They try to take your pride, try to take your soul They try to take under control
Ты теряешь свою Императрицу и видишь в её угасающих глазах осколки своей души. Они ранят так, что на долгие мгновения ты не можешь ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни сказать хоть слово в свою защиту, когда тебя обвиняют в её смерти. В её смерти. В её. Смерти. В её… И после, в одну из долгих ночей, когда ты, забившись в угол своей камеры, лелеешь свою боль, ты понимаешь — они правы. Это твоя вина, твой провал, твоё эго. Ты не проверил местность, ведь ты думал, что в Башне безопасно — было, пока тебя не отослали королевским приказом в бессмысленный забег наперегонки со временем в поисках лекарства. Если бы ты тогда только знал — как знаешь сейчас — это бесполезно и лекарства нет. Ничего нет: её, твоей дочери, прежней жизни, тебя. Есть боль — наказание за твой провал — жалкие попытки королевского палача выбить твоё признание. Вот только он, заговорщики не знают — ты уже признал(ся) — ты виноват. А потом что-то меняется — когда ты хрипишь в агонии после очередной порции боли — королевский шпион рассказывает тебе о твоей казни, но ты его не слушаешь — не слышишь. Ты вспоминаешь тот тёплый вечер, когда ты видел её — их — в последний раз, и осознаешь то, что предопределит твою жизнь на ближайшие сутки. Ты — не — можешь контролировать всё. Есть вещи, неподвластные тебе — и никому. Дауд вне твоего понимания. В тот момент, когда ты бы проверял местность, раздавал приказы, он бы просто явился из тени, сделал своё дело — работу — и ушёл. И вся твоя вина — в том, что ты позволил себе покинуть Императрицу — Джессамину — на долгие месяцы, за которые ты пропустил кульминацию переворота. Ты не можешь знать всё, ты — всего лишь человек. У них почти получилось — отнять твою гордость, вырвать твою душу — разбить твою жизнь на мелкие кусочки, которые уже не склеить. Королевский шпион — лорд-регент поглощён любованием собой и своей речью, записывая достаточно компрометирующую заметку — не замечает, как в твоих мёртвых глазах мелькает искра. Пока ещё маленький огонек, грозящий перерасти в неуправляемое пламя, поглощающее всё на своем пути — ты на волосок от того, чтобы упасть в пропасть. Но ты снова ускользаешь — в долгожданную на этот раз — волну боли, маскируя свои мысли в агонии очередной бессмысленной пытки. У них ничего не вышло в этот раз — и они никогда не узнают, насколько были близки к твоему полному уничтожению. Ночью ты сбегаешь, неизвестные — пока — доброжелатели оказались перышком, перевесившим чашу весов твоих сомнений. Тенью проскальзываешь между невнимательными охранниками, не ожидающими никакого подвоха. Проходя по лабиринту катакомб под городом, оставляешь за собой бурый след, по которому тебя могли бы найти, знай они, куда смотреть. Разбавленная водой и грязью, кровь — твоя, ты никого не тронул — твое пальто, твоя одежда за эти полгода напитались ею, твои свежие раны раскрылись и отвратительно зудят, умытые сточными водами. Но выйдя на каменистый берег, впервые за столько времени увидев солнце, ты вдыхаешь полной грудью — ещё, и ещё, и ещё — у тебя кружится голова и болят едва ли заживающие отбитые ребра. Когда тебя впервые встречает Самуэль — вот в таком неприглядном виде — он неуловимо напрягается — решил, что ты умылся в крови тех, кто попался тебе на пути. Но твой меч чист, из-за побуревшего ворота рубашки выглядывает свежий порез, на щеке свежий ожог, на руках не хватает ногтей. В крови только ты сам и рукоять твоего нового восхитительного клинка — твои ладони содраны до мяса. Самуэль позволяет тебе забыться тяжёлым сном — потерять сознание — и приводит в чувство, когда вы уже почти приплыли к месту назначения — пабу в чумном расселённом районе. Он ничего не говорит, но своей измученной душой ты ощущаешь его сочувствие — и ужас — как можно так довести человека. Ты почти не помнишь, как здороваешься с адмиралом Хэвлоком, лордом Пендлтоном, знакомишься со слугами. Узнав, что для тебя готовы комнаты наверху, ты даже не осматриваешься, а сразу — тяжело и медленно — поднимаешься и падаешь на кровать, не замечая, что пачкаешь свежее белье. Сон окутывает тебя ватным температурным одеялом, но тебе впервые за долгие месяцы хорошо — настолько, что ты с трудом осознаёшь, что тебя касаются — промывают раны, стирают грязь с лица. Девушка — Лидия — сидит рядом, уверенными движениями наносит на твои порезы и ожоги эликсир Соколова — превосходное средство от всех повреждений организма, кроме чумы — абсурдный анекдот, ведь Соколов пытается создать лекарство именно от неё. Заметив, что ты очнулся, она легко улыбается и извиняется за то, что разбудила, говорит, что только хотела обработать твои раны. Ты согласно киваешь, с трудом сдвигая свинцовую голову с подушки — похоже, у тебя и правда температура — неудивительно, ведь ты столько времени провел в холоде и лишениях, измученный, был вынужден плавать в не самом чистом и тёплом водоеме, а потом сидеть в мокрой холодной одежде в лодке, предоставленной всем ветрам — не в вину Самуэлю. У тебя привычно саднит сорванное горло, сжимаются тиски ангины. Лидия успевает заставить тебя выпить оставшийся эликсир, и ты снова проваливаешься в сон. И пробуждаешься в Бездне. Добро пожаловать, мой дорогой Корво. Ты наконец пришёл. Я тебя дождался.You wanna fight back, you're rounded and open You're under attack, but your spirit's not broken You know it's worth fighting for