Слишком нежно.

Из комнаты Пыльного звучат ужасающие звуки, как грохот чего-то или кого-то. Такое стало повторяться всё чаще. Приступ или внезапная вспышка гнева? Обычно к нему никто не лез, за исключением одного скелета. Киллер слабо морщится, сидя в гостинной. Не то чтобы он заботился о своём товарище, просто посторонние звуки очень мешали. Он растянулся на диване, поворачивая голову к Хоррору — настоящему здоровяку. Тот, кстати, тоже перевёл взгляд на него. Глаза Убийцы как бездна: чёрные, безграничные, пустые. В них можно затеряться, как в лабиринте, который, кажется, тянется бесконечно. Чёрные нервные полосы под самими глазами. Ими Киллер ужасно гордится, хотя другим и не понятно, почему. Впрочем, сейчас не об этом. — Иди проверь его. Успокой там, я не знаю, — м-да. Киллер плох в подборе правильных слов. По крайней мере, тогда, когда он не занимается получением в лицо. Здоровяк слабо мычит в знак согласия. Он поднялся, немного шатаясь на худеньких ногах. Ещё и спина кривая, сгорбленная. Это даже не перечисляя всех его проблем со здоровьем, в которые входят излишняя худоба и плохой иммунитет. Вернее, худые только кости, которые слишком тонкие для подобного скелета. Со стороны всё выглядит вполне гармонично. Хоррор поднялся на второй этаж. Звуки понемногу утихали, пока совсем не исчезли. Он дёргает за ручку и дверь открывается до смешного легко, немного скрипя. Беспорядок. Вернее, хуже. На полу то ли мебель, то ли ещё какие-то разломанные части чего-либо. Также разбросаны повсюду книги, которые Даст хранил у себя в комнате, но ни разу не открывал. Блад даже сначала растерялся, не зная, куда ступить. Весь пол был загроможден обломками... чего-то. Было невозможно разобрать. Кажется, скоро от этой комнаты останется буквально пыль. Он с трудом прошёл до кровати, где лежал, уставший и, скорее, опустошенный после того, как разрушил всё, Даст. Пыль свернулся калачиком, отвернувшись к стене. Не хотелось сейчас контактировать с кем-либо. — Знаешь, комнаты не для того... — пауза. — чтобы их громить, — мягко прогрохотал здоровяк охрипшим низким голосом. Он, как обычно, говорил и отвечал слегка заторможенно. К этому все привыкли, это стало обыденностью. Обычно Хорр говорил коротко, чтобы не перегружать свою и без того больную голову. Или, точнее, травмированный дырявый череп. Вообще, он осознавал свою недалекость и смирился с ней. Для него было легче жить просто, когда всё идёт само собой. Подстроиться под что-то проще, чем пытаться выделяться. — Я знаю. Это всё? Можешь идти, — немного грубо сказал в ответ Даст. Он, может, и начал слегка раздражаться, но не стал бы слепо набрасываться на первого, кто попадётся. Да и на второго тоже. Хоррор выдохнул. Он неуверенно, словно спрашивая разрешения, сел рядом с ним на жёсткий матрас. Маленькая, по сравнению с почти гигантской Хоррора, фигурка не сдвинулась с места. Даст лишь ещё больше напрягся, не понимая, почему он пришёл. Он должен был его выгнать. Однако он не смог. Слишком слаб сейчас. Поэтому он просто смирился с компанией Блада, не пытаясь как-то сопротивляться, зная, что это бесполезно. В данный момент здоровяк сильнее, чем он. Хоррор ничего не ответил. Он лишь что-то тихо прохрипел и затих. Ужас обнял Даста со спины, замечая лёгкое вздрагивание последнего. Даст уже хотел было ударить своего товарища и удрать подальше, однако не смог себя заставить. Он уже натворил беспорядок в своей комнате. Два проступка за один день? Это не для него. Поэтому он замер, как статуя, и терпел. Больший скелет начал слабо, нежно и медленно проводить когтистыми пальцами по грудной клетке меньшего, скользя по рёбрам и вызывая дрожь. Даст судорожно выдохнул. К нему давно так никто не прикасался. Возможно, теперь он понял причину своего терпения. Хоррор проводил незамысловатые узоры по груди Пыльного, вроде завитков, кружочков и спиралей. Он проводил пальцами осторожно, чтобы не навредить, не причинить боль. — Нам... нужно, чтобы ты... был спокоен, — ласково проурчал Блад Дасту. Это было пожоже на сладкое мурлыканье совсем маленького котёнка — Нам? Пыль почти не реагировал на прикосновения, не пытался сделать что-нибудь в ответ. Он просто лежал. И, можно сказать, наслаждался этим. Но с первого взгляда было не ясно, не понятно. Надо было смотреть глубже, в самую душу — самое сокровенное и личное для каждого монстра и в особенности скелета. Ведь душа так хрупка, разломится от любого прикосновения. — Нам... Мне, Киллеру... Найтмеру. Боссу было, безусловно, легче и лучше, когда его подчинённые находились в стабильном состоянии. Он крайне не любил, когда видел, что с один из них что-то не так. Вернее, ему нравились негативные эмоции, но ему нужно было, чтобы все могли работать без остановки. От Кошмара не скрыть и самой малейшей шалости, секрета, проказы. Про Киллера. Не совем он так уж следит за своими товарищами. Иногда — немного, капельку сочувствия и огромная горсть смеха и, кажущейся безграничной, радости. И при том они взялись из ниоткуда. Про Хоррора, возможно, правда. Дасту казалось, что он единственный, кто о нём заботится. Во взгляде его единственного глаза можно уловить нежность и ласку, каких не бывает при взгляде на других. И он действовал не словами, а поступками. Даже такими банальными, как готовка ему завтрака, помощь с чем-либо. Это, по сути, может сделать каждый. А выполняет именно Хорр. — Это из-за... призрака? Он сказал тебе... что-то, что тебя... разозлило? — вдруг спрашивает здоровяк, выводя круг на рёбрах Даста пальцами. Пыльный уже не пытался доказать, что Папирус — не призрак. Просто остальные не понимают его. Даже Хоррор. Но Блад, похоже, знает его достаточно, чтобы почти всегда точно угадывать настроение Пыли. Поэтому Даст лишь кивнул. Хоррор удовлетворенно замурчал, довольный тем, что отгадал. Затем он вновь затих. Руки Хорра осторожно скользили под одежду Даста, отчего тот напрягся ещё больше. Однако стоило пальцам провести по позвоночнику, как он мгновенно расслабился. Здоровяк нежно оглаживал кости меньшего скелета, в совсем хороших намерениях. Здесь нет места похоти и разврату, нет места любви и прочим тёплым чувствам. Однако они и сами не знают, что здесь приветствуется. Холод, гнев и боль. Они просто запутались, но в неведении жить легче, чем в полном осознании.