Ведь чудо всегда ждёт нас где-то рядом с отчаянием

Больно. Темно. Больно. Тихо. Больнобольнобольно. И эта чертовски сильная боль была единственным, что нарушало глухую темноту вокруг. Росинант чувствовал собственные ноги — ноющие и гудящие от перенапряжения; левую руку — простреленную, кажется, прямо в бицепс; голову — по ней словно отбойным молотком прошлись; рёбра — отбитые и переломанные, при каждой судорожной попытке вдохнуть, по ощущениям, скрежетавшие друг о друга. Чёрт возьми, как же было больно. Но, если ему было больно, значит, он ещё был жив. А если он был жив… Ло! Единственная мысль, напоминание об одном имени заставило Росинанта рвануться и распахнуть глаза, но он мгновенно захрипел от боли, давясь собственной кровью. —Сэр, лежите, иначе… — Росинант не дослушал, что ему говорил женский голос: зашёлся кашлем, согнувшись в сторону и вцепившись пальцами в металлический край койки. Койки, койки. На снегу её точно не было. Росинант поднял слезившиеся глаза, осматривая обстановку — настолько внимательно, насколько позволяло постоянно готовое уплыть обратно во тьму сознание. Металлический блеск койки, две женских фигуры, яркий свет с потолка… Твёрдая маленькая рука на плече, придержавшая его, так и норовившего упасть с койки; силуэт в голубой рубашке закрыл обзор. — Росинант, — хриплый голос над ухом заставил поднять мутный взгляд, пока память пыталась отыскать имя обладательницы голоса — он ведь точно её знал. — Ложись, иначе сделаешь себе хуже. Цуру. Вместо ответа Росинант рванулся снова, хватаясь пальцами за дозорный плащ, пачкая белизну ткани грязными багровыми разводами. — Умоляю… Контр-адмирал… На острове мальчик… Найдите его, — он поднял мутный взгляд на Цуру, цепляясь пальцами за форму, а уплывающим сознанием — за одно-единственное имя, свой добровольно взваленный на плечи долг. — В белой меховой шапке, смуглый с белыми пятнами… Его имя Ло. Прошу вас, найдите его, — силы окончательно покинули Росинанта, и он безвольно повис на чужих руках, заботливо уложивших его обратно на койку. — Я тебя услышала. Мы найдём его, отправлю своих девочек. — Контр-адмирал, — Росинант повернул голову, судорожно дыша и скребя ногтями по изгвазданной кровью простыне, сжимая грубую ткань в пальцах. — Это должно…. Должно остаться в тайне, — Росинант широко раскрыл глаза, уставившись в потолок и сипло вдохнув до боли в грудной клетке; каждая сломанная в грудине кость, каждая трещина на рёбрах заныла с новой силой. — Но он ненавид… ненавидит дозорных. Прошу, передайте ему… это. От «Коры-сана», — поднять руку оказалось слишком тяжело — на ней будто бы висела тонна груза, и каждый сустав по ощущениям заскрипел, заскрежетал. Росинанту едва удалось показать указательный и средний пальцы в прощальном жесте, последнем, который видел Ло перед тем, как между ними захлопнулась тяжёлая крышка сундука. — Я тебя услышала, — Цуру опустила ладонь ему на руку, помогая положить обратно вдоль туловища. — Мои девочки найдут его и сохранят в тайне. Не делай глупостей, несносный ребёнок. — Спас… — разбитые губы Росинанта тронула улыбка, и он, не договорив, позволил себе поддаться манящему, ласковому беспамятству, так легко забиравшему всю боль и беспокойство, жадно крадущему время — но было ли то важно, когда Росинант всё равно не мог ничего сделать. Больно. Снова было больно. Но если он чувствовал боль, значит, всё ещё был жив, и Росинант это чётко осознавал, но прошло несколько секунд, пока он осознал ещё одну важную вещь: боль больше не замутняла сознание, а просто приносила дискомфорт, но недостаточно сильный, чтобы его не стерпеть молча — какой бы был из него дозорный, захныкай он от переломанного ребра! Да даже десятка переломанный костей. А пока можно было насладиться слабой морской качкой и возможностью свободно дышать — в памяти всё ещё свежи были воспоминания о сдавливавшей лёгкие искалеченной ударами и выстрелами грудине. Ло. Снова единственное имя заставило его открыть глаз — второй оказался закрыт липкой повязкой, но, наученный горьким опытом, вскакивать сразу он не стал. У тяжелораненых в корабельных лазаретах должны были дежурить младшие звания, чтобы немедленно сообщить судовому врачу, значит, к нему скоро придут, и он расспросит обо всём. Но где-то неприятно скреблась мысль: терпения ему хватит ненадолго, минут на десять, и он станет самым невыносимым пациентом, что бегает по палубам в поисках ответа. Но пока его внимание привлекла слабая давящая боль на правой руке. Повернув голову, Росинант судорожно выдохнул, понимая, что ему больше не нужно было никуда бежать, никого расспрашивать и беспокоиться о судьбе Ло: тот лежал, прижимаясь спиной к перебинтованному боку, подтянув колени к груди и обнимая двумя руками плечо Росинанта. Тёмные с белыми прядями волосы были всклокочены, над замызганной накидкой, на которой виднелись пятна крови, торчала голая шея с выступающими позвонками и большим белым пятном. Мальчишка едва поводил плечами, потираясь лбом о чужую руку во сне. Росинант выдохнул и аккуратно двинулся, прижимая Ло поближе, чтобы можно было и на него накинуть одеяло: уж грязная накидка не была тому хорошей заменой. Но от шевеления Ло дёрнулся и резко поднялся на коленях, смотря в лицо Росинанта опухшими красными глазами. — Кора-сан… — выдохнул Ло и слабо нахмурился, поджал дрожащие губы, сжимая кулаки на коленях — на нём всё ещё были штаны, в которых он приехал на Миньон, но кофту сменила неловко обрезанная слишком большая ему футболка. — Тебе надо лежать, иначе раны откроются. — Как скажете, доктор, — однако ж Росинант ослушался, приподнимаясь на локте, пока детская ладошка упёрлась ему в грудь. С серьёзным взглядом серых глаз было трудно спорить, но Росинант привык; да и он бы не смог продолжать лежать, позорно поддаваясь первому же порыву обнять Ло, дать понять, что он здесь, рядом, и самому почувствовать: Ло настоящий, живой и тёплый. Что он выжил, справился, что его нашли и спасли из кроваво-ледяного кошмара. Ло не сопротивлялся — сам рванулся вперёд, увлекаемый широкой ладонью, и обнял за шею, утыкаясь носом в ключицу. Он мелко дрожал, скребя обломанными ногтями по плотным бинтам на шее, нервно дёргал плечами, тяжело и сипло дышал. — Лжец, лжец. Ты солгал мне, Кора-сан. Все взрослые лгут, и ты не лучше, — бормотал мальчишка, сжимаясь под силой накатывающей истерики. — Ты обещал… Обещал, что Дофламинго не убьёт тебя. — Прости, прости меня, ребёнок, — Росинант прижал Ло к груди, проводя ладонью по тощей спине, даже сквозь накидку чувствуя торчащие лопатки. — Но ведь не убил, я здесь, с тобой, живой и дышащий. — Если бы не… — Ло замотал головой и продолжил мелко дрожать, подтягивая острые коленки к себе, снова сжимаясь в защитный клубок. Росинант чуть отклонился назад, стиснув зубы, чтобы не зашипеть от боли, и убрал ладонь, подтягиваясь к изголовью: сидеть так было удобнее. Но Ло всё равно разжал руки, спуская их на плечи и сжимая в кулаках белую ткань больничной робы. — Тебе нельзя так много двигаться, ты должен отдыхать. И лежать! Я видел твои снимки, глупый Кора-сан! — Такая ерунда меня уже не убьёт, — Росинант ласково взял Ло за подбородок, заставляя поднять голову на себя. Мальчишка выглядел измученным, дрожал и дёргался в напряжении, цеплялся за плечи. Темные тени под глазами почернели ещё сильнее, щёки ввалились, чистые волосы стояли торчком во все стороны, а пятна словно стали ещё белее на смуглой коже. Серые глаза лихорадочно блестели, но оставались совершенно сухими: «Сколько ж он плакал всё это время, что у него не осталось слёз?» — сердце Росинанта сжалось от мысли, что он опять заставил этого ребёнка переживать ужас потери близкого — и не где-то там, за крышкой сундука или за высокими стенами Белого Города, а совсем рядом. Лежать так близко, прислушиваться к сердцебиению, опасаясь, что в любой момент и этот звук мог затихнуть… — Уже чуть не убила, — пробормотал Ло, снова вздрагивая — но не истерично, поддаваясь сухим рыданиям, а дико, зло, — как только громко скрипнула дверь, и прижался сильнее, напрягшись всем телом. Причина долго не заставила себя ждать: девушка в дозорной форме судового врача, а следом за ней контр-адмирал Цуру собственной персоной. — Вам нужно лежать! — девушка уже было бросилась к койке, но Цуру остановила её коротким знаком и сама вышла вперёд. — Рада, что ты наконец-то очнулся, — Росинант убрал руку со спины Ло, чтобы отдать честь, но мальчишка вздрогнул настолько сильно и посмотрел настолько отчаянно, что жест показался просто преступлением, и Росинант вернул ладонь на спину, осторожно поглаживая по лопаткам и виновато смотря на Цуру. — Ни к чему формальности, я пришла сюда не чтобы ты вскакивал и по всей форме меня приветствовал, — она перевела внимательный взгляд на Ло, уткнувшегося лицом в грудь Росинанта и только косо смотревшего на вошедших дозорных; даже так можно было физически почувствовать его неприязнь и страх. — Вот же дикого зверёныша ты подобрал. Даже покусать моих девочек успел, — усмешка говорила о том, что Цуру не злилась, а Ло было совершенно не стыдно, и Росинант оставил эту фразу без внимания. Но позже обязательно расспросит, что было, пока он валялся без сознания. — После перевязки мне нужно будет с тобой поговорить, — она бросила строгий взгляд на Ло. — Наедине, мальчик. Подождёшь за дверью. Понял? Так что будь готов. — Понял, — буркнул Ло, потираясь носом о грудь и не удостаивая Цуру взглядом, но согласившись столь смирно, что Росинанту оставалось только диву даваться, да поднять ладонь на взъерошенный затылок. Неудивительным теперь казалось, что Ло был тщательно вымыт и носил чистую футболку, хоть и обрезанную: Цуру не терпела грязи на корабле, и она явно постаралась, чтобы озверевший от всего произошедшего ребёнок хотя бы был отмыт перед тем, как будет допущен в койку к больному. — Хорошо. Капитан Велия, — Цуру кивнула и развернулась на каблуках, бесшумно удаляясь. — Мальчик, можешь выйти, пожалуйста, мне надо сделать перевязку, это зрелище не для детей… — судовой врач Велия подошла ближе и хотела ещё что-то добавить, но её оборвало резкое: -— Нет, — Ло зло смотрел из-под торчавшей во все стороны чёлки. — Вы отвратительно делаете перевязку, я бы лучше справился, — добавил он не менее раздражённо. — Сэр, при всём уважении, приструните этого маленького зараз… гадкого хама, — холодно бросила врач, пока Ло напрягся сильнее, втянув голову в плечи и сведя лопатки, словно готовясь к прыжку; Росинант, игнорируя перевязь и растёкшуюся по плечу до самой шеи боль, уложил вторую руку на спину Ло, пытаясь успокоить, хотя он и сам был готов закричать на оговорившуюся Велию, едва не назвавшую Ло заразным. — Войдите в его положение, у него стресс и рос он в условиях, не способствующих воспитанию, капитан, — чеканя каждое слово, проговорил Росинант, но тут же смягчился, обращаясь к Ло. — Эй, тебе придётся слезть, ладно? Но обещаю, сможешь остаться здесь и ассистировать. Всем будет польза, — Росинант мягко улыбнулся Ло и перевёл стальной взгляд на капитана. — Вы ведь не откажетесь от помощи? — Ладно, — буркнули из-под подмышки. — Ни в коем случае, сэр, — Велия с недовольным прищуром посмотрела на Ло, ответившего ей не менее недобрым взглядом, но возражать не стала; Ло спрыгнул с койки, стаскивая с себя замызганный плащ и деловито направляясь к раковине, принявшись там тщательно отмывать руки. Чтобы дотянуться до крана, ему пришлось подвинуть стул. — Из-за тяжести ваших травм буду проводить перевязку на месте, чтобы не пришлось лишний раз переносить, — принялась за объяснения врач, откладывая вторую пару слишком больших перчаток и медицинскую маску. — Вам будет… — Больно, неприятно, захочется сбежать или завыть — и неизвестно, что сильнее, — закончил за неё Росинант, кивнув. Не первый уж раз попадал на эту пренеприятнейшую процедуру, где можно было лишний раз посмотреть на собственные зияющие раны. Пока шла подготовка, Росинант медленно лёг на спину и скосил взгляд на Ло, уже с крайне сосредоточенным видом натянувшего на себя полотняную маску и резиновые перчатки, болтавшиеся на маленьких ладонях. Но вид при этом у него был такой серьёзный, что даже улыбаться расхотелось: передался настрой. За всё время процедуры Росинант сдавливал челюсти до боли, чувствуя, как скрипят зубы, казалось, ещё чуть-чуть — и эмаль не выдержит, и придётся ставить не один зуб, а половину челюсти. Несколько раз пришлось прибегнуть к помощи фрукта, чтобы не взвыть и не отвлечь и без того явно закусившего от сосредоточения до крови губу Ло — привычка эта была давно выучена, — который смирно выполнял все команды врача, не спорил, но иногда полотняная маска двигалась: мальчишка что-то недовольно бубнил. Экзекуция закончилась через два часа, и Велия, удостоверившись, что все бинты и повязки были надёжно закреплены и не свалятся с беспокойного пациента, покинула помещение, а Ло, скинув маску и перчатки, подвинул стул к койке. — Она ужасно делает перевязку, — недовольно проинформировал Ло, укладывая подбородок на матрас на сложенных руках. — Я бы один сделал лучше, но ты слишком большой, Кора-сан. Росинант тихо рассмеялся, морщась от боли в рёбрах, и положил ладонь на чернявую макушку. Ло скорчил строгую физиономию, но всё равно подставился под руку, прикрывая глаза и чуть вытягивая шею, становясь похожим на ищущего ласку котёнка. И всё равно, несмотря на попытки сохранять серьёзность, на смуглом лице с большими пятнами проступила широкая улыбка. — Как твоя болезнь? Как чувствуешь себя? — Росинант машинально пропустил между пальцами белую прядь — её не было, когда они подплывали к Миньону… — Я… Излечил себя, — Ло слабо дёрнулся и потёр живот. Росинант уже собирался было вскочить, но Ло опередил его: стул с грохотом свалился на пол, а две худые руки упёрлись в здоровое плечо, заставив Росинанта остаться лежать. — Кора-сан, у вас так все раны откроются! — возмутился Ло, садясь на матрас рядом, и, немного подумав, положил голову на здоровое плечо, что Росинант мог теперь, согнув руку и выгнув запястье, ласково гладить его по затылку с такими же белыми прядями. Словно снег не успел растаять на тёмных волосах. — Фрукт сработал? — Росинант просиял. — Тебе нужно будет многое мне рассказать. Ло нахмурился и потянулся к отсутствовавшей шапке. Не сумев спрятать за ней глаза, просто уткнулся лицом в плечо, тихо сопя в него. Давить не хотелось, но Ло выглядел таким измученным и счастливым одновременно, разбитым и неловко собранным заново — совсем другим, нежели был на Миньоне. — Хорошо, что ты вылечился, — нарушил тишину Росинант. До прихода Цуру ещё было время, и за эти оставшиеся часы или минуты, хотелось закрыть зияющие пробелы в знаниях. — Ло, как ты выбрался? — сорвался с губ вопрос, беспокоивший Росинанта с момента, как он очнулся, мешавший отдыхать, но загнанный на самый угол сознания неприятной пульсировавшей точкой более важными, насущными вопросами. Ло поднял взгляд на Росинанта, несколько секунд внимательно смотря ему в лицо. Но, отведя взгляд, подвинулся ближе, поджимая колени и кладя ладонь на чужую грудь. Вытянул тонкую, покрытую большими белыми пятнами ручку — несложно было догадаться, зачем. Пытаясь так ощущать сердцебиение. — Неделю назад… *** Грохот дозорных пушек, крики членов Семьи с лихвой перекрывали отчаянный, истеричный крик Ло, давившегося слезами. Несмотря на то, что перед ним простиралось изрезанное скалами чёрно-морское и бело-снежное полотно, перед глазами Ло стояла только одна картина: изломанное, окровавленное тело на снегу, покрытое перьями, широко раскинувшее руки, словно птица, неудачно упавшая на землю. О том, что надо бы спрятаться, скрыться, чтобы никто из Семьи не заметил, Ло даже не думал: въевшиеся в память и в неловко залатанное большими руками детское сердце воспоминания вытесняли все мысли, заполняли истерикой сознание, разрывали на части едва-едва успевшую поджить после ужасов Флеванса душу. И собственное фантастическое везение — снова уйти незамеченным из собственного маленького ада — Ло совершенно не волновало, ведь он выжил, опять, снова, а тот, кто его любил, снова его покинул, исчез по чужому желанию, из-за оружия в наверняка не дрогнувшей руке. Точно так же, как исчезли у него мама с папой, сестрёнка Лами, сестра из церкви, дети из школы, всего Флеванса… Теперь не стало и Коры-сана. Ло знал это: в момент, когда крик сломленного ребёнка раздался над Миньоном, Кора-сан исчез, оставшись только кучей перьев, костей, мягких тканей. У него на лице наверняка ещё остался ужасный грим с широкой улыбкой, скрывавший уродливые шрамы от разрезанного рта, и размазанными синими лучами под правым глазом, такая дурацкая розовая шапка с помпонами-сердечками. Но это был не Кора-сан — так, нелепая оболочка Коразона, скрывавшая в себе ненавистного дозорного и искренне любимого взрослого, отчаянно сражавшегося против всего мира за никому не нужного больного ребёнка, слабого и злого, мечтавшего убить как можно больше людей из чистой детской ненависти и смирившегося со своей смертью до того, как ему исполнится четырнадцать. Это он, Ло, должен был остаться на снегу комом из тёплого тряпья и отравлявшего маленькое тело белого свинца. Не Кора-сан, полный жизни, нелепых падений и широкой улыбки. Но у судьбы были свои жестокие планы, как и всегда, и не прогибаться же ей было под желания одного-единственного ребёнка. Ло не знал, сколько он шёл, но остановился он только тогда, когда колени подогнулись, в глазах не осталось слёз, а голос превратился в тихий болезненный хрип. Он устал, чертовки устал, был ужасно напуган и слаб — болезнь даже после такого дурацкого самопожертвования Коры-сана и спасения из розовых лап Дофламинго не желала разжимать тиски, сдавливая тело резкой болью, отравляя оставшиеся здоровыми клетки тела. Ещё немного — и смуглая кожа полностью исчезнет под белыми пятнами, и вместе с этим из мира исчезнет и Трафальгар Ло. Ло сжал кулаки, закусил губу до крови, отвлекаясь от безрадостных мыслей. Он должен будет выжить, обязан, Кора-сан отдал свою жизнь, чтобы жил Ло, чтобы он выздоровел и сделал то, что не смог сделать сам Кора-сан. Да. На место отчаяния пришла злость. Кипящая, обжигающая, заставившая подняться на ноги с холодного снега и побрести обратно, к проклятому городку, в бывшее убежище пиратов Баррельса. Там он сможет согреться, найти что-нибудь поесть и подумать, что делать дальше: смеркалось, и оставаться ночью на голом снегу было верхом глупости. Глупым себя Ло не считал. Подгоняемый злобой и ненавистью, он побрёл обратно, пользуясь маленьким ростом: за камнями и в тенях его было совсем не заметно. Это была простая предосторожность: если кто-то из дозорных всё ещё был на острове, Ло просто переждёт в импровизированном укрытии и сбежит при первой же возможности. Но дозорных не было. Не было и изувеченного Коры-сана у рокового здания: от него остались только отпечатки сундуков на снегу, вмерзшая в снег, давно остывшая кровь и несколько чёрных перьев. Ло собрал все, которые смог найти, и бережно убрал в карман парки, а попавшуюся под ногами гильзу с злостью пнул. Это всё, что у него осталось, кроме подаренной силы: на шлюпку возвращаться было глупо, да и даже если бы Ло мог управлять даже таким маленьким кораблём, он бы не смог спуститься с уступа. Ком снова подкатил к горлу, мешая дышать и заставляя губы дрожать: все их вещи, всё, что могло бы пригодиться и просто напомнить Кору-сана, осталось там, и Ло никак не сможет ничего достать. Маленький, слабый, бесполезный и совершенно никому не нужный — опять. Снедаемый болью потери и ненавистью — снова. Пиратское убежище оказалось ровно таким, каким Ло себе его и представлял. Грязным, необжитым, с выбитыми окнами и испорченной взрывом стеной, но зато там нашлось достаточно добра, которые пираты Баррельса не унесли с собой и что не изъяли дозорные. Однако везение закончилось на чудом сохранившей все окна комнате и хорошо легшим в руку, хоть и всё равно слишком большом, ноже: другое оружие было просто слишком большим для Ло. А вот с едой оказалось всё куда хуже: нашёлся только кусок подмёрзшего хлеба и надкусанное яблоко. Дозорных что, так плохо кормили? Или проклятая донкихотовская семейка забрала всё? Живот предательски заурчал даже над таким скудным пайком. Забравшись в дальний угол комнаты на гору какого-то тряпья, Ло не заметил, как сгрыз пожелтевшее яблоко до косточек, но с голодом это справиться не помогло, даже словно наоборот: яблоко, точно клей, по ощущениям, прилепило живот к позвоночнику. Ло покосился на валявшийся рядом хлеб, и его перекосило от отвращения. Во рту появился привкус плесени, а в нос ударил запах гниющего мусора, а особенно — гниющего хлеба. Если б Ло было, чем, его бы вывернуло, пока он тянулся рукой к ненавистной еде, но ему нужны были силы. Вкусно это было или нет, нравилось или вызывало только отвращение — он должен был заставить себя съесть это, чтобы набраться сил. Ведь неизвестно, когда он поест в следующий раз. Помедлив, Ло всё-таки вцепился зубами в корку, давясь неприятием. Но съел всё, до последней крошки, заталкивая в себя пальцами то, что очень хотелось выплюнуть. Но и хлеб не помог: голод не отступил, желудок снова заурчал, но Ло просто ударил себя по животу, злясь уже и на эту глупую человеческую слабость. Даже странная походная похлёбка и подгоревшая каша теперь казались подарками судьбы, но их больше не будет, никогда. Ло свернулся на тряпье, попытавшись целиком уместиться под плащом и сжав в руке нож. Он слишком устал, чтобы думать, он подумает обо всём завтра. Голова была свинцовой, веки с хрустом и болью открывались, и даже слабый свет луны, пробивавшийся через грязные стёкла, резал глаза. Ло положил кулак под щёку, сворачиваясь в ещё более маленький ком, что над шерстяной накидкой торчала только шапка, и провалился с беспокойный, тяжёлый сон, полный криков, сигаретного запаха, ярко-розовых перьев на кроваво-красном снегу, ударов, взрывов, выстрелов — и безумного смеха. Из кошмарных абстракций Ло вырвали шаги. Он вскочил на своей импровизированной постели и сжал в руке нож, судорожно ища глазами возможность сбежать; но все окна были слишком высоко, а сквозь щель под дверью в единственном дверном проёме была видна шагающая по соседнему помещению тень. Чёрт, чёрт, чёрт, Трафальгар Ло, ты дурак! Сам себя загнал в ловушку! Пока человек не решил открыть дверь, Ло попытался как можно более бесшумно зарыться в гору вонючего тряпья, прикинувшись ещё одной ветошью, но не успел: дверь со скрипом ржавых петель открылась, и перед Ло появилась дозорная в зимней форме. Мальчишка сжал челюсти и сдавил в руке нож посильнее. Она была высокой, ниже Коры-сана, но выше Йолы, и уж тем более выше и сильнее тринадцатилетнего ребёнка. Но, прикинув шансы, Ло решил, что сможет сбежать, если всадит ей в бедро нож, и пока она будет ругаться и пытаться остановить кровь, он сумеет выбраться из здания. — Ты Ло? — спросила женщина, делая несколько шагов к груде тряпья, из которого Ло уже немного выбрался, сжимая руками нож. Он не ответил, недобро смотря болевшими от усталости глазами. Женщина подняла руки и медленно села на корточки. — Ну да, ты. Пятнистая шапка, пятна на теле, ненавидишь Дозор. Я искала тебя по поручению контр-адмирала. Она сказала передать тебе это, — женщина подняла разведённые указательный и средний пальцы. — Это от Коры-сана. У Ло замерло сердце, упало куда-то вниз, к почкам, но быстро вернулось на место и забилось с новой силой. — От Коры-сана?.. — неверяще просипел Ло, сжимая ручку ножа до побеления костяшек. — Он умер, я видел! — или, может?.. Нет, Ло не мог позволить себе надеяться или полагаться на чудо: когда что-то хорошее в его жизни случалось, вселенная тут же это отнимала. И Кора-сан… — Почти умер. Его доставили на корабль в критическом состоянии, — мягко проговорила женщина, протягивая Ло руку. — Пойдём со мной, он очень хотел найти тебя. — Ты не лжёшь? — по-детски наивно спросил Ло. Ему хотелось верить, правда, изо всех сил хотелось. Что, может, в этот раз мир был не так жесток, что оставил ему маленький луч надежды на что-то хорошее, только напугал, но не отнял что-то дорогое, не вырезал снова душу, разрывая её на неаккуратные лоскуты. — Если веришь, пойдём со мной, — дозорная выпрямилась, продолжая протягивать руку; Ло разжал пальцы на ноже, но совсем из рук его не выпустил. — Веди. Я сам пойду. Женщина вздохнула, но кивнула и вытащила маленькую ден-ден муши, направляясь к выходу. — Поиски окончены, возвращаемся на корабль, — она периодически оборачивалась, смотря на Ло, спотыкавшегося и тяжело бредущего по свежим сугробам. Вдобавок к голоду и общей слабости, его снова начал колотить озноб, а грудь опять сдавили железные обручи боли; но сейчас он не позволит себя тащить, как какой-то свёрток, он не отключится, не дастся в руки, а дойдёт сам. Даже если дозорная не лгала и была другом Коры-сана, всё равно нельзя больше было оставаться слабым и надеяться на взрослого. Один уже чуть не погиб. Корабль дозора оказался чистым, опрятным и невероятно большим. Дозорная остановилась перед другой женщиной, куда более высокой и явно старшей по званию: перед ней все вставали по струнке. — Здравствуй, Ло, — женщина сверху вниз посмотрела на мальчишку. — Отведите меня к Коре-сану, — без всяких приветствий потребовал Ло, отчаянно смотря в лицо, как он уже догадался, Цуру. Той самой дозорной, которая преследовала семью Донкихот. — Хо-хо, а ты невоспитанный юноша. И совершенно бесстрашный. Но хорошо. Девочки, снимаемся, возвращаемся на базу. — Есть, контр-адмирал, мэм! — раздался стройный хор женских голосов, пока Цуру кивнул в сторону, разворачиваясь спиной. — За мной, юноша, — Ло пришлось приложить усилия, чтобы не отставать от широкого шага Цуру: он едва был ей по пояс, но никто не собирался его жалеть сейчас, и Ло пришлось, снова стиснув зубы, поспевать за Цуру по чётко выверенным хитросплетениям дозорного корабля, чистого, белого, и каждая попадавшаяся на пути дозорная пропускала твёрдо шагавшую Цуру и провожала взглядом почти бежавшего за ней тяжело дышавшего мальчишку. — Капитан Велия, — Цуру остановилась у дозорной в другой форме: на спине у неё вместо иероглифов «справедливость» была чайка Дозора и красный крест. — Контр-адмирал Цуру, мэм, — Велия отдала честь, выпрямившись и опустив по шву руку с планшетом, где что-то писала. — Это и есть тот мальчишка? — Да. Он хочет увидеть Росинанта. Велия опустила взгляд на Ло, резко отшатываясь в сторону. — Нет, нельзя! Зачем вы вообще его притащили на корабль? — она указала пальцем на Ло. — Он болен смертельной заразой! Вы хотите новую эпидемию?! Ло задрожал — но уже не от озноба, а от обиды и новой волны захлестнувшей его ненависти. Ещё одна. Всё повторяется. Все врачи за стенами Флеванса такие. Но перед тем, как он успел огрызнуться в ответ, сбежать или взмахнуть ножом — он ещё не решил, что хотел сделать больше — Цуру сделала шаг в сторону, закрывая Ло своим плащом от истеричной паники. — Капитан Велия, — голос Цуру звучал спокойно, но Ло показалось, что она рявкнула на весь корабль. — Бело-свинцовая болезнь — это вид отравления, вы не заболеете, если подышите с мальчишкой одним воздухом и даже если потрогаете его. Не заставляйте сомневаться в вашем профессионализме, позволяющем вам распространять глупые стереотипы на ваши непосредственные служебные обязанности. Тем более, вы видели, что коммодор провёл с ним три года, и у него нет и следа этой болезни, что также должно было избавить вас от заблуждений. — Есть, мэм. Прошу прощения, — Велия отдала честь, всё ещё недобро косясь на выглядывавшего из-за плаща Ло. — Коммодор в палате здесь, я только что от него, — Велия указала на дверь за спиной, а Ло сделал несколько шагов, чтобы получше разглядеть текст на планшете. На первом видном ему листе был список введённых препаратов. «Этот раствор не подходит», — машинально отметил Ло пятую строку. Концентрация глюкозы должна была быть выше с учётом роста и веса. — Благодарю. Пойдём, юноша, — Цуру подтолкнула Ло между лопаток, отвлекая от созерцания куска лечения, к двери и нажала на металлическую ручку. Кора-сан лежал там, на койке, укрытый белым больничным одеялом; на всю палату пищали приборы, а от каждого участка тела шли трубки или провода с растворами и датчиками. С койки свешивалась, согнутая от касания пола, перебинтованная бледная рука. — Состояние тяжёлое, — сообщила Велия. — Множественные переломы, обильное кровотечение, повреждение внутренних органов… — Кора-сан! — Ло прошмыгнул между ног Велии, не слушая, что она говорила. — Стой, нельзя! — она попыталась схватить его за шиворот, но Ло увернулся. Болезненный приступ отступил перед маниакальной радостью: Кора-сан был здесь, приборы пищали, отсчитывая пульс. Сильный, равномерный, несмотря на все полученные раны! Ло схватился за бледную руку и приподнялся на цыпочки, чтобы взглянуть в лицо, и обмер: рука была холодной, даже ледяной, как камень в снегу, а на лице не было сонливой безмятежности: каждая мышца казалась сведённой болезненной судорогой, хоть и было выражение лица спокойным. Один глаз был закрыт липкой повязкой, почти вся голова была перемотана, а в приоткрытый рот была вставлена прозрачная трубка аппарата ИВЛ. — Нельзя сейчас его беспокоить, — Велия попыталась снова схватить Ло, и на этот раз ей удалось поймать его за ворот. От неожиданности Ло выронил нож и принялся извиваться всем телом. — Нет, нет, пусти, я останусь с ним! — Ло извернулся и пнул Велию в ногу, снова изворачиваясь и кусая её за вторую ладонь. Велия вскрикнула и выпустила Ло из рук. Он отскочил в сторону, случайно ногой загоняя нож под койку, но не успел более ничего сделать: он оказался обездвижен в воздухе крепкими руками быстрее, чем успел что-то сделать. — Довольно! — Цуру прижала Ло к груди, но не нежно и аккуратно, как делал Кора-сан, а в стальной хватке, из которой вырваться было невозможно, как ни извивайся; от коротких рывков последние силы покинули Ло, и он привалился к белому плечу с погонами, тяжело дыша и медленно моргая. — Нас ждёт серьёзный разговор. Ло поджал губы, но сопротивляться уже было бесполезно. Да и не хотелось: почему-то от Цуру веяло силой и спокойствием, что сразу было понятно: на этом корабле с ней лучше было дружить — или хотя бы слушаться. Цуру вышла из палаты под недовольный взгляд Велии, потиравшей укушенную руку. Что-то там было про прививку от бешенства. Путь занял, по ощущениям, бесконечность: находиться снова в беспомощном состоянии в постоянном напряжении из-за близости людей, так тесно связанных с Мировым Правительством, выматывало и заставляло время тянуться, как вязкую карамель. Ло задыхался в этой атмосфере форменного белого кошмара — но впасть в панику измученной душе не позволяла близость Цуру. Ей всё ещё почему-то не хотелось верить, но она не оставляла выбора — не словами, не действиями, а просто своим присутствием. — Здесь мы можем поговорить, — Цуру закрыла дверь своей каюты и поставила Ло на ковёр. Ноги мигом отказались служить Ло, и он упал на пол, кутаясь в накидку и мелко дрожа. — У тебя приступ? — Ло слабо кивнул. — Здесь я тебе ничем не могу помочь, вряд ли кто-то вообще может, но могу отправить в палату. «Кора-сан мог помочь», — злорадно подумал Ло, вспоминая противную капиташку-докторишку. — Я могу говорить, — сипло произнёс он. — Мне не нужна помощь. Оно само пройдёт. Давай разберёмся со всем быстрее, тебе же не хочется со мной возиться. — Никакого уважения, потрясающе. Я почти восхищена, — Цуру беззлобно усмехнулась и взяла со стола переговорную ден-ден муши, нажала две кнопки на раковине и поднесла микрофон ко рту. — Принесите в мою каюту чай и две чашки, также принесите стандартный паёк с завтрака, подушку и одеяло. — Есть, мэм, — ответили из ден-ден муши без лишних вопросов. Вернув улитку на стол, Цуру… села на пол напротив Ло. Она не будет говорить с ним с высоты своего вычурного адмиральского кресла из-за стола, заваленного очень важными дозорными документами? — Скажу прямо, мальчик: не жди к себе особого отношения. Мы часто подбираем беспризорных детей, и то, что за тебя так радеет один из дозорных, не даёт тебе право вести себя так, как ты хочешь. Кусать моих подчинённых чревато, — Ло кивнул, обхватывая себя руками: его всё ещё трясло от холода. Глупая, дурацкая болезнь. — Но на этот раз я тебя прощу, но в дальнейшем не выкидывай что-то подобное. Теперь о главном, пока ты ещё в состоянии меня слушать. Ты можешь оставаться на моём корабле, сколько хочешь, я выделю тебе каюту и присмотр, поскольку для детей… — Я хочу быть рядом с Корой-саном. Я сбегу от любого дозорного и пойду к нему, — прошипел Ло, внутренне содрогаясь от перспективы находиться под надзором кого-то из этих правительственных шавок в отвратительно-белом. — Вот, значит, как. Получается, вот он — залог твоего послушания. Хорошо, я позволю тебе находиться рядом с Росинантом, однако у меня есть ряд условий. Во-первых, ты будешь меня слушаться. Если я скажу тебе выйти из комнаты, ты выйдешь. Скажу идти на камбуз мыть посуду, ты пойдёшь мыть посуду. Скажу спать, ты пойдёшь в койку. Понятно? — Ло буркнул недовольное «пошла ты». — Я не расслышала. — Понятно, — спорить и хамить резко расхотелось. Цуру чуть улыбнулась. — Хорошо. С дисциплиной разобрались. Во-вторых, тебе будет предоставлена полная свобода действий, однако не занимайся самодеятельностью. И, в-третьих, ты расскажешь мне, что произошло. Не прямо сейчас, но когда будешь готов. Честность и дисциплина — это две вещи, которые я от тебя требую, иначе могу спустить тебе шлюпку прямо сейчас, потому что вздорных хулиганов я терпеть тут не намерена. Ло кивнул. Он всё понял, и всё равно от него требовали слишком многое. — И, да, последнее. Тебе надо будет переодеться и вымыться. Больше в палату в таком виде я тебя не допущу, ещё немного — и на твоей голове я смогу устроить огород, — Ло машинально поскрёб пальцами затылок. Да, в походных условиях было не особо много возможностей оттираться мочалкой под горячим душем. — На этом всё. Сейчас тебе принесут еду, и я устрою тебя на диване. Будешь под моим непосредственным присмотром ближайшее время, и не смотри на меня волком. Я прекрасно осведомлена, что ты не любишь дозорных, и поверь, что взваливать на себя обязанности няньки я хочу не больше, чем ты — находиться на этом корабле. Но Росинант мой воспитанник, и я не могу позволить пропасть мальчишке, за которого он едва душу богу не отдал. — Воспитанник? — Ло ухватился за это слово, пытаясь уложить всё в голове и выцепляя короткие факты, которые знал о Коре-сане. — Да. Рос у меня под боком. Он тебе не рассказывал? — Цуру склонила голову набок и поднялась с места, как только раздался стук в дверь. Ло дождался, пока она заберёт всё, что принесли, и снова запрёт каюту. — Нет. Он вообще не говорил, что связан с Дозором, хотя я давно догадался, — глухо проговорил Ло. — Вот как. Хорошо Сэнгоку его вымуштровал. Садись, нечего на голом полу сидеть, — Цуру положила свёрнутое одеяло на свой стул, а на стол поставила поднос с едой. — Я не стану есть еду от Дозора. — Можешь не есть, — легко согласилась Цуру, опираясь спиной о стену. — Можешь позволить голоду убить тебя раньше болезни, насильно тебя кормить здесь никто не станет. Можешь ждать, пока Росинант очнётся и лично тебя с ложечки покормит, но ты допускал мысль, что он может очнуться и через месяц, и через год, а может и никогда? Ты всё это время собираешься голодать? Об этом он действительно не подумал. Придётся снова себя пересилить, если он хочет выжить и отомстить; но от мысли, что Кора-сан мог никогда не очнуться и навсегда остаться бледным телом, подключённым к аппаратам, бросило в холодный пот — от этого страха Ло теперь не сможет избавиться, он будет зреть в нём до момента, пока Кора-сан не откроет глаза. Ло честно попытался выпрямиться, даже поднялся на ноги, но от первой же сильной качки его повело в сторону, и он упал обратно, натягивая на глаза шапку. Какой же стыд, он снова был беспомощен. Но Цуру не стала его ругать или насмехаться — лишь взяла подмышки и усадила за стол. На подносе оказались чай в жестяной кружке, тарелка успевшей подостыть каши, какой-то салат непонятного происхождения, ломоть хлеба и апельсин. Неприязненно сглотнув, Ло взял ложку и ковырнул кашу. Есть не хотелось, но надо было в себя хоть что-то затолкать. Глотать было тяжело, оставлять еду в желудке — ещё тяжелее, и Ло хватило только на несколько ложек каши и полкружки сладкого крепкого чая. Он знал: если попробует ещё что-то заставить себя съесть, его просто вывернет, а пока эти несколько ложек каши будут лежать в желудке камнем, заглушая голод. Цуру не стала снова его заставлять, вместо этого сняла со стула и направилась в маленькую дверь в каюте, что ей пришлось нагнуться, чтобы войти в проём. Это оказалась личная капитанская душевая. — Снимай с себя всё и залезай мыться, — Цуру отвернулась к стене. — Вот полотенце, — оно оказалось висевшим на крючке, но если потянуть, оно упадёт Ло прямо на голову. — Отмывайся тщательно, или я лично тебя постираю. Может, и огрызаться станешь меньше, а кусаться и вовсе перестанешь, — почему-то, несмотря на усмешку, это прозвучало слишком угрожающе, и Ло поторопился скинуть с себя одежду, дрожа всем телом. И даже горячая вода в душе не смогла его согреть, а уж полотенце, в которое он завернулся и сел на край кабины, и подавно. Вместо этого жёсткий ворс только вызывал толпу неприятных мёрзлых мурашек. Ожидание затягивалось, и Ло привалился плечом к холодному кафелю, закрыв глаза. Холодно, мёрзло, больно и очень-очень одиноко. От усталости даже злиться ни на что не было сил, хотя головой Ло понимал: он всё ещё ненавидел Мировое Правительство, Дозор, Дофламинго и всю эту поганую семейку, но ненависть притупилась слабостью. — Другое дело, — дверь в душевую открылась, и на пороге снова показалась Цуру. — Ходить будешь в этом, — она положила перед Ло стопку одежды и отвернулась к стене, скрестив руки на груди. — Не стесняйся. Помедлив секунду, Ло скинул с плеч полотенце и принялся судорожно натягивать на себя принесённые вещи. Бельё, штаны и шерстяная накидка оказались его собственными, но тщательно выстиранными и высушенными за такой короткий срок, хотя кровавые пятна так и не вывелись, зато футболка и рубашка вместо парки и его кофты оказались ему велики, несмотря на обрезанные рукава и полы. Но это было лучше, чем ничего. — А шапка?.. — внезапно жалобно спросил Ло, прикрывая ладонями макушку. Без неё он не чувствовал себя даже маленькой частью этого мира. — А куртка! —там же остались перья… — Чистятся. Не переживай, верну целиком с полным содержимым карманов. — Ладно, — Ло, держась за стенку, поднялся на ноги и завернулся в накидку. — Ты обещала, что не пустишь меня к Коре-сану, пока я не вымоюсь. Теперь я чистый. Отведи меня обратно к нему. Цуру покосилась на него из-за плеча и повернулась, снова смотря сверху вниз. Казалось, она раздумывала, стоит ли сейчас возиться с этим вредным мальчишкой или лучше просто дать ему то, что он хотел. Ло упрямо смотрел в ответ. Несмотря на условие соблюдения дисциплины, он добьётся своего. Если нужно будет, сбежит и сам найдёт, а придётся — и любого дозорного укусит, кто попробует ему помешать. — Хорошо, — Цуру наклонилась, подхватывая Ло на руки; он был ей благодарен: ноги всё ещё отказывались держать его, но просить помощи он бы не стал. Пополз бы, но не стал бы просить нести. Кора-сан лежал всё так же, только кто-то заботливо положил его руку на матрас, и теперь он совсем был похож на восковую куклу в окружении неприятного писка, но этот режущий ухо звук был что мелодия для Ло: пульс был, давление было, показатели, хоть какие-то, но были вообще, свидетельствуя, что, несмотря ни на что, организм продолжал бороться со старухой с косой. Ло, не слушая ничьих возражений и не обращая ни на кого внимание, забрался на койку и прижался к боку Коры-сана, чувствуя мерные движения диафрагмы, поверхностные, но хоть какие-то. Цуру оставила их. — Ты обещал, что он тебя не убьёт, — пробормотал Ло, зажмуриваясь. — Выполни обещание, — он вздрогнул всем телом, снова вспомнив слова Цуру: он может никогда не очнуться. — Пожалуйста, Кора-сан. Ты обещал, что не бросишь. Не смей умирать, — сиплый шёпот сорвался на истерический хрип, вырвавшийся тихими рыданиями. Счастье было мимолётным, тоска и горе — вечными, заполнившими всё существо больного ребёнка, отчаянно надеявшегося на чудо, от которого давно отвык. — Я так хочу тебе сказать, но сначала очнись, — грудь сдавили тиски, тело свело судорогой — и мир погрузился во тьму, наполненную одними лишь болью и писком приборов. *** Проснулся Ло на кушетке. Он нервно вскочил, озираясь по сторонам, но он всё ещё был в палате, приборы всё ещё пищали, только он был не рядом с Корой-саном. Его перенесли… Судя по подносу с кашей, хлебом и апельсином, это снова был паёк с завтрака. Он отключился почти на сутки! Но неудивительно: боль в груди за последние два дня стала его постоянной спутницей, и это говорило только об одном: конец уже близок. Нужно было что-то предпринять, использовать уже силу, полученную с такими жертвами. Снова заставив себя проглотить несколько ложек каши и пару долек апельсина, Ло забрался обратно на больничную койку. — Давай, лечи. Выводи. Извлекай, — Ло тряс руками перед собой, наводил на себя пальцы, стучал по себе ладонями, но каждый раз было тщетно: он знал, что внутри него сидела огромная сила, но не знал, как заставить её работать так, как ему было нужно. — Чего же тебе не хватает? — Ло зло посмотрел на ладонь, опять пытаясь направить силу в руки, но только теоретически — на деле ему казалось, что он имел над этой силой власти не больше, чем над движением крови в сосудах. — Как врачи проводят операции? С приборами всякими, инструментами? Так будь моим инструментом! Мне нужна нормальная операционная! — Ло снова тряхнул рукой, когда над ней засветилось голубое поле; дёрнувшись в сторону, он попыталась сосредоточиться на возникшем ощущении. Это точно было что-то из способностей Опе-Опе. Поле при более тщательном рассмотрении оказалось сферой, заставившей Ло судорожно вздохнуть. Сфера тишины, а теперь и медицинская сфера. Вдохнув через нос и поджав губы, Ло попытался расширить сферу, и она поддалась: края начали расширяться, и вот уже они поглотили предплечье, плечо с коленями, самого Ло целиком и часть руки Коры-сана на перевязи. На Ло обрушилось невероятное количество ощущений: он одновременно видел, слышал и ощущал абсолютно всё, что происходило в пределах сферы: чувствовал, как сокращается его сердце, как расширяются при каждом вдохе лёгкие, как бежит кровь по жилам — даже как медленно заживает простреленная рука Коры-сана. И мог даже видеть накопившийся свинец в собственной печени. Ну и как это знание сделает его «свободно переделывающим человеком»? Надо было ещё подумать. Если он видел, чувствовал и слышал всё, что происходило в организме, значит, мог и взаимодействовать с каждым органом, ухватить его. Закусив от сосредоточения губу и продолжив держать вытянутой правую руку, Ло поднёс левую руку к животу и попытался ощутить свою печень, коснуться её пальцами и соскрести свинец; от неожиданного успеха он вскрикнул: в касании внутренних органов было мало приятного. Но сфера замерцала, чувства притупились, и Ло сосредоточился снова, уже примерно представляя, что ожидать. Снова приложить руку к животу, нащупать печень и… Ло широко раскрытыми глазами смотрел на свой собственный орган в руке, до того он держал только чужие, и что удивительно, он не чувствовал никакого дискомфорта от зияющей дыры на месте печени. — Вот оно, — Ло даже невооружённым глазом видел накопившийся свинец и следы отравления. Теперь осталось его извлечь, но для этого придётся… резать. Ло нервно сглотнул. Он не представлял, каково это будет — разрезать собственные органы без возможности применения даже местной анестезии, но выбора не было. Но сначала надо было добыть инструменты. Ло вернул печень на место и убрал Room, в один момент словно бы оглохнув и ослепнув. — Я ненадолго, Кора-сан, — Ло бросил взгляд на всё ещё сведённое невидимой болезненной судорогой лицо с ужасными шрамами и спрыгнул с койки. Выбраться незамеченным из палаты оказалось просто: дежурная только неприязненно посмотрела на Ло и сделала шаг в сторону от него. Ло почувствовал мрачное удовлетворение: бойтесь, шавки Мирового Правительства, так вы не будете мне мешать. Сориентироваться в медицинском блоке оказалось просто, как и найти операционную. Никто ничего не охранял, и Ло подвинул стул к шкафу. Качка была недостаточно сильной, чтобы сдвинуть мебель с места, но действовать нужно было быстро: погода изменчива, да и неизвестно, кто может войти. Скальпель и чаша Петри обнаружились сразу, и Ло, сунув находки в карманы штанов, предварительно замотал скальпель в бинт, чтобы не нарушить стерильность хоть как-то. Обратный путь дался ему так же легко, и дозорная всё так же брезгливо пропустила Ло обратно в палату, не спрашивая ни о чём. Ло подвинул стул и подпёр ручку: мало будет проку, если кто-то сильный захочет вломиться, но это вселяло хоть какую-то уверенность, что ему не помешают во время операции. Ло забрался на кушетку, вытащил инструменты и стащил с себя рубашку с майкой. Снова активировал Room, оглушённый свалившимися на него ощущениями, звуками, и повторил все манипуляции, снова держа в руке печень. На мгновение стало противно, но это отвращение быстро сменилось нездоровым интересом: когда ещё ему доведётся посмотреть на функционирующий орган, пусть и не очень здоровый? Не заспиртованный, не свежий, а ещё полноценно находящийся в организме и выполнявший свою работу! Даже ожидание ужасной боли не могло притупить жажду знания. Никто и никогда не его памяти не делал такого, он будет первым. Ло сжал в пальцах скальпель и едва не закричал, оглушённый болью, как только острое лезвие погрузилось в оболочку. Тише, тише, ему нужно было быть тихим… И писк приборов исчез, остался только шум тела. Ло, тяжело дыша и уже обливаясь холодным потом, огляделся, но нет: зелёная и красная линия на мониторах продолжали двигаться, отсчитывая пульс. И Кора-сан не изменил своего положения. Значит, всё произошло в голубоватом куполе, Ло сам заглушил все звуки вокруг. «Не у одного тебя теперь самый спокойный сон», — подумал было весело Ло, но тут же стушевался под давлением тоски и страха и тряхнул головой, отгоняя мысли: у него была работа, которую было необходимо выполнить, иначе те несколько месяцев, недель, а то и дней или часов истекут, и всё будет напрасно. Ло снова закусил губу и опять взялся за скальпель, уже не скрывая рвущийся крик: тот бился о купол и затихал в светящейся синеве. Но боль можно было терпеть, продолжать трясущимися руками извлекать свинец в чашу Петри, поддерживая сферу. Больно, очень больно, долго и тяжело. Ло не считал время, не считал движения, только знал, что не мог остановиться, пока весь свинец не будет извлечён. Но всё закончилось: Ло больше не видел свинца в печени, насколько позволяло ему состояние, и, вернув орган на место, закрыл чашу и выронил скальпель, сам падая рядом. Всё… Всё должно было закончиться. Холодная кушетка неприятно липла к взмокшему телу, которое лихорадило после такого потрясения, а сам Ло тяжело дышал, пытаясь прийти в себя. Нет, это ещё было не всё. Ло заставил себя сесть обратно и влезть в футболку, убрать в карманы скальпель и чашу, чтобы замести следы, и отодвинуть стул от двери. Только после этого Ло позволил себе забраться обратно на койку к Коре-сану и опять свернуться у него под боком, тяжело выдыхая. Он был измучен, обессилен и даже не знал, был ли смысл во всех этих долгих мучениях. Но он попытался, зацепился за подаренную возможность выжить, но больше от него ничего пока не зависело, нужно было подождать, а пока можно было снова закрыть глаза и провалиться в небытие, где не было боли, крови и мучений, даже писка приборов, только тихое тепло. *** — Не напрасно. Ты умница, — Росинант ласково погладил Ло по голове, и тот снова подставился под руку, довольно жмурясь. — Мне жаль, что я заставил… — Это всё этот ублюдок Дофламинго, — резко и зло бросил Ло, словно бы этими словами он мог прямо сейчас проткнуть десяток раз сердце, скрытое за дорогими костюмами и розовыми перьями. Если оно вообще было. — Ненавижу его. Всё из-за него. Росинант вздрогнул. Они словно вернулись на три года назад, когда Ло стоял на пороге на Спайдер Майлс, обжигая всех такой же кристально чистой ненавистью, какой мог ненавидеть только ребёнок. Но Росинант не нашёлся, что ответить на это, лишь неловко подтянул Ло за шиворот к себе, обнимая, пытаясь закрыть от всего мира вокруг, который снова и снова заставлял мальчишку запоминать только плохое, возвращаться к своей ненависти, кормить злобу. — Теперь всё позади. Никто не посмеет больше тебе причинить вред, Дофламинго нас здесь не достанет. — Убью его, — прорычал Ло, прижимаясь щекой к груди и цепляясь руками за предплечье. — Он ответит за каждую пулю, за каждую твою сломанную кость. И Верго отомщу. Росинант снова не нашёлся, что возразить. Они ещё поговорят об этом, но потом, когда эмоции улягутся, а раны затянутся. Дверь открылась, и на пороге возникла Цуру, выразительно смотря на обоих. Ло покосился на неё и, тяжело вздохнув, высвободился из рук, но, проходя мимо Цуру, что-то сказал ей и получил такой же тихий ответ. Ло кивнул и посмотрел назад, сосредоточенно хмурясь; Росинант ободряюще улыбнулся ему, и Ло скрылся за углом. Цуру закрыла дверь и подошла к койке. — Теперь можем и поговорить, — она опустилась на стул и закинула ногу на ногу; Росинант подтянулся на руке, чтобы сесть ровно и не валяться немощным перед старшей по званию. Он всё ещё не был изнеженным кабинетным червём, чтобы от пары травм лежать в лёжку. — Что ты собираешься делать с этим ребёнком? — Цуру кивнула на дверь. — А куда мы сейчас направляемся? — В Маринфорд. Тебя оставят в военном госпитале. — Тогда он пока останется со мной, — Росинант тоже посмотрел на дверь, за которой смирно ждал разрешения войти Ло, слепо доверившийся ему и переживший слишком много за последние дни, чтобы можно было так просто предать его надежды, оправдываясь благом. — Можно найти ему приёмную семью, тогда он сможет расти в здоровой обстановке. — Нет, — отрезал Росинант. — Я обещал ему, что не брошу. Это во-первых. Во-вторых, он пережил слишком много, и любая «здоровая атмосфера» всё равно будет для него кошмаром. Вы же целую неделю провели с ним. — Да уж, тот ещё дикий зверёныш. — Именно. О-Цуру-сан, — Росинант выгнул брови, смотря в чужое лицо. — Поймите. Я не могу его бросить, даже ради его же блага. А он не простит ещё одного такого предательства. Цуру закрыла глаза и тяжело вздохнула. — Однако мальчишка всё ещё ненавидит Дозор, а ты приведёшь его прямо в штаб-квартиру. — У нас нет выбора, — Росинант тяжело вздохнул и тут же закашлялся. — Он умный мальчик, должен понять. — Что ж, хорошо. Выпытывать ничего не буду, почему ты возишься с ним, однако Сэнгоку будет ждать от тебя полный доклад, и обсуждать судьбу мальчишки ты всё равно будешь с ним, — Цуру поднялась с места. — Я обещала не задерживать тебя надолго. — Вы не будете спрашивать про произошедшее? — Мальчишка мне сказал всё, что хотел, а остальное, очевидно, секретная информация, раз Сэнгоку не удосужился сказать, что всё это время нашим информатором был ты. Поправляйся, мой мальчик, — Цуру улыбнулась и ласково провела по растрёпанным светлым волосам, давно не знавшим ножниц. — Всё, не разлучаю вас больше, — стоило ей повернуть ручку двери и открыть небольшую щель, как Ло протиснулся в неё и залез обратно на койку, совершенно маниакально желая всё время быть рядом, и Росинант не мог его винить: всего несколько часов прошло с момента, как кризис миновал, а вокруг были только те, кто служил безжалостным уничтожителям его родного дома. Цуру тепло посмотрела на обоих и вышла из палаты. Ло снова прижался к боку Росинанта, пока тот, коротко качнув головой, снова обнял его за плечи. Выздоровевшего, выжившего, но всё ещё враждебно настроенного к миру вокруг. — Кора-сан, я хочу тебе сказать кое-что… — Хм, что такое? Ло открыл рот, глубоко вздохнул, но только мотнул головой и нахмурился. — Что ты дурак, Кора-сан! Тебе надо лежать, а ты расселся! Ложись немедленно! Эй, я разве сказал что-то смешное?! Пусти, нет, я не маленький! Но Росинант, тихо смеясь, всё равно притянул его и поцеловал в лоб под короткое недовольное «Фу!» и «Мне не пять лет, чтобы целовать!» Он и без того догадался, что Ло хотел сказать: тот выдал себя этой маленькой заминкой.