море.

Это было их море.

Оно шумело их разговорами, молчало в те дни, когда в их головах селились пустоты. Они дышали морским бризом, вдыхая с йодом неозвученные чувства, что прятали за самыми теплыми и нежными касаниями в адрес друг друга. Им не нужно было признаваться в явном, чтобы быть счастливыми.

Но Феликс своего счастья так и не обрел.

— Хён. И в этом было больше глупости, чем уважения. За обращением всегда выливалось тихое раздражение старшего, что отражалось в плотно сжатых губах и слегка сдвинутых бровях к переносице. Минхо не любил этот официоз, а Феликсу нужны были эти границы. Что-то эфемерное, помогающее ему справиться с тем, что было сильнее его. — М? — наигранно бездушно, взглядом просверливая дыру в экране телефона. Там было лишь его отражение. — Я люблю тебя. Так легко произносил он это. И голос Феликса извечно дрожал в эти моменты, повышался до неположенного, сбивался посередине и усыхал к самому концу, после обращаясь глупой улыбкой на лице, блеском в глазах полумесяцах. Минхо никогда не отвечал. Он закатывал глаза, запрокидывая голову назад, театрально сердясь, вызывая хрипловатый смех своего лучшего друга. Их нежность напоминала кошачью. Два диковатых котенка, выброшенных на улицу в один дождливый вечер. Были только они и забота, которой старший одаривал младшего за пределами гранитной клетки, что олицетворяла школа. Он сдувал пылинки с осветленных волос и взгляды метал в сторону псов и подозрительных прохожих, иногда совсем робко хватая за запястье, лишь бы слышать чужой пульс и знать — Ли Феликс не бредовая выдумка его сознания, а вполне реальное неземное существо, которое он повстречал в один из осенних вторников. Они были слабыми для жестокого детства. Но Минхо клялся быть сильным. В лучах солнца тешилась августовская пыль, оседающая на пустые школьные парты. И в молчании после признания они утопали каждый раз, давая шанс сердцу Минхо успокоиться. Они сидели по разным углам кабинета, прогуливая уроки. Ли-старший терпеть не мог литературу, избыточную чувствами и скрытыми смыслами, а Ли-младший — математику, строгую и пересушенную рациональностью. — Ты обедал? — Еще нет, — тепло ответил Феликс, подпирая голову рукой, не без солнечных зайчиков во взгляде следя за своим хёном. — Значит, мы идем обедать. И Феликс пойдет за ним. Слепо двинется вперед в неизвестность, пальцами впиваясь в шерстяной рукав школьного свитера, подушечками чувствуя то ли пепел сигарет, то ли пепел сгорающих чувств Ли Минхо. Им было по десять и одиннадцать лет, когда они встретили друг друга на детской площадке. Колени Минхо были разбиты в кровь, а руки исцарапаны колючими ветвями кустарников, в которые он плюхнулся прежде, поскользнувшись из-за лужи. Его лицо было красным от слез, а волосы противно липли к лицу, раздражая с каждым потоком стекающей на голову воды все сильнее и сильнее. В свете мигающего уличного фонаря он уподоблялся собственной жалости, ненавидя своих родных, чувствуя себя бесконечно одиноким для столь малых лет. Но дождь внезапно прекратился, прекратил ранить нежную кожу, заставляя глаза широко распахнуться и удивиться пропавшему холодном свету, чтобы повстречать другой. Феликс не выглядел лучше. Его нижняя губа была разбита, круглое детское личико опухшее, блестящее от соленых слез. Худые вытянутые руки, усыпанные веснушками, слегка подрагивали, удерживая небольшую джинсовую ткань над головой незнакомого мальчишки. — Не мокни, — очень слезливо попросил Феликс, громко шмыгнув носом, перебивая сентябрьский ливень. — И не плачь. Минхо видел его впервые и, будучи мальчиком, извечно настороженно относившимся к незнакомым, почему-то растаял от такой неожиданной заботы, борясь с желанием заплакать еще громче и сильнее. — Ты кто такой? — непреднамеренно грубо. Его застали в момент его личной слабости, нарушая всякие нарисованные цветным мелком детские границы. Рукою отогнав от себя украшенный заплатками с Микки Маусом «зонтик», он встал со скамейки, выпрямляясь во весь рост и смотря на темноволосого расстроенного чем-то мальчика, испуганного реакцией на его доброту. — Я Феликс, — и было что-то кошачье в этом робком голосе, еще не прорезавшимся до того пугающего оттенка. И было что-то в голове Минхо в то мгновение, когда он выдернул из цепких ручонок джинсовку, чтобы, бесполезно отряхнув её от непрекращающегося ливня, накинуть на чужую голову. — Иди домой, Феликс. Ты простудишься. И маленький Феликс не понимал, почему такой глупый разговор случился между ними. Почему мальчика, которого он повстречал впервые, беспокоила его несуществующая простуда куда больше, чем его семью. — Почему ты плакал? — все не унимался. — А ты почему плакал? — в свою очередь возмутился Феликс. — А я плакал, потому что хотел плакать. — Я тоже плакал, потому что хотел плакать. — Нет, ты плакал, потому что тебя кто-то обидел. — Откуда ты можешь знать, что меня кто-то обидел? — Потому что у тебя губа разбита. — А у тебя колени. — А ты не спорь со старшим. — А с чего ты взял, что ты старше меня? — А с того, что я выше, а значит, старше, — и аргумент был слишком железным, Минхо гордился собой, ведь Феликс тут же растерялся, почему-то уважительно поклонившись, смущая. — Я Минхо. Ли Минхо! — А я Феликс. Ли Феликс! Дождь прекратился, затихая, чтобы разговоры двух громких мальчишек заменили тоску, обрушившуюся на мегаполис. Солнце не вылезло из-за туч, оно давно померкло за горизонтом, даруя двум детям то время, в которое обычно родители гнали в постель. Однако их двоих почему-то гнали из дома, который они найдут этой ночью на безлюдном песчаном берегу моря. У того самого моря Минхо услышал чужую историю, более слезливую, более трогательную, чем его. У того самого моря Минхо поклялся себе быть сильным, чтобы защищать мальчика, нелепо спасшего его от дождя. У того самого моря Минхо что-то почувствовал. Почувствовал то, что припаяет его запястье к чужому. — На самом деле, я не Феликс, а Ёнбок, — почему-то совсем тихо и стыдливо сознался мальчик, когда они надумали возвращаться домой. Минхо не прекращал держать его руку, осторожно оглядываясь по сторонам, словно тени от уличных фонарей могли обратиться чудовищами и похитить их. — А мне больше нравится Феликс, — Ли бросил это, не особо задумываясь, намереваясь перебежать пустую трассу как можно скорее и безопаснее, беря следом за собой Феликса. — Почему? Минхо так и не ответил на этот вопрос. Он еще не был слишком сильным, чтобы сознаться себе в этом.

***

Они большие для школы и маленькие для университета. Минхо считал себя взрослым только потому, что ему продавали сигареты. Феликс считал себя взрослым только потому, что был единственным человеком на земле, способным позаботиться о таком парне, как Ли Минхо. Их чудаковатый дуэт смущал добрую половину школы, особенно ту, в которой старшеклассник числился хулиганом, готовым бороться за справедливость. Не один раз Минхо устраивал правосудие со своей бандой, намечая бои без правил глупым парням из соседней школы, потому что один из негодяев посмел обидеть его одноклассницу. А Феликс… А Феликс совсем не вписывался в их компашку. Выглядел обманчиво миловидно, не умел ругаться бранью, не умел грамотно пользоваться своим голосом, а потому… Потому он всегда сидел в засаде, охраняя чужие портфели и обедая купленной специально для него булочкой с клубникой. Феликс всегда носил с собой пластыри, а еще бутылочку перекиси и бинты. Он был запасным игроком, отвлекающим маневром на тот случай, если в подземном переходе к вражеской команде прибежит подкрепление. В такие моменты Феликс звал взрослых или звонил в полицию, а после хватал Минхо за локоть и уводил его подальше, пряча среди зданий, чтобы обработать раны. Феликса не обижали только потому, что Минхо мог обидеть сильнее. Феликс никогда не кричал только потому, что Минхо был громче со своим иронично мягким шершавым голосом. — Обязательно надо было идти втроем против пятерых? — шепотом возмущался Феликс, ваткой аккуратно касаясь разбитой губы. — Мы не думали, что их будет больше, — кривясь в лице, неразборчиво отвечал Минхо. Они спрятались среди жилых многоэтажек, нашли укромное место возле пакетов с мусором, с разбитым лужами асфальтом под осенними серыми тучами. — Ты никогда не думаешь, — продолжал отчитывать, хмурясь. Минхо любил это. Феликс всегда злился, когда старший нарочно подвергал себя опасности. Слал куда подальше больших и пьяных мужиков, что спутали Ли-младшего со старшеклассницей, а потом без чувства самосохранения хватал с плеч Феликса его школьную сумку, ведь она была куда тяжелее из-за всех важных учебников, и лез в заведомо проигрышный бой, из которого спасался шустрыми ногами своего товарища. — В этом году у тебя выпускной, а ты продолжаешь страдать этой дуростью. В университете тоже будешь драться со всеми без разбору? Там твоих «пацанов» не будет. — А ты будешь? — Ты глупый? — а Минхо посмеялся, пока не зашипел из-за спирта на губах. А Феликс не думая аккуратно подул на ранку, приближаясь ближе положенного, и в этом был весь он. Тактильный, нуждающийся, желающий прикоснуться намеренно и непреднамеренно, просто потому что хотел и знал, что ему разрешено. Знал, что Минхо застынет и позволит, растворяясь в этом моменте, боясь сказать что-то такое, что спугнет. Возможно, Феликс в глубине души хотел, чтобы однажды Минхо сказал ему хоть что-то по этому поводу. И всегда вместо слов Ли выбирал поправить его светлые лохматые волосы, улыбнувшись нервно, сопровождая свое настоящее обнаженное смущение смехом. — Я люблю тебя. Феликс вновь делал с ним это. Создавал из шума их сердец убивающую Минхо тишину, что за столько лет не привык к этому и никогда не привыкнет. В первый раз это сорвалось с уст Феликса так невовремя. Они были у него дома, собирали один из наборов Лего, который Минхо купил специально для младшего на свои нелегально заработанные деньги. Минхо и ввязался в драки из-за него. Он прознал за закрытые бои на территории средней школы, за ставки на бойцов и понял, что своими крепкими ногами вполне способен забивать своего оппонента до первого крика: «Я сдаюсь!». Родители не давали ему карманных, было чудом и то, что они больше не донимали его насилием, ведь Минхо мог ответить, забывая про всякую мораль. Для адекватной подработки он был слишком слаб, но слишком силен для того, чтобы откладывать деньги на незначительные подарки для Феликса: вкусные булочки и напитки на обед, заколки для волос, яркие браслеты из бисера, подарки на различные праздники, и день рождения не был исключением. Минхо знал, как сильно его друг обожал конструкторы. Феликс с детства мечтал построить для них с Ли домик у моря, а потому, беря детальки с упаковки с рисунком космического корабля, начинал строить фундамент их будущего гнездышка без проблем и ссадин. — Ты вообще в курсе, что мы должны сделать из этого ракету? — Потом её сделаем, — мягко отзывался Феликс, пытаясь справиться с длинными волосами. Они еще не были ужалены будущим подарком Минхо на следующий день рождения. Еще не были испорчены дурацким осветлителем. — Ты когда подстрижешься? — спросил ворчливо, когда Феликс начал бродить по комнате в поисках резинки. Остановился напротив зеркала, разглядывая свое отражение. — А тебе не нравится? — отозвался, заправляя прядки за ушки. — Похож на девчонку. — Так нравится или нет? И Минхо не ответил. Он еще не был слишком сильным, чтобы сознаться себе в этом. Вместо слов он принялся строить их дом, игнорируя пытливый взгляд Феликса, прежде чем тот не бросил свое первое искреннее признание. С той самой улыбкой, от которого внутренности Минхо переворачивались, разлагались и исчезали напрочь, оставляя пустоту, напоминающую ту, что пряталась под водной гладью. — Я люблю тебя. Детальки из рук выпали, так и не собравшись во что-то целостное. Время замедлилось. — Пошли к морю, Феликс. Минхо по-прежнему слаб.

***

Рукава толстовки были закатаны по локти, обнажая кожу предплечий, поцарапанных кошачьими когтями. Вокруг их тел кружился котенок, громко мяукающий, отвечающий на мяуканье Феликса, с чьими волосами нервно возился Минхо, губами плотно удерживая сразу несколько резинок. Он заплетал ему маленькие косички, желая превратить его лохматость в шедевр, достойный Лувра. Минхо уже и не вспомнит, как пришел к этому хаотичному желанию. Кровать под их весом раздражающе скрипела, а Феликс все продолжал возиться с Суни, игнорируя злое фырканье за своей спиной. Возможно, Ли-младший делал это нарочно, в очередной раз ожидая реакции. Конкретных слов. Важных и нужных. — Как ты себя чувствуешь? — резинки выпали, как только Минхо вспомнил о самом главном. Он выглянул из-за чужого плеча, пытаясь косо отыскать в глазах Феликса правду на свой вопрос. — Хорошо. Феликс лгал умело, а Минхо не смел его упрекать. Они отвлеклись на первый декабрьский снег, забывая про то, что тревожило Минхо уже несколько месяцев. То, о чем его кошачий друг случайно проболтался, когда перестал ходить на уроки физкультуры. Самое доброе и чистое сердце на всем белом свете порою забывало работать так, как работало у всех. Этим сердцем был наделен Ли Феликс. — Первый снег, — оповестил всех присутствующих в комнате солнечный юноша с косичками, окутывая сказанным теплом похолодевшего от волнения Минхо. — Надо будет дать тебе свою толстовку, а то ты легко оделся, — начал рассуждать старший. — Тебе пора купить новую куртку, твоя осенняя ни на что не годится. Еще бы тебе носить шапку, у тебя лицо каждый раз смешно краснеет и уши мерзнут, я боюсь, что простынешь. А лучше не шапку, а наушники пушистые розовые с блестками, чтобы каждая собака знала, как ты любишь этот цвет, — протараторил, переходя от серьезности к абсурдности. — Хён, — позвал по-детски недовольно Феликс. — Перестань. — Если что-то нужно будет, пожалуйста, не молчи, — и прядки в рядочек правильный не складывались, раздражая Минхо. Он застыл, наблюдая за тем, как окропленная веснушками шея Феликса начала слегка багроветь. — Хорошо? — Хорошо. Но Минхо никогда не мог дать Феликсу то, что ему так нужно было, а потому он всегда молчал. Ему не нужны были новые наборы Лего, бумага и карандаши для глупых рисунков, сладости и безделушки. То, что так нужно было Феликсу, болезненно и колко скрывалось в осторожных и мягких касаниях Минхо. В том, как он смотрел на него с теми чувствами, которые озвучить не мог. Как гладил его по влажным после дождя волосам, как убирал с его щек крошки, как засыпал на его плече посреди белого дня в парке, будучи вымотанным после работы. Вся любовь Минхо боязливо гинула в волнах. — Берег сейчас, наверное, красивый. Сходим к морю? Их море. То место, где один из них всегда оставался безнадежно слабым, а другой бесконечно сильным. В их первую встречу они пошли туда совершенно случайно, вовсе не догадываясь, что вскоре это место станет их безграничной исповедальней. Они любили приходить сюда, оставлять все мысли в воде, собирая то мелкие ракушки, то опуская босые ноги по щиколотки в воду. Минхо всегда закуривал, задницей извечно усаживаясь в песок, не тешась простыть, а Феликс всегда старался запихнуть под него что-нибудь, беспорядочно переживая. В этот раз не было исключений. Минхо без всяких мыслей уместился в смеси снега и песка, не заботясь о том, каким будет его внешний вид после подъема. Феликс же блуждал рядом, недовольно фыркая на то, что его заботу в какой раз проигнорировали. Запах горького никотина смешался с морской солью. Минхо был в своем любимом сиреневом свитере, который Феликс однажды украл себе, чтобы всю ночь лежать с ним в обнимку, боясь бросать в стиральную машинку. Он не хотел лишать этой ткани всех тех запахов, коими был окружен его хён. Но Минхо все равно постирал из вредности, плюнув в тот день что-то про сопли Феликса. — Не холодно? — поинтересовался Ли, наблюдая за тем, как младший начал приближаться к морю, играя с ним в догонялки. — Не холодно, — пробурчал. Ему казалось, что он вынудил Минхо пройтись с ним к морю, а потому, победив свою противность, уселся рядом с парнем, ловя его возмущенный вздох лишь одним взглядом. Голова упала на крепкое плечо, и Феликс уставился на спокойное море, чувствуя знакомую пустоту в груди. Он погружался в это состояние каждый раз, когда понимал, что Минхо не будет вечно рядом с ним. Ему хотелось плакать. Он пообещал ему быть всегда рядом и обещание свое сдержит. Он не уйдет, пока Минхо не станет сильнее, чтобы жить без него дальше. — Вот там будет наш дом, — оторвал от губ сигарету, чтобы, держа её в пальцах, показать в одну из сторон. — Огромный страшный дом из тупого Лего. Минхо чувствовал его состояние беззвучно, каждый раз пытаясь его рассмешить глупостями. И получалось, потому что Феликс всегда улыбался, после беря его за запястье, боясь пальцами опуститься ниже, чтобы пальцы переплести. Но в этот раз Минхо сам их сплел, вызывая удивление. Не посмотрел на Феликса в ответ, ничего ему не сказал, лишь напрягся всем телом, пытаясь отдать свое тепло другому. Тому, кто нуждался в нем. Но не действиями, а словами. — Будем в нем жить. Я, ты и Суни. Может быть, еще котов заведем. Я буду ходить в университет, а ты будешь строить внутри дома еще дома, и так до тех пор, пока места там не останется, — продолжал торопливо бредить, смущаясь собственному поступку. — Обязательно будем жить там. Найду деньги и выкуплю весь берег. — Хорошо, — ласково в плечо, прикрывая глаза. Сердце болело. Море слишком красивое. До кома в горле и слез на щеках прекрасное, настолько же, насколько Минхо выглядел в его глазах, и Феликс ничего не мог с этим сделать. Ему оставалось тонуть. Ждать под водой. — Хён. — М? — Я люблю тебя. Феликс ничего не ждал от него в ответ. Он был знаком с этой тишиной, казалось, ближе, чем с парнем, весь жар которого беззастенчиво крал себе. Потому, когда Минхо обернулся и посмотрел на него так разбито, что мурашки появились под тремя слоями одежды, оставляя на изнанке свитера шрамы, Феликс потерял дыхание. — Феликс, — позвал он его осторожно дрожащим голосом, пугая. И море больше не шумело, когда внутри все сжалось от взгляда Минхо, полного сожаления и желания не принимать то, что с ними случалось, за правду. Феликс искренне верил в то, что Минхо не догадался. Верил в то, что вел себя естественно, оберегал и заботился так, как заботился раньше, не давая никому возможности обидеть то, что позволяло ему жить. — Феликс, — снова. Ли потушил сигарету об песок, крепче другой рукой сжимая маленькую ладонь. Холодную. Они все потеряли. Минхо все потерял. — Ты ведь уже не здесь, да? — спросил, после поджимая губы и учащенно дыша. Минхо держался из последних сил, чувствуя себя сумасшедшим. — Тебя ведь больше нет рядом со мной, я прав? Это все началось две недели назад, когда Феликс не пришел в школу. Минхо везде его обыскался и, почти приблизившись к чужому дому, нервным взглядом пропуская мимо себя машину скорой помощи, увидел его силуэт возле калитки. Был одет так легко, по-домашнему, безрассудно не по погоде, что без ругательств не обошлось. Что-то треснуло уже тогда, когда Минхо взял его за запястье. Он ничего не слышал. Он не слышал его пульса. Феликс перестал ходить в школу, потому что его сердце не переставало болеть. Постоянно сидел в комнате Минхо, парируя тем, что дома его не ждут. Родители старшего никак не реагировали на присутствие чужого человека в доме, а Ли и не заморачивался. Ведь это Феликс. Феликс всегда был у него дома. Минхо все понял только сейчас, когда снова взял его за руку, ничего не чувствуя. Феликса уже давно не было рядом с ним. — Минхо... — с дрогнувшей улыбкой, с любимой улыбкой Минхо. Феликс заботливо поправил его челку, печально улыбаясь, не сдерживая слез сожаления. Он всегда улыбался. — Пожалуйста, не говори этого. — Я все еще с тобой, Минхо. Минхо никогда не был сильным. Сколько бы он не дрался, сколько бы тяжелых вещей не тягал и как бы не стремился каждому негодяю утереть нос, он навсегда оставался слабым маленьким одиннадцатилетним мальчиком в глазах Ли Феликса. Тем мальчиком, о котором хотелось заботиться. — Но это неправда, — продолжал настойчиво Минхо, пусть и не хотел верить в то, что происходило. Он взял двумя руками ладонь Феликса, начиная сжимать её крепче, пытаясь согреть дыханием, но все было бессмысленно. — Свитер, — вдруг произнес Феликс, громко всхлипнув. — Твой свитер вернул тебе не я. Минхо застыл, смотря в пустоту. Он прикрыл глаза, чувствуя влагу на своих щеках, когда понял, что нашел любимую ткань не в руках Феликса, а в коробке, что стояла на его кровати. Ли тогда бесшумно стоял рядом, отчего-то пытаясь скрыть её содержимое, акцентируя все внимание на свитере. Суни мяукал на Феликса вовсе не потому, что Феликс знал кошачий язык. — Почему, — сбито, Минхо уткнулся носом в его руку, слыша несуществующий хруст собственных костей. В его голове было слишком много рациональных вопросов, но эмоции, те самые, глубоко спрятанные внутри него, наконец-то брали выше. — Я здесь, потому что ты по-прежнему не можешь отпустить меня. Я здесь, потому что ты все еще не сказал мне самое важное, — Феликс старался утешить его, свободной рукой поглаживая по волосам. — Я здесь, потому что ты всегда этого хотел и не мог себе в этом признаться. Не мог признаться мне. Плечи Минхо дрожали, он невнятно шептал обрывки собственных мыслей. — Феликс... — Просто скажи, — его пальцы крутили мягкие пряди, а глаза не переставали слезиться. — Просто скажи мне то, что так давно не мог сказать. Феликс хотел сделать его сильным. — Я люблю тебя. Подобно глухому выстрелу, протаранившему легкие, пропуская воздух, даруя облегчение. Вместе с облегчением Минхо перестал чувствовать вес чужой ладони в своих руках. Вместе с облегчением Минхо перестал слышать чужой запах, ощущать чужое присутствие. Когда он открыл глаза, рядом больше никого не было.

Это было по-прежнему их море.

Оно все также шумело их разговорами, молчало в те дни, когда в их головах селились пустоты. Они все еще дышали морским бризом, вдыхая с йодом неозвученные чувства, что прятали за самыми теплыми и нежными касаниями в адрес друг друга. Им не нужно было признаваться в явном, чтобы быть счастливыми.

Но Ли Феликс всегда признавался, прямым текстом в полные любви глаза.

Ли Феликс наконец-то обрел свое счастье.

Ли Минхо наконец-то стал сильным, чтобы сознаться себе в своих чувствах.

Чтобы озвучить их тому, кого он потерял навсегда.