Одна ночь из жизни принца Гоэтии

you're the wildest wind the electric moon <…> you're with me walking the fields of perversion and mockery but we're changing piecing together our jigsaw of failures and, i miss you <…> self-loathing or the darkest drug will never keep me from loving oh, you make my heart sing every time you brush against me my wildest wind come make me smile again (IAMX - wildest wind)

      Он снова один. В таком большом роскошном дворце, где ветер проходит сквозь окна, неважно насколько далеко они находятся друг от друга. Шик, блеск, позолота. Высокие потолки. Большая, просторная кровать, благоухающая лавандой, потому что его слуг сложно назвать лентяями: они меняют постельное два раза в день. Но, скорее всего, это лишь потому, что им нечем больше заняться, а поддерживать видимость активной работы нужно. От картин на стенах разит напыщенностью и фальшивостью. Он старается на них не смотреть, потому что, если он ещё хоть раз увидит высокомерный клюв бывшей жены, его попросту вырвет прямо на свежие простыни.       Единственное изображение, на которое он ещё может смотреть – это лицо дочери. На этой картине Вии пять и она ярко, лучезарно улыбается, несмотря на требования придворного художника вести себя подобающе юной леди и сохранять холодное достоинство, беря пример с матери. Столас вспоминает, как тогда отчитал его за неподобающее общение с наследницей трона, еле сдерживая тёплую улыбку, потому что Октавия смутилась так трогательно, спрятавшись за его длинным плащом, держась за полы своими маленькими ручками.       Он тяжело вздохнул, отгоняя это воспоминание. Теперь всё совсем не так. Да, они с дочерью вроде нашли общий язык, впервые за столько лет вынужденной отстранённости, но сейчас она проводит своё законное время со Стеллой, и дьявол знает какие мысли пытается эта сука вдолбить в голову хотя и скептичного, но ещё довольно наивного подростка. Ничего хорошего Стелла не может ей дать, ничего из того, что может дать он. Но она – мать. Нет никакой возможности ограничить их встречи. Это бесит, и не потому, что Столас – эгоист, который хочет для себя всё внимание драгоценной дочурки. А лишь потому, что Стелле, этой грёбаной ведьме, совершенно не важно, как себя чувствует Октавия, чего она хочет, о чём мечтает. Чёрт, да она понятия не имеет, чем живёт и дышит Вия. Не то, чтобы он сам до конца понимал, но он готов принять всё, любой путь и любое решение, которое она захочет принять. В отличии от… достаточно о ней, и так попортила немало крови.       Вопреки желанию, в сознании снова всплывает это ненавистное напыщенное лицо, и Столаса мутит. Скорее всего, две бутылки абсента, выпитые слишком быстро, дают о себе знать, но он предпочитает думать, что причина в неприятных, болезненных воспоминаниях.       Он почти добровольно потерял всё: семью, уважение общества, желание существовать. Разве что богатство никуда не денется, но кому оно нужно сейчас. Что хорошего у него осталось в жизни? Блиц… Единственный луч света, если так вообще можно назвать вечно ворчливого беса, который, кажется, сам не знает чего хочет.       Столас променял бы все привилегии, всю роскошь и всё влияние, которое у него есть лишь за один шанс быть рядом с этим гиперактивным, грубоватым, но таким настоящим демоном, который не перестаёт восхищать его своей напористостью, непредсказуемостью и жаждой жизни. Когда он впервые за много лет появился в его особняке, Столас даже подумать не мог, что этот маленький бес пробудит в нём давно угасшие чувства, жажду авантюризма и страсть. И дело было даже не в том, что их статусы разительно отличались, нет. Точнее, изначально, ему так казалось: что всё его непреодолимое желание идёт из любопытства, из жажды узнать и испытать что-то новое, ранее неизведанное. Но со временем он понял. Его не интересовали другие импы. Точнее, интересовали, конечно, с научно-социальной точки зрения, но… не так.       Осознание ударило с особой силой, когда Стелла, в пылу ярости, прокричала «Ты хочешь трахнуть и этого тоже?!», вымещая весь свой гнев на бедного импа-дворецого. Конечно же нет… Блиц просто был другим. Он мог бы быть членом королевской семьи, оверлордом, грешником, живым человеком, да хоть, мать его, червём. Но он бы всегда оставался Блицем. Тем самым, которого Столас, незаметно для себя, полюбил. Глубоко и искренне. И так безнадёжно.       И он ждал. Каждый раз так ждал полной луны только для того, чтобы оказаться в объятиях единственного желанного существа во всём Аду. Даже если для этого самого существа это значило не больше, чем выполнение условия сделки. Столас уже давно потерял всякое самоуважение, когда дело касалось этого несносного бесёнка. О каком самоуважении может идти речь, когда он сам, намеренно, вовлёк его в этот негласный контракт и теперь упивается единственной лишь возможностью быть рядом с тем, кого он безумно… любит? Несмотря на то, что чувства, скорее всего, не взаимны.       Он подавил очередной вздох и с трудом повернулся на бок, подтягивая ноги к груди, неосознанно копируя позу того, кто стал ему так дорог. Он чувствовал себя таким жалким, таким несчастным и мерзким от осознания, что их отношения начались с принуждения. И продолжились. И теперь нет ни единого шанса начать сначала, показать, как много он значит, как сильно он, Столас, заботится о нём. Это продолжалось слишком долго и вросло в сознание Блица ядовитым сорняком. Это – мысль о том, что Столасу он нужен не более чем временная забавная игрушка.       Было бы намного легче, если бы Столас не осознавал всего этого. Если бы он был не настолько умён. Но, к сожалению, это не так. И от этого ещё больнее, ещё хуже, ещё более мерзко.       Когда Блиц впервые появился в его покоях, спустя 25 лет, он был так счастлив. Наконец-то у него был кто-то, кто видит и понимает его. Его желания, его страсть, его необходимость любить и быть любимым. И всё в такой нужный и такой удобный момент. Невероятно.       Конечно же всё это было лишь комфортной удобной ложью. А он был, точнее хотел быть, насколько слепым, чтобы позволить случиться всему, что случилось между ними. И настолько самоуверенным, чтобы уговорить *надавить, вынудить, заставить* сделать всё, что угодно, лишь бы это продолжалось.       Как он мог быть таким глупым. Как много он бы отдал чтобы всё это было реальным. Чтобы Блиц действительно хотел его, хотел быть рядом с ним, хотел просто...       Господи, Сатана, он такой красивый, такой настоящий, такой нужный. Как жаль, что он этого не видит. Не может увидеть.       От Блица буквально веет неуверенностью, непостоянством, иррациональностью. Почему, о, блять, почему, его так хочется всего и полностью. Его энергетика завораживает. Даже все его попытки оттолкнуть от себя не могут заставить перестать о нём думать и ждать, ждать, ждать этих потрясающих ночей под полной луной. Как можно быть таким глупым и позволять себе соблазняться каждый раз его улыбкой, его грубыми словами и этой яркой, огненной страстью, которую даже он не может контролировать в особо интимные моменты.       Немыслимо.       Невероятно.       УЖАСНО.       Как бы хотелось, чтобы он пришёл не в назначенное время, а просто когда ему захочется. Как бы хотелось, чтобы ему было не наплевать. До безумия хотелось бы. Как жаль, что это невозможно.       Ведь он никогда не переступит через собственное упрямство и собственные принципы (если они вообще есть, конечно). Не переступит через себя. Своё эго, свои травмы. И как же жаль, что он, Столас, всё это прекрасно понимает.       И поэтому ему остаётся только плакать, страдать, пить и при каждой встрече делать вид, что всё в порядке. Как же он устал. Как же хочется перестать существовать.       Но он не может. Хотя бы, потому что Вия. Хотя бы, потому что перестать существовать означало бы никогда не видеть Блица больше.       Он просто не может себе позволить себе такую роскошь. Он мог бы, но… нет.       Так трудно, так тяжело, и самое сложное – это продолжать притворяться, когда слёзы и ощущение пустоты душат и заставляют задыхаться.       Столас вздыхает ещё раз, пряча лицо в коленях. Ничего никогда не будет в порядке, никогда их отношения не разовьются так, как он хочет. Всё так плохо.       Остаётся только пытаться жить, существовать, надевать маску каждый раз и надеяться, что настоящие эмоции не прорвутся сквозь неё в самый неподходящий момент. И, конечно же, ждать очередной полной луны.       Он всхлипывает снова. Хорошо, что Стелла и Вия сейчас далеко, хорошо, что слуги ушли на перерыв и никто не потревожит его сейчас. Никто не увидит его в самом разбитом и отчаянном состоянии. Хорошо, что…       Внезапный громкий звук вырывает его из забытья. Что-то внизу разбилось. Тут же послышались отборные ругательства и снова звуки разбивающихся цветочных горшков.       Мгновение спустя в окне появилось знакомое лицо с самодовольной зубастой ухмылкой.       - Я здесь, сучка! Не ждал, а я, ик…. вот он я!       Столас мигом сел на кровати, не веря своим глазам. Он хотел было что-то сказать, поспешно вытирая слёзы, но Блиц уже подлетел ближе с невероятной скоростью и навис над ним, обдавая лицо принца горячим дыханием, в котором отчётливо угадывались пары крепкого алкоголя.       - Я типа, ну, соскучился, ахах! Ты не занят, надеюсь, птичка моя? Ох-хх, всё кружится, погоди… Ну короче я был в этом баре, и там была куча горячих цып, но я чё-то, ну короче… Они неинтересные все, ты лучше.       Блиц икнул куда-то в сторону, по-джентельменски избавляя Столаса от неприятного запаха, и соблазнительно осклабился.       Принц Гоэтии, несколько минут назад желавший только одного – быстрой смерти и избавления от всех душевных терзаний, покраснел. Перья на его шее встопорщились, взгляд помутнел. Он обхватил беса всеми конечностями, утягивая его в кровать и прижимая к себе.       - Хочешь ли ты сказать, Блици, что я нравлюсь тебе больше, чем легкодоступные эээ объекты, которых можно найти в имп-баре?       - Хах, тебя как будто сложно трахнуть! Но да, ладно. Ты круче. Заткнёшься может уже и перейдём к делу? А то ещё немного и усну нахуй.       Столас счастливо рассмеялся, прижимая его ещё ближе.       - Я уже думал ты не предложишь, мой маленький бесёнок.