204

Бутылка опустела на треть. Хотелось курить. Глеб лениво встал и снова принялся одеваться. В холле было многолюдно, казалось, что все постояльцы разом выползли из своих укрытий, чтобы поделиться новостями и мнениями, впрочем мнения не отличались многообразием, Глеб вообще, как ему казалось, ни разу в жизни не встречал человека, который бы любил зиму, тем более — такую. Тем более, в середине марта. Он выскользнул на крыльцо, где уже курил какой-то парень: — Что, тоже тут застряли, или все по плану? Говорить не хотелось, тем более, о погоде, но просто промолчать было неудобно. — Типа того, — что именно было «типа того», он не знал. — Ясно. Тут бабень одна так на Настасью орала, что аж до слез ее довела, — хотела видимо, чтобы самолет ей к гостинице подогнали и на юга вывезли, — порыв ветра ударил ему в лицо, сигарета потухла, — Черт, хоть бы курилку какую теплую сделали! — он отщелкнул окурок и поспешил внутрь. Глеб тоже не стал задерживаться, насладиться табачным дымом все равно не получалось, руки мерзли даже в перчатках. Когда Настя осталась одна за стойкой, Глеб подошел к ней и оперся локтями о столешницу. Она невесело улыбнулась. — Вам что-нибудь нужно? Ужин будет после 7. По рейсам новой информации нет, так что пока не могу вас порадовать, — было видно, что она устала, но на лице не было ни злости, ни раздражения. — Ты не принимай все близко к сердцу, ты же не виновата ни в чем, — Глеб, казалось, и сам удивился тому, что сказал это. Настя недоверчиво подняла бровь, — Я имею в виду, что они все злятся и орут на тебя из-за погоды, — стало неловко и за свой внезапный переход на ты, и за внезапное сочувствие. Но Настя посветлела: — Да не все орут, сегодня и выезжать-то всего 4 человека должны были, включая вас, остальные так, за компанию шумят, — она немного помолчала, — Спасибо. Я справлюсь. Да и никакого конца света не произошло, просто люди любят все драматизировать, непривычные они к тому, что природа бывает суровой. У нас ведь не курорт, приезжают сюда только в командировки, по работе, ну и для многих шок, что у нас и в марте зима, и в апреле зима, да и в мае не намного лучше. — А лето когда? — Лето в июле, — она посмеялась, — но недолго. — А отсюда вообще можно как-то еще выбраться? Я имею в виду не на самолете, — Глеб помнил, что тогда, три года назад, никакого самолета обратно не было. Кажется, они ехали в автобусе, потом на поезде. Помнил ту тишину, которая звенела между ними, электризовалась, помнил, как было тошно от этой тишины. Как Вадик сел не рядом, а в самом конце, как вставил в уши наушники и увлеченно слушал музыку, всем видом показывая, что не стоит отвлекать его от этого занятия. И как джек этих наушников свисал в проход, никуда не воткнутый. — С автовокзала ходят междугородние автобусы, можно доехать до другого города, где есть железнодорожная станция, но это больше шестисот километров, то есть долго и мучительно. Но вы слишком не надейтесь, автовокзал тоже закрыт, за город выезжать запрещено пока. Значит, память его не подвела. — Да я и не надеюсь. Это так, просто мысли вслух. Мне и здесь… — что именно ему здесь он так и решил. Что ему здесь? Хорошо? Нормально? Сойдет? Может, сказать «мне и здесь заебись загибаться от разъедающей тоски»? Может, «мне охуенно находиться в соседнем номере от того, где меня так и не трахнул брат?». Задать свой главный вопрос он так и не решался. Выкурив еще одну сигарету, без особого интереса побродив по холлу, послушав чужие разговоры о случившемся ДТП, о порванных проводах в каком-то из районов и о качестве вискаря в баре, Глеб решил вернуться в номер. В номере был коньяк, в номере была тишина, в номере наконец-то можно было избавиться от проклятой куртки и тяжелых ботинок. Настя встретилась ему на лестнице, в руках она несла стопку полотенец. — А мой брат, Вадик… Вадим, он когда сюда приезжал? — Глеб остановился на ступеньках и перегородил Насте путь. Показалось, что она совсем не удивилась вопросу. — Ну, не помню точно, может, несколько месяцев назад, — она задумалась, — полгода или чуть больше. — А зачем? — Я не знаю, зачем. Мы у своих гостей не спрашиваем, зачем они приехали, если только сами не расскажут. Он не рассказывал. — Она выглядела задумчивой, но уходить не торопилась. Повисло молчание. — А что он делал? Настя вздохнула и каким-то снисходительным и мягким тоном ответила: — Глеб, в мои обязанности не входит следить за гостями. И что вы делали, например, я тоже не знаю. Хотя вот днем вы в «Мираже» были, скорее всего. — В мираже? — Ну в магазине, если выйти, то налево и чуть дальше площади. Вы пришли с их пакетом, поэтому наверняка были там. Глеб внимания ни на название магазина, ни на пакет не обратил. — Но ваш брат с пакетами не ходил, а спрашивать где кто был я никогда не стану, даже если мне интересно, — и она, осторожно обойдя Глеба, продолжила спускаться по ступенькам, а потом остановилась, поправила и без того аккуратно возвышавшуюся стопку полотенец в руках: — А почему вы сами у него не спросите? Глеб хотел сказать что-то типа «да это вообще не важно, просто пришлось к слову». Но Настя не ждала ответа и уже скрылась за углом. Почему я сам у него не спрошу? Раздевшись и завалившись обратно на кровать, Глеб налил в стакан тот же теплый коньяк. На полу так и лежал светло-голубой пакет с изображением пальмы и кривоватой надписью «Мираж» по всей ширине. Телефон полностью зарядился и приветствовал стопкой новых уведомлений. Даже Снэйк прислал сообщение: «Не забудь про самолет сегодня». Глеб ухмыльнулся и мысленно поблагодарил за такую заботу. Пролистал несколько фотографий. Судя по ним, сегодня в Москве был сухой асфальт, а вчера — красивый огненный закат. Больше ничего увидеть не удалось, — лента дальше не грузилась. «Вадик, что ты делал в той гостинице полгода назад? Зачем ты приезжал?». Сначала он, конечно, написал «этой». «В этой гостинице», но вовремя исправил сам себя. Ответ пришел почти сразу. «О тебе думал. Вспоминал. Хотел, чтобы ты был рядом». Глеб залпом допил коньяк и покосился в щель между неплотно задернутыми шторами. Было совсем темно, и только шум от порывов ветра гулко отдавал куда-то между ребрами.