between two fires

      Новое утро начинается с традиционного шума на кухне. Звуки битой посуды ощущаются как удар ломом по голове, вызывая новую порцию боли, которая уже стала для нее чем-то таким неотъемлемым за последние пару дней. Только сегодня эта боль ощущалась куда похлеще, чем после жалкого удара Леры накануне вчерашних событий. Кощей определенно бил «от души». Так, чтобы наверняка. Так, чтобы запомнилось надолго. Навсегда.       Первым делом она направляется в ванную. Ей не хочется этого делать, но все же приходится. Приходится взглянуть на свое отражение в зеркале. Внешний вид ее носа определенно оставлял желать лучшего, а мысли о том, что ее нос все еще не будет в порядке к моменту возвращения отца и вовсе наводили панику.       Она умывается, смазывает нос какой-то мазью, после чего наклеивает на переносицу сразу пару пластырей, прежде чем наконец появиться на кухне.       — Слушай, я просто чаю хотел сделать, — сразу же принимается оправдываться парень, собирая крупные осколки керамической кружки с пола.       — И как? Разбить мою любимую кружку было обязательным условием рецепта? — с улыбкой спрашивает Оля.       — Вот дерьмо, — с такой же улыбкой отвечает Турбо, разглядывая битые осколки в своих руках.       — Забей. Это была кружка отца. Достаточно мелочная плата за мое паршивое детство, согласен? Могу проводить тебя в его спальню, чтобы ты разнес там все к херам, — как бы в шутку добавляет она (но ей не смешно), облокачиваясь об одну из кухонных столешниц. — Слушай, можно спросить?       — Валяй.       — Ты серьезно приревновал меня к Зиме? Поэтому решил подставить нас вчера? Когда говорил о том, что я терлась с ним в ДК и все такое.       — Я не ревновал, — сразу же отрезает Турбо, но Оля даже по его голосу понимает, «врет». Его словно бы оскорблял тот факт, что кто-то допускает мысль о том, что он в принципе может испытывать подобные эмоции. Ревность? Ага, еще чего.       — Вот и отлично. А то Вахит так переживал, ты бы видел, — с улыбкой добавляет она.       — Переживал? По поводу? — на лице ее собеседника явное недоумение, что вот-вот норовит перейти в более привычную эмоцию – гнев.       — Переживал, когда приглашал меня на свидание. Мол, вдруг ты ревновать будешь, представляешь?       Она играет с огнем.       Это ее любимая стихия.       — Какое, блять, свидание? — он нервно смеется, даже не подозревая, что в этот момент он уже проглотил ее «наживку».       Оля улыбается.       — Я не знаю. Мы на пятницу договорились, но я тебе потом обязательно обо всем расскажу, если он не сделает этого раньше меня, — она пожимает плечами и садится за стол.       — Пятница? Отличный день, чтобы умереть.       Он все еще стоит позади нее. Она улыбается. Так широко, что у нее буквально начинает болеть лицо.       — Ты же сказал, что не ревнуешь?       — А я и не ревную. Просто пытаюсь вспомнить тот момент, когда мой лучший друг вдруг стал бессмертным, — он всем своим видом пытается показать, что ему «плевать», но актер из него хуже даже тех, о ком говорят «посредственность». Турбо на секунду отвлекается, чтобы заглянуть в холодильник. — А молока у тебя нет что ли?       — Я не была в магазине, а Зима вчера утром последнее допил, — она кивает взглядом на пустую стеклянную бутылку около мусорного ведра.       Лед под ней снова трескается.       Но сегодня это чувство ощущается так по-особому приятно, что она просто не в силах остановиться. Да она и не хочет.       — Он че, ночевал у тебя? — теперь его голос звучал грубо. В привычной ему манере. Словно бы та самая грань между безобидными шутками и гневом наконец была стерта.       — Слушай, это тебя не касается, ладно? Ты сказал, что не ревнуешь, поэтому…       Но он не позволяет ей договорить. За считанные секунды он хватает свободный стул и присаживается напротив нее. Так близко, что от его испепеляющего взгляда ей словно бы становится по-настоящему жарко.       — А что насчет тебя? — вдруг неожиданно выдает он.       — Что? Что насчет меня? — она правда не понимает.       — Ты не ревновала? Когда как ошпаренная выбежала из подвала пару дней назад. Или уже забыла об этом?       Нет. Она не забыла. Никогда не забывала и никогда не забудет. Перед ее глазами вновь появляется эта тошнотворная картинка, где Лера сидит у него на коленях. Где она буквально касается губами его уха, нашептывая ему что-то своим мерзким голосом. Интересно, о чем они тогда говорили?       — Я не ревновала, — она пытается ответить ему таким же спокойным и полным безразличия голосом, но ее попытка оказывается провальной. Почти жалкой. Даже у Турбо подобная ложь звучала правдоподобнее.       — Да неужели? — он улыбается. Понимает, что теперь она проглотила его «наживку».       — Да. Я не ревновала. Меня просто тошнило. Боялась, что меня вырвет при всех, — с улыбкой добавляет она, но выходит дерьмово. Ее ревность такая очевидная, что просто скрыть ее за глупыми шутками не выйдет. С Турбо это не прокатит.       — Ну-ну, — на его губах такая широкая улыбка, что ей хочется ему врезать. Так сильно, что она даже готова сломать свою руку о его нос, лишь бы сбить с его лица эту глупую ухмылку.       — Что «ну-ну»? — не выдерживает Оля, но Турбо больше ничего не отвечает. Он упивается своей «победой». — Что еще за «ну-ну», слышишь?       Это поражение. Этот поединок она проиграла. Проиграла, позволив ему провоцировать себя. Проиграла, когда буквально закопала себя собственными руками. Боже.

      — На базу со мной погонишь? — уже после завтрака спрашивает Турбо.       — Не уверена, что мой нос готов к новой встрече с Кощеем, знаешь.       — Рысь, мы этот вопрос прямо сейчас и поднимем. Все будет окей, ладно?       — Когда все будет окей? Когда ты снова решишь на него наброситься, а он снова наведет на тебя ствол?       — Если бы не тот ствол, я бы еще вчера ему фанеру снес, — в его голосе слышны нотки обиды. Он словно бы был зол на самого себя за то, что оказался в такой безысходной ситуации. За то, что вчера так и не смог ничего предпринять.       — Если бы вчера у него не было этого ствола, то еще неизвестно, чем бы закончилась твоя попытка снести ему фанеру.       — Отшить бы его, если по-хорошему.       Это было неожиданно.       — Отшить? Кощея? Ты этим займешься или я?       Шутка дерьмовая. Но никто из них и не смеется. Оля вообще не воспринимает сказанное Турбо всерьез. Имел ли кто-нибудь вообще такое право? Отшивать лидера. Лидера, у которого в приоритете диктатура. Лидера, который носил при себе оружие, место которому было в сейфе. Чего еще от него можно было ожидать?       — Адидаса нужно вызывать. Все давно по пизде пошло, когда Кощей за главного стал.       Спустя несколько минут она все же соглашается пойти вместе с ним.

      Несмотря на то, что они приходят на базу в столь раннее время, на месте уже давно собрались все остальные. Подвал с трудом вмещал в себя всех членов «Универсама», а от громких негодующих голосов у Оли вновь начинала раскалываться голова. Парни оживленно о чем-то спорили, и каждый здесь старался перекричать другого, чтобы вставить свои пять копеек.       — Че происходит? — первым делом Турбо пробирается до Зимы, что стоял около пустого сейфа. Сейфа, который они вытащили из комнаты Кощея. Сейфа со снесенным нахер замком.       — Кощей свалил, а так все в порядке. А у вас как дела?       — В каком смысле «свалил»? — Турбо решает пропустить мимо ушей неуместные шутки друга. Он еще не успел сообразить, что к чему, но уже заводился по ходу дела. Оля это чувствовала.       — В прямом, блять, смысле. Забрал пистолет, бабки из «общака» и свалил. Пацаны уже все проверили. Дома его нет. И корыта его тоже нигде нет.       — Вот дерьмо… — тихо отзывается Оля, но уже в следующую секунду на нее оборачиваются десятки недоумевающих взглядов.       Она вспоминает свой последний разговор с отцом. Разговор о том, что Кощей мог действовать «не своими руками». О том, что он мог пригласить ее в кино на то самое «нужное ему время», чтобы обеспечить себе алиби.       — Что? — сразу же спрашивает у нее Турбо. — Он говорил тебе о своих планах?       — Нет, но… я думаю, что мне стоит кое-что рассказать.       — Заебись, снова какие-то секреты и интриги, — доносится посторонний голос из толпы, но Турбо быстро его пресекает.       — Рысь?       — Отец в среду вернулся домой с новым делом. На Кощея. В общем, его подозревают в убийстве Хайдера, которое было совершено за день до этого.       — Хайдера? Это прикол какой? Похоже на пиздеж чистой воды, — слышится еще один незнакомый голос.       — Блять, рты свои все позакрывали нахер, пока я сам этим не занялся, — вновь заводится Турбо. Парни в толпе резко умолкают. Больше никто не перешептывается. Все снова смотрят на нее в ожидании.       — В момент убийства Хайдера Кощей был со мной. Он был со мной весь вечер, поэтому у него буквально стопроцентное алиби.       Во взглядах присутствующих читается явное недоумение. Мол, к чему вообще весь этот разговор, если у Кощея есть явное алиби?       — Отец хочет, чтобы я дала ложные показания. Словно бы я не была с ним в тот вечер. Он уверен, что Кощей мог действовать «не своими руками».       — А какого хуя ты молчала? Ты сказала, что это в среду было? Сегодня, блять, понедельник. То есть, ты буквально целую неделю скрывала это дерьмо? Целую неделю, пока Кощей еще был здесь и у нас было время разобраться со всем этим? Раз ты больше с ним не трахаешься, то, может быть, и делать тебе здесь нечего?       Теперь все взгляды устремляются в сторону говорившего. Словно бы сказанное повергло присутствующих в шок. Скорее, его глупая «храбрость» повергла их в шок. Его слова были ошибкой, только вот понял он это, когда уже совершил ее.       Все снова замолкают.       Турбо медленно проходит между расступившимися парнями, чтобы добраться до звездного «смельчака». По лицу бедолаги уже было видно, что он жалеет о сказанном. Что он уже знает свою дальнейшую участь. Что теперь ему ее не избежать.       — Не дергайся, ладно?       Но Турбо даже не позволяет ему среагировать на свои слова. Его удар такой звонкий и резкий, словно бы все произошедшее осуществлялось в ускоренной съемке. Он бьет в челюсть. Точно и наверняка. Это удар в «десятку». Даже лица очевидцев перекосило от боли. Никто бы не пожелал быть следующим, о чем свидетельствовала воцарившаяся в толпе тишина.       Кровь, то ли со рта, то ли из носа, фонтаном брызжет на грязный пол. От силы удара парень пошатывается назад, цепляясь руками за канаты, которыми был огражден импровизированный ринг.       Ему больно. Ему, блять, пиздецки больно. Разбитый нос Оли кажется детским лепетом на фоне перекошенного от удара лица несчастного бедолаги. Он уже жалел о сказанном. Это было понятно без лишних слов.       — Нахуя Кощею Хайдера убирать? — неожиданно доносится голос Зимы, когда все присутствующие наконец отходят от произошедшего, ведь вопрос этот так и не был закрыт.       — А тебе всегда мотивы его действий были понятны? Ты так говоришь, словно бы это первый раз, когда он творит какую-то дичь, подставляя своих же пацанов.       — Не первый, не спорю. Но прошла почти неделя, а из «Жилки» к нам никто так и не заявился.       — Может быть, потому что они еще и сами нихуя не раздуплились, что к чему? А Кощей и решил смотать по-быстрому, пока никто нихуя не понял. Пока на него не вышли, — Турбо вновь неожиданно оборачивается к ней. — Нам нужно решить, что делать с твоими показаниями.       — А че тут решать? — сразу же вмешивается Зима. — Если косяк за Кощеем, то мы сами с ним порешаем, а сдавать «мусорам» своих же – это последнее дело.       — Я согласна с ним, — сразу же отзывается Оля. — Я напишу в показаниях все как было. Что он был со мной весь вечер, поэтому никак не может быть причастен к этому убийству.       Турбо ничего не отвечает. Он словно бы думает о чем-то своем. О чем-то совершенно ином.       — Нужно Адидаса вызывать, — снова повторяется он. — Пока Кощея нет, кто-то должен помочь нам расхлебать это дерьмо. Когда до пацанов с «Жилки» дойдет, то будет несладко.       Зима неожиданно оборачивается в сторону Марата, но Турбо это замечает.       — Че переглядываетесь? Я еще что-то пропустил?       — Я говорил с Вованом, — каким-то поникшим голосом отзывается Марат. — Он пас.       В помещении вновь воцаряется тишина. Турбо молчит, но Оля видит, что он вот-вот взорвется. Видит, что вот-вот этой взрывной волной заденет всех присутствующих.       — Пас, — он как-то разочарованно усмехается. — Мало того, что он с Афгана вернулся и сразу же свою личную жизнь кинулся строить, так он даже сейчас от своих пацанов отворачивается, хотя сам же поставил Кощея «у руля» и пустил все по пизде.       — Турбо, — резко перебивает друга Зима.       — Че «Турбо»? Че, блять, «Турбо»? Я не то говорю сейчас или что? Так поправь меня, давай, Зима.       — Его уже три месяца с нами нет, а ты на него все бычишь без конца. Не надоело?       — Нет, блять, не надоело, представляешь?       — У него Наташка беременна, — вновь отзывается Марат.       Все замолкают.       Оля наконец подходит к Турбо, чтобы коснуться его плеча. Его тело напряжено до предела. Оно как натянутая струна. Он не реагирует ни на что вокруг. Он заточен в чертоги собственной ненависти, игнорируя все и всех вокруг себя. Рано или поздно это сведет его с ума. Уже сводит.       — Успокойся, ладно? — едва слышно шепчет она, поглаживая ладонью его плечо. Это помогает. Его плечи постепенно расслабляются, но он все еще дышит слишком тяжело.       Парни наконец решают закрыть эту тему. Закрыть до тех пор, пока Оля не даст свои показания на Кощея. До тех пор, пока они точно не будут уверены в том, что именно Кощей причастен ко всему этому дерьму, с которым им теперь предстоит разбираться.       Остаток дня ребята проводят у телевизора. Они играют в «Dendy», смотрят боевики и мультфильмы, чередуя все это по кругу до самого вечера.       До самого вечера она сидит на диване около Турбо. До самого вечера она держит его ладонь в своих руках. До самого вечера она пытается отвлечь его от собственных мыслей. От скопившегося внутри гнева и негодования.       И у нее почти получается.

      — Что думаешь по поводу всей этой херни с Кощеем? — по дороге домой Турбо вновь поднимает эту тему. За целый день он так и не смог успокоиться. Это дерьмо все еще не давало ему покоя.       — Не хочу думать о нем сейчас, — Оля балансирует на узком бордюре, крепко держа парня за руку для равновесия. — Не могу думать ни о чем, кроме своего ублюдочного папаши, который мне все мозги вынесет своими допросами и показаниями.       — Слушай, но, все ведь путем? Мы договорились, что в своих показаниях ты напишешь правду, так? Ну, о том, что он был с тобой весь вечер и все такое. Хоть мне и не нравится, как это звучит.       — Что, все еще сомневаешься в том, не окажусь ли я внезапно крысой?       Он молчит.       А Оля и не настаивает.       — Я напишу, что он был со мной, — наконец произносит она, чтобы успокоить парня наверняка. — Правда, отец, вероятно, запихнет мне эту бумажку в глотку, а затем все равно заставит писать то, что нужно ему, — Оля ловко спрыгивает с бордюра на землю, когда они наконец доходят до ее дома.       — Не заставит. Узнаешь у него точный день и время допроса, маякнешь мне, а мы с Зимой подвалим к участку. Все нормально будет, — было в его голосе что-то успокаивающее. Ей почему-то вновь захотелось ему довериться.       — Ладно, — она улыбается ему в ответ.       — Раз ладно, то я пойду? Спокойной ночи.       — И это все?       На ее лице явное недоумение, но выражение лица Турбо выглядит примерно так же. Он словно бы не понимает. Или притворяется? Это в любом случае начинает ее раздражать.       «Господи, он ведь просто издевается, да?»       — А что еще? — наконец спрашивает парень. Его голос, его тон, выражение его лица – все было насквозь пропитано нотками сарказма. Словно бы каждое его действие, каждое его слово, были выбраны лишь с одной целью: уязвить ее.       Она молчит.       Словно бы дает ему последний шанс исправить ситуацию и спасти свое положение. Но он лишь закапывает себя еще глубже.       — Я ведь говорил, что не собираюсь целовать тебя до тех пор, пока ты сама меня об этом не попросишь? Кажется… прошлой ночью ты сказала, что я размечтался? — с улыбкой припоминает Турбо.       И эта улыбка выводит ее из себя. Она снова хочет врезать ему. И она сделает это. Вот-вот. Вот только наберется смелости. Вот только соберет всю свою злобу в кулак.       — Да пошел ты, Туркин, — она не без иронии улыбается ему в ответ, после чего разворачивается и просто направляется к своему подъезду.       Ничего не происходит.       Она замедляет свой шаг.       Все еще ничего не происходит.       Она не выдерживает и все же оборачивается назад.       Турбо не стоял позади нее. Не пытался догнать ее или окликнуть. В какой-то момент он просто развернулся и пошел своей дорогой. Пошел в совершенно противоположную сторону.       Его силуэт почти исчез из виду.       Она не верит в то, что это происходит с ней. Не верит в то, что в самый последний момент она все же срывается с места и бежит следом за ним. Пока он не свернул за какой-нибудь угол. Пока она не потеряла его из виду. Пока не стало слишком поздно.       Он не сбавляет своего шагу. Продолжает идти в своем привычном темпе, даже когда слышит, как ее нагоняющие шаги хрустят по мокрому снегу.       Он улыбается, но она этого не видит.       Он оборачивается в самый последний момент, когда между ними остаются считанные метры. Она почти сбивает его с ног, когда он принимает ее в свои объятия.

♪ Гречка – Люби меня, люби ♪ люби меня, люби жарким огнем ночью и днем сердце сжигая

люби меня, люби не улетай не исчезай я умоляю люби меня, люби люби меня, люби

      Она целует его первой. Его губы обветрились от мороза. Этот поцелуй горький. С привкусом табачного дыма от очередной сигареты, что он выкурил несколько минут назад. Этот поцелуй – лучший в ее жизни.       Его горячие ладони обхватывают ее холодное лицо. Неизвестное чувство приятно тянет где-то внизу живота. Сладкое тепло заполняет ее легкие, вытесняя январь наружу. Ей становится дурно. Его прикосновения сводят ее с ума. Ее тело обмякает в его крепких руках. Она вот-вот потеряет рассудок.       Они стоят так целую вечность. Они целуются до тех пор, пока дышать не становится слишком трудно.       Холодный воздух приводит ее в чувство. Холодный воздух вновь попадает в ее легкие. Этот как неожиданная пощечина. Она не сразу приходит в себя. Не сразу понимает, что произошло.       Он отстранился первым.       — Выносливость ни к черту, — он улыбается и неожиданно целует ее в лоб, прижимая к себе. — Слушай, у тебя свет на кухне горит, — вдруг внезапно произносит Турбо. Его слова заставляют вздрогнуть землю под ногами. Она оборачивается на окна своей квартиры, словно бы до последнего надеясь на то, что он просто ошибся этажами. Что ему просто показалось.       Но на кухне действительно горел свет.       — Он должен был вернуться на этой неделе, но я не ожидала, что буквально в понедельник, — ее голос сквозит отчаянием, когда она вспоминает свой последний разговор с отцом. Неужели сейчас ей вновь придется к этому вернуться?       — Можем пойти ко мне, если ты не хочешь с ним видеться.       — Нет, — резко отрезает Оля. — Я не хочу оттягивать неизбежное. Нужно сказать ему, что я готова дать показания по поводу Кощея.

      Она заходит в собственную квартиру, словно ступает по минному полю. Она направляется в сторону кухни, словно идет на расстрел. Голос отца звучит как мощный удар ломом по голове. Она уже жалеет о том, что не согласилась просто пойти к Турбо, чтобы избежать этой жалкой участи.       — С носом что? — первое, о чем спрашивает ее отец. Остальное явно заботит его не так сильно.       — И тебе привет, пап, — с таким же безразличием в голосе отвечает Оля. — Слушай, я хотела спросить. Когда я там смогу дать свои показания по поводу Ко… Бессмертного? — она решает рубить на корню.       — Так это он тебе так по носу приложился? Решилась мстить?       — Не отходи от темы. Я либо даю свои показания, либо мы больше не возвращаемся к этой теме.       Мужчина молча садится за стол, открывает свой ежедневник и делает какие-то пометки, прежде чем вновь перевести свой взгляд на нее.       — Пятница. Восемь утра. Отвезу тебя в участок.       — Отлично, — Оля сразу же разворачивается и уходит в свою комнату.       В спальне она вырывает листок из какой-то тетради, пишет на нем короткое послание: «Пятница. 08:00», после чего сворачивает его в небрежный самолетик и выпускает из окна.       Уже через несколько секунд Турбо держит ее скомканный самолетик в своей руке. Второй рукой он показывает жест поднятого вверх большого пальца, мол «все круто», после чего он прячет бумажку в карман и направляет в ее сторону несколько нелепых воздушных поцелуев.       Он не слышит этого, но в своей комнате она громко смеется. Смеется, но все же показывает ему два средних пальца, прежде чем задвинуть окна занавесками и забраться в кровать.       Ее сердце приятно выпрыгивает из груди.       Этой ночью она снова засыпает с улыбкой на лице.

♪ ALMARY – До скорых встреч ♪ до скорых встреч на мятых простынях, цвета мак до скорых трепетных касаний содрогающихся рук кого любят – того ждут, сквозь муки долгих ожиданий мой любимый аромат, ты моя вторая кожа и быть может не сейчас, но когда-нибудь мы сможем оторваться от земли, полететь против течения ничего не говори – возьми руку и беги