И мне так холодно, холодно, холодно.
Так обо что нынче греться?
В мире, состоящем из бедствий
Что было дорого, всё давно порвано.
Никто не помнит ничего из детства…
— На что жалуетесь? — сдвигая очки на нос, негромко интересуется педиатр и, смерив Арсения внимательным взглядом, откидывается на спинку стула, складывая руки на груди. Арсений под пронзительным взглядом тушуется, поэтому спешит опустить голову, невольно поджимая губы. Фокусирует взгляд на своих подрагивающих пальцах, теребящих рукава толстовки, и не знает, с чего начать повествование. Сердце бешено колотится от волнения. И Арсений пару раз открывает рот, тут же его закрывая, прежде чем, так и не поднимая глаз, нервно проговорить: — Я помню свое детство. — Так это же здорово, — скептически произносит педиатр. Арсений вскидывается, уставляясь во все глаза на женщину, приподнявшую вопросительно брови. И до Арсения доходит — она подумала совсем о другом. — Нет, вы не поняли, — начинает бойко, но потом снова скатывается в невроз, добавляя, чуть ли не заикаясь, — Я всегда помнил своё детство. Раньше он и не думал о том, что это может быть проблемой. Серьезной проблемой, из-за которой его матушка, утирая горючие слёзы, отправит к врачу, а отец будет вздыхать обеспокоенно, отстукивая незнакомую мелодию пальцем по столу, и курить в два раза больше. В голове всегда проносилось такое теплое и доброе «как в детстве», когда в школе на завтрак подавали манную кашу с комочками, когда Арсений, будучи шестнадцатилетним лбом, лепил снеговика из только выпавшего снега, когда мама пекла ту самую шарлотку, когда он смеялся беззаботно, ощущая безграничное счастье. Он принимал это как данность, прикладывая к душевным ранам в самые тяжелые моменты, чтоб согреться. У всех же было детство. Это неотъемлемая часть жизни каждого человека. Как вообще можно его не помнить? Но оказалось, что не только можно, но и нужно. — Это как так? — удивленно вытягивает лицо педиатр, уставившись на Арсения глазами по пять копеек, кажется, даже не моргая. В её взгляде так и читается: «отличная шутка, парень», но Арсений может лишь жалостливо выгнуть брови, намекая на то, что он совершенно серьёзен, — Реально? — Да, — выдыхает тихо, — У меня нет соулмейта, но я помню детство. Ещё месяц назад он был счастливым подростком, считающим, что если его жизнь и не идеальна, то, как минимум, очень хороша. Он много гулял с друзьями и бегал на репетиции школьного театра, проявлял знаки внимания к Саше — однокласснику и хорошему другу, который неожиданно начал нравиться именно в романтическом ключе, писал сочинения до ночи, просыпал первые уроки и дрался за лишние порции в столовой, когда давали сырники или рожки с сосисками. А одним октябрьским днем их, десятиклассников, согнали в актовый зал и, указав на то, что они уже взрослые, рассказали всю правду о мире, в котором они живут. Мире, где люди до встречи со своими истинными вторыми половинками, дарованными свыше, не помнят своё детство. Именно этот день разделил жизнь Арсения на солнечное до и мрачное после. Одноклассники были взбудоражены, он же пребывал в шоке. И чёрт его дернул признаться во всём родителям, надеясь, что они опровергнут предыдущую информацию или скажут, что Арсений абсолютно нормальный и является исключением из неидеальной системы. Но чуда на произошло. Поэтому сейчас Арсений сидит в кабинете педиатра, покусывая губы и сжимаясь в комочек на белом жёстком стуле, пока женщина, снявшая очки, пытается подобрать слова — Арсений видит приоткрывающийся рот и дёргающийся кадык. — Ну ты же, очевидно, уже встретил соулмейта, — наконец-то выдает хоть что-то и, вернув очки на переносицу, подтягивает к себе маленький блокнотик и что-то в него быстро записывает. Арсений машет головой из стороны в сторону и снова опускает взгляд на руки. Ему так некомфортно находиться здесь, под прицелом оценивающих глаз. Чувствовать себя подопытным кроликом. Хотя он им и является. Арсений пытался найти в интернете хоть что-то похожее на его ситуацию, но не нашел ровным счетом ничего. Отчего-то все люди обязательно знали своих соулмейтов, если помнили детство. Либо очень хорошо скрывались. Лучше, чем Арсений. — Я уверена, что встретил, — устало выдает педиатр, опирается локтями в стол с глухим стуком, приближаясь к Арсению, и, попросив поднять голову, заглядывает в глаза, — Арсений, давай мы поступим следующим образом... Ты узнай у всех, с кем учился в начальных классах, в садике, может быть, кто-то из них тоже всё помнит. И приходи потом. Если не найдешь, будем дальше думать. Ладно? Хочется раскричаться громко, до сорванного голоса, доказать, что ему помощь не нужна ни в коем случае, и к способу этому — слишком дурацкому — он прибегать не собирается. И возиться с ним, как с дитём мелким, необходимости нет. Он уже взрослый и сам решит, нужно оно ему или нет. Но это где-то глубоко в мечтах. Так может только вымышленный крутой Арсений. Реальный же хлопает потерянно глазами прежде, чем подать голос. Не тот громкий, а совсем тихий, безжизненный. — Я постараюсь, — вздыхает глубоко и проводит рукой по волосам, взъерошивая пряди, — До свидания, — кивает женщине, взгляд которой успел пропитаться жалостью, пока Арсений на неё не смотрел, и, быстро отвернувшись и поджав губы, выходит в просторный коридор, радуясь тому, что прием закончился очень быстро и ему не придется больше сидеть в душном кабинете и ловить на себе пронзительные взгляды. Хочется домой. В свою комнату. Под плед. И проплакаться хорошенько от несправедливости бытия. Почему все решили, что с ним что-то не так? Почему смотрят с жалостью? Почему хотят помочь? Детство ведь помнить прекрасно. Тёплые моменты, приходящие в голову в самые подходящие моменты, всегда заставляют улыбаться, смеяться. Они греют изнутри, когда так не хватает тепла в жестоком и несправедливом мире. Наоборот, жалеть стоит тех, кто его не помнит. Ни соулмейта, ни воспоминаний — слишком мрачная и безрадостная жизнь. И ведь они не знают, когда встретят его — в двадцать или пятьдесят — и встретят ли вообще. Так можно всю жизнь ждать и в итоге не дождаться, оставшись ни с чем. Вот это реально страшно. А его жизнь вполне себе комфортна. Он даже, наверное, выиграл её. Доказать бы это ещё другим… Но Арсений всё равно, найдя фотографии с выпускного из садика и с начальной школы, упорно опрашивает всех ребят, в глубине души всё равно надеясь, что он найдет того самого соулмейта, лишь бы на нём не ставили опыты, лишь бы к нему не относились не так, как к другим. Он хочет вписываться. Быть таким же, как все. Но поиски ничего не дают — практически все своё детство не помнят, а те, кому посчастливилось вспомнить, находятся в отношениях со своими истинными вторыми половинками. И все, как один, узнав про Арсеньеву ситуацию, пишут слова поддержки, жалеют. И это раздражает до зубного скрежета и злобных слез, стекающих ручьем по щекам. Он не хочет чувствовать себя неправильным, но с каждым сообщением это удается всё сложнее и сложнее. Ещё родители начинают сильнее опекать, заваливать вкусностями, постоянно интересоваться жизнью и смотреть печально-печально, словно умер кто-то, думая, что Арсений не видит их грусти. Но убедить их в том, что всё хорошо и им не стоит ни о чем переживать, Арсений не пытается. Сам уже не уверен. С Серёгой, единственным другом, тоже об этой ситуации старается не говорить, а если тот и спрашивает, глядя так же невыносимо жалостливо, как и остальные, сводит всё в шутку и стремительно переводит тему. Благо Серёгу заболтать легче простого — девчонок обсуждать он обожает. Учителя непривычно смягчаются, когда дело касается Арсения, а математичка и вовсе не ставит тройку за контрольную, чуть ли не со слезами на глазах умоляя подойти к ней после уроков, чтоб она объяснила пару заданий и со спокойной душой поставила незаслуженную пять. Старшеклассники шепчутся о нем постоянно, пальцами тыкают, а Ирка из девятого — вообще-то всем о соулмейтах рассказывают в десятом, но Арсеньева ситуация подняла неслыханную шумиху в школе, — с которой они в театр вместе ходят, даже обнимает и гладит по спине, приговаривая, что ей очень жаль — выражает мнение всех. И с какого перепугу они напридумывали себе самых страшных сценариев, Арсений не понимает. Даже ему не жаль, что у него нет соулмейта (только если совсем чуть-чуть). Родители, вон, не знают своего детства, но живут душа в душу уже более двадцати лет. И Арсений сойдется с человеком не из-за гребаной истинности, а благодаря самому человеку — его характеру, поведению, мировоззрению и ценностям. Это, на его взгляд, даже лучше, чем слепо верить Вселенной. Печалит только то, что он, сам того не желая, стал местной легендой, предметом насмешек и сочувствия — не о такой популярности он мечтал. Но с системой, в которой ему не место, он более-менее мирится. Учится держать лицо и на дурацкие вопросы отвечать не агрессией, а гордой улыбкой и какой-нибудь дежурной фразой. Убеждает учителей в том, что делать ему поблажки не нужно, он не калека — хотя педиатр с ним бы поспорил, — и не полоумный. Даже родители, видя, что сын не страдает и не убивается, успокаиваются. Жизнь идёт своим чередом — дом-школа-театр-дом, — пока в одну из осенних сред, когда деревья стоят уже практически голыми, а первый снег вот-вот норовит сорваться с серых туч — самая не романтичная погода, — Машка не забегает в класс со звонким «Я вспомнила детство». Девчонки тут же обвивают её змеиным клубком, желая поскорее узнать всё в мельчайших подробностях. Даже мальчики, делая вид, что им совсем не интересно, стоят чуть поодаль и вслушиваются в эмоциональный девичий рассказ. Машка аж попискивает — настолько она в восторге от случившегося. Рассказывает про парня из другой школы, который вчера на олимпиаде по биологии придержал ей дверь и сделал комплимент — сначала восхитился образом, потом тем, что она уготована Вселенной именно ему. Рассказывает про момент, когда в голове картинками побежали мгновения из детства, как на душе стало тепло, когда их руки соприкоснулись, как ей захотелось провести с ним всю жизнь. И именно в этот момент Арсений понимает, что ничего у него не хорошо. Пора навестить врача. *** — Здравствуйте, — Арсений, просунув голову в щель между дверью и стеной, улыбается неловко педиатру и, уловив чужой короткий кивок, после которого женщина снова утыкается в бумаги, заходит в кабинет и садится на тот стул, где сидел в прошлый раз. Взгляд снова приковывается к собственным пальцам, нервно теребящим рукава толстовки. Живот неприятно сводит. И Арсений уже начинает жалеть, что пришел. А главное — не может четко сформулировать свои мысли на счёт того, зачем он здесь. Чтоб ему помогли найти соулмейта? Всё-таки приняли то, что Арсеньева ситуация совершенно нормальна? Или поставили крест на обретении отношений с истинным, чтоб можно было научиться жить так, словно соулмейтов не существует и это ни сколько не ранит его? Будто сразу всё и ничего. — Ну что, Арсений, — неожиданно раздавшийся голос заставляет поднять голову и уставиться взглядом на педиатра, продолжающего что-то быстро писать, — Тебя можно поздравить? Вопрос отдается гулом в ушах и болезненно сжимающимся сердцем. Арсений хмыкает безрадостно и мычит отрицательно, закусив губу. Даже врач почему-то уверен в том, что Арсеньев соулмейт где-то есть. Но Арсению ведь виднее, да? — Всмысле нет? — педиатр ловит Арсеньев взгляд и приподнимает брови вопросительно, словно в его вариант развития событий не готовы поверить даже после подтверждения. Словно он выдумывает. А Арсений и не знает, что ему говорить. Всё, вроде, и так очевидно. Поэтому он молчит, — Серьёзно не нашел? — Серьёзно, — не сдержавшись, язвит в ответ, после чего стыдливо опускает глаза. Педиатр со вздохом встаёт со стула — Арсению режет слух скрежет ножек об пол — и отходит в угол кабинета. А потом перед Арсением приземляется одноразовый стаканчик с водой. И он, тихо поблагодарив женщину, спешит сделать пару глотков, ощущая травяной привкус во рту. — Это успокоительное, — поясняет педиатр, возвращаясь на свое место, а Арсений неуверенно кивает, но всё содержимое стакана послушно выпивает. Кажется, ему и правда не помешает успокоиться, — Ты всех опросил? — Всех, никто ничего не помнит, — отчитывается нехотя, снова опуская взгляд на руки — не хочет видеть разочарование и недоверие на лице педиатра. — Тогда мы возьмем у тебя анализы, ладно? — Арсений после неуверенного вопроса коротко кивает, смирившись со своей участью подопытной мыши, — Сравним твой состав крови с кровью тех, кто нашёл соулмейта и тех, кто ещё не нашёл. Мы даже не знаем, отличается она или нет, потому что исследования не проводились за ненадобностью, — вздыхает неловко и поджимает губы, словно ей и самой некомфортно от того, что истинность не исследуется. Арсению это слышать дико. Такое слепое доверие к системе, в которой они живут, нежелание исследовать её, узнавать, почему всё именно так, какая может быть причина (научная, а не «так решила Вселенная»), что именно в организме отвечает за истинность, правда пугают и сбивают с толку. Да, это часть их жизни, но разве ни у кого не возникал интерес? И Арсений не может удержать язык за зубами: — И никого даже не интересовало, почему они даже в шестьдесят без соулмейтов? — снова поднимает взгляд на женщину, лицо которой, вопреки Арсеньевым опасениям, выражает лишь спокойствие и горечь — Арсению на секунду кажется, что дело даже не в его ситуации, видимо она сама не помнит детства, однако спрашивать он не будет. Не хочет случайно ранить человека. — Значит такова судьба, — пожимает плечами и болезненно поджимает губы, подтверждая Арсеньеву теорию, — Мир не идеален. Вселенная может связывать людей, которым по отдельности лучше, чем вместе. И как-то исторически сложилось мнение, что если человек его не встретил, значит без него он бы прожил лучшую жизнь, а соулмейт потянул бы его на дно. — Может у меня вообще нет соулмейта? Родители же ими не являются… — в это верится слабо. Исследований ведь нет, а значит и ситуации такие не встречались, но может… — Может я первый нормальный ребёнок? В груди зарождается маленький огонек надежды, что именно с него начнётся череда рождения детей, не обремененных мыслями о поиске соулмейта. Свободных и счастливых детей. Не забывающих свое детство. — Арсений, — печально посмеивается врач, — Ты не представляешь, насколько много в мире пар, в которых люди не являются соулмейтами, но их дети все равно не помнят детство. По крайней мере таких ситуаций до тебя не возникало. Так-то пресса бы разнесла по всему миру эту информацию. Но увы. В голове возникают страшные картинки — заголовки статей, посвященных его «проблеме», интервью, попытки скрыться от сми, огромное внимание, перешептывания и исследования. Огромное количество исследований, которым он точно подвергнется, лишь бы какие-то жадные до денег и сенсаций ученые совершили научный прорыв. Страх сковывает тело, а стук сердца отдается агрессивными ударами в горле, и Арсений на грани слышимости скулит: — Не надо никому рассказывать, — чувствует, что в уголках глаз собирается влага, запрокидывает голову и жмурится, лишь бы не дать ни одной слезинке скатиться по щеке. — Арсений, ну, — педиатр встает с громким скрежетом и притягивает Арсения к себе, начиная нежно поглаживать его по спине и голове, — Никому не будем рассказывать, не бойся, тебе ничего не угрожает, — нашёптывает ласково, и Арсений постепенно успокаивается. Вытирает глаза и, шмыгнув носом, тихо благодарит женщину. Как же он рад, что попал на приём именно к ней. Такой доброй и понимающей, отзывчивой. — Я выпишу тебе направление на анализы. У меня в лаборатории друг работает, попрошу его не распространяться. Ладно? Арсений кивает, улыбаясь легонько, и, в очередной раз поблагодарив женщину, покидает кабинет с твёрдым намерением жить так, словно нет у него никакого соулмейта. А через неделю педиатр сообщает ему, что анализы ничего не дали. Стоит либо надеяться и ждать, либо смириться с ситуацией. Арсений через горькие слёзы радуется, что принял именно такое решение. Он родился целым, поэтому второй половинки для него не уготовано. Так, оказывается, бывает. *** Эд забавный и милый. Таскает Арсению шоколадки уже третий месяц, катает на байке, не желая, чтоб Арсений в час пик добирался до общаги в забитом метро, всегда придерживает дверь и занимает место в столовой, специально уходя с пар пораньше. Вливаться в учебный процесс на первом курсе факультета биохимии — Арсений решил окунуться в изучение истинности — оказалось намного проще, когда под боком был друг — вообще-то активно набивающийся в партнёры, но всё же друг, — скрашивающий будни и всегда во всём поддерживающий. Арсений долго и упорно убеждал себя, что никакие отношения ему не нужны. Тем более если Вселенная оставила его без соулмейта, словно ему правда лучше быть одному. Но к новому году он теряет смысл в вечных отказах Эду. Тот правда замечательный парень, а Арсений, не смотря на свои загоны, все равно успевает проникнуться к нему симпатией. И он решается на то, на что, как он думал, не решится никогда. Эд очень внимательный и заботливый. Водит по кафешкам, отдает свои перчатки, когда у Арсения нещадно мерзнут руки, гоняет девчонок, глядящих на Арсения глазами-сердечками, и даже посвящает песню — Арсению в целом рэп не нравится, но такое внимание не может не льстить. Он показывает, что отношения — это правда волшебно. Однако любой сказке рано или поздно приходит конец. Арсений сначала не распространялся о том, что он помнит детство, из-за того, что в целом решил никого в это не посвящать — легче сделать вид, что ты нормальный, чем отвечать на уйму вопросов и снова терпеть жалостливые взгляды, — а потом уже не видит в этом смысла в ситуации с Эдом. Очевидно, тот, так настойчиво добиваясь Арсения и через четыре месяца после знакомства, понимает, что никакие они не соулмейты. Арсений не переживает на счёт этого. Лишь мелочно радуется, что Эд не относится к той категории людей, которые решили всего себя посвятить поиску истинного и отношениям только с ним. В Арсеньевой светлой голове однажды даже проскальзывает мысль, что, может быть, им удастся пронести эти чувства сквозь года, чтоб стать ещё одной образцовой парой не соулмейтов, доказывающей окружающим, что система истинности давно изжила себя. Но быстро отгоняет мысль — они вместе всего месяц, рано ещё строить такие масштабные планы. Однако одним морозным зимним вечером, когда от низкой температуры в Эдовой квартире спасают жаркие объятия, пушистый плед, в который они кутаются как в кокон, и пряный глинтвейн, неожиданное Эдово «когда же мы вспомним детство», произнесенное полувопросительно, выбивает Арсения из колеи. Видимо нужно было рассказать всё сразу. Видимо для Эда истинность значит больше, чем казалось со стороны. И видимо он все это время надеялся на то, что Арсений — его соулмейт. Сам же Арсений нервно закусывает губу и на пару секунд стыдливо опускает взгляд. Сердце бешено колотится в груди, намекая на то, что он — чёртов обманщик, обводящий Эда вокруг пальца на протяжении нескольких месяцев. И, очевидно, дальше так продолжать нельзя. Он тянется к пульту и, поставив Дюну на паузу, поворачивается к своему парню. Сразу же ловит нежный взгляд серых глаз, и у него сердце трещит по швам. — Я… — начинает было Арсений, но сбивается и прочищает горло, — Эд, я… я помню детство. — А почему я его тогда не помню? — брови Эда взлетают вверх, а глаза неверяще округляются, — И вообще когда ты вспомнил? — Я помнил его всегда, — еле слышно проговаривает Арсений, отводит взгляд и закусывает губу — чувствует, что на ней уже появилось несколько ранок, но перестать не может. Ему слишком нервно. — Всмысле… у тебя нет соулмейта? — Арсений лишь пожимает плечами, так и не глядя на парня, — Господи, Арс, иди сюда. И сгребает шокированного Арсения в объятия, гладит рукой по спине и трётся щекой о макушку. Арсению это приятно, но… — Я уже давно смирился с этим, — бубнит в чужую шею, наслаждаясь, возможно, последними объятиями. Эд отстраняется, и Арсений видит тусклую печальную улыбку и боль в глазах. И ему так невыносимо понимать, что он стал причиной этого. Эду больно из-за него. — Но почему ты не рассказал раньше? — резковато спрашивает Эд и поджимает губы. — Я думал, ты понимаешь, что мы не соулмейты, — совсем плаксиво, сжимаясь в комок и глядя загнано. — С чего ты это взял? — Ну… — выдает неловко и замолкает, однако Эд, всем своим видом выражающий ожидание, безмолвно заставляет продолжить даже через «не хочу», — Ты же не вспомнил детство сразу после нашего знакомства, — говорит неуверенно и, поймав взглядом Эдову тату на шее — он больше не может посмотреть в глаза этому человеку, — впивается пальцами правой руки в бедро. — Это не так работает, Арсений, — тяжело вздыхает Эд, — Кому-то нужно установить очень тесный контакт, кому-то хватает обычного соприкосновения. У меня подруга только после секса с соулмейтом вспомнила детство. Всё индивидуально, короче. Эд выползает из их пледного кокона и пододвигается к прикроватной тумбе, откуда берет сигарету и зажигалку. Насколько Арсений знает, тот в квартире старается не курить, но, видимо, сейчас ситуация правда критичная, отчего становится ещё более некомфортно, хотя казалось, что больше некуда. Тот делает первую затяжку и выпускает сигаретный дым, прикрывая глаза. Арсений позволяет себе любоваться этой эстетичной картиной, пока есть такая возможность. — И что ты помнишь? — вопрос, брошенный в потолок сразу после очередного выдоха, застаёт врасплох, но Арсений всё равно отвечает коротким «всё», надеясь, что этого будет достаточно, однако Эд не отстает, — А конкретнее, — Арсений вздыхает страдальчески — все-таки придется отвечать. — Мамины блинчики, — выдает первое, что приходит в голову, и растягивает губы в нежной улыбке. Воспоминания не могут не вызывать самых положительных и теплых эмоций, — Первый у нее всегда подгорал, а я, пока она не видела, обязательно съедал его, а потом возмущался, что он горький, — во рту будто ощущается тот самый вкус из детства, и Арсений даже хихикает коротко, после чего продолжает копаться в воспоминаниях, — Как мы с ребятами со двора на клеенке с городской горки катались, как в пиратов играли и спорили, кому же достанется роль говорящего попугая. Я обычно выигрывал, кстати. Как к бабушке в деревню летом ездили. А там и пруд с головастиками, и поле бескрайнее, и лесок, где мы с родителями грибы собирали, и даже лошадь, — Арсения натурально несёт, ему столько всего хочется рассказать, он ведь ещё ни на кого не вываривал свои воспоминания, — Я… — Я понял, Арс, — Арсений моментально замолкает и выжидающе глядит на парня, а Эд хмурится и снова выдыхает воздух, морщась как от зубной боли, — Не трави душу, — Арсений пристыженно опускает глаза. — Ты… хочешь вспомнить детство? — интересуется негромко. Вопрос кажется дурацким, но ему нужно быть уверенным, что на этом между ними всё кончено. Лишь бы не было недосказанности. — Конечно. Я не знаю тех, кто не хотел бы. И, Арс, прости меня, правда. Ты замечательный, и я так надеялся, что ты — мой соулмейт. Мне очень жаль, что это не так. Но… я очень хочу вспомнить детство. Арсений не чувствует боли. Лишь горечь и сожаление, что так долго обманывал, хоть сам этого и не осознавал. А ещё он чувствует правильность происходящего. И дело совсем не в необходимости преобретении соулмейта. Просто каждый должен вспомнить своё детство, это главное. — Эд… оно того правда стоит. — Но мы же можем остаться друзьями, да? — у Арсения ёкает сердце, и он спешит встретиться глазами с Эдовыми. Улыбающимися глазами, хотя лицо все ещё остаётся печальным, — Я не хочу терять тебя. — Конечно, — Арсений улыбается ему по-доброму и промаргивается, мешая влаге собираться в уголках глаз, а потом, весело хмыкнув, продолжает — Мы будем досматривать? Видит как чужое лицо удивленно вытягивается, а губы, растянувшись в несмелую улыбку, спрашивают еле слышно: — Правда? — Арсений вопросительно приподнимает бровь, — Я думал, ты захочешь побыть один. — Ага, ты от меня так просто не отделаешься! — и кидает подушку, попадая ей ровно в Эдову голову, чтоб жизнь медом не казалась. Тот с возмущенным криком кидается на Арсения и, сев на живот и засунув руки под плед, начинает щекотать. Арсений визжит, словно его режут, и дёргается всеми конечностями в попытке скинуть Выграновского и прекратить мучения, но делать это завернутым в плед слишком уж неудобно. На секунду Арсений радуется, что, хоть им и не удалось стать парой, Эд из его жизни никуда пропадать не собирается, а значит, они обязательно станут близкими друзьями, после чего заходится в новом приступе истерического смеха. *** Арсений домой ездить не любит — каждая улочка, каждый дом пропитаны подростковой горечью, грузной жалостью, пробирающей до костей даже через пять лет после Арсеньева переезда, и страхом. Снова кажется, что все вокруг обсуждают только его, смеряют внимательными взглядами, показывают пальцами, стоит Арсению отвернуться. На скамейке у подъезда уже новое, подрастающее поколение, которое, когда он был вынужденной звездой школы, ещё не знало ничего ни о соулмейтах, ни тем более о старшекласснике, которому не повезло родиться особенным. Они на Арсения даже не смотрят, когда он стремительно направляется домой. Лишь одна девчонка кокетливо заправляет волнистую прядь за ухо, стреляя в него заинтересованным взглядом из под ресниц. Но Арсению всё равно кажется, что они знают всю правду. Тёть Маша из соседнего подъезда при встрече обнимает крепко, восхищается, каким красавцем он вырос и глядит по-доброму, искренне радуясь встрече. И ничего в её поведении не выдает неловкости или жалости. Другие знакомые тоже ведут себя обычно, словно никому уже нет дела до него. Но Арсений всё равно не может расслабиться на улице, поэтому старается отсиживаться дома, выходя за пределы квартиры лишь при необходимости. Зато мама нарадоваться не может. Даже парочку выходных взяла, чтоб первые дни провести за разговорами с сыном, которого не видела около года. Она же еле уговорила Арсения приехать хотя б на месяц домой после получения диплома, причитая, что он как только работать устроится, так в родном городе больше и не появится. Арсений согласился на две недели, не больше, ибо даже они в городе, где все пропитано негативом, ощущаются неподъемным грузом. Но спустя пять дней все домочадцы — и мать, и отец, и даже кот Гриша, облюбовавший его колени в первый же день, — теряют к Арсению интерес. У них свои важные дела — у кого-то работа, у кого-то вылизывание пуза и сон. Арсений не в обиде, но ему самую малость грустно, что здесь ему торчать ещё девять дней (все-таки он пообещал, а родителям даже с их занятостью прикольно возвращаться домой, где их встречает сын), когда в Москве его ждёт Эд, предложивший съездить с его соулмейтом и некоторыми ребятами с курса на шашлыки. Арсению хочется в столицу. К друзьям, с которыми можно весь день шататься по городу, ездить на природу, ходить по кафешкам, боулингам, кино. Отрываться на полную катушку в последнее беззаботное лето, потому что с сентября им нужно вливаться в рабочие будни — у Арсения магистратура и договоренность с только открывающимся институтом соулмейтоведения при Российской Академии Наук (ему так странно осознавать, что именно он дал этот импульс ещё на первом курсе, заявив, что собирается изучать истинность), у Эда карьера тату-мастера в салоне, принадлежащем отцу его соулмейта, у других ребят тоже свои, особенные, ничем не похожие на чужие пути. Это удручает и интригует одновременно, однако Арсений не сомневается, что впереди их ждёт ещё много захватывающего и прекрасного. Как минимум, ему уже не терпится приступить к работе в кругу таких же ответственных и заинтересованных темой соулмейтов людей. Но пока он сидит в кресло-мешке на балконе с открытым окном, через которое в помещение проникает прохладный вечерний ветерок, копается в соцсетях и пьет малиновый чай, чувствуя себя спокойно и расслабленно. Под дверью мяукает Гриша, периодически шкрябая когтями по пластику, но Арсений его настойчиво игнорирует — окно закрывать уж очень не хочется, а Гришка обязательно сбежит на улицу, если предоставится такая возможность, а потом ищи его по всем канавам и деревьям. Ну его нафиг. Крики детворы со двора и лай собак совсем не отвлекают и не раздражают, наоборот, отзываются теплом в районе солнечного сплетения благодаря воспоминаниям о тех мгновениях, когда Арсений и сам был беззаботным ребёнком, так же носящимся по двору с визгами и писками, плачущим из-за мелочей (и плевать, что «мужики не плачут», он с детства послал этот принцип куда подальше), смеющимся до боли в животе и просто наслаждающимся временем, когда мама не зовёт домой с балкона. Мяуканье и шкрябанье сменяется несколькими ударами в застекленную часть двери, и Арсений, бодро вскочив с кресла-мешка, открывает дверь и коротко обнимает маму, интересуясь, как прошёл её день. Та отмахивается, сразу же нападая с вопросами, не голоден ли Арсений, не скучал ли в одиночестве и чем он вообще занимался. Арсений закатывает глаза, на секунду вспоминая, как это раздражало его в подростковые годы, но послушно рассказывает — ему несложно, а матери приятно. Всё равно он скоро вернётся в свою Москву и снова будет независимым, самостоятельным мальчиком. Хоть Арсений и не голоден, мама всё равно зовёт его на кухню — за компанию. Она достает из холодильника запеченное в духовке мясо с картошкой и грибами и выкладывает на сковороду две порции — для себя и мужа, который в ближайшее время должен вернуться с работы, — после чего берётся за нарезку салата, однако Арсений выхватывает у неё из рук нож и отправляет маму на кухонный диванчик, чтоб хоть чуть-чуть отдохнула. Та смешливо ворчит, но всё-таки садится. — Машка из соседнего подъезда, кстати, сказала, что Антоша приехал, — обыденно выдает мама, а у Арсения сердце ёкает и от неожиданности нож соскальзывает, чуть не попав по пальцу. — Антон? — переспрашивает неуверенно, предпринимая вторую попытку в разрезании помидора черри пополам. — Да! Я так и не поняла, зачем и почему, но вроде квартиру продавать собирается… либо новым жильцам сдавать, — Арсению не особо интересно, зачем Антон приехал в родной город спустя лет пятнадцать после переезда, но вот глянуть на него хотя б со стороны хотелось бы очень, — Машка говорит, красивый, зараза, вымахал, прям жених. — Для вас все женихи, кто достигает шестнадцати лет, мам, — смеётся Арсений, пытаясь скрыть волнение за напускным весельем. — Так а отчего нет, если вы так быстро вырастаете в красавцев, — по-доброму усмехается мама, — Может сходишь к Антоше, пригласишь его к нам на ужин в субботу? Арсений приоткрывает рот и, положив нож на дощечку рядом с нарезанными помидорами, разворачивается лицом к матери и опирается поясницей на столешницу. — Мам, ты чё? — выдает резче, чем хотел, и, поджав губы, смягчается, — Он же меня, скорее всего, и не помнит… Зачем мне лезть к человеку? — Ну вот и поинтересовался бы, — мама цокает и стреляет в Арсения строгим взглядом, под которым Арсений закрывает рот, из которого чуть не полились возмущения, — Вдруг он нашел соулмейта и вспомнил, как вы нашу кухню чуть не разгромили, — но несмотря на напускное недовольство, мама, очевидно, дурачится. Очень уж она любит напоминать Арсению всякие неловкие ситуации из детства, раз уж он всё это помнит. — Да ну, мам, — наиграно воет Арсений, на пару секунд прикрывая тыльной стороной ладони глаза, и пытается не засмеяться в голос, — Но а вообще мне кажется, что это плохая идея. Даже если он меня помнит, ничего не меняется. За пятнадцать лет столько воды утекло, мы уже совершенно другие люди… Не думаю, что в общении есть смысл, — Арсений жмёт плечами и возвращается к нарезанию овощей, безмолвно закрывая тему. Мама понятливо притихает, а потом переходит на другие городские сплетни. Осталось самому поверить в свои слова. Вообще-то ему правда интересно узнать, как сложилась Антонова жизнь, проверить, остался ли тот таким же улыбчивым человеком со звонким смехом… Но страх выставить себя придурком перекрывает всё остальное — Антон ведь с большой вероятностью не знает, что в его жизни когда-то важное место занимал Арсений, а самостоятельно рассказывать парню про их совместное детство слишком неловко и странно. И он решает, что если не пересечется с Антоном, то совсем ничего не потеряет — по факту его чудесная московская жизнь никоим образом не изменится. Но он всё равно долго не может уснуть, прокручивая в голове такие тёплые воспоминания из детства, в которых слишком много Антона. *** — Арсений, — гордо проговаривает Антон, упирая руки в бока, — Арс, — задирает подбородок и растягивает губы в улыбке, — Аррр… Антон только научился чётко и так звонко произносить букву «р», а уже успел надоесть практически всему двору со своим рычанием, но только не Арсению. Тот смотрит на своего друга с восхищением, ведь самому ему пока что только пять и букву «р» выговорить ну никак не получается. Даже чуть-чуть. А Антон уже взрослый, раз научился рычать. Но Арсений не унывает, когда ему будет семь, он станет таким же крутым, как Антон. — Антон, а полычи ещё, — сидя на бортике песочницы, глядя снизу вверх на друга и зажав ладони между коленями, просит Арсений, — у тебя так холошо получается! И Антон рычит. Громко и раскатисто, словно самый настоящий грозный лев. После чего усаживается рядом и, наклонившись к Арсению, шепчет на ухо: «я научился, чтоб твоё имя правильно произносить, Арсений». *** Арсений сидит под раскидистым деревом на краю площадки и заливается горючими слезами, уткнувшись лицом в колени. — Арсений, что случилось? — Антон падает перед ним на колени и, осторожно приподняв Арсеньево лицо за подбородок, обеспокоенно заглядывает в глаза. Слёзы моментально перестают течь из глаз — Антон ведь обязательно поможет ему. Арсений даже улыбается легонько, промаргиваясь. — Женя сломал мою тлассу для машинки, — Арсений громко икает, но сразу же продолжает, активно жестикулируя, — а я её долго-долго стлоил… Ещё и машинку себе заблал. Мою любимую! Слёзы снова норовят политься из глаз, но Антон вовремя заключает Арсения в объятия и обещает, что и машинку вернет, и трассу поможет построить — даже круче, чем была, — и поиграет вместе с Арсением, лишь бы тот не грустил. Арсений визжит счастливо, мгновенно забывая про свою печаль, и, боднув Антона лбом в плечо прежде, чем разорвать объятия, несётся в сторону песочницы в ожидании, когда хулигана-Женю поставят на место. *** Аргамак тяжёлый и в крутую гору тащится еле-еле. Арсений, падая практически на каждом шагу, упрямо плетётся вперёд, желая поскорее добраться до вершины, чтоб ещё хотя б разочек скатиться с горки — больше, кажется, он эту громадину до верха не дотащит. Дыхание уже давно сбилось, а всё тело, кажется, охватил жар. Арсений отрывает взгляд от своих ярких ботиночек, чтоб посмотреть, много ли ему ещё идти, и не может сдержать страдальческий стон — он, кажется, и до середины горки не добрался, а силы уже иссякли. Однако Антон, сам не подозревая об этом, приходит на помощь в самый подходящий момент, выхватывая из Арсеньевой руки веревочку, привязанную к аргамаку, и устремляясь вверх по склону. Арсений обрадованно улыбается и вприпрыжку направляется следом. Уже наверху горки, устраиваясь на сидушке аргамака поближе к рулю, Арсений не может не спросить: — Поедешь со мной? А Антон лишь кивает довольно и, сев сзади, обхватывает руками Арсеньев пояс и толкается ногами, чтоб вовремя спуска смеяться визжащему Арсению на ухо, а потом снова тащить аргамак в гору, чтоб скатиться вместе вновь. *** Утро встречает Арсения ярким солнцем, пробивающимся сквозь зазор между шторами, мяукающим Гришей, так настойчиво выспрашивающим лакомство, и прикрепленной к холодильнику магнитом запиской, гласящей, что Арсению необходимо купить кефир, яйца и шоколад. Арсений вздыхает тяжко, ибо на улице появляться всё ещё не хочется, но ради любимых маминых блинчиков с клубникой и топленым шоколадом он готов на многое. Поэтому вместо того, чтоб позавтракать горячими бутербродами и завалиться в кровать с книгой, Арсений насыпает Грише немного корма — грех не подкормить кота, пока есть такая возможность, — чистит зубы и неспешно натягивает любимые джинсы, свободную белую футболку и тонкие кеды. Пунктом назначения выбирает ближайший более-менее крупный супермаркет, до которого идти минут двадцать. Знает, что если не сходит сразу, то потом либо забудет, либо так и не сможет заставить себя отвлечься от таких важных и интересных дел типа чтения книги, игры на телефоне и переписки с Эдом. На улице снова некомфортно не только из-за не самых приятных воспоминаний, но и из-за духоты и палящего солнца, заставляющего пожалеть о забытой дома кепке. Но Арсений, желая как можно быстрее разобраться с поручением, упрямо идёт вперёд, запрещая себе оборачиваться, иначе желание оказаться дома может победить. И тогда плакали и так и не появившиеся на свет блинчики, и мама с папой, и он сам, изголодавшийся по маминой еде. Арсений бредёт по пустынным улицам — то ли все на работе — даже детвора, в последнее время отличающаяся амбициозностью, — то ли пережидают жару в прохладных квартирах — и пинает камушек, закидывая ещё не проснувшегося Эда бессмысленными сообщениями, чтоб хоть как-то скрасить свое одиночество, создавая видимость общения. Отправив очередное «быстрее бы в Москву», Арсений, сам не зная зачем, поднимает голову и, заметив еле угадывающиеся под налетом взрослости черты лица, запинается о свою же ногу — благо получается найти равновесие, и он не прокатывается носом по асфальту, — и снова впивается взглядом в своё последнее сообщение, запрещая себе поднимать голову вновь, хотя хочется чертовски. Когда Арсений видел его в последний раз — лет восемь назад на фото в инсте — тот был худющий и коротко стриженный, смешной совершенно. Сейчас же он раздался в плечах, отрастил кудряшки и вытянулся. От ребенка в нём осталась лишь яркая улыбка, с которой он вглядывается в экран своего телефона, и, хоть с такого расстояния не видно, Арсений уверен, глаза. Наверное, они всё такие же яркие и добрые. А ещё тот в целом безумно красив. Нестерпимо хочется взглянуть, но Арсений не позволяет себе. Не хочется человека, для которого Арсений является незнакомцем, смущать. Да и самому себе больнее делать не хочется. Как бы он не храбрился и не убеждал себя и окружающих, что Антон его точно не помнит, пока Арсений не знает этого наверняка, остается слабая надежда, что он не является пустым местом для человека, который для него самого из-за общих воспоминаний значит слишком много. Убедиться в том, что Антон всё ещё из тех людей, кто не встретил соулмейта и, соответственно, не вспомнил детство, будет слишком больно. А пока можно пройти мимо, не поднимая головы, и забыть про встречу, возмужавшего Антона, неожиданное желание взглянуть в его глаза хотя б на секундочку и вообще странную тягу в целом. Сейчас ведь ещё можно убедить свой мозг, что никакого Антона и не было. Лишь показалось. И это правильно, да. Хотя узнать, что тот счастлив со своим соулмейтом, вспомнить какие-то забавные ситуации и убедиться, что тот живет свою лучшую жизнь, было бы очень здорово. Однако в конкретной ситуации незнание лучше разочарования. Поэтому он печатает очередное ничего не значащее сообщение Эду, однако, услышав ласковое «привет» незнакомым глубоким голосом, тормозит и вскидывает голову, устремляя обалдевший взгляд на стушевавшегося Антона. На автомате с заминкой тихо повторяет «привет» и так и оставляет рот в приоткрытом состоянии. Находит взглядом глаза и с удовольствием отмечает, что они всё такие же зеленые, лучистые и живые. — Извините, вы меня, наверное, не помните… — начинает было Антон, а у Арсения уже от этого в голове набатом стучит «он меня помнит», и хочется завизжать от восторга, но он, сдерживая свой порыв, резко произносит: — Помню, — и растягивает губы в широкой улыбке, потому что Антон тоже улыбается и щурится как кот, а у его глаз собираются морщинки-лучики. И он, кажется, рад этой встрече не меньше, чем Арсений. И все переживания сразу отступают на задний план. — Арс, — выдыхает тот так нежно, что у Арсения отчего-то сердце трещит по швам, — Как ты? Чем занимаешься? Учишься? — Закончил бакалавриат биохимфака, собираюсь в магистратуру поступать, — делится довольно, видя искренний интерес в Антоновых глазах, — На жизнь не жалуюсь. А у тебя как? — Работаю айтишником, — Арсений не может не издать тихого «вау», за которым следует Антонов фырчащий смех, — Как я понимаю, мне не нужно пояснять, чем конкретно я занимаюсь. — Нужно, — просит Арсений, потому что хочется слушать Антонов голос, и не важно, что именно он будет говорить. И Антон, хмыкнув весело, всё-таки рассказывает: — Мы с командой приложения разрабатываем. Вот недавно выпустили приложение для знакомств, с помощью которого можно найти соулмейта, — Арсений хмурится невольно и глядит на Антона вопросительно, безмолвно прося пояснить, каким образом, ибо по его собственным знаниям это можно сделать только через физический контакт, а Антон смеётся по-доброму,— Не смотри так, это правда возможно. Американцы в исследованиях неплохо продвинулись. С вероятностью в девяносто процентов соулмейты либо сами, либо своими корнями из одного региона. И это уже неплохо так сужает выборку. Опять же по наблюдениям, разница в возрасте не более пяти лет. А ещё соулмейты — это про невероятнейший коннект буквально с первого слова, будь то переписка или общение в реале. Короче, главное анкету правильно заполнить, а дальше — ловить коннект. Антон пожимает плечами, словно это само собой разумеющееся и, поправив волосы, мило улыбается, пока Арсений пытается в голове сложить всю картину и понять, как по региону и возрасту можно найти соулмейта — людей ведь тысячи, десятки тысяч, о чём он и спешит сообщить Антону, однако тот, ничуть не меняясь в лице, бросает: — Эта связь ощущается особенной, Арс, её ни с чем не спутать. — Ты нашёл соулмейта, да? Именно поэтому знаешь, о чём говоришь? — звучит слегка агрессивно и обиженно, поэтому он спешит прикусить губу, лишь бы из его рта больше ничего ненужного не вылетело. Он не должен испытывать недовольство из-за того, что Антон не просто вспомнил детство, но и ощутил эту особенную связь, о которой все талдычат направо и налево. Однако Антон, печально улыбаясь, лишь легонько машет головой из стороны в сторону, сбивая Арсения с толку. — Нет? В смысле нет? — И такое бывает, — жмёт плечами, — А ты-то чего ставишь под сомнение связь, если сам с соулмейтом? — У меня его нет, — сдувается в одну секунду, поражаясь тому, насколько же они с Антоном похожи. Он ведь всегда думал, что один такой особенный с воспоминаниями, но без соулмейта, а тут вот… пожалуйста! Значит его исследования ещё больше востребованы и ценны. — Арс… — Антона разом становится серьёзным: в глазах больше нет того лучистого блеска, губы вытягиваются в единую напряжённую полоску, брови слегка выгибаются, — Ты всегда помнил детство? — Да. — Блять, — роняет растерянно и стремительно подается вперёд, к ничего не понимающему Арсению. Оплетает его своими руками и утыкается носом в висок, дышит заполошно. Арсений свои руки перемещает на Антонову талию и укладывается щекой на плечо, ощущая, как быстро у того бьется сердце. Секунда, и в Арсеньевой голове складывается пазл — он не забыл детство, потому что встретил своего соулмейта раньше двенадцати. Жалостливый скулеж удержать не получается, и Арсений жмется теснее к Антону, желая утонуть в его объятиях. В голове вспышками проносятся и чужие сочувствующие взгляды, и шёпот за спиной, и посещение педиатра из-за отсутствия соулмейта, и тот злополучный диалог с Эдом, после которого Арсений решил похоронить свою личную жизнь и удариться в научную деятельность. А потом, в противовес всему негативу, то, как легко и быстро они с Антоном сдружились в детстве, как виделись практически каждый день — то во дворе, то у кого-то дома, — что Арсеньева мама их в шутку называла попугаями-неразлучниками, как умело Антон подбирал слова, когда Арсений плакал, как хотелось стать таким же крутым и взрослым как Антон. И то, насколько сильно Арсению хотелось поймать его взгляд сегодня. И, кажется, всё то, через что Арсений прошёл, стоило именно этого момента, в который Арсений не просто воссоединился со своим другом детства. Он наконец-то обрёл человека, посланного ему самой Вселенной. Сразу стираются все предубеждения, негатив в сторону системы, в которой они живут, непонимание, как можно слепо довериться Мирозданию и принять в свою жизнь человека только из-за прихотей Вселенной. Антон ощущается самым родным, самым комфортным и вообще самым-самым, хоть они и не виделись больше десяти лет, совершенно не знают, кто чем живёт, о чём мечтает и к чему стремится. Они знакомые незнакомцы. Но Арсения, впивающегося кончиками пальцев в чужую поясницу, тесно прижимающегося к теплому телу и ощущающего крошки-поцелуи на виске, это ни капли не волнует. У них целая жизнь впереди. Счастливая. Не только с воспоминаниями о счастливом детстве, но и с самым дорогим человеком под боком. А спустя месяц во всем известном приложении для поиска соулмейтов появляется раздел для людей, помнящих своё детство.