своей толстовки тонкий пуховик, надевает шапку и обувь. Он укутывается в капюшон и скрывает лицо за маской. Наконец, машет братьям и также скрывается за железной дверью. Быстрые шаги по лестнице, и он смог вздохнуть свежий воздух, но только на секунду успевает насладиться его насыщенностью, как страх перекрывает доступ к кислороду. Хан опускает голову и замечает Хёнджина и Минхо, которые жадно втягивают никотиновый дым в лёгкие, прикрыв глаза. — Надеюсь, мы не сильно напугали тебя? — начал ядовитый. Спешить он не хотел, видимо ждал друга, который курил в разы медленнее. А возможно курил уже вторую сигарету. Они ведь тут уже минут пять стоят. Но вопрос остаётся без ответа. Джисон не хочет больше разговаривать с ними, он устал от таких посиделок и хочет домой. Хочет закрыться в комнате и обнять гитару до конца вечера. Но что-то тянет его постоять тут ещё немного. Переглядываться с Минхо, думая о том, почему он, как брошенный больной кот отдаляется о всех, боится и рычит. Одним своим видом выражая всё внутреннее недовольство. Джи на расспрос Хвана отрицательно качнул головой и поежился, когда ветер чуть сильнее обдул лицо. Он на ядовитого даже не смотрел, так и прожигал взглядом Хо. Было в нем что-то интересное и цепляющие. Посмотрел ещё секунду. Выпалил невнятное: «Ну, я пойду». И быстро зашагал в сторону дома, оставляя парней наслаждаться никотином дальше. Правда ждать они не стали, Хван и Хо последовали следом. Им просто было по пути, думал Хан, слыша за собой их шаги и голоса. Ускорил шаг, почти побежал и в один миг свернул на обходной путь. Сегодня он промёрзнет до костей, но пойдёт пустой дороге без лишних голосов позади. Они его всё равно пугали до ужаса.о ещё не ушло. — Минхо, прошу, успокойся. Нам же сегодня было весело играть и обед был вкусным. Вон друг Ликси такой хороший, кажется, тебе нужно с ним подружиться, — чуть невнятно шепчет Хван, прикуривая никотиновый сверток. — Я все равно вам мешаю, когда вы с Ли — я третий лишний. Вы даже потрахаться нормально не можете. Ты вечно тащишь меня к нему, зная, что ему это не нравится. Дак зачем? Я без пяти минут труп, ты же знаешь, что оно не приживется, — парирует старший, уже туша окурок и кидая его в мусор, где ещё с десяток таких же. — Ты слишком много нервничаешь, когда один. С нами тебе проще, и куришь ты с нами меньше. Шансы ещё остаются Ли, — Джини не сдается, он знал, как поступает с любимым человеком, но все же надеялся на его сочувствие. Хоть никогда не рассказывал всю историю друга, так как тот, ненавидел жалость: — Давай вернёмся, пожалуйста, сегодня ты не третий лишний, тем более я чую, что Джисон сможет поднять тебе настроение. Минхо цокает, но кивает, ведь знает, что если он уйдет, то станет ещё хуже, станет душно и жарко, станет холодно и одиноко. Они стоят на улице ещё пару минут, прежде, чем вернуться в квартиру, где никто не встретит их. Никто, кроме звука гитары. Мелодия, что проникает под кожу, заставляет эмоции просыпаться, а органы функционировать в полную силу. Глаза Лино округляются, загораются невидимой для многих, но не Хенджина, искрой. Младший улыбается, снимая обувь — кожаные ботинки с тяжёлой подошвой, чем-то схожи с популярными dr. Martins. Возвращение проходит тихо, парни следуют внутрь квартиры, но в гостиной тоже оказывается пусто. Дальше идти приходится на звук мелодии, который приводит их в комнату старшего из семейства Бан, где они застают слегка дрожащего от слез Ликса, которого приобнимает брат, видимо в знак поддержки. А также Джисона, сидящего напротив них. Его пальцы, слегка утонченные, плавно скользят по грифу, зажимают струны, а вторая рука проходится по тонким нитям метала возле резонатора, перебирая их, создавая столь чудесное звучание. Минхо замирает в дверях, взгляд направлен только на чужие руки, улыбка сама расплывается на хмуром, бледном лице. Хван же летит к Феликсу, садится на колени перед ним, хватает за руки, пытается заглянуть в его карие, влажные от слез глаза, сердце Джинни от такой картины сжимается настолько, что теряет пару ударов, вина накрывает парня с головой. Он целует чужие руки, прикладывает их к своим щекам. Совесть скребётся в районе грудной клетки, душит, теперь он хочет только одного — загладить вину. Чан сердито смотрит на ядовитого красноволосого, а потом опускает взгляд и шепотом, не перебивая игру просит своего солнечного Ли выйти и поговорить. Они проходят мимо Минхо, который даже не обращает на эту горе-парочку внимания. Его сознания и чувства сейчас отданы Джисону с гитарой, который, кажется, расплывался в своей музыке и уходил куда-то далеко от реальности. Он играл с закрытыми глазами и слегка напевал что-то очень невнятное. Минхо сел на пол, недалеко у двери. Чан косо глянул на него и слегка похлопал рядом с собой, но Лино отрицательно махнул головой, не отводя взгляд от Хана. Кажется, даже чужое сердце внутри него теперь очень отчётливо билось в груди. Казалось, что ритм сокращений был подстроен под мелодию, которая, к сожалению Минхо, закончилась слишком быстро. Чан тихо кивнул, с улыбкой на лице. Для него Джисон всегда был необычным в симбиозе с инструментом. Он и гитара действительно были одним целым, Сонни слушал не только себя, но и каждую гитару, от чего на каждой он звучал как-то по-разному. Многие этого не замечали, только те, кто хоть как-то понимал музыку и различал её звучание. Наконец старший подал свой голос, видимо только обдумав прослушанное: — Растёшь и развиваешься с каждым днём, Джисон. Всегда рад послушать твою игру, — после чего он перевел взгляд на Минхо, который был настолько потрясен игрой и биением своего «нового» сердца, что до сих пор молча глядел на кудрявого, заставляя того тревожится: — Минхо, прием. Ты в порядке, я думал что-то серьезное, раз вы с Джинни так резко ушли. Ли вздрогнул, повернувшись в сторону того, кто позвал его. Это дало младшему слегка успокоиться, видимо тот просто задумался и залип в одну точку, которой стали руки Хана. После чего Минхо помолчал ещё некоторое время, поднимаясь с пола, прежде чем он суматошно выпалил: — Ой, прости, я просто… Просто был очень потрясен его игрой. Джисон, ты давно занимаешься этим? У тебя, — он замялся, пытаясь подобрать подходящие слова из всего роя мыслей и эмоций, что появились после услышанного. — Очень красивая игра, такая изящная, словно ты всю душу отдал в эту игру, — закончил Хо, чувствуя, как кончики ушей потеплели и видимо окрасились в алый. Лицо Джисона заливается краской смущения, но в этот раз оно было приятным. Где-то в животе разлилось что-то теплое. Он поднимает взгляд на Ли, потом вновь опускает глаза в пол, кусает губу. Слишком внезапно, неожиданно. Редко кто так сразу хвалил его, уважал за занятие музыкой и интересовался такой стороной его души. Хотя он считал это главной своей стороной, без которой Хан Джисон не будет Хан Джисоном. Но в реальности мало кто, видел в нем музыканта, а не просто парня, который ради хобби и развлечения играет на гитаре. Наконец он чуть тушит пыл в душе, от которого становится уже жарко, а пальцы и колени начинают трястись от волнения, и выдает сбивчивым голосом. — Ну… Играю уже десятый год, но сочиняю что-либо сам, только третий, вроде. Спасибо, мне очень приятно, что ты оценил моё творчество, — Хан улыбается, впервые за все время без страха заглядывая в глаза Минхо. Он сразу разбивается о глубину темных зрачков, сердце заходится в груди от яркой искры в его взгляде. Теперь он не выглядит, как ходячий мертвец. Он выглядит, как самый живой человек во всем мире. Джисон не находит больше слов, чтобы описать свое удивление от того, что увидел в эту минуту. Они явно смотрят только друг на друга, тонут в друг друге и забывают о том, что сейчас в комнате не одни. Ханни откладывает гитару в сторону. После чего его, словно ударяет током. Он вздрагивает и снова зажимается, отводит взгляд в сторону Чана, который уже, наверное, слился со стеной и стал чем-то невидимым. Минхо краснеет и вылетает из комнаты, только сейчас он полностью осознаёт, что сердце в нем заработало, как положено. Его осенило, что брат горел музыкой также, как и этот милый парень, похожий на бельчонка. Он выходит на кухню, так как в другой комнате слышны крики любовников, то ли ругаются, то ли мирятся, кто их разберёт. Чан и Джисон выходят следом, последний снова дрожит от непонятной тревоги, так что старший даёт ему воды. Хан уже не смотрит на Ли также же пристально, с той же искрой в глазах. Стук чужого сердца сбивается, Минхо начинает кашлять, но это быстро проходит, так как к ним присоединяются Джинни и Ликс. Блондин до сих пор зарёванный, но при этом улыбается во все тридцать два. Хван держит его за руку и осматривается, чувствуя напряжение в атмосфере. — У вас все хорошо? — тихо начинает он, после чего они с Ликсом садятся за общий стол. Чан мотает головой, мол не знает, что делать с этими больными подростками, которые ещё не знают жизни, не знают себя и не видят смысла в существовании. — Думаю, вам всем пора по домам, — заявляет Феликс, освобождаясь от чужой руки. Он смотрит больше на Джисона, который явно показывал дискомфорт и желания уединиться. — Хорошее решение, Феликс, — поддерживает его брат, который уже устал от этих подростков, ведь они каждый день приходят в его квартиру, устраивают скандалы. В которые старший не очень-то и хотел лезть, он просто хотел разобраться со своей жизнью, работой и планами на будущее. Хёнджин целует Феликса в висок и что-то шепчет на ухо, а Минхо тем временем уже стоит у двери, завязывая шнурки на своих ботинках. Он берет с вешалки свою куртку, и нервно ожидает пока Хван сможет отлипнуть от своего ненаглядного. Джсион снова заводит разговор с Чаном, так как будет собираться в одиночку, не мешая остальным. Да и пара лишних секунд беседы на музыкальную тему никогда не будут лишними. Дверь хлопает, новые друзья Феликса уходят, и наконец дом братьев-австралийцев принимает своё обычное и спокойное состояние. Феликс прощается с лучшим другом объятиями и обещает, что в следующий раз он позовет его, когда в доме не будет лишних лиц. Хан тихо хохочет, бормоча, что ему всё равно было приятно познакомиться с этими необычными парнями. Но в тот же миг быстро накидывает сверху своей толстовки тонкий пуховик, надевает шапку и обувь. Он укутывается в капюшон и скрывает лицо за маской. Наконец, машет братьям и также скрывается за железной дверью. Быстрые шаги по лестнице, и он смог вздохнуть свежий воздух, но только на секунду успевает насладиться его насыщенностью, как страх перекрывает доступ к кислороду. Хан отпускает голову и замечает Хёнджина и Минхо, которые жадно втягивают никотиновый дым в лёгкие, прикрыв глаза. — Надеюсь, мы не сильно напугали тебя? — начал ядовитый. Спешить он не хотел, видимо ждал друга, который курил в разы медленнее. А возможно курил уже вторую сигарету. Они ведь тут уже минут пять стоят. Но вопрос остаётся без ответа. Джисон не хочет больше разговаривать с ними, он устал от таких посиделок и хочет домой. Хочет закрыться в комнате и обнять гитару до конца вечера. Но что-то тянет его постоять тут ещё немного. Переглядываться с Минхо, думая о том, почему он, как брошенный больной кот отдаляется о всех, боится и рычит. Одним своим видом выражая всё внутреннее недовольство. Джи на расспросы Хвана отрицательно качнул головой и поежился, когда ветер чуть сильнее обдул лицо. Он на ядовитого даже не смотрел, так и прожигал взглядом Хо. Было в нем что-то интересное и цепляющие. Посмотрел ещё секунду. Выпалил невнятное: «Ну, я пойду». И быстро зашагал в сторону дома, оставляя парней наслаждаться никотином дальше. Правда ждать они не стали, Хван и Хо последовали следом. Им просто было по пути, думал Хан, слыша за собой их шаги и голоса. Ускорил шаг, почти побежал и в один миг свернул на обходной путь. Сегодня он промёрзнет до костей, но пойдёт пустой дороге без лишних голосов позади. Они его всё равно пугали до ужаса.