soft heart protected

— Смотри, вон Пак идет. — Ага, ещё лицо такое недовольное. — Удивительно, столько альф, а строит из себя недотрогу. Чимин опускает низко голову, проходя мимо компании, которая слишком громко шепчется, и своими словами задевает нежную душу омеги. Ему всегда казалось странно, что к нему такая отдача, ведь он старается быть приветливым, помогает, когда просят, и идет на уступки, хотя его учили, что собственная ценность важнее всего, и если ему некомфортно, то стоит отказать. Но малыш Минни не умеет. Зайдя в аудиторию, голоса резко стихают, и Чимину даже кажется, что он зашел не туда, но вскинув голову, вновь быстро её опускает, понимая, что точно не ошибся. Десятки глаз кишат насмешкой, неприязнью и злостью, словно он одним своим появлением испортил всем настроение. Под звенящую тишину омега проходит к своему привычному месту, и натыкается взглядом на расписанную парту, которую, если честно, уже устал отмывать. Шлюха. Урод. Сдохни, Пак… Чимин устал от насмешек и сплетен, которые вьются только вокруг его маленькой фигуры, и бьют так колко, неприятно и обидно, что каждый раз хочется заплакать и обозлённо закричать на весь университет, доказывая, что всё не так, и они ничего не знают. Но, омега помнит слова своих друзей, что тем, кто чешет языком — просто нечем заняться, а кому-то и вовсе завидно, тем более, что большая часть издевательств и едких шуток вылетают из противных омежьих уст. И мальчишка верит своим защитникам, ведь они с ним несмотря ни на что. Всегда рядом, даже на расстоянии. И правда, пусть завидуют сколько хотят, Чимин постарается не обращать на противных внимание, а если зайдут дальше словесной перепалки — у него есть на кого положиться. Боль и обида немного утихает вместе с голосом вошедшего преподавателя, держащего в руке термос с чем-то ароматным, наверняка чай, ведь Мистер Чан часто мучается от болей в голове, зачастую связанную с повышенным давлением. Чимин достает из беленького рюкзачка милую розовую ручку, которую ему заботливо подарил Джин, и следом тетрадку с очаровательным бегемотом, который ласково улыбается, показывая свои квадратные зубки. Такая мелочь приятно щекочет загривок, вспоминая о своих хороших и заботливых друзьях. Потирая немного дрожащие руки о белые брючки, Чимин кидает взгляд в сторону, и понимает, что в который раз с ним никто не садится, а ведь ему хотелось бы как и остальные — немного хитро попроказничать, болтая о всяких мелочах, вместо того, чтобы слушать нудную лекцию. Понуро вздохнув, малыш отвлекается от голоса преподавателя и аккуратно, чтобы никто не заметил, достает вибрирующий телефон, открывая пришедшее сообщение. Любимый хён: Как дела, мой хороший? Сердце сладко простреливает. Чимин закусывает нижнюю губу беленькими зубками, и сдерживая нежное мурчание, набирает короткий ответ. Чимини: Всё хорошо, хён, скучаю! От маленькой, ненавязчивой заботы внутри всё пылко дрожит, и тонкий лед, что покрывает трепетную и добрую душу каждый раз, стоит прийти в университет, трескается, оставляя после себя теплые и воздушные вздохи. Перед глазами, будто ослепительная вспышка, проносятся кадры этого утра, где он, сонный, немного помятый уворачивался от крепких и сильных рук, щекочущих стопы. От мыслей как томно и властно хён сжимал бедра, оставляя красные отметки, внизу живота всё сладко заныло, лаская жаркими языками пламени все внутренности. Телефон вновь вибрирует, но Минни, побоявшись, что его заметят, решается ответить немного позже, и приступает к записи лекции, то и дело ловя ехидные взгляды на себе. Всё наваждение быстро спадает. Мерзкие оскалы выглядят жутко, отвратительно и до тошноты в желудке ядовито, но каждый такой жест Чимин пресекает, воображая в голове уютный вечер со своими хёнами, а особенно — с одним самым лучшим и грозным. Когда лекция заканчивается, он старается собраться самым последним, оттягивая момент, когда нужно будет выйти в шумный коридор. Там вновь его встречают заинтересованные смешки, взгляды и шепот, словно он единственное, что интересно обсуждать. Это надоедает, а ещё больше — нагнетает. Так надоело, что в один момент становится всё равно, хоть и душит неумолимый страх и тревога, но это совсем не то, из-за чего стоит переживать и тратить нервы. Чимин, впервые за долгое время, не страшась поднимает макушку клубничных волос, и даже легкая улыбка на его губах — естественная, окутанная внутренним трепетом и радостью, так привычно украшает юное, румяное лицо. Омега смотрит перед собой, ступает легким шагом в новеньких белых кедах с сердечками по бокам, совсем не смущаясь пристальных пуль в спину, и шагает вдоль длинного коридора, поглядывая иногда на пестрые плакаты, которыми увешаны серые стены. — Чимин? — голос знаком, и немного насторожившись, омега оборачивается, узнавая миловидного мальчишку на курс старше, и если Минни не ошибается, тот ни разу не старался как-то задеть или что-то в этом роде. — Да? — робко, улыбаясь уголками губ, спрашивает Чимин. — Не поможешь мне? — парнишка вскидывает аккуратные брови вверх, наклоняет голову чуть в сторону, и выглядят действительно мило. У Чимина в груди сладко сжимается сердце. С ним впервые заговорили без насмешки, без упрека и некрасивых слов, и пусть просьба о помощи, но это заставляет мальчишку искренне вздохнуть и кивнуть, делая шаг ближе. — Конечно, а с чем? — стройная фигура едва уловимо ежится, ощущая мелкий сквозняк, но теплый плюшевый свитер — подарок от Джун-хёна — согревает, приятно ощущаясь на теле. Если омега правильно помнит, то перед ним — Ан Мин Хёк — красивый, взрослый омега, учащийся на факультете искусства. — Пошли, я покажу, — Ан кивает на дверь аудитории по живописи, и махнув Чимину легким взмахом руки, зовет за собой, заходя в кабинет первым. Омега вздыхает тяжело, чувствуя нарастающую панику, но не подает виду, покорно следуя за старшим, и как только входит в кабинет, теряет дар речи, обводя всех собравшихся затравленным взглядом. В кабинете — омеги. Парочка с курса постарше, ещё две из параллели, а сам Мин Хёк подталкивает Минни в спину, заслоняя выход своей спиной. К горлу подступает ничтожный ком, а по желудку бьет неприятная судорога, переваривая желчь. Чимин боязливо оборачивается, смотря своими искристыми глазами на Ана, и совсем тихо, ощущая себя маленькой пташкой, произносит: — Я не понимаю… В аудитории пахнет смесью приторных духов, немного цветами и красками. Омега хочет прикрыть нос ладошкой, чтобы не вдыхать слишком сильный перебор, а следом зажмуриться, потому что по кабинету разносится визгливый смех, похожий на стадо маленьких поросят. — Мм, Чимин-и, а где же твоя охрана? — притворно-ласково улюлюкает один из омег, постукивая ноготками по парте. — Точно, что-то твои псы перестали тебя навещать, неужели поиграли и бросили? — сопливо и надменно, злорадствуют и насмехаются. Пак сжимает ладони в кулаки, и отгоняет любые страшные мысли. Ему так всё это надоело, что сил справляться с настоящей травлей — больше нет. Он ведь ничего плохого никому и никогда не делал, а всего лишь нашел свою любовь, а после и верных друзей, которые относятся к нему, как к младшему братишке. Какая разница, что у них с Юнги разница в возрасте почти пятнадцать лет, если омега с ним ощущает себя самым важным и нужным клубочком радости, купаясь в ласке и блаженстве каждый божий день, и даже мысли о том, что альфа когда-нибудь позволить себе грубость, кажется полной чушью. Он не такой. Никогда не позволял себе ничего лишнего, упрямо и долго ухаживал, а о близости и вовсе не заикался, позволяя Минни решить самому тот момент, когда он будет готов. И покорно ждал, дарил такую сильную уверенность в завтрашнем дне, что хотелось кинуться в омут с головой при первой же встрече, потому что Мин Юнги — настоящий эталон мужества, джентельмен и защитник, оберегающий их тихое счастье. Чимину страшно подумать, что было бы, будь альфа сейчас здесь. От этих омег не осталось бы ни кусочка, и если при Минни Юнги никогда не повышал голос и не злился, то с другими мог себе позволить всплеск ярости, омрачая существование мелких сошек, которые осмеливались пойти против. Они познакомились совершенно случайно год назад, когда Чимин только поступил на первый курс, и ещё совсем слабый духом, ничего не знающий, случайно столкнулся в коридоре с одним из спонсоров университета — обворожительным и статным мужчиной, которому на тот момент было тридцать три года, но выглядел он гораздо моложе. Крепкий, высокий и сильный, пахнущий как настоящее наслаждение — сочным гранатом, вызвал слишком сильную бурю внезапного смущения на юном лице, а после и нежные мурашки по спине, доводящие до головокружения. Юнги настоял на скромном свидание сам, обольстительно обходясь с засмущавшимся омегой, и если бы не природная робость, то Чимин бы не думал о последующих, забирая себе настоящую редкость. Ему правда тогда казалось, что такие мужчины, как Мин — вымерли, переродившись в похабных альфачей, сыплющих сальный взгляд во все стороны. Но позже, когда старший позвал его на встречу со своими друзьями, чтобы официально представить им омегу, Чимин понял, что хорошие и порядочные альфы всё же существуют. Его встретили вначале учтиво и скромно, словно боясь испугать малыша, а позже, после пары часов ненавязчивой беседы, Чимин выдохнул, находя очаровательным то, как с ним осторожничают. Ким Тэхён понравился ему сразу. Улыбчивый, с чутким вкусом стиля, с прекрасным чувством юмора и посмотрев на него, Чимин подумал, что тот наверняка модель, или явно участник модных дискуссий, но Тэхён, как оказалось — владелец дорогостоящих автосалонов. Ким Намджун — божье очарование, самый неловкий хён, но когда дело касается работы — дикий собственник, не позволяющей своему спортивному центру сдать хоть на одну позицию в рейтинге. Ким Сокджин — красивый, с ослепительной улыбкой, занимается цветочным бизнесом, имея во владениях десятки плантаций с редкими цветами по всему миру. Чон Хосок — милейший альфа хореограф, создавший свою студию танцев с нуля, которая на данный момент самая популярная и востребованная в Штатах и Азии. Чон Чонгук — самый младший из компании альф, бывший боксер, ушедший в мир творчества иным путем, создавая сеть тату-салонов. И Мин Юнги — акционер, музыкальный продюсер, и самый замечательный парень на свете, который своими манерами и умением ждать вскружил молодую голову, позволяя поверить, что всё будет хорошо. Мысли о хёнах трепетно оседают на подкорке, и разливаются приятной лавой по всему телу. — Что вам нужно? — хрипловато, немного боязливо. Чимин обводит взглядом омег, обжигается от их недовольства, и качает разочарованно головой, разворачиваясь на выход из кабинета. Там стоит сжавшийся Ан, и даже кажется, что он не в восторге от всего происходящего, но как и остальные не думает своей головой, а действует по какому-то негласному закону. — Куда-то собрался? — его хватают за ворот пушистого свитера со спины, и резко тянут назад с такой силой, что слышно, как рвутся качественные нитки. Острые ногти омеги неприятно царапают загривок, а удушающий запах духов выворачивает наизнанку. Чимин вскрикивает от неожиданности, распахивая глаза в ужасе и хочет увернуться, но его будто простреливает, окатывает ледяной водой, когда за шиворот выливают что-то густое, тягучее и дурно-пахнущее. — Что вы делаете? — на глазах наворачиваются жгучие слезы от обиды и несправедливости. Чимин отмахивает с силой от себя длинные руки, резко разворачивается, и пыхтит, ощущая, как щёки покрываются красными пятнами. — За что вы так со мной? — звучит так отчаянно больно. Хочется спрятаться, убежать, оказаться явно не здесь, а в любимых объятиях. Телефон в кармане вновь вибрирует, но Чимина словно оглушили, и ему так нестерпимо противно от всей ситуации, что он не сдерживается, начиная реветь навзрыд. Над ним смеются, окружают и продолжают поливать грязью словами, а один из омег берет ведерко с белой краской, и так легко, совсем ни о чем не думая, брызгает ей в Минни безжалостно, пачкая хрупкое тело с головы до ног. — И где же твои альфы, м? Ты шлюха, Пак, знай свое место, — говорит тот, кто облил малыша краской, и вся компания, заливаясь смехом и презрительным взглядом, толкает его в плечо, покидая кабинет. Тягучие дорожки ожесточают волосы, несколько капель стекает по щекам, а одежда полностью испорчена. Чимин задыхается в слезах, перед глазами всё мутно-мутно, а на душе помойка. За что? Он совсем не понимает, и не хочет понимать, а тяжелым грузом, совсем уставший и измученный оседает на пол, топя себя в слезах под звуки вибрации. Он так и не ответил Юнги. Ещё утром ему писал Джин, а позже и Тэхён прислал видео с мягкими и пушистыми котятами, желая поднять настроение омеге на весь день, и сейчас, пока его альфы в неведении — малыш вспоминает все хорошие моменты, стараясь успокоить тяжелое дыхание и боль под ребрами. Он весь грязный, ничтожный и противный, размазывает ладошкой белые следы на румяной щечке, и тяжело выдыхает, прикусывая губу нервно, сдерживая вновь подступающую истерику. Перед глазами мыльно и туманно, и кое-как справившись с продолжительной вибрацией телефона, Минни нажимает на размытый зеленый значок, прикрывая рот ладошкой. — Маленький мой, чего ты трубку не берешь? — голос у альфы ласковый, пропитанный беспокойством и нежностью, рокочет так по-родному, окутывая, словно ватным теплым одеялом, пахнущим сочным спелым гранатом и собственной сливочной ириской. Чимин воет тихонько в ладонь, сжимает губы в тонкую полосу и молчит. Не может сказать ни слова, а только слабо скулит от обжигающей раны на сердце. Юнги его чувствует. — Малыш, что случилось? — и даже не видя его, Минни представляет тяжелую, грубоватую складку меж бровей, а под горловиной черной водолазки, которую старший надел сегодня утром, заходящие в переживание желваки, с конвульсивно бьющейся венкой. Омега мотает головой из стороны в сторону, и не может вымолвить и слова, а только слабенько пыхтит. Уставший, испачканный и хотящий домой. — Чёрт, Чимин, я скоро буду, — альфа не отключается, не ждет ответа, а действует по воле интуиции и колющих чувств беспокойства на душе. Бросает свои дела ради него, ничего не ждет взамен. От этих мыслей хочется плакать ещё больше, но Чимин выдохся, ощущает себя потерянно и несчастно, продолжая пачкать своей грязной одеждой пол художественного класса и слышит в телефоне шуршание, торопливые шаги и визг шин, означающий, что Юнги выехал. За дверью шумно и весело — большая перемена. Чимин так хотел сходить покушать, прислать в чат хенам свой обед и получить много веселых смайликов и ворчания, чтобы омега питался хорошо и много. К горлу подступает неприятный узел разочарования, желудок сжимается голодными спазмами, а в голове пустота, окутанная звенящей тишиной. Нужно тихонько дождаться Юнги.

***

Ресторан недалеко от продюсерского центра — тихий в обеденное время. Компания альф ведет приятную беседу, собравшись перекусить и обсудить грядущие дела. Впереди ещё очень много работы. Юнги тянет ленивую ухмылку, обводя взглядом своих верных друзей, и думает о своём мальчишке. На кончике языка приятно колет вкус сладких губ, а на ладонях фантомная мягкость пышных бедер, которые доводят альфу до остервенелого желания. Чимин — его личная доза кайфа. Он готов им упиваться, захлебываться и вкушать вновь и вновь, лишь бы ощущать своим телом и душой жар юности и робости. Тонуть в ласке и капризах, когда омега тянет маленькую развратную улыбочку, и чувствовать доверие и любовь, ощущая маленькие руки на шее. — Я думаю, что в следующем месяце полечу в Калифорнию, — Хосок делает глоток крепкого кофе, недовольно кривится, и говорит сдержанным, уютным голосом. Джин изумленно выгибает бровь. — Ты же планировал подождать до марта, — и лениво ковыряется в пасте, то наматывая на вилку, то вновь отодвигая от себя в сторону. — Нужно расширяться, — у Чона в планах открыть ещё пару студий в Америке, а позже, когда основная прибыль закрутится в штатах, то обосноваться именно там. — Мне на днях писал Джош, просил связаться с ним, — Гук хмыкает, откидываясь на спинку стула, и кончиком языка поправляет пирсинг в губе, ощущая небольшую, но приятную боль. Юнги кивает, старается слушать друзей, и знает точно, что не пропустит никакую информацию, но сосредоточится очень сложно. У него и самого есть новости, которыми он хочет поделиться, но не сейчас. Он поглядывает на молчаливо лежащий на столе телефон, и сжимает непроизвольно кулаки, переживая. Его маленький так и не прочитал сообщения, а на звонки и вовсе не отвечает. — Чёрт, — тревога одолевает им. Друзья замолкают, и смотрят на Юнги с вопросом. — Минни молчит. Он знает парней со школы. Они все вместе прошли через многое, проглотили дерьма столько, что никто не поверит. Не теряли связь ни разу, и даже когда служили в армии, находили время для общения. Юнги любит этих ублюдков. Им всем давно за тридцать, и сколько бы проблем не случалось — решали, выплывали, справлялись. Но с тех пор, как в их жизни появился Чимин, страх и чувство ответственности поглотили каждого. Юнги ревнует, не подпускает слишком близко, но своим доверяет полностью, и знает, что сможет положиться. — Мне малой тоже не ответил, — нахмурился Намджун. Тэхён прикрыл глаза. — Позвони ему ещё раз, — кивнул он, перекатывая между пальцев салфетку. Чонгук и Джин взволнованно уставились на Юнги. Их драгоценность, очарование и самое любимое чудо друга. Быть вдали от этого — преступление. Мин толкает язык за щеку, оплетает ладонью заднюю часть шеи, и звонит, выжидает долгие гудки, и задержав дыхание, облегченно выдыхает. — Маленький мой, ты чего трубку не берешь? Альфа привык слышать медовый голос, ласковый рокот и нежность, проникающую в самые недра, и сейчас, кивнув парням, что Чимин взял трубку, он недоверчиво отстраняется телефон, не услышав не единого слова. Каким бы влиятельным и сильным он не был — слабеет молниеносно, когда с его малюткой что-то происходит. Слабый, почти неуловимый скулеж пугает не на шутку. Внутренний зверь настороженно оскаливается, аромат граната покрывается мрачной гнилью, а в планах сделать всё, чтобы защитить. Юнги сохраняет хладнокровие, рыкает на вопросы альф, и торопится к машине, оставляя угольные, смертоносные полосы на асфальте. Ему откровенно похуй на правила, которые он нарушил — это все меркнет, по сравнению с тем, что на той линии гробовое молчание, с редким и почти безжизненным плачем. Он сам учился в университете Минни, его прекрасно знают, а после того, как он начал его спонсировать — уважают. Ещё бы, меркантильные твари. Попасть внутрь не составляет труда, а рявкнув на одного из студентов, ему неуверенно, и жутко боязливо указывают направление, тут же убегая. В своем состоянии хочется все крушить, когда на горизонте опасность, поглощающая тревога, и такой родной, сейчас пропитанный горечью, сливочный вкус, делающий альфу самым слабым и покладистым зверем. Юнги отталкивает мельтешащих студентом, злобно сверлит некоторых взглядом, и вламывается в кабинет, забывая, как нужно дышать. Его драгоценность, слепящее божество и самый любимый мальчик плачет. Мрачные глаза опускаются на сжавшееся тельце, совсем крохотное и родное, и светлый, всегда пропитанный безграничной отдачей и добром взгляд встречается с угольным. Розовые щеки, что так любит кусать альфа — в краске. Пухлые, самые чувственные и приторные губы — тоже. Юнги склоняет голову в тяжелом грудном вздохе, рявкает с остервенением в тишину, и падает на колени перед своим Чимини, дрожащим и стирающим с лица засохшую белую нечесть. — Маленький, — хриплый голос понижается до шепота. Сердце больно стреляет в груди. — Юни-и… — гундосое звяканье режет грудную клетку, красная мордашка лишает разума, а пару капель, что срываются с пленительных глаз убийственными дорожками — разжигает необратимый огонь. Альфа буквально забывает дышать, притягивает к себе малинового мальчика, и тихо, утробно рокочет на розовенькое ушко, утешая дрожь в любимом теле. Большие ладони ложатся приятной тяжестью на тонкую спинку, испачканную, испорченную в краске, и сжимают крепче, укрывая всем собой сладкое, несправедливо обиженное тело. Юнги вдыхает жадно, глотает смешанную со смолой пряность ириски, и напряженно гладит по испорченной ткани. Его утешают. Кнопочный носик зарывается в скрытую тканью шею, и притирается, пытается успокоиться феромонами своего мужчины, и жалкое оцепенение утекает легким сквозняком, сменяясь на накатившее умиротворение. Он под защитой. Его не оставили одного, приехали тут же, бросив все свои дела, и это так отчаянно бьет по хрупкой душе, отчего вновь проникает под кожу собственная никчемность. Чимин впивается кончиком носа в пульсирующую венку, и неслышно всхлипывает, цепляясь маленькими пальчиками за широкие плечи альфы. — Малыш, — мужчину пронзают стихийные смертоносные стрелы. Отзывается тут же, ласкает подушечками пальцев макушку, даря свою стойкость и тишину. Юнги молчит недолго, впечатывает влажное личико в свою шею, и прикрывает глаза, стараясь собраться в кучу. В глубоких падших глазах вихрь беспокойства и ненависти ко всем, кто дотронулся до его сокровища, и силясь снять гнетущее омрачение, едва отстраняется, пропитывая всего себя размытым и израненным взглядом. — Кто? Хрипит, утягивает на самое дно, где пощады попусту нет и никогда не будет. Его омегу обидели. Раненый зверь мотает тяжелым, увесистым хвостом, словно хлыст, режущий без права на прощение. — Юни, не надо, — мальчишка боязливо взвизгивает, крошечные ручки цепляются мертвой хваткой в плечи альфы, а россыпь солнечных веснушек перекатывается на жалостливом лице. Альфа рявкает громко, низко и режет сталью. — Маленький… — Я хочу домой. Покрытые ядовитой паутиной принципы трещат по швам, когда слова вонзаются в разум альфы так смело, просяще и отчаянно. Внутри рассыпается чувство отмщения в сию секунду, а боль, что кишит на дне ласковых глаз поджигает послевкусие пороха. — Конечно, — голос Юнги смиренный, покорный. Подняв легкое тело на ноги и взяв малыша в крепкие руки, Юнги не обращает внимание на протестующий писк, а только хрипловато успокаивающе рокочет, подставляя шею под жадные вдохи. Его взгляд испепеляет каждого, кто попадается на пути, и если бы не мальчишка на руках, он бы не сдержался, совсем не разбираясь осуществил бы задуманное, но ещё не время. Омега тихонько сопит, убаюканный сочным очищенным гранатом, и клюет носом, измотанный, уставший, окутанный теплом. В груди клокочет пожар ярости, а в мыслях пресная, отвратительная каша. Его мальчика обижают, издеваются, позволяют себе обойтись с ним так ничтожно. Такие трусливые, не знающие справедливости и настоящей, воюющей мести. Альфа порыкивает полушепотом, старается не потревожить глубокий сон своей прелести, и едет домой, где обязательно, обязательно устранит жуткое воспоминание об этом дне. Его любовь не должна страдать, не достоин такого, и Юнги обещает себе, что не допустит такого вновь. Не уследил. Не уберег.

***

Приятная температура легким прозрачным потоком ласково омывает окрашенную в белый спину, ладони альфы горячие, нежные, касаются ненавязчиво и мягко, проходя пышной мочалкой по душистой коже. Малыш заспанный, румяный и мокрый, похожий на крошку-котенка, что так прытко льнет к рукам мужчины. — Не горячо, детка? — заботливый, тихий. Чимин млеет. Ему так хорошо сейчас, дома, в руках любимого, с едва вспыхивающими отголосками издевательств. Юнги — лекарство. Чувственный, надежный, знающий, как нужно приласкать, успокоить. — Все хорошо, Юни, — нежный голос звучит застенчиво. Разнеженная омега скулит тихонько от наслаждения. Чуть колючий ворс мочалки щекочет, Минни хихикает, и покрывается рябью мурашек, ощущая у самого ушка сбитое и надрывное дыхание альфы. Внизу живота всё сжимается. Горячие ладони трогают ненавязчиво, но властно, сминая бока до приятной, обжигающей боли. Чимин закусывает чуть неровными зубами влажную губу, и подстраивается под касания, которые ошпаривают до покалывания. Юнги пристроился сзади, разгоряченный, мокрый и откровенно нагой, с широко расставленными крупными бедрами, между которых юное тело тонет. Пристальный взгляд позади, что целится в завитки прядей, бьёт жгучим током по тонкой, аппетитной шее. Альфа отправляет мочалку в свободное плавание по глубокой, роскошной и широкой ванне, касается кончиками пальцев поперек живота мальчишки, и под сладенький тонкий писк притягивает к себе вплотную, не оставляя между кожей ни сантиметра пространства. Юнги горячо дышит, жадно втягивает в нос запах своей детки, и носом ведет по затравленной мурашками коже до ушка, оставляя влажный, обжигающий поцелуй за мочкой. — Маленький сегодня наплакался, да? — рявкает обольстительно, щекочет дыханием загривок, и царапает короткими ногтями влажный раскрасневшийся животик, едва спрятанный густой россыпью пены. Омега впивается зубами в нижнюю плюшевую губу, поддается назад так, что перекрывает все дыхательные пути альфы, оставляя для него только собственный запах густых карамельных сливок, и громко, воздушно вздыхает. Юнги остервенело дышит, сминает в пальцах мягкость тела, и влажным мазком кружит под чувствительным ушком. Его мальчик тихо тоненько хнычет, и норовит поерзать, но крепкие руки сжимают с особой хваткой, припечатывая к себе намертво, и оставляя дикое, обжигающее клеймо на сердце. В паху ощутимо тяжелеет. Низ живот пробирает приятной сладкой болью, а вьющийся над ними пар смешивает аромат возбуждения, создавая гремучую, напитанную похотью, смесь. Рявкающий лай альфы раздается у виска омеги, соленую испарину слизывает упругий длинный язык, а крошечное тело прошибает судорогой, когда крупные, с синеватыми паутинами вен кисти мучительно медленно проникают под пышные мягкие бедра, разводя ножки в сторону. — Альфа, ах… — Чимин дрожит от силы своего мужчины, укладывает ладошку на бортик, и покрывается очаровательными пятнами смущения. Между ножек настоящее пекло, и единственное, что его прикрывает — гладь воды, покрытая белыми пузырьками. Омега изнемогает от желания, окатившее с макушки до кончиков пальцев на ногах, и подстраивается под касания, втягивая резко воздух, когда ощущает упирающуюся тяжесть в поясницу. Влажная голова беспомощно ложится на мощное плечо, и Юнги не сдерживается, засасывает вкусную кожу, лижет и следом слабо кусает, сминая бедра своего ангела. Они роскошные, мясистые и чертовски обворожительные. — Чего хочет маленький? — взгляд Юнги тяжелеет, покрывается толстым слоем похоти, а на языке рябит зефирный вкус каждой родинки. Мальчишка поворачивает голову к мужчине, распахивает просяще губки и хнычет, пропадая во взгляде спелой, черной ежевики, истекающей соками и сладострастием. Юнги умещает одну ладонь на внутренней стороне бедра омеги, сжимает с особой силой, и ловит стон пышных губ своими губами, врываясь в податливый рот с языком. Кружит по внутренней стороне щеки, истекает слюной, как настоящее животное, и обхватывает второй рукой дрожащую во вздохах шею, притягивая к себе ещё ближе. Чимин задыхается в поцелуе, кусает капризно нижнюю губу альфы, и следом зализывает, посасывая вкусный сахарный сироп граната. Рык, прыгающий в груди альфы вонзается в истерзанные губы, и Юнги не щадит мальчишку, хватает властно и смело, точно зная, что малыш против не будет. Омега всхлипывает от потока чувств и возбуждения, отрывается лишь на мгновение, и заглянув в лисий прищур, тонет и тонет, погибая на самом дне из единения и похоти. Мин приподнимает мальчишку за бедра, расставляет свои шире, и поворачивает легкое пышное тело к себе, усаживая близь паха, ноющего и жаждущего прикосновений. — Альфа, — Чимин скулит, оседает на стальных ногах тягучей массой, и дышит урывками, чувствуя, как ароматная смазка орошает нежную, распаренную кожу бедер. Жилка на шее призывно перекатывается под плотной кожей, пахнущей густым аромат геля для душа и тяжелым одеколоном, который так идеально подходит Юнги. Даже не используя все эти средства, сам он источает мужественный запах, напоминающий добротную выдержку виски, сладкий мускус и похоть. Чимин закатывает глаза в наслаждение, льнет ближе и оставляет влажный, звонкий поцелуй, покусывая виднеющиеся венки. У него зависимость, нестерпимое желание и полыхающее пламя в дрожащем животике, стекающее ниже, к призывно пульсирующей дырочке. Сейчас он робкий развратник, и этот контраст добивает альфу нещадно сильно, испепеляет каждый нерв, и оставляет после себя только густую, туманную дымку. Длинные пальцы зарываются в ярко-бунтарские пряди, сжимает у корней до приятной боли, и поглаживают до мурашек, спускаясь к горячему загривку. В руках Юнги — власть. Ему даже не нужно ничего делать, не прикладывая никаких усилий — Чимин полностью под его контролем. Тело дрожит, вспыхивает оголенным проводом до нестерпимого желания, когда совсем ненавязчиво, без малейшего давления пальцы мелко обхватывают шею сзади, массируя мышцы. Одна ладонь старшего, как всё лицо Мини, если не больше. Низ живота простреливает горячей смесью, брови сводятся у переносице, а беленькие зубки в ответ кусают до слабого отпечатка вспотевшую кожу. Вода под ними устраивает шумный бунт, смешивает ядерные звуки с горячим дыханием, и глупые наивные глазки омеги заходясь глубоко за подкорку в наслаждение, когда альфа давит на подрагивающую поясницу, едва касаясь попки. Сладкая звездочка сжимается от желания, и немного опустившись, Минни скользит влажными половинками по толстому и истекающему вязкой, бесцветной ниточкой предэякулята члену. Юнги порыкивает низко от притирания мальчишки, хватка становится безудержной, и будто Минни бездушная игрушка, совсем легкая, с веревочками, как у марионетки, отрывает его от шеи, заглядывая в разморенные поплывшие глазки, умещая большой палец под подбородком. — Милый омега, — взгляд покрывается черной вуалью. Подушечка касается с уловимым нажимом на нижнюю губу и яро оттягивает, пуская рябь спазмов по телу. Чимин распахивает влажный рот, высовывает розовый язычок, и хаотично облизнувшись, смотрит призывно в ответ, позволяя пальцу проскользнуть в горячие стенки. Мягкая плоть смыкается вокруг пальца с напором, Юнги хмыкает, толкая язык за щеку, и усиливает давление, с неприкрытым восторгом наблюдая, как глазки малыша закатываются, словно он сосет самую вкусную конфету. Чимин втягивает щеки, кружит мазками вокруг пальца и постыдно стонет, обхватывая руку двумя своими ладошками, и сосет с остервенелым наслаждением, посматривая на Юнги стеклянным взглядом. От утреннего инцидента не осталось и следа. Сейчас ничего не имеет значение. Они в душе, влажные и возбужденные, пожирают друг друга взглядами, и думают лишь о десерте, подогревая интерес своими чертовски бурными прелюдиями. Юнги порой кажется, что он урвал джекпот — только в казино это неоспоримо, — а здесь, наслаждаясь запахом желающей омеги, от которой рвет собственную крышу и хочется прикрыть глаза, чтобы окончательно проверить — дурно до головокружения. Только с ним, только наедине Минни раскрепощается, позволяет себе побыть сучкой, любящей член своего альфы, а там, за пределами их дома — скромная малышка, обожающая всё нежное, пушистое и милое. Член Юнги от этих мыслей дергается. Блядство. Всё нутро содрогается от валуна чувств. Смесь верности, окутанная мягким шелком и та страсть, что бурлит горячим, обжигающим огнем между ними сводит с ума. Юнги не моргает, пристально следит с комком рыка в горле за воздушными губами, покрытые испариной и слюной, и вытягивает медленно палец, напоследок размазав всю влагу с явным нажимом по нижней и подбородку. Чимин плаксиво жмурится, словно старший отобрал леденец у ребенка, и тянется навстречу, врезаясь взглядом в совсем помутневший. Что-то терпкое, немного пугающее поблескивает на дне нефритовых волн, с беззастенчивой властью обласкивая хрупкое тело, разрушая одним взмахом коротких обугленных ресниц, смотря так пытливо и надменно, заставляя приклониться без малейшего возражающего визга. Омега не смеет спорить. Чимин до сих пор не может привыкнуть к этой стороне своего мужчины. Он каждый раз дрожит от этого пекла, покрываясь мурашками и задыхаясь жалобным стоном, желая дорваться до той самой глубины, где от него не останется ни кусочка. Мягкий, нежный и рассудительный Юнги — прекрасен. Всегда со стержнем, уступками и восторженной улыбкой, обнимает Минни, как самое волшебное и эфемерное в жизни — завязывает трепетные узелки в желудке. Но желающий, сильный и возбужденный — доводит Чимина до сжатия бедер с такой силой, что между ног кожа покрывается красными пятнами, а маленький член пачкается в сочных выделениях, плачет и просит. Щеки омеги испачканы слюнями, алые-алые, а поволока соблазна плещется в смертоносном котле зазывающе-ярко, и Юнги не смеет больше играться, а притягивает свою слабость ближе, покрывая каждый участок лица и шеи поцелуями. Кусает, зализывает, и втягивает в рот кожу, оставляя следы с особым рвением. Острые ключицы блестят новенькими отметками, а пальчики Минни зарываются в копну мокрых волос альфы, притягивая его ещё ближе. Чимин ерзает, чуть ли не прыгает на члене Юнги, и стонет от притирания своего об мощный пресс мужчины. Пыхтит и напрашивается на хорошую порку. Мин несдержанно громко рявкает. Цепляет двумя ладонями вкусную задницу, и растягивает половинки в стороны, раскрывая всё естество омеги. Его мальчик плаксиво заходится в стонах, тормошит болящую за него душу, и трется сильнее, вжимая дырочку в крупную эрекцию. — Альфа, пожалуйста… — и стонет гортанно, отдает вибрацией в розовых ушках и слепнет от вспышек перед глазами, когда Юнги опускает на половинку увесистый тяжелый шлепок. — Точнее, детка, — усмешка превращается в пытку. Юнги хочет слышать. Чимин крутит попой, кусает старшего в шею и плачет, изнемогая от желания. Новый шлепок сильнее, с мертвой хваткой. — Юни-и… — стон проникает в дыхательные пути альфы, щекочет легкие и выпрыгивает лаем в плюшевость губ омеги, вдыхая в них свою нескромную остервенелую нехватку нервов. — Я жду. Сталь в голосе жалит сотнями игл, и Чимин сжимается под натиском мужчины, чувствуя, как дырочка выделяет новую порцию смазки. Крошечный член дергается от этой грубости и власти, которой Юнги не стесняясь пользуется, ведь знает, что мальчишка заводится сильнее, а желает до слезящихся покрасневших глазок. — Мой альфа, — шепчет в губы, тянется за поцелуем, но не получает отдачу. Малиновые уста куксятся, в обиде надуваются, а низкий смех Юнги опаляет их жаром. Подушечка пальца кружит у дырочки, и надавив с особой силой, Чимин насаживается на него самостоятельно. Вода булькает, потихоньку остывает, а Мин рявкает на стонущего малыша который взвизгивает от долгожданного наслаждения, повиливая на кончике пальца. Юнги дуреет. Вонзается в теплые, тугие стеночки, и кружит внутри, мягко задевая искомое. По телу омеги проскальзывает жар удовольствия, а на лице застывает блаженная улыбка. Реснички кружат в быстром танце, линия распахнутых губ выпускает облако несдержанного ошпаривающего писка. Чимин мурчит ему в шею, бедра его дрожат от сладкой пытки, а к пальцу проникает второй, углубляя тягучие толчки. Ерзает, пыхтит и глухо стонет, вскидывая макушку на альфу, и словно успокоился, покапризничал и наконец-то готов сдаться, произносит воздушным, сексуальным голоском: — Хочу тебя, — Юнги ловит каждое его слово, и подставляет лицо ближе, вдыхая их смешанные запахи. Мальчишка привстает, и вновь опускается на пальцы, с дрожащим мяуканьем приближаясь к его уху. — Глубоко. В себе. У Мина срывает тормоза. Он плющет в ладонях мягкую попку, шлепает с особым рвением, и расставляет шире бедра, приподнимая Чимина. Собственный член болезненно ноет, головка обиженно набухла и истекает смазкой, и от Юнги не скрылось, как сладко мечтательно облизнулась омега, но он не может больше ждать. Припадает к нежным губам в пропитанном чистой любовью поцелует, и медленно, позволяя ощутить каждую вздутую венку, насаживает малыша на свое возбуждение, соединив обрывистое и долгожданное наслаждение в одном вздохе на двоих. Чимин облегченно стонет, улыбается пьяно ему в губы, и крутит тазом, задыхаясь от наполненности. Родные стеночки принимают член альфы с рвением, особой любовью и отзывчивостью, позволяя войти как можно глубже. Юнги делает пару нежных толчков, обнимая Чимина за спину, и не боясь нарушить умиротворение между ними, знает точно чего хочет его детка, толкаясь с силой, до шлепка двух тел. Омега покрывает его лицо поцелуями, царапает плечи и звонко стонет на ухо, самостоятельно насаживаясь. Приподнимается, вкусно целует в губы, и смотря глаза в глаза, увеличивает трение, натурально объезжая пухлый член. — Мой мальчик, — рявкает, и приподняв бедра, трахает натруженную дырочку, вплетая пальцы в слипшиеся от пота волосы Минни. Внизу живота простреливает жаром. — Только мой, — толчки доводят Чимина до сорванного голоса, вместо него — немые стоны, и мыльный, поплывший взгляд. Чимин заламывает брови в наслаждение, задыхается от ощущений, и чувствует, как сильно вздымается плоть ягодиц от грубых фрикций. От этого голова идет кругом, а член трется о живот альфы, усиливая блаженство. — Ах, — стонет, крепко сжимает плечи, и слепо вгрызается зубами где-то у затылка Юнги, не в силах сдерживаюсь рвущиеся наружу звуки страсти. Юнги рычит и шлепает, трахает розовую дырочку, и умирает от скользких ощущений внутри своего мальчика, ощущая необычайное накатившее чувство пожара. Внутри всё сладко сжимается, член попадает по сладкому комку нервов, и Чимин, словно в бреду, мечется в его руках, вскрикивая от вспыхнувших ярких судорог. Приятная горячая волна оргазма накрывает его с головой, настолько сильно, что прошибает каждую клеточку тела, заставляя поджать пальчики на ногах и проглотить неожиданную сухость в горле. Толчки становятся бешеными, Юнги любуется с благоговением на расплывшееся в блаженстве лицо, и этого достаточно, чтобы дорваться до взрывных пышущих вспышек перед глазами, запечатывая свое наслаждение в кусачем, глубоком поцелуе. Мин кончает долго, продлевает оргазм омеги, выпуская вязкие сгустки спермы глубоко в жаркое нутро. Время в душной душевой в витающим по стенам паром останавливается. Чимин слабо поскуливает, чутко вздрагивает, и дышит жадно. Юнги не позволяет узлу набухнуть, ещё не настал момент. Нехотя выходит из омеги, и лишенный всех сил опирается спиной о холодный бортик ванны, прижимая сокровище близко к себе. Минутная передышка прерывается любовным рокотом. Юнги убирает мокрую розовую прядь волос за ухо, ловит взгляд Минни, и тихонько, в самую душу, только для них двоих, говорит: — Люблю тебя больше жизни. Чувствует. Оберегает. Юнги порой сложно дышать, когда он ловит каждый взмах густых ресниц. Когда в тысячный раз пересчитывает родинки на воздушном теле — он знает каждую досконально. Когда целует и обнимает. Просто ощущает себя собой, когда его мальчик улыбается, делится новостями и показывает миленькие обновки, заставляя альфу урчать от умиления. Чимин его погибель и эликсир в одном флаконе. Омега тянет ленивую, сонную улыбку. — Я тоже тебя люблю, мой альфа. Мин чувствует тепло на сердце. В груди такая приятная пустота, что хочется остаться в этом моменте навсегда. Только они вдвоем. Но он не может позволить мальчишке замерзнуть, и подхватывая хихикающее тельце на руки, выползает из ванны, заходя в душ. Быстро обмывает и себя, и Чимина, вытирает, и не желая отпускать, на руках доносит до большой кровати, укладываясь на чистые простыни. Чимин уже клюет носом. Разморенный и заласканный. Юнги шепчет ему на ушко слова любви и преданности, обнимает крепко, и под легкое дыхание засыпает сам, оставляя одно важное дело на завтра.

***

— Хёны! Счастливый и радостный, Чимин набрасывается на улыбающихся альф, что ловят его в объятия. У них выходит какое-то странное месиво из тел, но им абсолютно все равно, когда родная мягкость затапливает внутренности. Они в пентхаусе Хосока. Собрались все вместе в очередную субботу, чтобы отдохнуть и посмотреть фильм. Чимин обожает такие посиделки, и его совершенно не смущает, что он единственный омега среди них. Неповторимый. — Так, всё, руки убрали. — Юнги ревниво порыкивает, смотрит на своеобразную кучу, среди которых одна самая дорогая сердцу розовая макушка, и хмыкает гордо. Он жуткий собственник. Свое никогда не отдаст. Но знает точно, что его парни не подведут. И поэтому, хоть и рявкает, но не серьезно, всё же доверчиво плюхаясь на широкое кресло. Чимин пищит, когда его треплют по волосам; надувает губы, когда тискают щеки, но не может не признать, что обожает это. Такое внимание ощущается по родному. Будто он в кругу семьи, а это действительно так, и от этого так сладко подскакивает сердце, что сдерживать улыбку и смех нет никакого желания. Он шутливо ругает альф, чувствуя себя самым главным, и радостный подбегает к своему Юни, запрыгивая с размаху на крепкие бедра альфы в пол-оборота. Юнги пыхтит, но ожидаемо ловит, тут же целуя в макушку, за ушком и в плюшевую, румяную щечку. Довольный и сытый, сделавший с утра одно дело, о котором умолчал и не рассказал своему мальчику. Он не собирался оставлять обидчиков безнаказанными, а приехал накануне в университет, и пристально, досконально опросил каждого, пока не нашел виновников. Те низшие создания, что так обошлись с его радостью — наказаны. Юнги позаботился о том, чтобы их выперли из университета, и применив свои связи сделал так, что те никогда не найдут места ни в одном, даже самом жалком вузе в деревеньке, оставляя омег на каждодневное бичевание. Удовольствие затопило его с головой. У Юнги есть принцип — детей и омег не трогать и пальцем, в отличие от альф, но спустить всё на самотек — не мог и не хотел. Он мог перегрызть собственные устои, но не стал, зная, что его малыш точно не одобрит если узнает. — Я хотел со всеми вами поговорить, — Мин прокашлялся, прижимая Чимина к себе крепче, и незаметно для него подмигнул друзьям. Минни заинтересованно вскинул брови вверх, и пальчиками стал играть с мочкой и шеей альфы, вызывая у того легкую улыбку. — Детка, я помню, что ты говорил мне об этом ещё давно и очень мечтал… — тянет, лукаво хмыкает. — Как ты смотришь на то, чтобы переехать в Калифорнию? — спрашивает чисто из вежливости, наперед зная ответ. Омега ему говорил об этом не часто, но так красочно и мечтательно, что это идея закралась очень глубоко в мысли. Юнги советовался с ребятами, а те, на удивление, охотно поддержали идею. Они и сами хотели улететь в Штаты, потому что основной бизнес был там, а здесь оставались только из-за друг друга, не желая расставаться на долгое время. И буквально на днях Юнги окончательно принял решение, уладил все рабочие вопросы, и купил уютный домик на холмах, в котором уже начался главный ремонт. У него в заметках все предпочтения омеги, все его любимые декоративные штучки в корзине, а список плотностью отправлен рабочим, что облагораживают их будущий дом. Их дом. Комнату пронзает ошеломленный вздох, а после, в стены впивается радостный визг, бьющий и по ушам хохочущих альф. У Минни на глазах слезы, а все лицо Юнги полыхает от всхлипывающих мокрых поцелуев. — Правда, Юни? — шепчет, не может поверить. Мин млеет. — Конечно, маленький. И долго целует, сам ощущая необычайную радость. Чимин спрашивает о своих хёнах, и как же он оставит их здесь одних, и получив ответ о том, что они тоже улетают вместе с ними — плачет навзрыд, только теперь от всепоглощающего счастья. Обнимает каждого, терпит вновь тисканье за щеки, и смеется от рыка своего мужчины, ощущая себя самым нужным и важным. Настоящая семья, где доверяют, ценят и оберегают.