ПОХОТЬ

Было немного заполночь когда я собрал яйца в кулак и двинул в путь на поиски друга. Улочки Мультополиса кипят неоном и благами праздной жизни. Пестрые компашки молодых звезд вертят хвостами возле злачных местечек, вышедшие в тираж артисты уныло слоняются в компании молоденьких суккубих, падших на деньги и бесплатный поход в Мишлен. Поглядишь на них, и жить не особо хочется, но вроде как понимаешь, что для чего-то надо. Преуспевающий папик-медведь в солнцезащитных очках клеит сноволчиц у ночного клуба, по-хозяйски закинув лапищу на худые девчачьи плечи. Они слушают его ленивые россказни взахлеб, поедают наивными глазками. Должно быть он втирает какую-то дичь про крипту или про то, сколько его сногсшибательных проектов сожрали продюсеры и студийные боссы со своими гребаными фокус-группами. Я понимаю этих малышек, их золотой час просвистел как пуля над осокой, через пару лет никто не вспомнит об их стараниях. На входе в "Голубую Ракушку" валяется один из тех парней, которых вы точно знаете, если подписаны на Disney Channel, но я не буду называть его имени, их адвокаты как чумные крысы - пустишь одну в свой трюм, и можно сжигать всю бригантину. В черном небе белая луна. Воздух пахнет горячим летним асфальтом, похотью и текилой. Худые пальмы клонятся на ветру как наркоши, заполучившие кратковременную связь с космосом. Я выруливаю свою колымагу на Неистовое Авеню. Кто-то сказал бы, что я за рулем Dodge Challendger лимитированного издания с неподрезанными лошадками и прямым впрыском азота, но я зову ее просто и понятно - колымага. Настоящие имена для живых существ, а тачка, какой бы она не была, это просто металлическая жопа с сотней гаек, смекаешь? На дорогу высыпает толпа современных пижонистых хиппарей. Приходится сбросить ход, чтобы не размазать эту радужную массу по асфальту. - Жизни гиен важны, сука! - орет тот пятнистый парень, который играл дауна в пародии на мою жизнь, и я говорю не про Эда, а про его безликую кальку. - Купишь печенек для церкви? - Эй, машины вредны для Природы! - Республиканцы - раковая опухоль демократии! Я пропускаю их трескотню мимо ушей, насколько это возможно, прячу глаза за темными очками, но это не помогает. В такой суете тебя всегда кто-то подцепит как рыбку на крючок. - Кову?! Ты же Кову! - визжит собачонка из второсортной пародии на Щенячий Патруль. - Блин, дай автограф! - Я ставлю подписи только на кустах и жопах, крошка, - приходится нагонять суровости, чтобы не расплескать себя в этой разлагающейся среде. - Я готова! - малая дурында с разбегу приспускает джинсы и плюхается пушистой белой попкой на лобовое. Я со вздохом включаю поворотники, и они со скрипом смахивают ее собачью пизду с экрана, оставляя млечный след. Толпа наконец рассасывается и я гоню по встречной на Сансет Бич. Фараоны в это время либо выковыривают нариков из общественных срален либо дрыхнут в обнимку со своими жирными женушками, так что можно расслабиться и пустить нектар по жилам. Одной лапой я рулю, а другой вынимаю из кармана маленькую фляжку, опрокидываю в горло. Добротный скотч струится драконьим огнем в желудок, полыхает там, вызывая протяжный полурыг-полурык. Так намного лучше, я выхожу на тропу войны, сучки. Хотя кого я обманываю. Слова этой ершистой пиздёнки звенят у меня в ушах, застревают колоском в гриве, как любила говорить мамаша. Я имею ввиду не Зиру, даже за время съемок мы не спелись настолько, чтобы я так называл эту хитрую старую шалаву. "Кову?! Ты же Кову!" - прокручиваю я в голове. Как же молодёжь падка на кумиров, господь, ты бы это видел. Им покажи красную тряпку, и глаза загораются похлеще, чем у забойного бычары на Корриде. Кто кого выеб, кто кого обокрал, присвоил чужой трек, урвал главную роль, заколлабился, откинулся, засудился, опустился. Они пускают по венам чужую жизнь, как будто живут её сами, пока их собственная утекает желтой струйкой в фаянсовое лоно смыва, понимаешь о чем я? Я смотрю на себя в маленькое зеркальце. Чуб тёмной гривы, раскосые глаза и шрам. Гребаный шрам, на который я согласился, чтобы получить эту роль. Им нужен был потомок Скара, визуально и фигурально, я пошел на это, потому что был оголодавшим шкетом, наслышанным про Бродвей, Голливуд, Аллею Звезд и роскошные апартаменты для номинантов любой третьесортной премийки. Жизнь обман, и чем раньше ты это примешь, тем грубее будет твоя шкура, тем легче принимать удары матушки Судьбы. Да, я - Кову. И хули тут примечательного. Я наконец заруливаю в нужный проулок, выцепляю еще непогасшим взглядом охотника нужный бар. "Дрянной Койот". Весьма иронично. На входе под покосившейся неоновой вывеской потасовка. Приходится напрячься и проверить свой 7.62 в кармане. В наше время никогда не знаешь, почешут тебя ладошкой или ножом. - Чо за кипиш, пацаны? - подхожу я с видом разухабистого праздного пьянчуги, выискивая своего визави. - Блэ, да хули он пидор, блэ, - изрекает один из озадаченных гостей сего заведения, крупный бурый медвежатина, видимо, выписанный из массовки какого-нибудь VHS only продолжения "Братца Медведя". - Да, старик, есть над чем подумать, - я по-братски кладу лапу ему на плечо и одновременно упираюсь дулом 7.62 ему в бок. - Но ты лучше подумай о тактическом отступлении, дружище. - Блэ, чо за нах, блэ, - выражает смутную опаску мой неожиданный собеседник. Я не то чтобы люблю угрожать калибром, но иногда это жизненно необходимо на празднике жизни, понимаешь? Я уже разглядел в шероховатой ворсистой толпе в клетчатых рубашках свою душу, своего mon ami, а, значит, пришло время для решительных действий. Он затесался среди них как фарфоровая статуэтка на выставке бензопил. Кодиак. С разбитым носом, и в разорванной полосатой рубахе, которую он так старательно подбирал в H&Damn. Несмотря на отчаянное положение, держит марку - кулаки строго вверх, вплотную к рыжей хасячьей морде, заряжены на удар. Видимо, скунс, что растёкся ебалом вниз по ступенькам как раз откис от его апперкота. Что-что, а работать по этажам моя северная паскуда умеет. - Ну, давайте, паскуды, кто следующий?! - рычит он как будто тащит на себе упряжку в загибающийся холерой городок. - Может ты, ублюдок?! Медведь на моей мушке не смеет двинуться. Я чую его холодный мускулинный пот, стекающий по мелкому ворсу загривка, как пролитое бургундское по иранскому ковру. Эта проблядь привыкла насаждать свои порядки тем, кто поменьше, но мистер Кольт уравнял нас всех, и с этим необходимо мириться, чтобы не расстраивать маму раньше времени. - Ш-ш-ш, угомонись, лапка, мы уезжаем, - перекрикиваю я голосящую толпу, а затем глубже вдавливаю 7.62 в мягкое сало медвежьего бока. - Дружище, вели им взять себя в лапы, иначе это сделает Господь. - Эй, блэ, парни, заканчиваем, блэ, - млеет сохатый как агнец, и я позволяю ему на пару миллиметров расстаться с холодным стальным палачом. Его разношёрстная подпевка на удивление быстро рассасывается, как море вокруг Моисея. В центре, на деревянных ступенях, забрызганных кровью и битым стеклом, в свете софита уличного фонаря остаются только хаски и лис. Первого я знаю, и он моя пара, и мне плевать, как ты на это смотришь. Второго я опознаю лишь подойдя поближе. - Ух, братец, вовремя ты конечно, - Коди небрежно сплёвывает кровь, наклоняется и поднимает лиса, укладывая себе на плечо. - Тодди, дружище, поздоровайся с Кову. - Првт, - бессознательно хрюкает лис разбитым носом, и его петляющий взор лишь на миг обдаёт меня вниманием. - Шт гд. - Да, консервативных мы встретили ребят, - глухо вздыхает рыжий хаски, заваливая рыжую тушку, тащит ко мне. - Перехватывай, любовь моя. - Как два пальца в Витани засунуть, - я переношу вес лиса на себя, к счастью он легче пушинки. - Fuck, почему ты вечно влипаешь в передряги? - Да ничего я тут не влипал, милый, просто они заарканились, зачехвостились. - Выражайся как мужик. - Ну, короче, мы только лизнули друг друга в носики, и понеслось. - С этим всё нормально? - я пихаю под бок дрыхнущего скунса, он не подаёт признаков жизни. - Не, с ним всё норм, пару оплеух словил, - пьяно но рьяно исповедуется хаски. - Заваливаемся. Следующая остановка - Бродвей, - я укладываю вдрабадан пьяно-избитого лиса на заднее, плюхаюсь за руль. Коди запрыгивает на пассажирское, выхватывает из бардачка влажные салфетки, оставшиеся еще с тех пор, когда я катал самочек, утирает ими раздраконенный нос. Затем лыбится. Это он умеет. Если ты хаски, можешь просто давить улыбку, и все плюс-минус начинают подтаивать. Но я битый львина, меня такое уже не берет. Кроме его глаз. Эти гребанные голубые колодцы. - Чо ты такой серьезный? - фыркает хасятина, хватаясь за сидение, когда я выруливаю с проулка, визжа шинами. - С кем не бывает. Отдохнули, так сказать. - Такой отдых в могилы сводит. - Ну, прости, прости, - он виновато разводит лапками, пьяно сверкает глазами-омутами. - Господи, я думал, что сейчас все стали более терпимы. - Даже в байкер-клубах? - Да там тем более! Как можно водить мотоцикл если ты не педераст?! - У нас по-моему запрет на эти токсичные словечки. - Когда они касаются ориентации, а не образа жизни. Эй, Тодд, дружище, как ты там? - Нрмль, - сопит лис на заднем. - Тодд, значит, - бормочу я, чтобы отвлечься, и веду колымагу в направлении Дома. - Лес и пис, да? Пёс да лис? - Дыа. Эт я. - И что ж тебя в могилу потянуло, парень? Ты хоть и старая гвардия, но ещё в соку. Можешь рыжую попку продавать в веб-кам, можешь горловой делать за добрый кэш или сниматься в категории "В". - Ды, а што, ну дыа, - бормочет он. - Я нпился. - Ну ты и оПЁСдал! - визжу я, не в силах сдержаться, и слезы смеха режут краешки глаз. Кодиак смотрит на меня сосредоточенно, но затем тоже начинает истерично лаять как чайка. - Счас сблюю, - говорит Тодд. - Эй, эй, высунь морду наружу! - я в последний миг успеваю выпростать эту бессознательную тушку за окно, и следом за колымагой на дорогу струится обильная серная струя. Мда, бывают же вечерочки. Не то чтобы это было в новинку, ну всему нужно знать меру. Мой Кодиак парень добрый, пусть и мальца наивный. Он всегда подкупал меня тем, что имеет свое мнение, позицию. После "Крылья перемен" наотрез отказался сниматься во всяких дебильных продолжениях и тиражироваться для массмаркета. Настоящий артист. Не первой величины, конечно, но зато какая Душа. Я смотрю как он сопит на заднем сидении и преисполняюсь нежностью. По сути мы - две сиквельных души на задворках славы. Два огонька в этой тьме судеб, кружевных оценок, любви и осуждения. Бля, что я несу. Артист не артист, но вся эта ситуация пахнет напалмом, так что он задолжал мне пару шальных козырей, или как бы выразились юные сосочки: палок под хвост. Если пёсик ведёт себя плохо, то его наказывают. Я имею ввиду гейский секс. Мы займемся им потому что мы геи. Прямо под хвост. В душ мы идем по очереди. Сначала Коди затаскивает туда Тодда и моет прямо в одежде. Лисяра с трудом стоит на лапах, взгляд его неловко гуляет по окружающему миру как у новорожденного. Придется вызывать химчистку, иначе запах собачьей шерсти пропитает всё насквозь. На маленькой кухне решаем влить в себя по шоту виски, просто чтобы снять нервное напряжение. Кодиак укладывает Тодда спать в гостиной, кутает в одеяло. Заботливая шаболда. Чуть позже я кидаю его на кровать. Кровать вздрагивает, но держит удар. Рыжий хаски вытягивается на ней и артистично лыбится своей продающей улыбкой. Голубые глаза, хуй в белых ножнах. Красиво как в сказке. - Будь почтителен, лапочка, не забывай, кого имеешь, - мурлыкает он по-собачьи, когда я ввожу член. - О как. Интрига, - говорю я, ощущаю жару ниже экватора. - Если что, мой батя спас Ном от холеры, - Коди вздрагивает, когда его кожаные врата проседают под моим заточенным львиным тараном. - Ага, спас, а потом выеб этого, как его там, подонка Айрона на глазах у всего посёлка. - В твоём высказывании три логических дыры. Подонка звали Стил, Ном - это посёлок городского типа, и он его не выеб, а протащил за яйца по центральной улице. Я ощущаю фантомную боль в бубенцах, на всякий случай трогаю их, чтобы убедиться, что они никуда не делись. Затем погружаюсь глубже. Члену хорошо и жарко. Я начинаю ебать. - Протащил за яйца? Жесть, даже моя киношная мамка не пошла бы на такие злодейства, - говорю я между ритмичными ударами. - Ну да, она просто соскользнула в пропасть. - Сначала ей в пасть соскользнул член Скара. - Решения самочек остаются на их совести и на попечении лютеранской церкви. - Я к тому, что твой батя дикий, и ты дикий, - оргазм уже доверительно струится где-то в яйцах, миллион маленьких Кову готовится выпорхнуть в подхвостье Кодиака. Бедные сперматозоиды, они ломятся попасть в эту сумасшедшую гонку, даже не зная, что в конце их ждёт не чудо деторождения а жопа. В жизни всегда так, помяни моё слово. - Разве я дикий? - иступлено урчит хаски, и млечная влага его прекума капает на кровать с разбухшей сарделины. Я смотрю на него под собой и понимаю, о чем он говорит. Действительно, откуда я взял этот бред про дикость. Лежит, лыбу давит. Ну тупо домашняя собачонка. Кутай в плед и еби возле камина. - Я буквально уверен, что в тебе таятся чертята, - говорю я, чтобы не ретироваться слишком быстро. - Нет, я от них избавился два года назад после колоноскопии. - Ты знаешь, о чем я. - Ты звучишь слишком витиевато для чувака со шрамом и такой гривой, - смеется пёс на грани оргазма. - Какой гривой? - Ну, такой. Сучьей. - Сучка в этой спальне только одна, и внутри неё мой дружок. - Твой петушок? Цуцик? Коготок? - АХ БЛЯДЬ!!! - спальня наполняется моим львиным рёвом. Тарелки на кухне вторят ей жалобным звоном. Где-то просыпаются соседи. Чьи-то дети ссутся от страха. Хорошо. Прекрасно. Люблю оргазмы. Когда ко мне возвращаются чувства я помогаю любимого оприходовать свой увесистый топинамбур. Его семя гуще чем забродивший кефир. Затем мы лежим и курим. Сигареты изобрели, чтобы курить после секса. Секс изобрели, чтобы было не так обидно, когда нас ебёт жизнь. Я ощущаю его лапу на черной гриве, слышу измученный тихий храп. В воздухе пахнет шерстью и семенем. За окном бледно мерцает неоновая вывеска борделя. Мы планировали начать расследование по делу Корсака и выслушать двух собачонок, записанных на вечер, но затем Кодиак встретил старого друга, а дальше вы и так всё знаете. Ещё один день псу под хвост.