Холодные объятия

            Он был всегда неподалёку, сколько себя помню. Не знаю, когда и при каких обстоятельствах он появился в моей жизни, но к чувству, что за мной наблюдают, я привык уже давно.       Всё началось в детстве, когда я пошёл в первый класс, а может даже раньше. Но это моё первое воспоминание, связанное с ним.       Вечерние занятия мне никогда не нравились, я считал и, признаться честно, до сей поры считаю, что они лишние. Детский разум быстро устаёт, а такая непосильная нагрузка на ребёнка вызывает лишь проблемы со здоровьем, будь оно физическим или ментальным. Обычно отец забирал нас с сестрой на машине после них, но в тот раз он задержался, а потому пришлось идти пешком вместе с мамой. И тогда я увидел его. Фигура, облаченная в тёмные одежды. Не знаю, почему я решил, что это мужчина, но мне казалось такое умозаключение правильным. Он шёл плавно, точно парил над землёй. На улице был ветер, но плащу, спадавшему с его плеч чёрным водопадом, было будто все равно на посторонние явления. Стоило мне остановится, и он останавливался тоже. Делал ли я шаг вперёд или же назад, он повторял следом, оставаясь со мной на одном ритме. Нас отделяла только дорога в четыре полосы движения. Вроде так далеко, но одновременно с этим очень близко. В тот раз меня лишь смешило такое поведение незнакомца. — Сынок, не отставай.       Мама окликала меня уже третий раз, когда я вновь останавливался на пути, ожидая, повторит ли тот человек мои действия снова. — Что ты делаешь?       Решилась она на вопрос, уже полностью обернувшись ко мне. Тогда я вновь окинул взглядом черную фигуру и весело защебетал матери, о том, что человек по ту сторону улицы забавно за мной повторяет. Но услышал в ответ не то, чего ожидал. — О чём ты? Там никого нет.       И вправду, я вновь посмотрел на ту сторону. Человека в чёрном уже не было. Он будто испарился в воздухе, вызывая в моём детском мышлении массу вопросов. Я взглянул на маму в некотором замешательстве, а она, тепло улыбнувшись, погладила меня по волосам. — Видимо ты переутомился, пойдём домой скорее.       Уже дома я спрашивал у Люмин, не видела ли и она ту фигуру. Однако сестра лишь отмахивалась, повторяя мамины слова о том, что мне всё привиделось.       Но мне не привиделось. Я стал замечать его везде: по дороге в школу, во время прогулки и по вечерам, когда домой приходилось идти пешком. Он постоянно держал, казалось, определённую дистанцию. Стоило мне сделать шаг в его сторону, как замечал, что он делает такой же шаг от меня. Ещё несколько раз я пытался рассказать о нём родителям, сестре и даже друзьям. Но стоило только указать пальцем, как он бесследно исчезал.       Один раз, когда я ещё не зашторил окна в своей комнате на ночь, я заметил его в тени фонарного столба. Отблеск золотых глаз в темноте, которые смотрели прямо на меня леденящим кровь взглядом пробрали до мурашек. Я быстро задернул шторы, сбегая по лестнице вниз и начиная тараторить родителям об этом незнакомце. Мама перепугалась и увела нас с сестрой в их спальню, а отец, вооружившись железной ложкой для обуви, вышел на улицу, но человека под столбом опять и след простыл. В тот день я впервые ощутил чувство страха по отношению к темной фигуре и с тех пор не мог пройти по улице, не оглядываясь.       Мне казалось, что он всегда смотрит на меня, наблюдает и преследует, как всякие маньяки из ночных телепередач, которые я смотрел в тайне от родителей, заперевшись в своей комнате и включив звук на минимум. Вот только маньяка можно было поймать, выследить и посадить в тюрьму, обеспечив зрителям мнимое чувство безопасности, чего не скажешь об этой чёрной фигуре.       По ночам я забирался под одеяло с головой, дышать становилось тяжело уже через каких-то пять минут, но мне было все равно – я слишком боялся высунуть голову и увидеть в темноте эту фигуру с блестящими глазами. За прошедший месяц я стал дерганным и нервным, что насторожило не только моих родителей, но и сестру. Почему-то они подумали о том, что меня обижают в школе. И даже тот факт, что мы учились с Люмин в одном классе, находясь почти всегда вместе, не убеждало их в обратном.       В школе за мной стали наблюдать и учителя, что только усугубило ситуацию, ведь теперь я не мог определить по ощущениям, кто и где именно смотрел на меня. Мне стало тяжелее поймать глазами его фигуру.       А затем я сам на себе прочувствовал внезапный приступ панической атаки.       Как сейчас помню те ощущения, когда был не способен пошевелить и пальцем. Я не мог ни говорить, ни дышать. Слышал лишь, как пульсировало в ушах сердце, а перед глазами застыл изуродованный лик какого-то животного, смотрящего прямо в душу своими ярко-жёлтыми глазами. Когда меня немного отпустило и я наконец-то смог взобрать воздуха, вырвавшийся из груди крик отразился эхом от стен моей спальни, смешиваясь с горькими слезами и всхлипами пережитого ужаса.       Родители приняли решение записать меня к детскому психологу.       Мне представили молодого мужчину с длинными волосами и теплым взглядом. Чжун Ли – так его звали. Он был хорошим человеком, по крайней мере мне всегда так казалось. В первую нашу встречу мы разговаривали о моих любимых вещах. Порой он задавал вопросы, которые казались тогдашнему мне странными. Например, как часто я ем овощи, или же сколько часов сплю в сутки. Однажды речь зашла и о страхах. Я не мог сказать, кого боюсь, потому что не знал, как можно назвать тот силуэт, и Чжун Ли попросил его нарисовать.       На следующее занятие меня отвезли к другому доктору, так как мне поставили предположительный диагноз – шизофрению. Читая табличку на двери, я не мог понять, в чём разница между психологом и психиатром. Но уже там, сидя в кресле перед врачом я осознал, что тут не так уютно, как было в кабинете у Чжун Ли. Там я мог лежать, раскрывая душу на распашку, мы болтали о всяком, в том числе и о моих тревогах. Тут же доктор задавал конкретные вопросы, отвечать на которые становилось лишь страшней. — Когда ты впервые увидел его? — спрашивал Бай Чжу, чиркая ручкой по бумаге, записывая там, казалось, каждое брошенное мной слово. — Пару месяцев назад, — промямлил я чуть дрожащим голосом, пытаясь успокоить нервозность в теле. — Ну что ты, не стоит так переживать. Или ты боишься врачей? — Бай Чжу мягко мне улыбнулся, откладывая ручку в сторону и поправляя очки. — Только зубных. — Скажу по секрету, но зубных в наших кругах врачами считать не принято. — Что? Почему? Их же так и называют – "зубными врачами"!       Я недоумевающе вскинул голову, смотря прямо на улыбающегося доктора. Тревога отступила на задний план, ведь мысли заняли рассуждения, к которым я смог подвести лишь один итог - мне нагло врали все мои полноценно прожитые 7 лет. Постепенно мои расспросы о зубных "не докторах" поутихли, и мы вновь вернулись к прошлой теме, где я уже мог отвечать на вопросы психиатра более спокойно. — Ты контактировал с ним? Разговаривал или прикасался? — Нет, я пытался к нему подойти, но стоит мне сделать шаг в его сторону, как он отходит назад. — И какую дистанцию он держит? — Ну, другая сторона улицы? — я лишь пожал плечами, не представляя, как стоило объяснить то расстояние врачу. — Ты не замечал больше ничего странного в его поведении? — Вроде нет.       Мы перекинулись еще несколькими вопросами-ответами, прежде чем доктор отпустил меня. На следующем сеансе я вновь лежал в кабинете у Чжун Ли. Всё вернулось на уже привычные мне посиделки.       Ту темную фигуру я перестал бояться уже через пол года с начала посещения психолога. Да, привыкнуть к наблюдению за собой было тяжело, иногда, находясь в ванной или туалете, я накручивал себя, что, возможно, то существо и здесь подглядывает за мной. Но мысли эти быстро улетучивались, ведь в ванне не было столько места для привычной нам дистанции. — Ты не хочешь как-то назвать ту темную фигуру? — однажды спросил меня Чжун Ли. — Я никогда об этом не думал... — Тогда давай придумаем ему имя вместе.       Так у далекого силуэта и появилось имя – Сяо. Оно было коротким и легко запоминалось с первого раза. Хоть его и придумал Чжун Ли, я почему-то считал это своим собственным достижением. Мне казалось, что так я стал ближе к тому, кого совсем недавно сторонился.       В тот же вечер я всё рассказал маме с папой, хвастаясь и новым именем для Сяо и тем, что больше нисколечко его не боюсь. Родители же снисходительно улыбнулись, похвалив меня.       На следующую консультацию мы пошли с мамой вместе. Она попросила меня подождать в коридоре за дверью, что я и делал, пока не услышал приглушённые голоса. Любопытство пересилило меня, и, аккуратно подкравшись к двери, я принялся вслушиваться. — Мы отправляем к вам сына на лечение, а вечером узнаем, что вместо этого вы придумывали имя этому... Сяо.       Мама говорила на повышенных тонах, моментами притихая и почти шепотом проговаривая что-то еще, чего я разобрать не мог. Она, вероятно, вспоминала, что я нахожусь за дверью и могу услышать её выкрики, но эмоции перебивали, отчего голос вновь возрастал. Я, услышав знакомое имя, огляделся, выискивая того, о ком шла речь, и, наткнувшись на всю ту же фигуру в конце коридора, вновь стал прислушиваться. — Миссис Виллер, и я, и доктор Бай Чжу уже сообщали вам, что мальчик ничем не болен, у него нет ни шизофрении, ни каких-либо других отклонений. — Но почему-то же он видит того человека! — Скорее всего это пройдёт с возрастом. Я лишь могу помочь ему перестать бояться.       Они еще несколько минут спорили, прежде чем послышался цокот каблуков, приближающихся ко мне с той стороны. Я отскочил от двери, усаживаясь обратно на то же место, где меня и оставили. Мама вышла, неосторожно бросив "до свидания" доктору перед тем, как закрыть дверь в его кабинет. Мы направились к выходу.       Почему-то следующую консультацию Чжун Ли отменил, а за ней ещё одну, и ещё. Меня совсем перестали водить к нему, а на мои вопросы "почему?" родители отвечали тем, что он сменил работу.       Я, конечно, погрустил с недельку по своему врачу, но жизнь продолжалась дальше, и я уже более перестал думать о нём, посвятив себя бейсболу, на который резко подсел из-за запомнившегося матча по телевизору. Родители купили мне биту с формой и перчатку, на которой я решил собрать росписи всех своих друзей. Мало ли, кто-то из них в будущем станет знаменитым, а у меня уже заранее есть автограф. Через год занятий состоялся мой первый командный матч, который прошёл лучше, чем любой другой по телевидению. Наша команда победила, и мы все вместе пошли праздновать выигрыш в местный ресторан быстрого питания.       На следующий день почти все слегли с отравлением, а после выяснилось, что мы подхватили инфекцию. Хоть остальные мальчишки и отделались промыванием желудка, мне почему-то повезло меньше всех. Я всегда трудно переносил болезни и каждая простуда, начинавшаяся соплями, оканчивалась антибиотиками или, что еще хуже, больницей. Тот случай с инфекцией не стал исключением, разве что мне с каждой минутой становилось все труднее дышать.       Скорая приехала незамедлительно. Мне выявили новую болезнь – ложный круп. От инфекции мое горло распухло внутри, гортань сузилась, и потому я не мог нормально вобрать воздуха.       В больнице я пролежал две недели, до конца не осознавая, что не хвати мне пары минут, и я мог действительно задохнуться. Мама взяла больничный, приезжая ко мне каждый день. Она бы и сама поселилась на соседней койке, вот только дома Люмин, и оставить ее одну поздно вечером та просто не могла себе позволить.       Когда меня уже выписали, я услышал историю о том, что, оказывается, у меня уже был ложный круп в год от моего рождения. Тогда, посреди дня у меня поднялась температура. Мама хоть и была в декрете, с двумя младенцами просто ничего не успевала, а потому, уложив нас на сон час да оставив возле кроватки радио-няню, ушла по своим хозяйственным делам на кухню. Тогда я выжил только благодаря Люмин, которая проснулась от моих ерзаний и хрипов, испугалась и разревелась с оглушающим криком, присущим всем детям. Мама прибежала в комнату быстро, замечая, как я, уже чуть ли не фиолетовый, задыхался. В тот раз, как можно понять, меня успели откачать, но за черту смерти я заползти успел, хоть и на какие-то несчастные 10 секунд.       Врачи посоветовали моим родителям отвезти нас с сестрой на море, подышать морским воздухом и понырять в соленую воду. Летом того же года, сев в наш недавно приобретенный новенький авто да вооружившись купальниками с плавками, мы поехали на пляж. Народу там было не густо, ведь пляж принадлежал отельным домикам, один из которых мы сняли на эту неделю.       Заплывать далеко родители нам запретили, потому Люмин лениво барахтала ногами, прижавшись лбом к прозрачному надувному кругу и рассматривая таким образом песчаное дно. Я же нырял не переставая, выискивая на дне разнообразные "сокровища" да крабиков. В очередной раз всплыв, чтобы набрать воздуха в легкие, я опять заметил его фигуру, стоящую все в таких же черных одеяниях, на том же расстоянии, но кое-что всё же изменилось. Впервые я смог увидеть его лицо.       Сяо был прекрасен — это первое, что пришло мне в голову, когда капюшон черного плаща плавно опустился с головы на плечи. Его белоснежная кожа констатировала с черными волосами, отливавшими в солнечных лучах темным изумрудом. Впервые он смотрел не на меня, а на что-то другое ещё и таким зачарованным взглядом. — Как из сказки, — прошептал я сам себе и был пойман с поличным, ведь голова, обращенная до этого к горизонту, по-совиному повернулась в мою сторону.       Я растерялся и, не зная, куда себя деть, вновь нырнул под воду. Даже там щеки обдавало жаром, ведь меня заметили, заставляя смущаться и сгорать со стыда одновременно.       В моей голове промелькнула мысль: «А почему, собственно, я стесняюсь?» Он, значит, смотрит на меня, не переставая, а я и пяти минут пялиться не могу? За всё время моих размышлений кислород закончился, и мне пришлось вновь высунуть голову. Я хотел сделать это несколько резко, неожиданно, чтобы застать Сяо врасплох. Но вышло лишь так, что мои мокрые волосы противно прилипли к лицу, перекрывая весь обзор. Сестра, заметив эту сцену, злорадно похихикала, быстрее уплывая в другую сторону, чтобы остаться безнаказанной за подобное высмеивание. — Выходите из воды, губы уже синие!       Мама заботливо укутала нас в полотенца и повела на покрывало, дабы накормить бутербродами и напоить прохладным компотом. Я кидал мимолетные взгляды на Сяо, дожевывая бутерброд и подмечая, что тому пришлось переместиться на несколько шагов правее для сохранения привычного нам расстояния. Он вновь смотрел на горизонт, а я на него, полностью погружаясь в глубину своих мыслей.       Я задумался о разговоре с друзьями. Мы тогда сидели втроем после очередных игр «убегай или лови» и обсуждали, в каком виде курица вкуснее. Я настаивал на своём, утверждая, что курица, приготовленная на гриле, не сравнится ни с чем, но Лини и Скарамучча не поддавались моим убеждениям, оспаривая сей выбор. И как-то неожиданно этот разговор перетек в обсуждение Сяо. — Слушай, а может твой этот глюк приведение какое? — несколько загадочным тоном, снижая голос до шепота на последних словах, спросил меня Скарамучча. — Чего? — я перевел на него недоумевающий взгляд, вскидывая брови. — А может вообще ангел-хранитель! Ты не думал об этом? — Что ты несёшь, тебя та бабка с третьего дома укусила? — Блин, ну сами подумайте. Только ты его видишь и он всегда рядом, ну прямо как типичный ангел-хранитель! — он вскинул руки к небу, будто пытаясь таким образом показать мне что-то незримое. — Ну не знаю, как-то далековато он стоит для ангела, разве те не за левым плечом находиться должны? — я недоверчиво сложил руки на груди, отмахиваясь от чужих глупых теорий. — Не-е-е, за левым бес стоит, туда нужно соль кидать, чтобы он отстал, — как-то нелепо отмахнулся Лини, принимая в миг серьезный вид. — А, может быть, он увязавшаяся за тобой душа мёртвого, что постепенно высасывает жизнь? — Ну то есть призрак, как я и сказал, — с цоком закатил глаза Скарамучча. — Подождите, с чего мы вообще о нём заговорили?       Мальчишки лишь в унисон пожали плечами. — Ко мне просто тётка приехала, а она на религии помешана, вот и стала таскать меня по выходным в церковь.       Наверное, таким образом Куникудзуси пытался защитить свою точку зрения, сваливая вину за мысли подобного формата на тётю Мико. Фактически, она никаким ему родственником и не была, но просила называть её тётей. Мико была из тех одиноких дам, которая вместо семьи выбрала карьеру и уже к тридцати годам облетела половину света в поисках приключений. Я видел в ней ту самую женщину мечты, на которой хотелось жениться в будущем. Причиной тому были мои мечтания о богатой жизни, дающей возможность только играть да есть снеки, позабыв об учёбе.       Мы так же неожиданно перевели эту тему в разговоры о том, кто станет лучшим негодяем столетия, и в каких только штатах нас будут разыскивать. Детские фантазии, что уж с них. Но о теме истинного происхождения Сяо я более и не вспоминал до этого момента. Признаться честно, тогда, на пляже, я и вправду подумал, что с таким лицом, как у мраморной статуэтки в коллекции моей бабушки, Сяо мог быть самым настоящим ангелом. Как жаль, что мои выводы были столь ошибочны.       Время летело нескончаемым потоком, оно не дожидалось никого, в том числе и меня. Я и моргнуть не успел, как уже учился в старшей школе. Почему-то во всяких школьных сериалах, которые смотрела Люмин, да подсаживала на них и меня, подростки были жестоки ко всем. Они могли зачморить просто потому, что им не понравилась какая-либо деталь в твоей одежде, или даже избить, если ты как-то отличался от других. В реальности же такого не было, по крайней мере в нашей школе точно.       За прошедшие шесть лет родители ежегодно отвозили нас посмотреть белый свет. Мне нравилось путешествовать, а мой вечный спутник, как я начал называть его недавно, после пересказанного Люмин некого сопливого романа, смотрел на просторы матушки природы с искренним, но молчаливым восторгом.       Может быть, из-за тех еле читаемых на таком расстоянии эмоций, а может из собственных чувств, но я быстро нашёл путь, на который захотел встать. Я углубился в точные науки, полностью забросив спорт. Физика, химия, математика, а следом и биология с географией стали моими новыми хобби. Я мечтал поступить на геолога, чтобы пропадать в постоянных командировках в действительно удивительных и красивых местах. Таким образом, я планировал показать и этой молчаливой тёмной фигуре мир за пределами серых высоких зданий.       После двух лет упорной учёбы, месяцев бессонных ночей и борьбы с высыпаниями на коже от стресса, наконец-то все экзамены были сданы. И вот, слезно распрощавшись с родителями, мы с сестрой закинули последние сумки с вещами в такси да поехали в аэропорт, чтобы после долгого перелёта наконец-то заселиться в общежитие международного ВУЗа Германии.       Скрывать не буду, было страшно. Я боялся серьёзных изменений, которые сам же вносил в свою жизнь. Это касалось всего: новый круг общения, в который приходилось вливаться, следуя нынешним традициям и культуре. Благо бирка "иностранцы", повешенная на нас с сестрой в первый же учебный день, снижала планку, от чего знакомствами мы обжились чуть ли не со всем корпусом. Или же, казалось бы, заученный до дыр немецкий язык, которого после переезда стало слишком много. Порой хотелось услышать родной португальский где-то помимо пар, посвящённых ему.       Несколько раз в первом семестре я подрывался бросить всё, собрать сумки и улететь обратно к родителям в наш родной город. Однако сестра буквально отбивала эти решения. Могла даже пальцем пригрозить, чтобы я на месте сидел и не дёргался.       Но, в целом, студенческая жизнь шла неплохо. Да, не настолько отлично, как рассказывают об этом в тех же сериалах, но мне кажется, так было даже лучше. Я обзавёлся хорошими друзьями, с которыми мы могли и пропустить по кружке пива в особо тяжёлые вечера. Люмин же нашла себе парня. Мой братский синдром до сей поры не прошёл, и я все ещё считаю того немца подозрительным. Он был, вроде как, хорошим парнем. Разве что по пятницам устраивал в баре конкурсы, а-ля "кто дольше останется трезвым". А потом пьяным шёл прямо к нашему общежитию и под окнами посвящал баллады моей сестре. Люмин считала это милым, а я же, как и другие свидетели ночных серенад – раздражающим.       Ближе ко второму курсу, возвращаясь на летние каникулы домой, я тоже стал задумываться об отношениях. Что мои старые, что новые друзья уже хоть раз да с кем-нибудь встречались. Я чувствовал себя белой вороной на их фоне, ведь в свои девятнадцать до сих пор даже не целовался, чего уж говорить о большем. Сами отношения мне интересны не были, но внушение, что я почти перешёл чёрту в два десятка лет, а так ни с кем и не имел романтической связи, давило.       Друзья после почти часа шуток о том, что я так и умру девственником, всё же помогли мне с решением данной проблемы. Нет, помогли не в том смысле.       Через неделю я уже сидел в небольшом кафе, созданном в традициях японской культуры. Ну, если таковыми можно считать нарисованную на стенах сакуру и персонажей из различных аниме. Девушка, с которой я и пришёл на свидание вслепую, оказалась очень милой. От неё веяло той самой атмосферой аккуратности и чистоты. Бережная укладка, выглаженная одежда и, что было удивительно во время сезона дождей, совершенно чистая обувь. Пахла она также чудесно: парфюм отдавал нотками персика. Правда, по неизвестной мне причине, ещё с неделю я чувствовал этот запах на своей одежде, слово на меня целый флакон духов вылили.       Но, к сожалению, у нас ничего не сложилось. Я винил в этом Сяо. Не подумайте, я не скидываю на него свои промахи. Просто, когда в случайный момент вспоминаешь, что он где-то там стоит и смотрит прямо тебе в душу, даже если вас разделяет стена, даже если не одна, всё романтическое настроение улетает как пить дать. Мне становилось неловко от этого, я чувствовал себя неверным супругом, которого застукали с любовницей.       Я попытал удачу ещё на два свидания с разными девушками, но потом решил бросить эту затею. Наверное, тому была виной и моя черта характера, как эстета. Мне нравились красивые люди и вещи, а красивей Сяо я до сих пор не встречал. Мои друзья, узнав о моих проблемах с девушками, предположили два исхода: либо я по парням, либо мне стоит сходить и провериться на импотенцию. Но я то знал, что со вторым всё в порядке!       А вот после слов об ориентации я задумался всерьёз. Нет, мне определённо не нравились парни, я знал и свои мерзкие привычки, и чужие. Но почему-то, когда я думал о смысле слова "нравится" на ум приходил лишь один человек. И меня не устраивал такой исход мыслей. Сяо определённо казался мне идеальным по всем пунктам, вот только я не готов был посвятить всего себя тому, к кому даже подойти не могу. Да и что уж говорить, его кроме меня никто никогда не видел.       Я, к слову, о Сяо более не упоминал при других людях, кроме тех, кто уже о нём знал. Думал, мало ли, сочтут душевно больным, а там ещё и в психушку какую упекут. А мои планы в жизни на десять лет вперёд прописаны были, мне просто некогда там лечиться. Однако, даже так, пару раз я чуть не попался, когда бездумно залипал в одну точку, разглядывая уже в каком-то смысле родные глаза. — Ты на что смотришь? — такой фразой обычно и выдергивали меня из этих долгих гляделок. Я всегда отмахивался, мол, так, на голубя поглядывал. А внутренне уже десятый раз извинялся перед Сяо за эдакое сравнение.       В конце концов, студенческая жизнь тоже подходила к концу. По какой-то причине, с дипломом я тянул и, узнав в один момент, что предзащита состоится через неделю, наконец, под угрызения совести собственной лени, сел его писать. За три дня я написал сам диплом, а за остальные четыре собрал продукт к нему, мягко выражаясь, из говна и палок. Но я все сдал! А потом, пройдя через завершающий этап сессии и защиты перед комиссией, вышел во взрослую жизнь с красной книжкой в руках.       Уже через три месяца я смог найти себе хорошо оплачиваемую работу с карьерным ростом в одном из министерств природных ресурсов. В основном моя работа состояла из выездов на поисковые командировки. Я работал как и в горах с полями, так и в подводных пещерах, изучая их происхождение да органический мир. Мы с командой могли застрять в какой-нибудь глуши без связи на недели, развлекая себя вечерами карточными играми. Иногда, точно дети малые, кидались друг в друга всякими ползучими тварями. У меня даже есть собственное достижение в этой теме – я попал Альбедо в воротник, от чего он еще минут десять прыгал, пытаясь вытрясти из шиворота навозника. Пришлось, правда, ходить и оглядываться, да спать с открытыми глазами всё оставшееся время, пока мы были там.       Уже через три года я смог позволить себе сделать несколько действительно дорогих покупок, вложившись в недвижимость. У меня появилась собственная квартира почти в центре да новенькая иномарка. Жил я один, потому зарплаты хватало еще и на то, чтобы откладывать копеечку и отсылать часть родителям. Они уже вышли на пенсию, а она в нашей стране была низкой. Поэтому, мы с сестрой приняли решение поддерживать их финансово.       К слову о сестре. Люмин связала свою жизнь с архитектурой, полностью посвятив себя этой работе. Её нельзя было назвать трудоголиком без личной жизни, как меня. В конце концов, она всё ещё встречалась с тем парнем, но и на работе могла пропадать днями. А тот парень, да.. . Венти стал продюсером в музыкальной индустрии, выявляя и создавая новые таланты. В целом, они были неплохой парой, но я всё ещё присматривался к нему, выискивая всякие, как же это сейчас называется... "ред флаги", точно. Ладили мы с ним нормально, я не ненавижу его, но, сами поймите, синдром старшего брата так просто не проходит. Я знал, что Венти искренне любил Люмин, но порой мне хотелось указать на него пальцем и выкрикнуть сестре: "Ну ты только глянь на него, он не тот, кто тебе нужен!" Однако в последствии следовал вопрос, а кто, по моему мнению, нужен сестре? Я, который не мог завести нормальные отношения и собственную семью, смирившийся со своим вечным одиночеством и тоскливой влюблённостью в тёмный силуэт. У меня просто не было права лезть в их отношения.       Из-за Сяо я считал себя неполноценным мужчиной, можно даже сказать, жалким. Но я ни в коем случае не винил его в этом. Наверное, ему и самому не нравилось таскаться за мной да наблюдать за подобным одиночеством. Хотя что я знал об одиночестве? Ведь именно Сяо постоянно находился один без способа как-либо связаться с окружающим миром. Меня всегда интересовало, как звучал бы его голос, какой тембр он использовал, что он мог сказать. Но ответы на свои вопросы я никогда не получу. По крайней мере так я думал раньше.       У меня получилось заметить это случайно, вылавливая движение на периферическом зрении. Он впервые начал идти ко мне, нарушая привычное нам расстояние. С искренним удивлением я полностью перевёл на него взгляд, поворачивая голову. Да, мне не показалось, он действительно направлялся прямо ко мне! Но стоило лишь подумать о том, что вот-вот смогу рассмотреть его поближе, а возможно и поговорить, как он замер, приблизившись лишь на метр. Уже было встав и сделав резкий шаг на встречу, я поджал губы, останавливаясь, Сяо вновь отступил на такой же шаг назад.       Непонимание наводило на меня бессонницу, рой вопросов, а там и постоянную неусидчивость. Все время, пока мы были на выезде в горную местность, я чуть ли не каждую минуту кидал мимолетные взгляды на Сяо. Сосредоточиться на работе не получалось совсем, и даже коллеги заметили мою рассеянность. Но стоило только порыву поутихнуть, как он вновь приблизился. Я уже было подумал, что фигура останавливается только в момент, когда я на него смотрю, но нет. Тот прошёл ещё метр и снова замер.       С каждым днем он подходил всё ближе. Когда мы закончили работу и собирали вещи в машину, чтобы на ней доехать до базы, Сяо был на расстоянии от меня примерно в пять метров.       Конечно, радость заполняла глубины моего сознания, вызывая приятные бабочки в животе, но она постепенно сменялась тревожностью. Я ведь говорил, что боюсь серьёзных изменений в своей жизни. А этот случай был как раз из таких.       Сидя в такси на пути в аэропорт меня не покидало ощущение нарастающей паники, словно что-то шло не так, словно новый день не сулит ничего хорошо. А вдруг самолёт разобьётся? Или само здание заминируют? Не знаю из-за чего, но я с детства представлял самый наихудший вариант событий. Ведь не мог он спустя двадцать три года с момента, как я его увидел, просто так ко мне приблизиться по своей прихоти. Он бы сделал это раньше!       Я нервно теребил ремень безопасности, находясь в самолёте у окна и бросая короткие взгляды на Сяо, стоявшего недалеко от меня. Почему-то только тогда я обратил внимание на его взгляд и увидел в этих глазах... тоску. Он смотрел так искренне печально, словно сам не хотел приближаться ко мне так близко. Будто говорил "извини". И от этого становилось только хуже. Я накручивал себя с новой силой, ведь что-то определённо было не так.       Однако все три часа перелёта прошли спокойно, даже во время турбулентности трясло не так сильно, как это происходило обычно.       У выхода из аэропорта мне даже не пришлось вызывать такси, так как вдоль парковки они стояли дружным рядом в линеечку. Усаживаясь в машину с небольшим чемоданом я параллельно поглядывал на Сяо, не приблизился ли он еще? Может быть, я все зря надумал, и ничего произойти не должно. Вдруг он и вправду до сего момента лишь стеснялся? Просто тут, наконец, решился. А я, вместо распростертых объятий, косыми взглядами в него стреляю.       Из потока мыслей меня вывел громкий гудок машины, а затем свист и удар. Машина съехала с дороги, переворачиваясь несколько раз. Находясь верх тормашками я не мог понять, что именно произошло, в каком мы положении. Уши заложило точь-в-точь как в детстве от воды впервые на море. Не знаю, откуда была кровь, но стекала она прямо к глазам, перекрывая и так мутный взор. Я не мог вдохнуть кислорода, в горле что-то противно булькало, вызывая у меня сильный кашель. Казалось, ещё немного, и я выплюну свои органы. Последнее, что я помню перед тем, как потерять сознание – чёрный плащ, свисающий со стоящей фигуры по ту сторону двери. Протяни только руку и ухватишься.       В тот момент я понял истинную сущность Сяо.       Не знаю, почему у меня прошла вся жизнь перед глазами, но сейчас, очнувшись под монотонное пиликанье аппарата жизнеобеспечения я смотрел на белый потолок, залитый дневным светом.       Хоть глаза открыть мне и удалось, пришёл в себя я лишь спустя пару десятков минут, постепенно смаргивая мутную пелену и несколько раз оглядывая палату. Сяо стоял как-то слишком близко, находясь даже не на расстоянии вытянутой руки. Я уже было подумал, что смогу коснуться его, как начал чувствовать острую боль, постепенно просыпавшуюся во всём теле. Каждый сантиметр моего туловища ощущался сплошной болевой зоной, отчего хотелось лезть на стену и выть. Вот только это не представлялось возможным. Трубки в горле начали очерчиваться слишком четко. Я закашлял, начиная хрипеть от саднящего чувства.       Понятия не имею, услышал ли меня кто, или медсестра начала делать обход, но уже через пять минут передо мной стоял врач, а в вену вводили иглу для обезболивающей капельницы. Постепенно мне стало лучше. Доктор, проверив в первую очередь моё дыхание, сменил трубки в горле на маску, а потому мало-мальски, но говорить я смог. — Очень рад, что вы выжили, мистер Виллер. Признаться честно, это настоящее чудо, вот только..       "Вот только жаль, что не умер сразу", – подумал я, узнав, что случилось с моим телом.       В целом, мне провели 4 операции. Сломанные ребра обломками разорвали правое лёгкое в нескольких местах, спасти его не удалось, из-за чего пришлось полностью удалять. А сами рёбра было принято решение восстанавливать с помощью железных пластин. Помимо этого, у меня случился разрыв органов в брюшной полости. Ну и самым страшным стал тот факт, что пострадал нижний отдел позвоночника и оба бедра, из-за чего, скорее всего, я более никогда не смогу встать на ноги.       Как только врач с медсестрой вышли из палаты, меня охватила истерика отчаяния. Казалось, у меня было всё, о чём я мечтал: любимая работа, материальные блага, путешествия. Но в один момент я лишился всего. Стал калекой, инвалидом посмертно! И всё из-за водителя грузовика, который не остановился на обочине, когда почувствовал сонливость, а поехал дальше и уснул за рулём. В той аварии под удар помимо меня попала ещё машина, в которой к тому же были и дети. Пять из шести человек погибли на месте.       Возможно, мне дали дополнительный шанс на жизнь, но стоило ли пытаться начать всё заново? Я не чувствую ничего ниже пояса и врядли смогу когда-либо почувствовать, зажить той же жизнью, что и раньше. Руки опускались, даже не поднявшись. — Ты ведь никакой не ангел, да? — я сам не узнавал свой голос, настолько охрипшим и низким он был. В ответ последовало молчание, но он перевёл взгляд с окна обратно на меня, смотря своими всё так же печальными глазами.       Через час, запыхавшись, в палату вломилась Люмин, чуть ли не выбивая дверь. Она подбежала к постели, вглядываясь в моё лицо, не до конца веря в то, что я очнулся. А потом, прикрыв рот узкой ладонью, присела на корточки, громко всхлипывая и начиная захлебываться в собственных слезах. Венти, зашедший следом за ней поставил букет цветов в вазу на тумбочку возле койки и принялся успокаивать ревущую девушку.       Я знаю, что в этом не было моей вины, но сердце разрывалось в извинениях, что ей приходится так переживать из-за моего состоянии. Попытавшись найти опору в свободной от проводов и игл руке, я хотел немного привстать, но сестра, заметив это, резко подскочила. — Лежи, тебе нельзя вставать! — как-то огорченно выкрикнула она и сразу же зашлась в новых слезах и извинениях за то, что повысила на меня голос.       Я принял прежнее положение, рассматривая их и замечая кольца на безымянных пальцах, вначале у Люмин, а затем и у Венти. — Привет, — почти неслышно прошептал я, разлепляя засохшие губы. — Привет... — повторила она вслед за мной, пытаясь успокоить бесконечные всхлипы. — Когда свадьба? — почему-то хотелось отвести внимание от себя, создать другую тему для разговора, лишь бы не начинать шоу "смотри, я калека". — Когда ты встанешь на ноги... — Я не встану. Ты ведь слышала врача. — Встанешь, ещё как встанешь. Мы найдем врачей, лечение, и ты снова начнёшь ходить.       Я не хотел вновь доводить её до слёз, потому лишь уставше улыбнулся. Венти пробыл с нами в палате ещё час, прежде чем пришла медсестра и попросила заполнить документы. Он вызвался сам это сделать, оставляя нас с Люмин наедине. Я впервые видел его таким молчаливым, не тараторящим без остановки какие-то истории. Обычно ведь не заткнешь, сколько не пытайся. — Завтра приедут родители. После... произошедшего они прилетели ближайшим рейсом и жили у меня это время. Как только позвонил доктор, сообщив, что ты очнулся, мама ринулась собираться. Но у неё последние три дня совсем плохо с давлением, потому я попросила их с отцом остаться пока дома. — Вот как, — я слушал её голос, прикрыв глаза. Хотелось сказать больше, но сил хватало лишь поддерживать диалог односложными фразами, давая понять, что я не отключился вновь. — Скарамучча звонит чуть ли не каждый день, спрашивает о твоём самочувствии. Ещё твои коллеги, не знаю, откуда у них мой номер, но пишут каждый раз, как в сети появляются. — Не справляются без меня, видимо. — Да, поэтому, пожалуйста, выздоравливай.       Мы проболтали с ней ещё около часа, прежде чем вернулась медсестра вместе с Венти и сообщила, что часы посещения закончены. Перед уходом Люмин наказала беречь себя и слушаться врача, словно мне не тридцать лет, а в три раза меньше.       Я вновь остался наедине с ним. Столько раз я мечтал увидеть его ближе, рассмотреть каждую ресничку и морщинку. Но сейчас, наблюдая за его молчаливым ликом, в голове крутился лишь вопрос, что было бы, не приблизься он. — Раньше... — начал я тихим голосом, привлекая взгляд золота к себе, — я всё думал, какой ты вблизи.       Мне опять ответили тишиной, как будто диалог он вести не хотел. — Так кто же ты такой? — вновь попытался я. — Ты ведь знаешь, — бархатный голос окутал мой слух. Я прерывисто вдохнул полную, насколько это было возможно с моим одним лёгким, грудь. — Хотел убедиться, точно ли верно думаю.       И вновь молчание. — Как тебя зовут? — Мне нравится это имя, — немного помедлив, наверное, пытаясь подобрать нужные слова, он продолжил, — которое ты придумал с тем шатеном. — Сяо.       Названный этим именем человек кивнул. Хотя можно ли было называть его человеком? По крайней мере выглядел он точно так же, как люди.       Наш короткий диалог завершился, и я постепенно увяз в оковах сна. Мне опять снились моменты из прошлого, на которые я уже никак не мог повлиять. В какой-то момент сон сменился кошмаром. Я проснулся, вновь ощущая разлившуюся по телу боль. Я издал полу-стон, полу-скулёж, разлепляя тяжёлые веки. В палате было темно, как и за окном. Мне вновь хотелось лезть на стену от боли. Я зашевелился, пытаясь в полумраке найти кнопку для вызова дежурной медсестры, но мне не дали этого сделать.       Холодная ладонь, впервые показавшись из под плаща, опустилась ко мне на лоб, вызывая прохладу во всём теле. От неожиданности я даже дёрнулся, поднимая взгляд на Сяо. Он убрал мои прелые волосы с лица, еле слышно прошептав: "Спи".       И постепенно, вместе с прохладой ладони, разлившейся по телу, боль начала отступать, погружая меня в новый, но уже более крепкий сон.       На утро я чувствовал себя всё так же паршиво, но уже отдохнувшим. Врач пришёл ко мне в районе восьми утра, спросив, как я себя чувствую. Задавая подобные вопросы, он, видимо, не учёл, что в моём состоянии чувства, не символизирующие слово ужасно, просто невозможны.       К одиннадцати часам приехали и родители с Люмин, в этот раз без Венти. У того, в отличие от моей семьи, уважительной причины пропустить работу не было. Я ведь не был ему родственником, по крайней мере пока что.       Мама, заметив мой трезвый взгляд, кинулась сверху с объятиями, но вовремя остановилась, вспомнив, что лишние телодвижения мне нежелательны. Отец всегда выглядел моложе своих лет, но за прошедшие недели он заметно постарел. Морщины пролегали у него по всему лицу, глубокими впадинами проходясь от хмурых бровей до уголков глаз. В последнюю очередь мне хотелось, чтобы из-за меня пошатнулось и их здоровье.       Когда в палату принесли обед, мама перехватила столовый прибор и, зачерпывая жидкую пищу, поднесла к моему рту. Я неуверенно поджал губы. Гордость не позволяла покорно открыть рот и принять тот факт, что меня, взрослого мужчину, будут кормить с ложки, точно малое дитя. Но и её мне не хотелось расстраивать отказом, отрекаться от такого рода заботы. — Прекрати, пусть он сам ест, — вмешался отец, подмечая мою заминку. — Он еле руками шевелит, — возмутилась в ответ мама. Начался небольшой спор, который прервала сестра, громко возмущаясь о том, что они здесь устроили.       Всё же папа был прав, мне не нужна помощь в еде. Хватало и того позора, что я не мог дойти до туалета или ванной, полностью полагаясь в этом смысле на медсестёр. Мне нужно было разминать одеревенелые суставы и мышцы на руках. И пускай руки почти не сгинались в локтях, пускай их сводило судорогой и дрожью от простого смыкания пальцев на ложке, я справлялся с этим сам.       Они просидели со мной весь день, покинув меня лишь вечером, когда часы посещения закончились. Врач еще раз сделал обход, проверяя моё самочувствие, и убедившись, что, в силу обстоятельств, я выглядел довольно неплохо, покинул палату, оставляя меня одного. Правда, не совсем одного – Сяо всё это время был здесь, молчаливо наблюдая за сменяющимся окружением. Мы пробыли около часа в тишине, прежде чем я решился задать вопрос. — Ты приходишь за каждым?       Он несколько минут не отвечал, словно находился в размышлениях, стоит ли вообще что-то говорить. Может быть, у них были свои правила по такому случаю, но тот факт, что он был зрим для меня, усложнял его задачу. — Нет, у каждого человека своя... — Сяо все с тем же сомнением начал говорить, замолчав на секунду. Я закончил за него: — Смерть?       Он слабо кивнул, поднимая взор с пола и окидывая меня тем самым извиняющимся взглядом, будто во всем, что произошло, была лишь его вина. — Значит, другие тоже видят вас? — Нет, и ты не должен был.       Я хмыкнул, отрывая взгляд от его фарфоровой кожи и переводя его в сторону окна, постепенно проваливаясь в оковы чуткого сна.       Каждый день ко мне кто-то наведывался, будь то родители или сестра с Венти. Бывало даже, что последний заходил ко мне без сопровождения, садясь и рассказывая что-то про молодёжь, пришедшую на прослушивание после пьянки, как несло от них перегаром за километр. А позже вспоминал, как сам в похожем состоянии защищал одну из курсовых.       Под конец недели на пороге моей палаты заявился и тот, кого я бы в принципе сейчас видеть не хотел – Скарамучча. Мне было страшно, что и ему я запомнюсь не как тот Итер, что жил раньше, а как инвалид, лишённый возможности двигаться. По той же причине я запретил приходить и другим, включая своих коллег с работы. Лучше пусть помнят меня прежним, чем тем, каким меня сделала авария.       Скарамучча просидел возле меня часа три, первую часть времени лишь молча прожигая взглядом дыру где-то в моей ноге. Он открывал время от времени рот в попытке что-то сказать, но передумывал, захлопывая его обратно через секунду. — Я... — его голос захрипел, отчего он вновь замолчал, откашливаясь. — Я звонил своей тётке, спрашивал, можно ли чего придумать. Она сказала, что поговорит со знакомым хирургом и... Он сможет приехать через неделю, чтобы осмотреть тебя и сделать выводы.       Я мимолетно взглянул на Сяо, который смотрел в этот момент на меня. Вряд ли хирург успеет мне помочь. Но сказать, по какой причине я так и не смог, давая окружавшим меня людям ложную надежду. — Спасибо.       Казалось, после этого диалог начал строится менее скованно. Перед уходом Скарамучча спросил, ничего ли мне не надо привезти. А я с мыслью, что было бы неплохо приобрести новую пару ног и лёгкое, ответил ему нет.       Мы вновь остались с Сяо наедине, играя в своеобразные гляделки, в которых я проигрывал каждый раз, ведь тот будто бы мог не моргать вовсе. — Когда это закончится? — Я не знаю, — почти сразу признался он. — Но ты ведь... — я нахмурился от такого ответа. Сколько себя помню, думал, что у них должны быть какие-то часы, показывающие, сколько времени осталось человеку, как во всех старых фильмах. — Да, но я не знаю ни даты, ни времени. — Тогда почему ты рядом? Смерть ведь подходит, когда конец близко. — Потому что вижу. — Видишь что? — мой голос дрогнул, выдавая нарастающее беспокойство. — Как душа выпутывается из оков оболочки.       Я проморгался, проматывая эти слова в голове ещё раз, чтобы понять их суть. — Значит ты не влияешь на это?       Он отрицательно помотал головой: — Всё зависит от тебя, я нужен лишь за тем, чтобы проводить. — Проводить куда?       Сяо пожал плечами, но я увидел только, как приподнялся его плащ от этих действий. — Я знаю путь, но не место.       В палате опять повисла тишина и я погрузился в свои мысли, прикрыв глаза.       Прошло ещё несколько дней, прежде чем врач начал твердить мне и родным, что я иду на поправку и в скором времени смогу уже полноценно садиться. Отец с мамой радовались, обещая, что через год я вновь смогу ходить, не соглашаясь со словами докторов. Вот только, всё было не так отрадно, как мне рассказывали. Я знал, что мнительное улучшение моего состояния лишь временное, потому что он так и не сдвинулся с места.       Мне стало плохо ближе к рассвету. Опять то чувство, когда начинаешь задыхаться не в состоянии как-либо бороться. В моём лёгком скопилось много жидкости, в том числе и крови с гноем. Я не успел заметить сразу, что постепенно лёгкое отекает. Да, мне бывало временами тяжело дышать, но я спихивал это на стресс и не сообщал о подобном врачу.       В реанимацию меня отвезли сразу же, как только пульс сбился с ритма. Обеспокоенная медсестра забежала в палату и, увидев мое состояние, сразу сообщила обо мне хирургическому отделу. Пока бригада хирургов ехала до больницы, молодая девушка, казалось бы, только окончившая медицинский ВУЗ, умело засовывала мне трубки в горло, чтобы откачать хоть какую-то часть жидкости, лишь бы я не задохнулся.       Из-за невозможности дышать я ощущал агонию. Чувство, что некоторые мои органы перестали функционировать окончательно, сводило болезненными спазмами все внутренности. А после всё вокруг меня резко потемнело. Тьма окутала сознание, и в ней я мог разглядеть лишь собственный силуэт, выведенный белыми красками. Я стоял перед собой, всматриваясь в острые черты лица, и удивлялся, как сильно изменилось моё тело. Как в некогда крепких и сильных руках исчезли все мышцы. Я так исхудал за прошедший месяц, что не мог узнать себя.       Я слышал голоса врачей и писк приборов, постепенно они всё отдалялись. И боль, которую я испытывал, тоже отступала, освобождая место покою. С каждой секундой мне становилось будто легче дышать, меня окутала пелена чего-то приятного. Пульс незаметно сокращался и более не давил на уши, а шум извне подавлялся мягкой тишиной, окончательно заглушая чужие голоса. Я не осязал ничего, кроме поражающей каждую клеточку тела легкости.       В этот момент я чувствовал себя лучше, чем когда-либо.       Осознание, что я не один, достигло меня, когда знакомое чувство взгляда коснулось затылка. Я обернулся и увидел его. Некогда черный широкий плащ был скинут с чужих плеч, и мне предстала его тонкая фигура, облаченная, почему-то, в такой же наряд, как и у меня. Он протянул мне руку, не ожидая, что я её проигнорирую и подойду вплотную, заключая в долгожданные обьятия. Холодные, но самые согревающие из всех, которые я чувствовал за всю жизнь.       Мне стало страшно отпускать его. Казалось, что стоит только расслабить хватку, как он исчезнет, и я вновь прочувствую весь тот поток боли, очнусь в больнице и пойму, что это лишь шутка моего воспаленного сознания. — Нам пора, — он почти прошептал мне это на ухо, даря чувство умиротворения своим голосом, а после всё же перехватил ладонь и повёл в незримую даль, окрашеную золотым, как его глаза, светом.

Смерть - лишь продолжение пути, начертанное всем. Серая, как дождь, завеса этого мира отдёрнется, и откроется серебристое окно, и ты увидишь белые берега. И за ними - далёкие зелёные холмы под восходящим солнцем.