Как мы улыбаемся?

Улыбку. Выходя из дома всегда надевай улыбку.-Так учили меня. И дома, и в школе, не только меня, а всех. Когда говоришь-улыбайся, когда ешь-улыбайся, читаешь книгу, смотришь фильм-улыбайся. Во время сна - улыбайся. Плохих снов не бывает у нормальных счастливых людей, только у несчастных, ведь что хорошего может присниться в больнице? Понятно, в какой. Там, где нет счастливых. Грустные- ненормальные, несчастные - психи. Негласная истина, прививается нам с детства. Никогда не снимай улыбку , никогда. Ведь у тебя все хорошо. В нашем мире все хорошо. У людей не может быть проблем, не бывает, они сами их придумывают, они сами их создают, потому что им слишком хорошо, они слишком счастливы, поэтому им скучно, они создают проблемы, чтобы не скучать. У меня не может быть проблем. Я всегда так думаю по утрам, как только проснусь. Но, черт возьми, проблемы есть . И не придуманные, их можно потрогать, пощупать- только руку протяни. Встаю, подхожу к зеркалу, надеваю улыбку. Во сне ее держать никогда не получалось. Улыбка у всех одна. Яркая, белозубая, от уха до уха, и такая не натуральная. Куда бы я ни пошел- везде улыбки. Покупаешь молоко- тебе улыбаются. Мол, какой хороший мальчик, маме помогает! А глаза холодные, бездушные, им плевать на всяких мальчиков. Только на себя не плевать. Улыбка- приклеенная, не настоящая, никогда не касается глаз. Хотя я нормальных, добрых улыбок, и не видел-то почти никогда. Только один раз, в новостях, показывали учреждение с проблемными людьми. Я уже хотел было переключить - от оскала ведущий в глазах темнело, как вдруг за белозубой идеальной улыбкой заметил серую, чуть грустную. Так улыбался седой мужчина, сидящий на кровати, которую почти не было видно за внушительным бюстом телеведущей. Но я уловил улыбку. И чуть сам не начал так улыбаться, губы сами хотели сделать такое привычное, но все же не совсем, движение губами. Но рядом сидели родители, осклабившись глядя в экран. Уже потом, лежа в кровати, я вспомнил, что мужчина держал в руке рамку с фотографией, на которой еле можно было уловить силуэт девушки. Улыбающийся смотрел на нее. И улыбался. Грустно, но правдиво. Смотря на умершую. Потому что у несчастных семей не бывает. "Нормальные" люди никогда не скорбят об умерших. Ведь нужно жить дальше, проблем не бывает, оставь в прошлом- и вперед, живи дальше своей счастливой жизнью. А они уже своё прожили, им хватит, нечего их вспоминать. Лучше думать о будущем, сколько денег еще можно заработать, какую построить карьеру и так далее. -Мертвецы тянут на дно, не думай о них!- Так мне жизнерадостно сообщила мама после смерти бабушки. Хорошо, что для нее она была свекровью, а то я бы совсем усомнился в ее человечности. Хотя разве в смерти есть что-то хорошее? Разве можно забыть о тех, кто когда то был с тобой рядом? Похоже, что можно. Поэтому в нашей семье лет так до десяти я считал себя белой вороной. Пока не понял, что я не похож не только на своих родственников, а на всех меня окружающих людей. Люди вокруг были как будто склеенные из кусочков. Из таких больших кусков разбившихся о мир существ. Судя по получившемуся, довольно злобных. Но кое-что будто забыли добавить в этих "склеенных". Кое что очень важное, без чего человек перестает быть человеком. Сердце. В новых людях не было сердец, их съели белоснежные улыбки, заодно забрав и человечность. Когда несколько лет назад я перестал улыбаться, отец хотел отдать меня в клинику для несчастных. Но мама закатила истерику, что это конец, что мое будущее будет для меня закрыто, что я не смогу выйти из клиники. Она, истерически взвизгивая, пыталась вдолбить мне в голову, что улыбка- залог счастья и процветания, пропуск в идеальную жизнь. - Что подумают окружающие! Да убери ты эту несчастную мину с лица! . Она долбила и долбила мне мозг. И я закрылся в раковину. Просто отключил слух, уставился в одну точку и старался не о чем не думать. На панцире отпечатывались брошенные мамой слова, ломали его оболочку. "Серьезных никто не любит! Грустные никому не нужны!" Слова отскакивали, не могли пробить барьер. Они не были страшными. Но страшно было, что мама кричала их с улыбкой на лице. Такой же белозубой , как всегда, но сейчас казавшийся жутким оскалом. Я закрыл глаза и потонул в себе... После этого случая я начал притворяться. Я слушал, улыбался, соглашался. Но думал по- своему. Делать духу не хватало. Я пытался сохранить в себе человечность. После окончания школы съехал от родителей, ни с кем не контактировал, работал на дому. Выслушивал причитания матери по телефону, что я закапываю свое будущее счастье. Я даже не пытался сказать ей, что такое будущее, какое оно хочет для меня, мне не нужно. Когда спустя десять лет мир рухнул, мне было 27. Несчастных с каждым годом становилось все больше, пока они не вырвались из клиник, не снесли иерархию, не вернули человечность. Люди учились жить заново, срывали с лиц улыбки, отскабливали клей с лица. Все стало так, как я всегда хотел. У людей появилось сердце. Клиники снесли. Люди перестали улыбаться. Нет, не совсем перестали, а берегли улыбку лишь для особых, важных сердцу людей. Пусть и не яркую, белоснежную, во все 32 зуба, но теплую и добрую, с затаённой грустью. Сейчас я стою на развалинах бывшей больницы и смотрю на то, как меняется жизнь. Мне 35, и я наконец то почувствовал, что живу. Я стоял и чувствовал себя счастливым . Я улыбаюсь. Своей настоящей улыбкой.