тонуть

Зима в этом году немного с опозданием; её рейс задерживают на несколько дней, Бэкхён без предварительной проверки прогноза нараспашку. Навстречу чавкающему под подошвами утреннему снегу с солевым раствором. Пар изо рта с табачным привкусом впопыхах запитый быстрым кофе с влажными отпечатками губ на бумажном стакане. Шарф, тяжело повисший на шее, привычка проверять расписание в транспорте сформированная рутиной и новым умением составлять планы так, чтобы времени хватило на всё и одновременно ни на что. Пять недель с больничным в обнимку с блокнотом со словами новой песни и записной книжкой с номерами родных и близких. Бэкхён улыбается, щёки заливаются краской – мило, когда о тебе помнят. Cabernet Sauvignon за ужином под виниловый сборник Пегги Ли иногда препятствует нежеланным воспоминаниям и мыслям о бесцельном возвращении в студию, это всё отходило на стадию ремиссии к ночи. Зато способствовало строению новых планов и количеству задаваемых вопросов себе. Достаточно ли этого? Раскрепощение и осязание обстановки приходит со дном: сонливость и утренние сигареты на веранде при разговорах о личном с саркастически гротескным окрасом. Вчера был день Антониони с фильмами о фотографе, сексе и марихуане. Бэкхён лавирует меж мебелью чтобы достичь окна, фиолетовый градиент рассвета клонит в сон и вызывает смешанные эмоции – вечером солнце с закатом уйдет под воду, а куда уйдёт он? - Если оно уходит под нас, тогда где мы? Его голос эхом отталкивается от углов пустой квартиры. Мураками писал, что это смерч над равниной. Минутное влечение, внепланово затянувшееся надолго и предположительно переросшее себя в несколько раз. Общие интересы выливаются в жизнь в общей квартире, калейдоскопный мир вокруг меняется с каждой секундой, но обстоятельства всегда остаются на перманентном основании. Годами выстроенные стены недоверия постепенно исчезают, как плавится метал при высокоградусной температуре и это оголяет и обезоруживает, минус чувство тревоги и стыда. Сумирэ таки влюбляется «внезапно и несуразно». Но это не заканчивается трагично. В параллельной вселенной. Влюбляется и Бэкхён. Запах духов Чанёля наполняют квартиру древесинным ароматом сандала и кедра, Бён предпочитает цветочные. Он любит беллини, поздние завтраки и внимание окружающих. Чанёлю всё это безразлично. Всё, кроме Бэкхёна. Они улыбаются, улыбаются, улыбаются. Широкая улыбка Чанёля фотографией в бумажнике, печатью на сердце, у Бэкхёна эта любовь первая, и каждое новое ощущение дрожью по телу. Это другой пилотаж когда тебе 18 и ты не знаешь куда податься, и когда тебе 31, ты имеешь всё и всех, но и это не заполняет раздирающее чувство пустоты внутри. Бокалы стеклом по полу, комната наполняется громким порывистым дыханием. Чанёль трахает его на кухне сразу по приходу домой, Бэкхёну это нравится, к чёрту сметённые Паком Villeroy, эмоции дороже них. Смятая постель, нога на ногу, сигарета. Конец июня увенчался жарой и палящим солнцем, убывающим к вечеру под Франсуа Арди и вдохновляющие фильмы. Отрезав себя от внешнего мира, они оба плавно выпадают из реальности почти не успевая осознать, что за пределами зоны комфорта ждут разрушенные амбиции и тонна разочарований, безвозвратно тлеющих в объятиях красного пламени. Сожжённые горизонты с сочными гранатовыми закатами возрождают у Бэкхёна неистовое желание уехать. Падение в бездну нескончаемых перемен и несправедливости учат объективности с навыком быстрого решения проблем. Чанёль предпочитает идентифицировать все свои чувства ярлыками, он называет это «взрослением». В 30? Приобретение опыта и устойчивости у Бэкхёна не без излишнего драматизма и сцен, превращающихся в долгое самобичевание и поиск билетов назад, желательно вовремя, когда разрушилась всего одна песочная башня, но замок остался. Боязнь функционировать по-новому выбивает из колеи, и все неисполненные планы глушатся дальним эхом рассудка. Бесконечно ища стабильности и создавая иллюзию баланса во всех жизненных аспектах и расставленных приоритетах, иногда забываются фоновые происшествия, заставляющие неопределенное чувство неукротимо метаться по грудной клетке и вибрировать в конечностях. У Бён Бэкхёна был относительно простой выбор – уйти или остаться. Он не ушёл, но остаться не получилось. Иногда Бэкхён корит себя за собственный цинизм и лицемерие. За преувеличения, драму и новые зависимости. Вращаясь в невнятном опусе недожизни и зачастую изрядно суммируя свои поступки прошедших недель, Бэкхён лавирует среди собственных вердиктов себе в виде неусвоенных выводов, и это превращается в лишающий сна кошмар. Безграничный неиссякаемый ресурс его собственных обид всегда крылся в нём самом, в его собственных несчастьях и неудачах, которые им переросшие, но не переступленные и не забытые. Он покупает два билета в Париж. В одну сторону. Чанёль крутит у виска. Бэкхёна захлёстывает темно-синяя волна накатившей депрессии, воздуха не хватает, он тонет в бездонном океане своих страхов, паническая атака. Проще списать это на работу, он на время бросает её, посылает лидера и его саундчеки, Сухо давно действовал ему на нервы. Подпись Бэкхёна размашисто на бумажном контракте, согласно которому им с Паком нельзя быть вместе в любых проявлениях слова «вместе», де-юре и де-факто. Всё стало очевидно. - Давно пора, - шепчет Чанёль. - Да? - Ты отвлекаешь меня от работы. - Ты отвлекаешь меня от жизни. Чанёль редко участвует в драмах Бэкхёна, лишь когда он переходит на личности. Он позволяет ему бесноваться по любому поводу, Бён легковоспламеняющийся, их темпераменты противоречивы друг другу. Чанёль часто заземляет его своим реализмом, и на время это помогает. Каждое интервью расстоянием в 4 метра минимум, Бэкхёну до абсурда смешно от вида Чанёля и того, как они непроизвольно шарахаются друг от друга целый день. Вечер устало падает на кровать, потолок вместо неба, Чанёль рядом шуршанием книжных страниц. Так хотелось быть свободным. Чаще от себя самого. Тонкие пальцы касаются волос, обводят контур губ, Пак задумчиво смотрит в ответ, Бэкхён тонет в его глазах, спасать не надо. Если глаза – зеркало души, его уже давно принадлежит Пак Чанёлю. Веранда, сигареты, шампанское. Очередной закат, бесконечные поцелуи. Бэкхён мог бы сказать, что он любит Чанёля. Мог бы, но не станет. Страх снова ошибиться переливается красным вином в бокале, Бэкхёну сложно на этом фокусироваться – в его глазах слезами плывут волны Французской Ривьеры, образ улыбающегося Чанёля и безудержного счастья. Почему от счастья плачут? Бэкхён морщится. От лимонного солнца, солёных слёз в глазах за солнцезащитными, от глупого вида Чанёля в гавайской рубашке. Фоном Эйфелева башня, шум кондиционера в комнате, рваные вздохи Бэкхёна, нежные руки Чанёля, громкие поцелуи в губы. Взъерошенные волосы, сигаретный дым, лёгкое головокружение. Бэкхён изучает отдаляющийся силуэт Чанёля тенью растворившийся за дверью ванной комнаты отеля. Шёпотом робкий «я тебя люблю» эхом в сознании, страх быть услышанным кем-угодно как перманентное состояние. Руки Чанёля всегда холодные, но даже если нет, от них табунами мурашки по коже. Шёпотом: «И я тебя люблю».