Как проводить весну

Было позднее утро. На улице всё ещё много людей, идущих по делам, и среди них я. На улице летает свежий и резвый апрельский ветер. Он красиво развевал мои волосы, но никто этого не замечал, в толпе каждому важнее свое дело. Но я привык к этому поэтому просто иду дальше. Проходя мимо торгового центра, я заметил интересную картину: молодой парень и девушка стояли и оживлённо о чем то болтали, но интересно другое, в руках юноша держал огромного плюшевого медведя, которые, обычно, стоят на прилавках магазинов игрушек и так мозолят глаза бедным маленьким детям. Эта плюшевая игрушка была в раза полтора больше молодых людей. Я всё никак не мог свести взгляд с них, пока не завернул за угол и не потерял их из виду. Примерно через час после этого, я прогуливался по аллее. По ней же проходилась пара; судя по всему, в ссоре. Парень волочился чуть сзади девушки, а в руках тащил пышный, размером с взрослую пушистую австрийскую овчарку, куст белой, фиолетовой, розоватой и всех других цветов, сирени. На все просьбы остановиться и выслушать его, она не реагировала. Я начал фантазировать по какой же причине они поругались. В своих раздумьях я дошел до самой отдаленной части аллеи, похожей, скорее, на свалку. Там в чувства меня привели голоса бродячих собак. Обернувшись, я заметил целую стаю больших и бродячих, а главное голодных и злых собак. Единственное, что оставалось мне— это бежать куда подальше от этого места. Большую сумку через плечо пришлось держать в правой руке, только бы добавить себе скорости и маневренности. Через минут десять я уже был в безопасности. Единственное, что пострадало— это мои нервы и низ широких штанин испачкался в весенней грязи. Волосы взъерошелись, но никто не заметил. Дальше не было ничего интересного. Только вскользь, проходя через спальный район, мне стало интересно. Старый отец или дедушка учил кататься на велосипеде малышку. Велосипед был очень милым: розовый с наклейками цветов и белыми вставками. Она смеялась, чувствуя свой успех, а отец смеялся потому что смеялась девочка. Только в этот момент я понял, что пришла весна и любовь с ней. Пришла ко всем, кроме меня. Ветер опять красиво развевал мои волосы, но никто не заметил. К концу дня я закончил свои дела. В магазине встретил Михаила Андреевича. Хотя странно общаться к нему на имя отчество. Он работал у меня в подмастерье. Его отца я знал хорошо, батюшка в самой большой и красивой церкви напротив места, где я работал. Миша был очень старательным и любил учиться у меня разным тонкостям службы. Именно из за этого он был слегка надоедливым и прилипчивым. Да, он увязался за мной. Я шел с прямой спиной, а он чаще прогибался и еле поспевал за моей размеренной походкой. "Израэль Робертович, так зачем вам столько вещей?"— спросил он, пока мы шли дорогой из города. "Я..."— протянул я выдыхая—"Это нужно, чтобы встречаться с моей женой." "А у вас есть жена? Вот это да! Почему мы никогда ее не видели?"— искренно удивился он. Никто в этом маленьком городе не знал и не будет знать о моей жене, и о мокрых спутавшихся моих волосах, поэтому я ответил—"Мы не так часто встречаемся с ней.. раз в два или три месяца.." Начал лить лёгкий дождь, ударяя по моей ещё теплой коже, он обжигал ее своим холодом. Где то далеко в лесу сверкали майские молнии. Земля вперемешку с песком стала мокрой и слегка прогибалась под нашими шагами. Всю дорогу Мишка задавал вопросы по типу:"А как вы познакомились?" "Как самочувствие у барышни Мазовецкой?" "Красива ли она?". На все такие вопросы я лишь кашлял тяжело вздыхал или делал вид, что не услышал вопрос. Пройдя по лесным тропам, мы дошли до кладбища. Михаил уже стал догадываться и уже не так активно задавал вопросы. Наконец мы дошли до могилы. На надгробии, сделанной мной, скромно написано "Мазовецкая Дорофея Васильевна.". Сверху фотография, снизу даты. Я устало смотрел на могилу, пока Миша осознавал всю бестактность его вопросов с слегка выпученными испуганными, бегающими глазами. Когда я нагляделся на любимую, которую так давно не видел, я стал убирать с могилы сорняки, листья и ещё не растаявший снег. Теперь Мишка только молча соболезновал мне и не смел больше ничего говорить. Мне стало его даже жалко, он ведь даже не знал об этом, поэтому я не злился на него. "Дорофеюшка моя всегда ждёт меня, некому больше ухаживать за ней.."—я достал из сумы свечу из сирени и зажёг фитилёк—"Она всегда любила сирень, весной я приношу её ей... Иногда вербу." Ещё я достал хлеб, немного молока, яблоки, орехи, печенье и виноград: всё что любила она. Потом сел на плиту рядом и тихонько стал откусывать маленькие кусочки от еды. Ни в ком я никогда не видел больше черт её лица, рук или глаз, никогда не находил в людях её сострадания, доброты и ласки. Каждый раз, приходя сюда, я вспоминал одни и те же моменты жизни с ней: как она смеялась со мной, как плакала при мне, как дразнила чем то. Но главным мои воспоминанием было то, как мы вечерами трудных дней просто сидели вместе рядом с тусклым фонарём и чаем на столе, сидели и тихо обнимали друг друга, ничего не говоря, не ждя. Я утыкался носом и щекой в ее накидку с мягким теплым ворсом из бараньей шерсти, закрывал глаза и падал в какой то непонятный и очень приятный транс. И ничего мне тогда не надо было, только бы время остановилось и дало мне хоть на секунду дольше побыть с ней. Только сейчас я начинал жалеть, что так и не осмеливался крепко, как она, обнимать её, боясь сломать, будто фарфоровую куклу. Ещё помню, как она гладила меня по волосам и запускала свои руки в них, говоря, какие они мягкие и замечая, что они спутались после сильного ветра и промокли от сильного дождя. Правда, раньше я носил с собой зонт, а теперь же совсем без него хожу. Закончив свою встречу я задул свечу и мы с Мишей пошли назад в город. Под каким то мутным предлогом он ушел в другую сторону; почувствовал стыд, наверное. Но я его не виню, вообще никого не виню. Обиды отнимают силы, которые мне восстановить и не с кем больше. Дома я устало разделся, лег на кровать, достал листы и ручку и стал писать этот рассказ. Время без пяти полночь. Я снова один, и никто не видит моих мокрых волос. Посвящаю своей навсегда Darling Д.