Тонкости ухода за цветами

Давай договоримся: будь со мной аккуратней Я так тебе откроюсь, распорю все швы — смотри: Каждый, кто зашивал меня, забыл что-то внутри Давай посмотрим вместе, как ты облажаешься, и я останусь… АИГЕЛ — «Чудовище» На третью неделю цветок еще держится — повесил листья, как будто мучительно тяжело держать их ровно, и Цзин Ци прекрасно его понимает, ему голову держать точно так же мучительно, земля похожа на засохшее что-то, что можно встретить в пустынях США, Цзин Ци не уверен, что они выглядят именно так, но по ощущениям похоже, а по стеблям и единственному бутону ползет желтизна. Цзин Ци несколько минут на цветок смотрит, внутренне извиняется, мысленно проделывает путь от кровати до подоконника — забрать бутылочку для цветковой воды — от подоконника до ванной — налить в бутылочку воды — от ванной до подоконника — полить цветок, но в реальности так и не двигается. Отворачивается, чтобы цветок не мозолил ему осуждающе глаза, лежит еще несколько минут, разглядывая потолок, потом садится, подгребает к себе одежду, держит ее на коленях, решая, есть ли у него желание идти сегодня куда-нибудь, надевает вместо растянутой серой футболки свитер, джинсы натягивает прямо поверх домашних лосин, а потом выдвигается к выходу. Он обещал зайти на пару по истории античности, а иначе преподавательница его сгрызет и не подавится. Хотя, может быть, и подавится, учитывая его костлявость. После отмученной пары он идет в столовую, куда его зовет Чжоу Цзышу — самого его, правда, нигде пока не видно. Цзин Ци недовольно кусает губу, мгновенно морщась от боли, потому что случайно прокусывает ее до крови. Послать бы Чжоу Цзышу и попросить приходить вовремя, но Цзин Ци не может — он, предположительно, сволочь, но из всех друзей у него остался только Чжоу Цзышу и терять его не хотелось. Как итог — Цзин Ци сидит в какому-то углу зала, спрятавшись за кадкой с цветами, так, что, наверное, и сам Чжоу Цзышу его сейчас не найдет при всем желании, и катает по джему хлебное что-то. — Простите, можно сесть за ваш столик? — раздается над головой через пару минут. — Остальные уже заняты, а ваш большой… Я вам даже не помешаю. Цзин Ци поднимает голову, мгновенно выпрямляется и лукаво щурится, склоняя голову. На плечи спадают волосы, свет из окна должен красиво играть на камешках в заколке, а такое выражение лица должно заставлять смущаться примерно всех. Это срабатывает — юноша у столика мгновенно тушуется, но не испаряется нервно, как, впрочем, и не начинает флиртовать, поэтому Цзин Ци позволяет ему пока остаться. Подпирает голову рукой, закидывает ногу на ногу. — Ну садись. Мальчик — именно мальчик, потому что юноши с таким мягким и невинным выражением в больших оленьих глазах уже не ходят — с благодарностью кивает, ставит поднос, со скрипом двигает стул, нервно взмахивает руками, кажется, из-за присутствия Цзин ЦИ ему все же некомфортно, какая жалость. Проходит еще десять минут, из которых все десять мальчик уныло ковыряется в своей тарелке, Цзин Ци устает катать что-то хлебное по джему, а Чжоу Цзышу так и не появляется. Что ж, Чжоу Цзышу, ты виноват в том, что… — Ты с какого направления? — Цзин Ци подается вперед, чуть не падает со стула, но грациозно взмахивает рукой и ослепительно улыбается. Мальчик хлопает глазами. Какой-то он совсем недалекий. — Биология, — наконец, выдает он. — Изучаешь шевелющиеся штуки под микроскопом? — Ну примерно. Но, в основном, растения, — мальчик пожимает плечами. Не улыбается, почему он не улыбается — неловко и мило, как обычно делают все люди, которых Цзин Ци пытается смутить? — А вы? — Не называй меня на «вы», — морщится Цзин Ци, — я не настолько старый. — Хорошо, — просто соглашается мальчик. Снова какая-то поразительно спокойный для жертвы флирта Цзин Ци, ладно, пока не совсем флирта, но все впереди. — Я историк. Занимаюсь политикой Китая, точнее, из чего он тогда состоял, в Средние века. — Династические циклы, да? — уточняет мальчик. — Я не очень хорошо разбираюсь по датам, но примерно должно подходить. — Они тоже, — кивает Цзин Ци, да, средневековый Китай он со своими парнями и девушками еще не обсуждал. Так, стоп, какой это его будущий парень? Так, мальчик, оказавшийся не в том месте, не в то время, рядом со скучающим Цзин Ци. — Мне в детстве очень это нравилось, — рассказывает мальчик, просто и спокойно, как будто не пытается понравится, как будто не отчаянно ищет новую тему для разговора, как будто ему правда просто хочется это сказать. — Читал книжки про императоров и шаманов, детские, конечно, а сейчас на это времени уже нет. — Хочешь, я тебе покажу парочку хороших и коротких? Или сам расскажу? — мальчик удивленно округляет глаза, и Цзин Ци очень хорошо его понимает — он сам с себя бесконечно удивлен. — Я магистрант, в таком чуть-чуть точно разбираюсь, раз меня до сих пор не выгнали, — ну, это пока не выгнали, напоминает себе Цзин Ци, еще не вечер и не список пар, на которых его не было с начала семестра. — Давай, — снова очень прямо и отчаянно спокойно соглашается юноша. Да, теперь все же юноша — может быть, это и не видно в его юном, мягком взгляде, но так хорошо слышно в голосе, таких голосов Цзин Ци не слышал давно — уверенных, твердых, похожих на шорох сухих трав в поле. — Меня зовут У Си. — Цзин Бэйюань, — юноша хмурится, наверное, соотнося имя со всеми слухами, что курсировали о Цзин Ци по вузу с его первого курса. — Наверное, ты слышал про меня… — Ничего не слышал, — отрезает У Си, — а если и слышал, это не мое дело. Ого. Капсом и курсивом. Чжоу Цзышу появляется через пару минут после того, как У Си уходит — постигать биологический мир, как любой примерный студент, а Цзин Ци, укоряюще посмотрев на Чжоу Цзышу, не являясь примерным студентом, уходит обратно домой. Там он ищет страничку У Си, куда можно написать — благо знакомых много и есть у кого спросить, несколько минут листает ее — почти пустую, без фотографий, без мемов, без заумных цитат. А жаль. На фотографии бы Цзин Ци посмотрел — У Си не похож на жителя Пекина, наверное, приехал из какой-нибудь деревни с юга. С юга — догадка, из деревни — потому что сел он за пустой столик Цзин Ци, а не за шумные соседние, и потому что такие кроссовки, как у него, уже лет десять в городе никто не носит. Впрочем, немодные кроссовки полностью компенсирует внешность У Си — длинные заплетенные в косички волосы (интересно, как он выглядит, когда и распускает, наверное, как очень милая кудряшка), выразительные темные почти в ночно-черный, той ночью, какие бывают только далеко от города, глаза, нос с маленькой горбинкой и загорелая кожа. Красивый. Ну, то есть Цзин Ци не строит никаких планов по покорению юношей с косичками как минимум потому, что сейчас у него нет на это сил, но У Си действительно красивый. Не такой красивый, как Цзин Ци, но тоже ничего. Ужасный голос в голове спрашивает, а красивее ли Хэлянь И, из-за чего у Цзин Ци начинают дрожать руки, и он выплескивает чай себе на тапочки. У Си он пишет, когда руки дрожать перестают. Сам У Си отвечает через полчаса и соглашается на встречу в кофейне. Цзин Ци бы позвал к себе домой, потому что выходить куда-то абсолютно не хочется, но тогда придется либо бардак убирать, либо демонстрировать его У Си, и ни того, ни другого не хочется. Поэтому Цзин Ци закалывает волосы, впихивается в очередной безразмерный свитер, мажет щеки блестками в какой-то отчаянной надежде, что они скроют его синяки под глазами. У Си приходит на десять минут раньше (он пишет, как доходит, как мило), Цзин Ци опаздывает почти на двадцать минут (он искренне надеялся, что успеет собраться за десять, а остальное время смотрел на лежащие на полу залитые все тем же чаем тапочки, пытаясь решить, есть ли у него желание их стирать). У Си не злится, смотрит спокойно. Не укоряюще, не мягко, не нежно — просто спокойно, будто был готов к тому, что Цзин Ци опоздает. Обидная, кстати, мысль, может быть, Цзин Ци и похож на распиздяя, но это не значит, что он каждый раз опаздывает. Разве что через. Цзин Ци снимает куртку и мгновенно об этом жалеет — без нее ему становится холодно и уязвимо. Но надевать ее обратно будет глупо, поэтому он, цепляя на лицо самую широкую улыбку, плюхается на соседнее кресло и даже умудряется У Си подмигнуть. — Ты будешь что-нибудь заказывать? — спрашивает У Си. Цзин Ци с готовностью забирает у него из рук прайс. Сам У Си пока ничего не заказал. — Что тебе взять? — Цзин Ци решает сам сходить до кассы, пытаясь, возможно, извиниться за опоздание. Видишь, У Си? Он не совсем гад. На этот вопрос У Си не отвечает и едва заметно тушуется. — Что такое? — Я ничего не буду. Цзин Ци пожимает плечами — ладно, это точно не его дело, он не мать У Си, чтобы настойчиво впихивать ему всю еду, что попадается на пути. Когда Цзин Ци возвращается со своим карамельным рафом, выражение лица У Си становится еще сложнее. — Разве это не просто кофе? — уточняет он. — Кофе, — кивает Цзин Ци, снимая ботинки и залезая в кресло с ногами, может себе позволить. У Си хмурится, видимо, пытаясь решить, как бы лучше сформулировать вопрос. В этот момент Цзин Ци понимает — он не различает все эти сложные кофейные названия. — Тебе объяснить? — У Си качает головой. — Не важно, — он все еще даже не пытается мило улыбнуться, почему он не улыбается? — Ты хотел рассказать про книги. Следующие десять минут Цзин Ци вдохновенно вещает, посвящая У Си в тонкости историографии по теме, параллельно посвящая и всех остальных посетителей кофейни, скоро надо будет брать деньги за публичные лекции. Иногда он замолкает, чтобы сделать глоток рафа, кофе, иногда — чтобы натянуть на запястья свитер. — Тебе холодно? — У Си замечает его манипуляции. Цзин Ци замолкает в середине предложения. — Жить буду, — расплывается в обаятельной улыбке Цзин Ци. А У Си внезапно снимает с себя шерстяную кофту, оставаясь в серой рубашке, и протягивает эту кофту Цзин Ци. — Ты чего? Не надо. — Мне не холодно, бери, — по-прежнему поразительно спокойно отвечает У Си, и Цзин Ци, ну, очень подкупает это спокойствие, абсолютное, надежное, лишенное всякого двойного дна. Дурак ты, с пониженными после Хэлянь И стандартами. К счастью, от очередного кризиса связанного с мыслями о Хэлянь И его спасает, собственно, кофта — потому что становится теплее, а еще его мягко окутывает запахом У Си — что-то хвойное, что-то, похожее на шиповник, а еще — почему-то пыль, наверное, библиотечная. — Сколько ты уже в нашем городе? — внезапно спрашивает Цзин Ци. — Два месяца. — Ты первокурсник? — удивленно спрашивает Цзин Ци — во-первых, не мог он влюбиться, так стоп, ему не мог понравиться первокурсник, они же все там мелкие, во-вторых, да, У Си просто не может быть первокурсником. — Нет, раньше я учился заочно. Фух, моральные устои и репутация Цзин Ци спасены. Еще полчаса они разговаривают — про императоров, про кофе, про цветы с длинными названиями на латинском, про отвратную погоду в осеннем, уже почти зимнем, совсем на краешке, Пекине. У Си говорит мало и по делу, Цзин Ци вдохновенно вещает за двоих, чувствуя впервые за долгое, очень долгое время реально желание поговорить, а не выдать пару фраз просто для того, чтобы от него отстали. В голове крутится противное — вот сейчас наболтаешься, а потом еще неделю будешь устало лежать пластом, но для У Си хочется болтать. Может быть, потому что он реально его слушает, стараясь вникнуть, а не становит его на шумный фон. И это тоже подкупает, вместе с надежность в голосе, теплой кофтой и косичками. Нет, Цзин Ци, не смей об этом думать. У Си провожает его за метро, ловит под руку, когда Цзин Ци, решив пройтись по бордюру, чуть не падает в лужу, кивает на прощание и благодарит за встречу. Вечером Цзин Ци, предсказуемо устало лежа на кровати, думает, что надо как-то бы это знакомство свернуть, пока он не истратил на него остатки своей веры в людей и сил на то, чтобы с ними говорить. А У Си пишет ему первый и зовет в оранжерею.