Ялта

      Соленый воздух, кажется пропитавший всё вокруг морским бризом, ощущался совершенно по особенному. Из подворотен слышались пересуды, крики, песни. Непредсказуемое и яркое в вечерних лучах гетто. Простор для писательской фантазии.       Мужчина в костюме с иголочки шел по пыльной дороге, ярко освещаемой закатными, оранжево-золотыми лучами солнца, в руках он нес дипломат и казалось, куда-то спешил.       Рядом бегали какие-то мальчишки, громко ругаясь и крича. Видимо хулиганье, светло усмехаясь им подумал Михаил.       Вдруг в него кто-то врезается сзади.       — Молодой человек…— слегка раздраженно окрикивает нарушителя его спокойствия писатель, но увидев пронзительные голубые глаза, сглатывает рвущиеся с языка нелестные слова в сторону грубияна.       В него врезался какой-то юнец, его внешность была аристократичной, несмотря на явно несвежую, пятнистую не по дизайну толстовку, и штаны из дешевой джинсы.       Ругаться расхотелось.       — Пр’облемы, дяд’ь? — сразу бычит юноша с лёгким немецким акцентом. Под взглядом внимательных глаз парень неосознанно группируется, смотрит изподлобья. Ждёт атаки, но мельком оглядывает прилично одетого мужчину. Явно интеллегент. Усмешка сама срывается с сухих, бледных губ. Тянет закатить глаза, но чёрт (!), а интеллегентик-то симпатичный, взгляд не оторвать. В его взоре сквозит зарождающийся интерес.       — Никаких, — на издевку отвечают спокойствием. Довольно предсказуемая реакция местного контингента. Михаил замечает, что это не совсем гопник, скорее нагловатый парень, который привык дерзить, или же заслужил такую привилегию.       — Не мес’тн’ый? — уже буднично интересуется тот, распрямляя спину. Рука машинально дёргает бегунок на застёгнутой до этого толстовке, чем открывает неплохой такой вид на плотную, загорелую грудь. Склабится в ослепительной улыбке. — С’пеш’иш’ь куда? Мож’ет провод’ить, мало ли т’ут так’их к’ак я, а?       — Да, я приехал сюда по делам, интересуешься? — в тон, шутливо спрашивает мужчина. Он не ждёт ответной реакции и уже разворачивается, собираясь идти, но услышав заманчивое предложение. Он оборачивается к мальчишке, впрочем тут же отводя взгляд, видок оказался действительно откровенный.       — Что ж, проводи, — писатель кашляет в кулак от внезапно появившейся неловкости.       Парень хмыкает, оглядывается, будто уже силится найти предполагаемых обидчиков, но удовлетворённо кивнув, засовывает руки в карманы. Он бодает мужчину плечом, достаточно мягко. Так обычно трутся уличные коты, которые долго не получали ласки. Они как правило покрыты слоями грязи, сала и прочих приятностей, но если их отмыть. Мужчина ёжится было от резкого прикосновения, но быстро понимает, что такое «уличное» внимание ему даже приятно, возможно разовая акция, но всё же.       Сейчас же юноша лишь немного обогнав, заглядывает в глаза, тянет руку.       — Вол’анд, хотя. — представляется было он, но слегка мнётся, вновь оглядывается. — Можно просто Тео.       Его ладонь небольшая, но плотная. В ней чувствуется сила, воспитанная жизнью в гетто. Пальцы ловкие, крепкие, верные — видно не раз воровал. Крепкое рукопожатие, на удивление, оказывается приятным. Но Михаил делает мысленную пометку — следить за карманами и бумажником.       Парень ещё раз стреляет глазками-сапфирами. Дёрнув плечом, тянет губы в лисьей усмешке. Сие бесчинство выглядит абсолютно завораживающе.       — Тео. Приятно, меня зовут Михаил, можно просто Миша. — ничего себе.даже разрешил сократить имя, это вовсе не было похоже на обычное состояние мужчины.       — Чё з’ас’тыл, дядь? З’дес’ь ч’то ли ос’таться реш’ил? — острит юноша, замечая лёгкий ступор нового знакомого. Он машинально облизывается, слегка наклоняясь. — С’игаретк’и, к с’лову, не найдёт’с'я?       — Сигаретка найдется, но курить вредно для здоровья, — неожиданно для самого себя юлит мужчина. Ему действительно не хочется делиться куревом с юношей, он хочет сделать всё возможное, чтобы голос с лёгким акцентом оставался всё таким же мягким и приятным. Может не для себя, но всё же. Да и некстати вспомнились плакаты на улицах родной Москвы: «Курение убивает». ♤       Они неспеша шли по жарким, даже под вечер, улочкам Ялты. К ним иногда подходили поздововаться с Тео, при этом называя его Воландом или чертилой, на что парень скалился, поддерживая короткие и в общем-то бессмысленные разговоры. Иногда молодой человек сам кричал подросткам или кучке детей, это было что-то вроде: «Х’ей, бос’от’а!», и малыши радостно бежали к нему. Они чуть ли не сбивали парня с ног, бросаясь на него с объятьями. Михаил в своих раздумьях шагал рядом с новоиспеченным знакомым, он наслаждался прогулкой по Ялте, пусть и по делам, пусть на работе. Близилось ночное время суток, а значит- спокойно, темно, тихо в общем- всё, что нужно для писательства, только вот рядом непривычно шумно и не одиноко.       Мальчишки пробегали мимо него, стремясь к впереди идущему, пару раз задевая Булгакова, но это вызывало у него лишь смех, не сказать, что мужчина любил детей.но точно не ненавидел, не раздражали и хорошо, а если вызывали умиление или смех- ещё лучше.       Когда сумерки стали сгущаться, а детей вовсе на улицах не осталось, юноша вздохнув, пояснил невпопад:       — З’наеш’ь, эт’о ч’то-то врод’е эт’ик’ета мес’тного. С’татус’а. З’десь всё держ’итс’я на с’вяз’ях, вс’е друг дгуг’а з’нают и ес’ли ты кого-то проигнорируеш’ь или кто-то проигнорирует теб’я… Хм, по’хож’е на иг’ру в моноп’олию, надо в’сё держ’ать под контр’олем и в’сё п’омнить.       В его голосе слышится грусть, осуждение, печаль. Но главное — вина.       Парень явно винил себя за то, что стал частью этой системы.       — Знаю. У нас в Москве, в союзе писателей также, статусы.авторитет.ха. — горькая усмешка сейчас казалась ядовитой, но он сказал правду, чистую правду. Система была везде и уже насквозь проела всех, кто так или иначе встречался ей на пути, в этом не было вины людей.       Юноша вздохнул, мотнул головой, точно отгоняя невесёлые мысли и вновь надевая маску хулигана. На губах заиграла шкодливая, наглая улыбка.       Жара давила, из-за чего он, не чураясь собственного тела, полностью расстегнул молнию. Под тяжестью капюшона, одна часть толстовки нагло сползала с в меру подкаченного плеча. Парень, будто бы даже не замечая данного казуса, затягивается спрошенной у кого-то сигареткой.       Глаза писателя быстро натыкаются на сползающую по загорелому плечу ткань, а затем и голый торс юноши. Ни стыда, ни совести. Все как мне нравится. Только и успевает подумать Михаил, как хитрая и теплая улыбка тянется по его губам.       Но юнец, будто нарочно не замечающий пылкого взгляда, сам смотрит на мужчину, улыбается. Хитро и светло. Вновь мягко пихает интеллегента плечом.       — Ну, а ты ч’то, дядь? К’ак’ие тут дела мог’ут быт’ь у инт’еллегенц’ии? З’доровье поправ’ляешь? Wenn es sich nicht lohnt, kann ich helfen — подмигивает мальчишка. Его язычок шустрой ящеркой скользит меж губ.       В этот раз Михаил также бодает Тео в плечо.       — Я здесь для вдохновения, пишу книгу…— отвечает писатель, на ходу подбирая немецкие слова. Перевод он более чем понял, — Danke für die Aufregung, ich habe kein Problem damit und Sie sind ein sympathischer junger Mann . — язвительно ухмыляется Булгаков, довольный своим ответом.       — Vielleicht hörst du auf, mich mit deinen Augen auszuziehen, und tust es, wie es sich für einen großstädtischen Gentleman gehört — вздёргивает светлую, аккуратную бровь мальчишка.       Он, конечно заметил направления взгляда своего спутника почти сразу. Не мог не заметить, ведь он сам страстно желал почувствовать чужие, сухие и горячие ладони на собственном теле. На собственной шее, запястьях, в общем — кто знает.? Он показательно затягивается сигаретой и щелчком пальцев, метко отправляет её в полёт до ближайшей мусорки. Вновь облизывет губы, похабно подмигивает и, засунув руки в карманы потрёпанных и поваленных в грязи джинс, устремляется размеренным шагом вперёд. Как говорится — его дело предложить. Слыша как рядом сбились с шага, он поворачивается к мужчине.       — Впроч’ем, я м’огу прос’то провод’ить. К’то з’нает к’ак’ие у т’ебя пл’аны на веч’ер, к’то мож’ет пред’угадать к’ак’ие у меня.?       Он нелепо, как-то угловато старается пригладить волосы, что с самого их знакомства в умилительно-беспорядочном хаосе укладывались повинуясь желаниям ветра, но никак не хозяина. Плечи в тёмной толстовке нервно ерепенятся, кадык дёргается. Видно парень показательно храбрится, но в сущности, до смерти боится последствий своего предложения. Кто знает, был ли у него хоть какой-то опыт. Дети здесь, точно дворовые кошки и собаки — либо взрослеют очень рано, либо не делают этого вовсе.       И никогда нельзя угадать наверняка.       Так и сейчас. Взгляд глазок-сапфиров стал острей, шаг твёрже, откуда-то появилась ещё одна сигарета, но увы, спички кончились…       — Willst du dich wirklich der ersten Person hingeben, die du triffst? — в меру вежливо, в меру пошло улыбается мужчина, поправляя шляпу.       Михаил всеми силами старался отвести взгляд от чужой обнаженной груди, не хотелось чтобы подумали лишнего, мол, извращенец какой-то. Но это было физически невозможно, было в этом жарком, летнем загаре на теле что-то такое.чего он раньше не видел. Знаменитый темперамент южной части страны? Возможно, так как этот несколько минут назад незнакомый парниша, сейчас казался давно потерянной частью его самого?       Писатель не замечает, как подмигивает в ответ, смотря на эти тонкие, немного влажные от слюны губы, его собственные начинают сохнуть. Хочется ощутить эту влагу на своих, так сильно сейчас жаждущих этого человека поближе, губах. Осознавая это, Булгаков останавливается, нет, он же знает мальчишку совсем немного, как такое возможно? Он всегда был одинок, не помнит даже любил-ли кого-то.       Неважно, сейчас вселенная возможно впервые дала ему шанс. Зачем же упускать?       — У меня нет никаких планов на этот вечер, а если появятся — отменю. — в голосе слышится непривычная робость, но лишь на секунду, он хочет остаться с этим юнцом на подольше. Руки писателя теребили манжеты кристально-белой рубашки, но мужчина настойчиво распрямил плечи, расслабляясь.       Глаза, точно серые облака нашли яркие сапфиры и в их взглядах читалось самое большое желание.       Но никто не решался первым, ведь обоим такое было чуждо. ♤       По несчастью или счастью, гостиница, в которой остановился мужчина оказалась чуть ли не за углом. Юноша так и выронил новую сигарету изо рта. Отель, в котором остановился, судя по-всему крайне успешный писатель поражала. Она будто бы вся светилась в черноте ялтинской ночи.       — Ого, а ты ч’то, п’рямо тут ж’ивешь? — наконец выдавливает из себя Тео. Он сглатывает, оборачивается по сторонам, застёгивает кажущуюся сейчас особенно грязной толстовку. Он весь как будто сжимается, становится в разы меньше, тоньше, а главное — тусклее. В ясных глазах отражается сверкание гостиничной иллюминации.       — fick mich in den Mund… — усмехается он, качает головой. — Да, д’ядь, умееш’ь уд’ивл’ять.       Он отступает на шаг от натёртых чуть ли не до блеска, ступеней. Парень даже прячет одну ногу за другую. Они уже сероватые от пыли, ведь на ногах только сланцы. Считай босой. Тео смотрит на них, долго смотрит, потом кидает быстрый взгляд на Михаила и быстро отворачивается.       — Т’ы. В’ы ид’ит’е н’аверн’ое, — звонкий, мягкий голос звучит сейчас глухо, будто бы со дна колодца. Он чешет голову, точно дворовый щенок, выдыхает. Одно дело думать, что где-то там есть люди, которые могут заселиться в подобное место, потому что могут себе позволить, и совершенно другое, трыднеть с одним из них целый вечер, рассказывать байки про трудное, но в общем-то весёлое детство, про авторитетов, пацанов с района. Но это не вечно, как бы того не хотелось.       — Хм. р’ад был' з’нак’омс’тву, — нервно усмехается юноша. Он вновь тянет руку, но вряд ли её теперь пожмут, думается ребёнку улиц. Одно дело погулять, по его, в сущности территории — с хулиганом по гетто, другое — отнестись к нему как к равному, когда вы таковыми не являетесь.       Мастеру самому раньше часто приходилось смущаться такой роскоши. Правда, была одна Маргарита. Маргарита Николавна- прекрасно-страшная женщина, нет, дело не в том, что она была некрасива.вовсе наоборот.       «Миш, ну как так можно к себе относиться?» — это она в своё время указала другу на его талант, буквально тыкнула носом, когда они были ещё совсем молодые и всё было впереди. Тогда Михаил смог разглядеть, что все его блага это не везение ниспосланное свыше, а результат его трудов, его романов.       И тут-то он заметил, что пацаненок застеснялся. Вот дурак, как ты сразу об этом не подумал? Он же такого за всю жизнь наверное не видел.вся эта роскошь, позолота, идеальные ступеньки, крыльцо, вестибюль.о таком в гетто даже мечтать нельзя было. Осознавая это, стало стыдно.       — Да, здесь…— постарался как можно спокойнее и не акцентировать внимание на месте, произнёс Булгаков.       Но вот, парень дает заднюю, хочет уйти, скрыться. Ему верно страшно, неудобно, стыдно.Какой же ты идиот, Мишенька, возможно впервые в жизни хочешь узнать человека, помогать ему, даже быть рядом несмотря ни на что и сам же все портишь. Он ведь никогда такого не видел, не знал, что такое достаток. Да чтоб тебя, Булгаков.       Блуждая в этих раздумьях, Михаил берёт мальчишку за руку, большая сухая ладонь обхватывает мокрую, не исключено, что от нервов, аккуратную кисть Воланда. Прикосновение теплое, как объятия, хорошее, желающее показать, что его не прогоняли, не хотели отпускать.       — Я сам привел тебя сюда, прости, что не подумал… — мнется мужчина. Михаил сам хочет сжаться и на коленях молить прощение, смотря в эти сапфиры под светлыми бровями. Он хотел быть с ним. Плевать, что подумают другие.       — Останься, — беззвучно, почти одними губами шепчет писатель, боится спугнуть, боится, что это короткостриженное счастье исчезнет и его жизнь снова станет серой, какой была до сегодняшнего вечера.       Юноша колебался, для него это странно и ново, но. Ещё секунду назад он готов был бежать, вычеркнуть из памяти этот вечер, сжечь в пожаре дешевого вина все воспоминания, но сейчас… Сейчас он судорожно выдыхает склонив голову, ему стыдно за потные ладони, за свой вид, за своё жадное желание обладать правом на этого мужчину, но ему так хорошо сейчас. Так хорошо под взглядом умных, понимающих, светлых глаз. Хорошо, что не гонят, что слушают и слышат, что не чураются, что шутят и искренне улыбаются. Ему хорошо.       Вдруг Тео понимает, что поводов для грусти просто нет. Его действительно не прогнали даже больше — зовут с собой! То есть, он сможет поваляться на мягчайших перинах и белоснежных простынях?! Очень кстати вспоминается, что он, на секундочку, гроза Ялты и её окрестностей, и он, как никто другой заслужил провести как минимум ночь, в самом шикарном отеле города.       — Ну раз' т’ы так' прос’иш’ь, — с ухмылкой закатывает он глаза, выдёргивая ладонь из чужих рук. — Вед’и!       И вопреки своим же словам, почти вбегает по ступеням. Всю грусть как рукой -сухой, шершавой и самой приятной в этом проклятом мире под луной- снимает. Он совсем неэлегантно поскальзывается на последней ступени, но всё же удерживается от падения на гранит. Писатель следует за этим озорником на крыльцо, поскальзывается юноша надо сказать уж очень смешно и иронично. Невольный смешок вылетает изо рта джентельмена в костюме, но он все же галантно открывает дверь одной рукой.       — Прошу, — гостеприимно, будто привел его в собственный особняк или частный дом, зазывает Михаил, пропуская парнишу вперед и быстро проскакивая следом.       — Хм, а у теб’я ес’ть, ч’то в’ыпить? — как бы между прочим интересуется юноша, когда они заходят в холл гостиницы. Его ручка забирается к Михаилу под локоть. Чувствуя цепкую руку, которая пробралась к нему, Мастер лишь тепло улыбается. Приятно иногда почувствовать, что у тебя есть компания на вечер. Да, выглядят они как заправские леди и бродяга…       Внутри всё было выполнено по высшему разряду. Белые с позолотой и резными узорами стены, высокие, чистые потолки украшенные лепниной, мебель в светлых тонах, сделанная, на вид из очень дорогого дерева, статусные гости, на которых были премиального качества шляпы, костюмы, запонки у мужчин, а на дамах- платья из шелка и камни на колье и серьгах. Всё это место изобиловало богатством и чуть ли не слепило глаза.       — Да, выпить есть, и я с удовольствием составлю тебе компанию, — мерно отзывается писатель ещё не до конца осознававший, что пить он впервые будет не один и не в компании Марго.       — А ч’о вс’е т’ак рас’ф'уф’ыр’ились? — шепчет он в ухо мужчине, акцент делает сленг совсем невнятным, ему реально интересно зачем обряжаться в костюмы, рубашки, туфли, когда в жаркой, даже по ночам Ялте куда удобней в шортах и… ну в принципе можно закончить на шортах. — Праз’дник' ч’то ли как’ой? — продолжает допытываться Тео, ненавязчиво втягивая носом духи Миши. Очаровывающие, возможно чуть сладковатые на его вкус, но в меру сентиментальному писателю вполне подходят.       Юнец интересуется почему же все так «расфуфыренны». Забавно, ведь Михаил и сам задумывался об этом достаточно часто.слишком часто. В голове мелькают коммунистические лозунги, от которых уже тошнит…       — Знаешь… Я думаю, что они так одеты потому, что им больше нечего за душой показывать, все что у них есть- это красивые цацки, их и приходится выставлять, чтобы казаться лучше других, но на самом деле, они гораздо хуже, чем их идеальные наряды. — философски изрек Булгаков, сам от себя не ожидая подобных откровений. Неловко вышло. Их точки зрения вряд ли могут отличаться, а ведь взгляд писателя на такие вещи был вовсе не самым почитаемым в обществе.       Из рассуждений снова вырывают звуки урчавшего живота, а потом и голос неудержимого приключенца на пятую точку:       — Verzeihung /, — состроив смешную рожицу, чешет затылок парень. Эм… ну может не сложилось у него с обедом, ну может с ужином тоже, но это сейчас не та тема, которую он желает обсудить.       — Все в порядке, мне тоже стоит поесть, закажем в номер, — удовлетворенно выдыхает Михаил уже подтягивая за собой гостя и направляясь к лифту на третий этаж.       Лифт оказался шикарным, Тео неосознано пожирал глазами каждую маленькую деталь, казалось бы крошечного -относительно холла- пространства, но. искусная лепнина украшала абсолютно весь потолок и каждый угол лифта. Позолота —парень поскрёб кусочек лепнины, думая что сие — латунь, но тонкий слой металла забился под острый, обгрызенный давеча ноготь- жёлтыми мазками виднелся повсюду. Зеркало, установленное на самой широкой стенке лифта, привлекло особое внимание, во-первых, через него крайне забавно было разглядывать мужчину, что завязал в своих мыслях.       Хорошшш…       В меру широкие, явно крепкие плечи, что уже неистово хотелось искусать -может всё-таки стоит наладить рацион…? -, аккуратная шея, загоревшая по воротнику рубашки -вот же лох, с усмешкой закатывает глаза Тео- губы, нос, глаза. Нельзя сказать, что его типаж, нет не так… Типаж в такой местности особо не насмотришь. Это просто мужчина, который отвечает всем его требованиям, прочитайте ещё раз, ТРЕБОВАНИЯМ, не пожеланиям.       М-м-м, а этот голос… Это же что-то невероятное, одновременно низкий, мягкий, милующий и твёрдый, на губах юноши промелькнула секундная улыбка… О-о, как же ему хотелось, чтобы Михаил позвал его полным именем.       Мысленное и давно забытое в трущобах «Теодор» прогоняет ораву мурашек по спине.       В противовес мыслей он хмыкает:       — А н’ич’его т’ак, т’ак’ой ком’муниз’м мне нрав’итс’я, — его пальчик как бы в насмешку стучит по позолоченному листочку лепнины.       Ну и конечно же, в зеркало грехом было бы не покорчить рожицы. Лифтёр кинул быстрый неодобрительный взгляд на юношу, на что тут же получил уже знакомый Михаилу вопрос:       — П’робл’емы, дяд’ь? — лицо тут же стало острее. Работник отеля видно решил поберечь должность, или здоровье, или ему просто было лень разбираться с борзым гостем, но он предусмотрительно отвёл взгляд в сторону, сделав его расфокусированным.       Победный взгляд абсолютно хулиганских глаз обратился к Михаилу, мол, видел как я его? Да, такое поистине петушиное поведение присуще лишь подросткам, да сорвиголовам. впрочем такие вещи с легкостью совмещаются.       Мужчина же вновь погряз в своих мыслях, но на этот раз сугубо литературных. И мысли те были о новом романе.       Нужно было списать образ дьявола с кого-то. Кого-то симпатичного, харизматичного, с чувством юмора…кого-то, кто стоял от повелителя пера буквально в метре.       А ведь и правда, с этого мальчишки получится идеальный Сатана. Острые и игривые черты лица, блестящие живые глаза, тонкая шея и руки, уложить бы эти волосы назад.а как на нём бы сидели костюмы…       Да, Миш, размечтался ты конечно сильно, но только согласится ли пацаненок на такую идею? Неизвестно.       Тут под боком зашебуршал тот самый «дьявол», Булгаков оборачивается на шум, а мальчишка самозабвенно корчит рожицы в зеркало. Мило. Моментально всплыло в голове, снова теплая улыбка. И что этот сорванец с ним делает?       Но не успев снова задуматься, он слышит наглую фразу, а затем ловит взгляд глаз цвета бушующего океана на себе. Он ждёт реакцию. Его реакцию.       Михаил усмехается, в его серых тучах вдруг появляется солнце и сияет, приветствуя смотрящего в них мальца теплыми лучами одобрения. Да, может нагло, может грубо, но так забавно. Мужчина всем своим видом показывал, что гордится этой победой. Да и самим мальчишкой. {○}       — Ог’о.! — поражённо выдыхает юноша, зайдя в номер. Сланцы слетают в прихожей как само собой разумеющееся, а он сам, в следующую минуту оказывается на большой -благо застеленной- кровати. О боже, какая же она мягкая, Тео точно попал на облачко.       — Действительно ого.— подражает возгласу Тео слегка шокированный писатель, видя это чумазое непотребство у себя на кровати. Душ бы кое-кому не помешал. Но мы в ответе за тех, кого притащили в люксовый номер.       Комната была большой. Потолки казались такими же высокими как в холле, мягкая двуспальная кровать, две прикроватные тумбочки с брошюрами на них, небольшой письменный стол с ящиками, аккуратный деревянный стул, телефон с проводом, картина с пейзажем и зарей какого-то художника, висевшая напротив кровати, стаканы, о, удачно.       — Я в р’аю, — бормочут с постели, делая снежного -хотя сейчас больше кроватного- ангела. Пыльные ноги благо свесил с края матраца… но ненадолго.       Вот он перебирает руками, переворачивается на живот выпрямив спину и притянув одну ногу практически к груди, прикрывает глаза. Кажущиеся сейчас длинными и никчемными руки, пристроить некуда. лежать без зазрений совести получается не больше пары минут. После, юноша садится -разваливается а-ля русалка- на краю постели.       — А ког’да ес’ть буд’ем? — как бы застенчиво, водит он пальчиком по расшитому узорами покрывалу.       Михаил проходит вглубь номера, к телефону, что стоял на письменном столе.       — Сейчас закажу, — писатель начинает набирать номер ресепшена, но увидев довольную, широкую лыбу, подмигивает, на секунду оторвавшись от своего занятия. {○}       Трапезничал юноша быстро и ОЧЕНЬ старался делать это аккуратно, но вопреки тому, разводы соуса и мясного сока виднелись на щеках.       Желание есть маячит на перефирии сознания почти всю его жизнь и Тео очень хочется сказать, что он к этому уже привык, и совершенно не обращает внимания, но.       Нет.       Есть и правда хочется практически всегда, от чего взгляд подергивается на мгновение мутной дымкой, мышцы болят сильнее обычного после потасовок или приводов, а после побегов. Да есть хочется всегда, но сейчас еды вдоволь, мужчина возможно даже слегка перестарался, но парень не планировал умирать ближайшие пару дней, так что одна, вторая картошка — лишней не будет.       Михаил достаёт штопор и бутылку из ящика стола, несколько минут и алая жидкость разливается по двум стаканам. Булгаков раскачивает вино, давая ему напитаться кислородом, делает глоток. Обжигающее тепло расползается от горла по телу. Хорошее вино, неразбадяженное, удовлетворенно подмечает писатель, присаживаясь на свободный стул. Напротив гостя. Михаил кидает взгляд на мальчонку, что с упоением и счастьем в глазах ест.       — М-м-м, — стонет он закатывая глаза, этот стейк просто божественен, а салат с пряным соусом, что чуть покалывает на языке.       — Приятного, — расслабленно протягивает писатель, попивая вино, есть ему не хотелось, эта потребность практически отсутствовала. Возможно выработалась потому, что в перерыве между постановкой и делами в издательстве не было времени и мужчина сам себе говорил: «Потом, да не так уж и хочется». Теперь действительно не хотелось. Но это не расстраивало, просто стало привычкой, не вызывающей ничего. Сейчас Булгаков был рад тому, что довольный Воланд сидит на краю этой кровати и вкусно ест. К слову, хулиган распорядился ужинать прямо со столика на котором официант привёз заказанное.       — Это без’умн’о вк’ус’но! — заявляет он с набитым ртом. До этого аристократично впалые щёки сейчас раздуты, точно у хомяка. Парень запивает вином из прозрачного -хрусталь наверное, мельком думает он- бокала. — Ich bin zu allem bereit! — сыто улыбается он, глядя в смеющиеся глаза напротив. Медленно осознавая в каком он положении, утирает рот салфеткой и добавляет, — В раз’умных приделах, кон’еч’но ж’е!       Его улыбка больше похожа на оскал наевшегося до отвала зверя, что теперь планирует залечь где-нибудь на просторах саванны.       — К’ак’ие к с’лову у нас' план’ы? — высветленная солнцем бровь поднимается, делая и без того хитрую рожу в край бестыжей.       Михаила такое высказывание рассмешило по-доброму и услышав желанный вопрос, чем собственно они займутся сегодня, ответ один из парочки уже знал…       — Alles, sagst du? Bist du bereit, eine Figur in meinem Roman zu werden, o lieber Theodor? — игриво интересуется Михаил, да, он назвал мальчишку полным именем. Теодор.       Показалось, что так звучит официальнее, более вежливо. Имя-то красивое, звучное, величественное.может и дьявола так окрестить? Хм, а что, идея.       Булгаков присел на край постели, к Тео. Шляпа висела на крючке и волосы выбивались из утренней идеальной укладки, превращаясь в непослушные вихры. Их обладатель глупо улыбался то ли самому себе, то ли этому чуду напротив.       Но одно было очевидно и ясно. Сейчас он был счастлив в своей глупости.       — Held des Romans, ich fühle mich geschmeichelt! — практически урчит юноша, залпом допивая вино.       — Zu wem wirst du mich machen? Straßenräuber? — его ладонь небрежно скользит по чужому бедру.       Мужчина расплывается в довольной полуулыбке, чувствуя чужую, хотя нет.уже привычную руку на своем бедре. Внутри что-то с бешеной скоростью наматывало все его чувства на огромную катушку, которая вращалась и вращалась приближая их к пику- ощущению нежности и намеку на любовь?..       Пульс участился, кажется писателю впервые не было противно от таких прикосновений, было тепло, очень приятно, хотелось большего.       — oder ein Pirat auf einem schrecklichen Schiff, — вино удивительно споро развязывает язык, скидывает оковы тела. Он утыкается носом в чужую шею, скользит за ухо.       Мальчонка как знал, что Булгакову захотелось и прильнул к его шее. О даа… Мишенька готов был молиться всем богам, демонам, да кому угодно, только бы это не заканчивалось, а ногу, под шумок переброшенную к себе на колени, он обнимает одной рукой.       — oder vielleicht sogar ein Ritter, der auf einem eifrigen Pferd reitet? — он без какого либо стеснения перебрасывает ногу через колени мужчины. — Кем ж’е т’ы меня увидиш’ь? — он склоняется близко-близко к чужим губам, жарко дышит в них, ощущает до головокружения приятный запах, мнёт ладонями плечи.       Хорошо.может это вино так действует и поэтому мысли путаются в сознании или.потому.потому что он ему понравился? Этот искренний юноша был свежим порывом ветра, что ворвался в темное, душное и с застоявшимся воздухом пространство души Михаила. Его рука скользит по смуглым плечам, прижимая ближе этот лучик счастья, гладит лопатки, проходясь пальцами по ткани и протягивая ее ладонью.       — Teufel. Du wirst der Teufel sein, mein Messire, — горячо шепчет писатель на ухо, его… Да, его. Этот сорванец уже успел стать его собственным. Его музой, его дьяволом. Его свободой.       Тео смотрит в серые глаза мужчины и видит в них спокойствие туманных гор, опасность грозовых облаков, тепло волчьей шкуры и роскошную строгость мрамора. Парень прикрывает веки. Да, возможно он об этом пожалеет, но это будет того стоить. Его губы касаются чужих. Сначала легко и неуверенно, но потом всё искренней и напористей. Он наслаждался поцелуем со вкусом вина, изгибал шею чтобы быть ближе, неосознанно сжимал между ног бёдра мужчины.        Михаил по-началу неуверенно отвечал на такой желанный поцелуй. Не выдержав, мужчина жадно хватает Тео за талию, прижимает к себе настолько близко, насколько возможно слиться имея раздельные тела.        Чувствовать на талии чужие ладони было кажется лучшим и худшим, что происходило за последние годы. Его приняли, действительно приняли за своего? Его не чураются в собственной постели и готовы подарить ответные ласки или же… Или же хотят остановить, не потерпят боле его касаний и он вовсе противен мужчине.       — Прос’тит’е… — он отстраняется, но вино лишь сильнее кружит голову, заставляя уткнуться лицом в изгиб шеи, в нос ударяет запах духов… Да, чувствовать их рядом в воздухе одно, но прижиматься к греющему телу, приятной ткани и буквально впитывать его всей грудью — совершенно другое: — Я-я пот’ерял гол’ов’у… В’ино…       Булгаков перехватывает хрупкую ладонь парнишки и прикладывает к своей щеке, гладит, как преданный пес, что ластится к своему хозяину.       Теплое дыхание ощущается на шее более пьянящим, чем бутылка алкоголя, стоявшая на тумбе. Не глядя в глаза тихому спутнику, Михаил мягко целует его в шею. Легко, почти невесомо, но с явным намеком.       — Я подожду, если желаешь. — хрипло шепчет писатель в ухо дьявола.       — Хм, — Тео смотрит вдруг неожиданно серьёзно и решительно, точно что-то решив лично для себя. — Ж’елаю, но. Мн’е в душ' н’адо! — расплывается в смущённой, но яркой и светлой улыбке юноша, чмокнув мужчину в губы, слезает с его колен и скрывается за дверью ванны.       — Т’ак', т’ак, т’ак… — парень смотрит на себя в зеркало. Немного измазанное в ягодном соусе лицо, пыльная кожа, грязные, потому что короткие волосы. Нужно сполоснуться и подготовиться… Тео тяжело выдыхает в сторону. С одной стороны он понимал, что это для его же удовольствия и его уже никуда не выгонят, но каждый -да каждый, он парень хоть куда! — раз, это была чисто моральная пытка.       Быстро настроив воду, он спешно намыливается и так же спешно смывает с себя пену. Сейчас не до медитаций под душем, но с подготовкой пришлось повозиться. Он ещё не настолько доверяет этому обворожительному писателю, он классный, забавный и вроде даже не опасный, нооо пока нет. Пока. Забываясь мыслями о правильных чертах лица, сильных руках и приятном голосе, юноша прикрыл глаза и оперевшись о раковину начал себя подготавливать, благоразумно сходив в туалет. да, бывало всякое.       Крем, стоящий на одной из массивных полок, пришёлся как раз кстати.       Когда внутри стало более менее свободно двигаться три пальца, Тео выпрямился, а спина нет. адский хруст позвоночника разнёсся по небольшой, но не менее шикарной ванне, по сравнению с уже увиденным номером.       — М-м. бод’рит', — хмыкает сам себе парень. Из ванны было решенно выйти в одном полотенце, ну для большего эффекта. .       Михаил же, не ожидавший такого поворота событий, смог лишь широко раскрыть глаза и рассеянно отстраниться от Теодора, когда тот ушел в душ. Присел на кровати, похоже, всё осознание дошло до его светлой головушки только сейчас, а уже всё Миш, как в той песенке.       Булгаков скинул пиджак на стул, подошел к зеркалу. На мужчине был серый жилет из легкой ткани, белая льняная рубашка, аккуратные металлические пуговицы на ней, среднего сегмента часы на левой руке- подарок Марго, серые брюки прямого кроя с отутюженной стрелкой по центру, белые носки закрывающие лодыжку и лаковые черные туфли, которые после прогулки по жаркой Ялте стали больше пыльно-черными.       Мужчина пригладил жилет и повернулся боком, неплохо. Снова взяв бокал в руки, отпил, уже так не жгло, видимо выпили достаточно. Он присел на край кровати, немного отодвинув покрывало, чтобы вышедшему из душа было куда присесть своей поистине очаровательной задницей.       Вовремя вспомнив про средства контрацепции, он достал из дипломата небольшую кожаную косметичку, да, это была косметичка Маргариты с пластырями, таблетками и даже квадратиками презервативов, когда в руке оказались последние, ему вспомнилось ухмыляющееся лицо подруги которая говорила: «Вдруг повезет, курортный роман закрутишь, надо быть готовым!», и не ошиблась ведь…       Принялся ждать, благо, недолго. Услышав хруст, бровь писателя ощутимо поползла вверх, но увидев почти голого, загорелого и чистого Теодора приоритеты сменились достаточно быстро.       Мастер тут же встал с кровати и подошел к слегка мокрому юноше, с одним полотенцем на бедрах.       Он притягивает мальчишку к себе за ягодицы и властно впивается в его губы мокрым, глубоким и сладковатым поцелуем.       — М-м-м, — удивлённо и восхищённо одновременно стонет юноша. Его руки обвивают шею мужчины. — Ты вес’ьма нетеп’релив' пер’ед Д’ьяв’олом… — почти урчит Тео в чужие губы и не дав возможности ответить, занимает рот Михаила жгучим, кусачим поцелуем.       Его ладони, скользят от плечей к шее, вплетаются в каштановые волосы. Аккуратные пальцы, то мягко перебирают жёсткие пряди, то резко оттягивают, заставляя повиноваться.       Он подталкивает мужчину к кровати, садится на его бёдра, ведёт ладонями по приятным тканям рубашки и жилета. Припадает поцелуем к уже припухшим губам писателя, теперь он мягок и податлив, он без каких-либо противостояний впускает чужой язык в собственный рот, тихо стонет, когда тяжёлая ладонь ложится на его затылок.       Ловкие пальцы быстро справляются с пуговицами на одеждах Михаила, стягивают жилет и рубашку. Они ласковы и нежны на чуть смуглой коже.       Сильные руки мужчины с закатанными рукавами быстро притягивают к себе за лопатки. Сухие ладони пропитываются легким запахом цветов, что исходит от распаренной кожи пылкого мальчишки. Михаил наслаждается каждой секундой этой близости, хрипло стонет, когда аристократичные пальцы слегка оттягивают его волосы, он смирен, послушен. Пока.       Сейчас же, его толкают на мягкую постель, а он раскрывает объятия, помогает устроиться на собственных коленках и обвивает кольцом из рук за талию, этого уже каким-то образом въевшегося в душу сорванца, а затем одну кладет на затылок и снова целует, но нежно, открыто и будто шелковой простынью их накрывает чувство безопастности.       Это было ещё одной точкой соприкосновения этих двух людей. У них отсутствовало чувство безопасности. Мастера почти выжгла паранойя из-за своих произведений, все же, он жил в стране, где за подобные шедевры литературы могли на пожизненный посадить, могло прийти НКВД или ещё невесть кто. Поэтому о безопасности приходилось только мечтать.       А Тео рос в гетто, где каждый был сам за себя, где разборки и даже убийства были некой нормой жизни. Мальчишка скорее всего даже спал вместе с ножиком, какая уж после этого безопасность.       И сейчас, они оба наконец ощутили это прекрасное чувство. Спокойствие, им ничего не угрожало, никто не мог помешать, они были одни во вселенной и эта вселенная вращалась только для них двоих.       — Из’в'оль с’нять б’рюк’и, — горячо шепчет дерзец, отсаживаясь на кровать. Он садится в лучших русалочьих традициях, вытягивая одну ногу и сгибая другую в колене.       У Михаила, слыша просьбу этого хитреца отказать не получается, поэтому он слезает с кровати и медленно тянет пряжку ремня, скидывает аксессуар на пол, расстегивает ширинку и нагловато улыбается, сам радуясь этому мини представлению, в котором он играет только для Теодора. С брюками покончено, на узких бедрах красуются черные трусы-боксеры. Писатель приближается к сидящему на одеяле и коротко целует в ребро, оставляя небольшой алый след, после чего ложится рядом и позволяет Дьяволу снова забраться на него.       Тео усевшись на причинное место Михаила чуть ёрзает, сейчас ему только в кайф поиздеваться над путешественником. Пересаживается на живот выбивая воздух, ведёт раскрытой ладонью по подтянутому животу, слегка придушивает крепкую шею, проверяя границы. Усмехается. Хищный взгляд окидывает устроившегося с комфортом писателя. Михаил охает, когда на нём усаживается наглый пацан, но терпеливо ждёт, пока шуршание стихнет. Кажется все, можно выдохнуть, но нет… Гибкие и аккуратные пальцы скользят по животу, что неосознанно напрягается, а затем душат, ощутимо, но не слишком. О да, он нашел одну из слабостей писателя — удушье. Булгаков хрипло стонет уже вполголоса и умоляюще смотрит в ледяные озера глаз дьявола, хотя сейчас они больше были похожи на синее пламя, что обволакивало его душу все сильнее, а он и не сопротивлялся.       Мужчина сладко и жадно расцеловывает проглядывающие ребра юноши, его напряженный живот. Широкие ладони проходятся по бедрам шлепками, не тяжелыми, но звонкими.       Тео смотрит в серые глаза с доверием и надеждой. Возможно он впервые действительно хочет слиться с кем-то настолько, чтобы не чувствовать границ тел.       Короткие, но острые коготки оставляют на груди лежащего на подушках мужчины нежно розовые полосы.       Оказывается у дьявола есть когти. Это было ожидаемо, но повергло в не меньший шок. Царапины начинало приятно саднить и Булгаков прижал свою ладонь к одной из них, усиляя тем самым ощущения.       — Ich stimme einer solchen Folter in der Hölle zu… — прерывисто шепчет мужчина, все также глядя в глаза сорванца и блаженно улыбаясь.       Дьявол ворчит, цепляя пальцами трусы писателя:       — Кого стес’няеш’ься? — он глядя прямо в глаза мужчине, ныряет ладонью под резинку боксеров, мягко гладит, а после сжимает твердеющий член. — З’дес’ь вс’е с’вои. — он закусывает алеющую губу.       Ловкие пальцы чуть ли не играют с пенисом писателя. Они размазывают предэкуляр по головке, мягко гладят, ласкают ствол, но в следующий момент сжимают, заставляя болезненно застонать. Тео с удовольствием отмечает, как крупные ладони с нажимом проходятся по его бёдрам. В животе горячо тянет. Как он мечтает о том, чтобы эти ладони забрались под полотенце. Что бы они сжимали, оглаживали, ласкали, чтобы пальцы наполняли, надавливали, тянули, чтобы Михаил сделал с ним всё, чего желает и всё о чём мечтает сам Тео. Осознав, что от части всего этого его отделяет осторчертевшая, сейчас, ткань трусов, он матерясь на немецком сквозь зубы, стаскивает пижонские боксеры. Булгаков готов был поклясться, что это правда сущий дьявол. Он заставлял мужчину болезненно стонать и шипеть, а через секунду уже почти умирать от тянущей, приятной волны, что комком сворачивается где-то внизу живота. Миша проходится широкими ладонями по границе полотенца и голой плоти, стискивает зубы от очередного стона.       — Hauptstadt, Ihr verdammten Teufel, zieh dein Höschen nicht aus, fick sie nicht! — зло причитает подростающая гопота, стягивая трусы с ржущего писателя. — Kein Respekt vor dem örtlichen Aufgebot!       Но от переизбытка чувств Михаила пробило на смех, видя как милый бранится, пытаясь стянуть с него трусы. Он мягко берет восседающего за поясницу и ржет, как тварь на весь номер.       — Nun, wie furchteinflößend wir sind — через смех стебет писатель сорванца.       — Хв’ат’ит рж’ат’ь! — почти взвизгивает парень, а после испепеляющего взгляда кусает москвича за беззащитный сосок. — Пр’ок’л'яну!       Боксеры от греха подальше летят в другой конец номера. Тео с остервинением прижимается своими губами к тянущимся в улыбке губам Михаила.       Теплые губы прижимаются к его на несколько секунд, Булгаков нежно целует их. Но Тео все же дьявол, именно поэтому через несколько секунд сосок Мастера кусают. Мужчина шипит, но также смеется.       — Liebe? — да Миша…тебя если проклинать — то только так, комментирует про себя писатель.       Наконец рука скользит под полотенце. Мастер оглаживает упругие ягодицы сжимает, после чего находит член Тео и практически невесомо касается его, ведет большим пальцем по головке, проходит вдоль, гладит, тянет на себя и сжимает, заставляя ощутить то же, что и он сам.       Сладкие мучения дьявола — лучшая награда за старания.       — Ну тише, тише, — успокаивающе шепчет писатель, видя как «неуважение» действует на мальца.       Он заключает мальчишку в крепкие и жаркие объятия, прижимает к себе за талию, дышит в солнечное сплетение, попутно целуя туда же и мягко подталкивает задницу местного авторитета к своему члену.       Кусает за острые ключицы, слыша как Теодор тихо причитает на немецком, что мол, куда ты лезешь, пацаны на районе увидят же, спросят откуда, не ответит он им, что нашел личного писателя. Михаил вновь смеется, утыкаясь в этого бубнящего черта и целуя его же в подбородок.       Мальчишка утробно простонал. Чувствовать острые зубы, тёплые губы на собственных, шее было чертовски приятно и необычно одновременно. Тео старался не запоминать прошлые разы, но сейчас хотелось насладиться, утонуть и раствориться в эмоциях, чувствах, ощущениях, что дарил его писатель. В голове уже построился складный рассказ про девчонку, что искусала и измочалила его всего, но это точно будет взаимно. Юноша выдыхает в поцелуй и будто бы решаясь на подвиг, сдёргивает с себя полотенце, подаётся шершавым ладоням на бёдрах, приподнимается и направив в себя чужой член в резинке -когда только успел- медленно опускается. Мышцы неохотно тянутся, но от того, что разработанные — не ноют. Тео благословляет тот крем в ванной и на пробу садится до упора. Небольшой, но комфортный, делает мысленную пометку себе и наклоняется к Михаилу для кусаче-ласкового поцелуя.       — Beschreibe, was für ein «dein» Teufel er ist , — выдыхает юноша в чужие, порядком покрасневшие губы. На его скромный взгляд мужчина под ним был сам сейчас вылитый дьявол. Ну или крайне прекрасный в своей развратности архангел, не меньше. — ist er stark, klug, gutaussehend? Oder einfach umwerfend? — хотелось ли ему похвалы — возможно. Хотелось ли её конкретно от этого человека — конечно же да!       Тео выпрямляется и с идеальной осанкой начинает ритмично «скакать» на писателе. Одной рукой он опёрся о пресс, другой сжимал руку на своей талии. Если он грохнется в процессе — будет совсем не сексуально, а если ненавязчиво опираться на партнёра — вполне оправданно-мило.       После пары движений бёдрами Тео почувствовал, что в него практически вбиваются. Да ещё так метко! Перед глазами запрыгали искорки, пришлось зажмуриться, чтобы не потерять равновесие. С губ стали срываться полу-стоны, полу-всхлипы. Нет, этот мужчина просто вынуждает его поцарапать! Это слишком хорошо.       Михаилу до невозможности хотелось довести этого дьявола до оргазма, который он запомнит на долгие годы. Вспоминая прошлые разы, мужчине становилось лишь противно и хотелось зайти под горячий душ, дабы смыть с себя липкие прикосновения, слишком громкое дыхание и лицо тех женщин.       Лишь лицо этого юноши он хотел оставить в своей памяти надолго.       Секс с ним был желанным и взаимным, впервые такой, какой должен быть.       Выдох в поцелуй, горячее дыхание опаляет губы писателя, Воланд сдергивает с себя полотенце, заставляя в очередной раз соблазниться подтянутым и слегка подкачанным телом.       — Du bist hübsch… Ты прекрасен — восхищенно шепчет Булгаков, оставляя несколько поцелуев на внутренней стороне бедра своего дьявола.       И вот Тео опускается на него. Михаила всего пробирает до костей, непонятно, приятно, слегка забавно и тепло, это все слова, которые приходили сейчас на ум советского писателя. Воланд опускается до упора, Булгаков тихо охает, позволяет расположиться с комфортом, лишь страхует мальчишку, придерживая за талию.       Юноша наклоняется к нему и недолго думая, мужчина бережно целует его, а затем слегка прикусывает нижнюю губу, отстраняется. Так дьявол решил поинтересоваться каков он? Что ж.на этот вопрос Миша всегда был в силах ответить.       — Willst du wissen, was mein Teufel ist? Hmm. Er ist charmant, — прерывает фразу писатель, целуя юношу в бок. — Er ist gerissen und niemandem unterworfen außer seinem Schriftsteller, — поцелуй в предплечье. — Er ist gutaussehend und charismatisch, — поцелуй в ключицу. — Er weiß, was er will und bekommt es immer, — поцелуй в живот.       — Und schließlich. Er bist du, — Михаил крепче сжимает своего дьявола за талию, другой рукой оглаживая и придерживая его за бедро, обнимает.       Теперь управление процессом медленно, но верно перетекло в руки Булгакову. Плавно наращивая темп, толчки становятся сильнее и более меткими, чем были до. Может ведь, когда хочет, быть инициатором. Писатель сам начинает постанывать, иногда проходясь ногтями по груди парниши, который стал его Музой, по ощущениям, ох как надолго.       — Ох, мой Мас’тер', — стонет Тео зажмуривая глаза, сладкие судороги заставляют сжиматься на члене писателя, ноги становятся совсем ватными. Юноша совсем расслабился подставляясь под широкие, шершавые ладони и мягкие губы. Он плавился и наслаждался всеми этими прикосновениями.       Волна оргазма накрыла его абсолютно неожиданно. Вот он качался на мягких волнах любви и страсти, а вот уже сжимает бёдрами крепкие бока мужчины.       — Поим’еть д’ьяв’ола мог' т’ол’ько Бог', — мурлычет парень, откидываясь назад. Он опирается рукой на согнутую в колене ногу писателя, выгибает спину, красуясь. Сейчас чужие ладони чувствуются высшим даром и Адской пыткой. Они скользят по невероятно чувствительной коже, сжимают плоть бёдер, худосочных боков, оглаживают спину и жёстко сжимают мягкое, податливое сейчас, тело юноши, переживая собственную разрядку. Михаил коротко стонет, захлёбываясь дурманящей волной оргазма.       У него в голове чертики скачут, радуясь и кривляясь. Его дьявол был ангельски очарователен в постели.       Тео тяжело дыша, привстаёт на коленях, выпуская их себя член писателя. Он аккуратно ложится на постель, вытягивается, расслабляя усталое после нагрузки тело.       — Я надеюсь это не последнее наше свидание, — пьяно улыбается он, устраиваясь под боком творца историй и сюжетов. Миниатюрные, сейчас до невозможности ласковые пальчики, выводят витиеватые узоры на вздымающейся груди мужчины. Сам же хулиган заполошно дышит в чужую шею, наслаждаясь каждым вдохом, что припитан потом и парфюмом писателя.       Мужчина жадно обнимает всего Тео. Его талию, сжимает бедра, очерчивает лопатки, оглаживает бока, прижимает невозможно близко, скользит ладонями по изящному телу, никак не в силах поверить, что это не сон.       — Не последнее, — дышит в загорелое плечо Михаил.       — Мне с тоб’ой так' хор’ош’о, мой Мас’т'ер. — шепчет Теодор на грани слуха. Звучит он тихо, почти затравленно, будто мальчишка всю жизнь хотел вымолвить эти слова, но не мог найти того человека.       Расслабленный Тео похож на котенка, ластящегося к заботливо гладящей его руке. Похож на ангельски невинного ребенка. Похож на майский дождь. Похож на самые мягкие простыни.       — Так' хор’ош’о, Миш’а, — тыкается он носом в подбородок с пробивающейся щетиной. Его руки натягивают одеяло, ища больше тепла. Патлатая макушка наконец ложится на широкое плечо писателя.       Когда писатель чувствует ненавязчивую тяжесть, он обнимет притихшего мальчишку, прижимая ближе к себе. Чувствует его запах, который будоражит до мурашек при близком контакте. О да, похоже Миша влюбился.       Слова юноши были как тугой бинт, коим затянули кровоточащую рану. Было не больно, лишь пульсировало где-то в виске. Одна единственная мысль — с ним хорошо. Юнцу с ним хорошо. И самому Булгакову до щемоты в сердце было хорошо с этим милым, немного дерзким, дворовым мальчишкой, но уже его мальчишкой.       Чувствуя, как Тео тыкается носом ему в подбородок, Михаил нежно и бережно целует того в лоб. Тео укутывает их одеялом, как коконом, немного ворочается, замирает, мерно дышит. Мужчина ничего не говорит, слушает дыхание и старается сосредоточиться на физических ощущениях. Спокойно, радостно, терпимо жарко и… Безопасно.       Михаил целует светлые волосы его хулигана и почти неслышно бормочет в них же:       — Мне тоже хорошо с тобой, мой Мессир.