Дефект

– Заткнитесь! – Глючный, искаженный, залаганный голос волнами разносился по пустоте, разрезая писк тишины, словно пузырь, состоящий из вакуума, и лопая его, как воздушный шарик. Но даже так, другие, тихие и в тоже время до безумия, что заполняло все пространство в черепе, громкие, оглушающие голоса проникали намного глубже, дальше. В противовес отчаянному зову о помощи, пощаде, милости, их шепот, словно маленькие пауки, вызывали дрожь в теле, словно его кости держатся на метафорических магнитах и чужие холодные руки в силах разобрать его тело, оставляя здесь одного. – Замолчите же! Это ведь не шизофрения, нет. Он знает, что они настоящие. Они бросили его, кинули. А теперь смеются, глядя на него, созерцая, как он держится за череп, пытаясь сломать, расколоть, сделать что угодно, лишь бы стало тихо, хоть немного, минуту тишины. Навредить себе таки удается и из неглубоких царапин стекают ручейки алой магии. Нитей по пустоте расползлось уже огромное количество, но они не могли его защитить, ведь тут никого не было. Хищник, что запутался в собственной сети. Так больно, что даже плакать не получается, кричать нет сил и смысла, они не слышат. Есть только один способ успокоить их, усмирить, дать им то, чего они хотят. Стереть ещё один мир. А затем ещё, если понадобится. Звуки взрывов и криков других монстров, наконец, перекрывают шепот голосов, что пронзают его, словно иглы куклу. И он смеётся, наконец-то он слышит что-то другое, что он контролирует, видит и осязает. Слышит свой смех, а не приглушенный крик. Мир, окутанный чужой паникой и отчаянием. Как весело ощутить сладость мести за свои мучения, ещё лучше, когда не станет всего Мультивёрса. А ещё слышит его. Как скрип пенопласта о стекло, такой же раздражающий звук, мешающий насладиться симфонией срывающихся голосов, служащих таблеткой от мигрени. Хранителя АВ, что постоянно мешает ему. Как он не поймет, что Эррор страдает так же, как и все эти монстры, даже больше! Их создатели – такие же, смотрят и ничего не делают, посылая этого чернильного, чтобы остановить его. Как мерзко, даже душой того не наделили, для гарантии, что Инк не станет своевольничать, противно. Зафиксировали его одной программой, и тот слепо следует ей каждый раз. Эррор уже от корки до корки выучил этот до скуки банальный сценарий, надоело. Он кричит на него, и голоса вновь пробуждаются, шипят на него, словно кобры. Хранитель поет детские песенки о помощи, дружбе и мире, но слова становятся всё тише, а кости снова трясёт и ломит. И когда это грязное кофейное пятно тянет к нему руку, желание отсечь её, прежде чем она доберётся до него, срабатывает моментально. Инстинкты действуют, подобно отпущенной пружине, удержать которую невозможно. Он рисует себе новую конечность, но больше не стремиться тронуть его. Хах, а если руки лишится Эррор, так быстро он не восстановиться, нечестно. Он всё ещё говорит, что-то, но слов не слышно, а по губам, разрушитель читать не умеет. И когда художник путается в нитях, барахтаясь и пронзая его красным, в контраст белизны Анти-пустоты (уничтожение маленького мира много времени не заняло), ему смешно. Ведь крик Инка он слышит, не свой – его. И в черепе больше ничего нет, кроме чужого, хриплого голоса. Стереть ничтожную, забытую создателем АВ, много сил не потребовало, и Разрушитель мог забавляться с защитником хоть целый день. Если бы ещё череп не стискивал гидравлический пресс. Он может выбраться, Эррор знает. Но по какой-то причине не делает этого, продолжая говорить, будто заведенная на ключик игрушка. Дестрою не нравиться такой расклад, ведь хруст костей куда более подходит к этой картине. Неизвестно сколько времени тот резал и ломал татуированные кости, может минуту, а может десять, но оказалось, что Инк, по всей видимости, решил сегодня не посещать тот свет и в следующий приступ истерического смеха, Эррор получает кистью по черепу. Инк ударил без капли жалости. В голове белый шум, тупая ноющая боль, глухой стон, а затем мучительно медленное прояснение, истязающее больной рассудок сильнее всего. Так тихо. Пускай картинка ещё плавает в матовой дымке и ошибку слегка тошнит от головокружения. Он падает и ощущение покалывания от игл, сменяется болью от падения, настоящей. Эррор щурится до цветных пятен, как те кляксы, что художник разбрызгал по чисто белому, ослепляющему пространству. Голова болит, но проверяя на ощупь, глючный трещин или других повреждений не нашел, не считая оставленных им самим царапин. Аккуратно поднять верхнюю часть тела и сесть, оказалось титанически тяжело и ушло на это действие минуты три, если не пять. Горло болело од долгого крика и смеха. Через ещё полминуты «тормоза» он понял, что Инк всё ещё тут. Стоит и смотрит на него в упор. Снова. Бесит, заноза под кожей, неугомонный проказник, возомнивший о себе, не видано что. Руки с трехцветными фалангами так и чешутся, как крапивой жаленные, чтобы поставить Инка на место. Чужое имя горчит на языках, даже пусть не произнесенное вслух. Горькая микстура, задача которой избавить АВ от инфекции под названием «Эррор Санс». И это носит гордое имя «справедливость»? Чудно, ошибку давно считают злодеем, которого самого надо не просто изолировать, а стереть с лица Мультивселенной. Кто он такой, чтобы не оправдывать ожиданий и не соответствовать статусу? Инк не нападет просто так, ошибка знает это, а потому не торопиться подниматься на ноги, да и лень как-то стало двигаться. Сумасшедшая боль утихла, уступая место более или менее здравому смыслу. Эррор опускает череп и приглушенно смеётся, стараясь не спровоцировать новую волну приступа полной неадекватности. Если откинуть всё и чуточку поразмышлять, то скоро всё повториться, как всегда. Хочет ли этого кто-то из них? Очевидно – нет. То есть, Инку-то наплевать, но не может же он быть до такой степени непрошибаемой стеной? – Эррор? – Каракатица решилась ещё разок попытать удачу. Положение Эррора становиться все комичнее, так, почему бы не ответить, пока он способен думать логически? Эррор посмотрел на Инка снизу вверх, взгляд хранителя переливался сине-голубым аквамарином. Искусно выполненной подделкой. Жалкий имитатор. – Что? – Хороший вопрос, на который психически нестабильный давно знает ответ, так что он, с искренним тяжелым вздохом в чудовищно больных ребрах, опередил творца, – Так нельзя, Эррор. Можно по другому, Эррор. Ты заблуждаешься, Эррор. Бла, бла, бла, всё? Или есть что добавить? Удиви меня, давай, выкинь что-нибудь новенькое, чтобы я захотел взять тебя за ручку и идти в «лучшую жизнь». – Голос хрипел, но глючный продолжал говорить, не позволяя перебить себя, – Если тебе нечего добавить, то проваливай и оставь меня в покое. Считай – ничья. Такая позиция устраивала Эррора редко, а значит, если выдался подобный момент, то выбор у Инка был следующий: или не драконить успокоившегося на неопределенный срок врага и просто уйти, или растянуть момент и, если фортуна улыбнется, побыть с ошибкой ещё немного (тот не станет тратить нервы на новый конфликт). Вот только сегодня случай был другой. Инк незаметно для второго вытащил из пояса полупрозрачный флакон, будто захотел сменить палитру эмоций. – Прости. – Какое счастье, что Эррор успел прикрыть череп руками, когда в глазницы плеснули растворитель. План по обезвреживанию не сработал, а жертва натурально визжала сиплым голосом от адской боли в расплавленных локтях. Дестрой, переживая вспышку шока, сам того не осознавая растратил остатки сил на отторжение попытки Инка вмешаться со своей тупой помощью. Интересно, будь у него запасной бутылек, провернул бы он подобную пакость во второй раз? Или у него и так есть запаска, но он передумал лишать пострадавшего зрения? Как мило и благородно с его беспринципной стороны. – Убирайся! Отвали! Тварь ты бездушная! – Эррор плевался оскорблениями без разбору, а искаженный до какофонии голос не позволял не то, что разобрать слова, даже вслушаться. Хранителю оставалось только покинуть чужую обитель. Такого поступка никто бы не мог ожидать от него. Что самое интересное – это только начало.