***
Обрезанные волосы — на самом деле не столько страшно, сколько унизительно. Ацуши удивленно обернулся под слишком громкий смех, а его волосы упали на пол вместе с резинкой. Конечно, ножницами щёлкнул только один человек, но смешки стали раздаваться повсюду, с каждого угла, а когда Ацуши отчаянно позвал учителя, тот повернулся, посмотрел на класс и продолжил вести урок. И это всё? Единственное, что сделал Ацуши — выставил себя на ещё большее посмешище? Словно напоминая, ножницы снова щелкнули рядом с ухом, срезали кусочек серой пряди, придавая вихрам более неопрятный вид. Что делать в такой ситуации? Куда ни глянь, казалось, что смешки раздавят его, как ботинок — жука. За ним и наблюдали, как за необычным жуком; может, кто-то сочувствовал Накаджиме, но вот вступиться никто не спешил. — …Пожалуйста, не делай так, — попросил Ацуши и придвинул стул ближе к парте, чтобы девочка не могла достать до его волос. — Почему? Твоя прическа была уродской, я только тебе немного помогла, — в шепоте послышался смех, и тогда Ацуши покраснел от гнева. Новое движение ножниц — еще одна прядь его волос на полу. Она будто бы задалась целью превратить прическу Накаджимы в огрызки, которые больше никогда не смогут расти прямо. — Можешь по той же причине отрезать себе свой уродский нос. Вдруг новый вырастет? — прошипел Ацуши тихо. До следующего движения ножниц он успел схватить девочку за запястье, сильно сжать (А как иначе? Что еще он мог сделать? Как он должен был «поступить правильно»?). Вдруг она во весь голос заверещала. На первом же уроке попасть в кабинет директора — почему так не повезло? Ацуши наконец ощупал свои волосы. Огрызки прядей. Он сжал руку, действительно сдерживаясь, чтобы не вырвать клок. Девочка — Аоки Ю — сидела напротив, на другой скамейке, с недовольным лицом и скрещёнными руками. Ацуши послал ей неприязненный взгляд. Неожиданно, директор обратил претензию к нему, и Накаджиме нечего было ответить. Учитель, что стоял рядом, назвал их обоих нарушителями спокойствия, сказал «Они сорвали урок». Осыпавшиеся волосы ещё лежали на воротнике, не успели упасть на пол. — Я только хотел, чтобы она перестала… — начал Ацуши, но был перебит. — У меня синяк на руке останется от того, как он меня схватил. Только пришёл, а уже такой агрессивный, — без криков и переигрывания, девочка закатила глаза. — Просто так. — Она мне волосы отрезала, и я просил перестать! Это при вас происходило, вы же видели, — теперь слова звучали сухо, с упреком, а не с надеждой. Учитель развёл руками. — Аоки, у вас же нет синяка… Накаджима, а вы не девушка, не переживайте так из-за волос. Уверен, это была лишь неудачная шутка, которую вы слишком серьёзно приняли. Может, вы оба попробуете разобраться сами? — услышал Ацуши. Уши краснели в стыде с каждым словом. Впрочем, не он один был недоволен. — А мой синяк? — нахмурилась Аоки, выпрямившись. Руку она не показывала. — Синяка нет, — с нажимом ответил директор. — Свободны, ведите себя прилично. Ацуши первый поднялся — он ушёл быстро, отправился в школьный туалет, чтобы привести себя в порядок. Конечно, он надеялся на лучшее, но его волосы выглядели просто ужасно, при том, что и сам по себе он не слишком красив. Со страдальческим звуком Накаджима попытался уложить прическу водой, когда заметил, что другой человек в комнате смотрит на него через зеркало. — Эм… привет? — он обернулся, настороженный после сегодняшних событий. — Ты подглядывал за мной? — парень бесцеремонно приблизился, инстинкты Ацуши подсказали отступить. Возможно, в этой школе у всех плохо с головой? — Вообще-то, я был занят своими делами, мне до тебя дела нет, — прозвучало неуверенно. Дома, когда кто-то несправедливо обвинял его, он мог просто грубо ответить — работало. В младших классах за это называли зверёнышем — но только учителя, и между собой. Ацуши случайно узнал. Взглянув с подозрением, парень ушел. Если резюмировать, то обед ещё не успел настать, а первый учебный день был испорчен. Ацуши умылся, скинул с плеч обрезки волос, а затем вернулся в класс — начинался следующий урок. Здесь, если вдруг случится драка — ни учителя, ни директор не станут ничего с этим делать. Вот, что Ацуши смог уяснить. Он постеснялся знакомиться с кем-то из класса после своего позора, и весь день только писал конспекты. Он попытает удачу завтра — ведь, наверняка, всё подзабудется, дома он приведёт прическу в более аккуратный вид и сможет найти людей (не таких странных, с которыми ему уже довелось пообщаться). Пока стоило запомнить тех, с кем разговаривала вредная девочка, и завтра не подходить к ним — мало ли, что она могла наплести. Среди её друзей был парень, с которым Ацуши столкнулся в туалете — ещё одно доказательство тому, какие у неё знакомые. Дернув плечом, он отвернулся. Разумеется, здесь есть кто-нибудь нормальный. Завтра Ацуши постарается исправить положение, а еще будет усердно заниматься, чтобы попасть в престижный университет в будущем. Выбор клуба Накаджима откладывает на потом — дали неделю, чтобы определиться. У него было много дел — в квартирке после переезда всё еще по углам лежала пыль, некоторые коробки с его вещами не были распакованы, вдобавок, требовалось обжиться и проверить сантехнику, чтобы всё работало. Такие мысли блуждали в голове Ацуши, пока он собирал рюкзак и готовился уходить. — Накаджима-кун! — в коридоре его окликнул звонкий голос. Пока все разбредались по клубным комнатам или шли домой, ещё не определившись, Аоки Ю с друзьями стояла у окна. Она приветливо помахала. Поскольку Ацуши не спешил подойти, то сделала шаг навстречу сама. — Ты извини за волосы. Просто в средней школе… — Не парься. Пока, я спешу, — заподозрив неладное, он собрался уйти. — Да стой! Я правда извиниться хочу, — девочка потянула его за руку, и на пути Накаджимы внезапно нарисовался худощавый парень с приветливой улыбкой. — Окей, только побыстрее, — неприятные мурашки побежали по рукам — Ацуши постарался отстраниться от одноклассницы, но и к её другу не приближаться. Другие ученики в коридоре не обращали внимание на происходящее. — Что торопишься? Мы могли бы постараться стать друзьями. — Это здорово, просто мне нужно успеть прибрать квартиру, правда… — Так пусть мама твоя приберет, потом дома поможешь, — если Аоки-сан можно было поверить, то вот её другу, который слишком фамильярно обернул руку вокруг шеи Ацуши (в якобы приятельском жесте) — точно нет. — У меня её нет, — занервничав, Ацуши сказал необдуманно, параллельно пытаясь вывернуться из захвата. Улыбки превращались в оскалы — он ясно видел и продолжал болтать, всё больше паникуя. — И папы тоже, я один, так что мне пора домой… — Бедняжка, — сказала незнакомая девочка по левую сторону, почти кокетливо поправляя густую чёлку. И хихикала. За её руку держалась другая, скрывая свой смех за ладошкой. — Поговорим на крыше, ладно, Накаджима-кун? Тут так шумно, — Аоки кивнула сама себе. С ужасом, Накаджима ощутил, как высокий одноклассник тащит его. Старшие классы на третьем этаже, выход на крышу сразу после лестницы наверх, на следующем. — Не хочу я с вами разговаривать! Отвали!.. — видя, как он брыкается, уже оба парня из компании стали удерживать его. Ацуши всадил зубы в ладонь того, кто зажал его рот; одноклассник зашипел и заматерился, прежде чем приложить Ацуши об стену лицом. Воля к сопротивлению резко стала меньше. Ацуши задрожал, он никак не мог понять, что сделал не так и почему ему разбили нос. — Пожалуйста, успокойся, — девочка с чёлкой улыбнулась, расстегнула воротник его рубашки и утёрла тканью кровь с лица. Взгляд метался с неё на Аоки, на парня из туалета, на стремительно удаляющийся коридор. До того, как они останутся вместе на крыше, шанс сбежать был, а потом его не представится. Ацуши не смог заставить себя убежать, холод сковал его тело, а затем двери закрылись, отделяя его от коридоров и классов. Друзья Аоки — те, что парни, — всё так же держали его за руки и ноги, в подвешенном состоянии. — Я хотела сказать, что в средней школе передо мной сидела одна девочка, как раз на твоём месте. Теперь мы в разных классах после распределения, а ведь мы были лучшими подругами. Я загрустила и решила сделать твою причёску похожей на её. Прошу прощения! — Аоки потрепала его по остриженным волосам, и он не смел дёрнуться. — Но ты оставил мне синяк, — добавила она раздражённо и подняла правую руку. На тонком запястье, взаправду, остался маленький красный след. Но ради такой мелочи не слишком ли усердно юношу тащили сюда? — Тебе просто нужно извиниться, и всё! Ты же не какой-нибудь антисоциальный придурок? — заговорила та одноклассница, что ранее только молчала и цеплялась за подругу. У неё был тихий и добрый голос — стало ещё страшнее. — Извини, что оставил синяк. Я не хотел, — Ацуши пробормотал, почти не услышал свой голос за громким и частым биением сердца. Наконец, хватка на его руках и ногах ослабла, ему позволили опуститься на пол. — Не то, Накаджима-кун! Вернее, Ацуши. Ты же не против, что я буду звать тебя Ацуши? — краем глаза можно было увидеть, как вся компания, кроме Аоки, становится у двери, чтобы загородить. Дрожь вновь побежала по телу — необходимо найти выход из этой ситуации. Но путей отступления не оказалось рядом. Девочка достала телефон. — Сними пиджак и рубашку, встань на колени и извинись. Дальнейшее помнилось смутно. Сначала Ацуши отказался, злость переполнила его чашу терпения — он попытался отнять телефон в стремлении выбросить его, чтобы Аоки подумала над своими словами. Кажется, ему выкрутили руки. Синяки на скулах, следы на шее — всё это должно было о чём-то сказать. Пару мгновений он точно висел над землей на высоте четырёх этажей и умолял не сбрасывать его. Унизительно. Завтра видео, где он в нижнем белье стоит на коленях и слёзно извиняется за что-то, разойдётся по всему классу. Ацуши открыл дверь квартирки, которую бабушка сняла для него, бросил рюкзак на пол и встал на месте. Слёзы чуть не потекли по лицу, но он их утёр. И так уже сегодня наплакался на жизнь вперёд. Спасибо на том, что ему в трусы не залезли, потому что после подобных повреждений он бы запросто покончил с собой. Стоило уйти с порога — бездумно, Ацуши налил себе кипяток в кружку, не озаботившись тем, чтобы включить дома свет. Следы на шее стали бы отличным доказательством насилия для полиции. Если сказать бабушке, то она не оставит этого просто так. Она приедет, все нервы истратит, но добьётся хотя бы выплаты штрафа и увольнения учителя, возможно, даже лёгкого уголовного обвинения по отношению к тому, кто душил. На большее невозможно рассчитывать. Ацуши приехал сюда учиться, чтобы в будущем жить лучшей жизнью. Когда он звонит бабушке, то врёт, что первый день прошёл просто прекрасно, и он сразу завёл друзей. Следующую неделю он в школу не ходил, из инстинкта самосохранения. Темы из учебника можно пройти самостоятельно, следуя расписанию — довольно несложно. Ацуши выполнял домашнее задание в тот же день, что получал (спасибо электронным системам и мобильному интернету). Смотрел телевизор, чтобы убить время, готовил, убирался и расставлял мебель, так что за неделю квартира приобрела божеский вид. В выходные он с волнением думал о понедельнике. Недели должно было хватить, чтобы всё забылось — и Ацуши не обо всех учениках, что вы, такой позор не забывается и к концу школы. Аоки-сан и её друзья, имён которых Накаджима даже не знал, получили, что хотели, верно? Он извинился на камеру, полностью растоптанный и униженный, так что больше ничего им не должен. Ничего не должен, но его шкафчик для обуви оказался полон червей, его обед забрали с аргументом «зачем так много есть?», учитель презрительно посмотрел на него, сказал, что Ацуши проблемный; домашнее задание с «болезни» не приняли. Якобы они «не договаривались на домашнее обучение», так что за прогул всё равно поставят двойки. На уроках Тамагава (высокий, тащил за руки) комментировал ответы Накаджимы, негромко, чтобы учителю не было слышно, но вот Ацуши — вполне. Он не перестал поднимать руку, не замечая, что его ответы становятся менее уверенными. После уроков шло время физической расправы. Они портят его одежду, вещи, технику — наблюдают, как он мечется, скалится и кусается, но его зубы недостаточно остры. Пинки попадают в цель по животам обидчиков, но за них точно последует расплата, и против пятерых Накаджима не сможет ничего сделать. Ацуши экономит еду и карманные, и дома, втайне, много плачет. На каникулах между семестрами он может отдохнуть и даже уехать к бабушке, в воспоминание детства, где разве что приходится объясняться, почему он сменил прическу на такую странную. «Так модно, не волнуйся», — чтобы она поверила улыбке и приготовила моти, самые вкусные на свете. Но во время каникул преследователи голодали по крови, так что осенью пускали ему кровь в прямом смысле. Пришлось оправдываться перед директором за следы на руках — глубокие и кривые, потому что Накаджима никак не мог перестать сопротивляться. — Накаджима-кун, если вы продолжите в том же духе, придется подумать о вашем исключении. Вы ходили к школьному психологу? — директор нисколько не сомневался, что Ацуши порезал руки сам. — Несколько моих одноклассников: Аоки, Тамагава, Хаттори, Уэда и Мацуока привели меня в служебный туалет на первом этаже и порезали мне руки, — Накаджима скучающе потянулся к стакану с ручками и стал крутить одну, не обращая на реакцию директора ни малейшего внимания. — …Не надо выдумывать, Накаджима-кун. — Они занимаются подобным уже три месяца, начиная с апреля. Видимо, очень соскучились, — перед директором Ацуши ощутил некую свободу — он мог честно сказать всё, что думает, и его слова всё равно приняли бы за бред. — Если бы это было правдой, ваш учитель бы уже заметил. Свободны, Накаджима-кун. И… сдерживайте, пожалуйста, свои наклонности. Если не ради себя, так ради школы и вашего будущего. Ацуши кивнул. Его не пробрало на странный смех, когда он выходил из кабинета. Его руки не дрожали. Счёт дней до конца учёбы стал привычным занятием. Каждое мгновение. Жаль, что перестало так просто получаться концентрироваться на занятиях, а взяться за домашнее задание не было сил. Школьную форму Ацуши постоянно портили, и он скоро понял — слишком дорого покупать новую каждый раз. Он латал свой синий пиджак настолько, насколько мог, и на занятия надевал его с джинсами из секонд-хэнда и толстовкой оттуда же. Их, в случае чего, легко заменить на похожие вещи. Он много бродил по улице, потому что в обед «компания» забирала его деньги, что он берёг на автобус. Ацуши кормил бродячих животных. Когда мог себе позволить. Они милые, в основном, только слегка напуганные. Раз Накаджима мог помочь им, то, возможно, его существование не такое уж жалкое и бессмысленное. Мир вокруг, за пределами школы, будил желание жить, даже если Ацуши стал глуп и плох. Школа однажды закончится — и тогда он освободится, поступит туда, где никто не знает его имени и не видел извинений в нижнем белье. В парке, через который Ацуши ходил домой, иногда обнаруживались и ребята из класса. В такие дни он добегал до своего двора через огороженную стройку, пачкая последнюю обувь. Он так и не завёл друзей. Каждый год его будет ждать только одно развлечение — быть подставкой для ног Аоки, пока она будет сидеть на скамье и придумывать шутки над ним. И тогда нужно закрыть глаза, забыть, в каком положении находишься, и считать. Считать дни, чтобы найти тот, в который он потерял волю к сопротивлению. В который его голова опустилась на парту, чтобы лежать неподвижно в течение урока, перемены, обеденного перерыва и всего школьного дня. Возможно, после того раза, когда Хаттори предложила ему изображать собаку и ходить на поводке. Может, до. Ацуши не хотел бы помнить подробности этих унижений. Заключительный учебный год не должен был как-то отличаться от предыдущих, но в апреле произошло существенное изменение. Ацуши глазам не поверил, когда зашёл в класс (последним). Новое лицо. И упомянутое новое лицо сидело за его партой. Дело, конечно, было не в том. Ацуши не стал просить освободить место, он сел на другое и принялся посматривать. «Дазай Осаму», — так его представил учитель. Новый ученик в выпускном классе, в маленьком городе — он сдержанно улыбнулся, сказал несколько дежурных приветственных фраз и вновь сел за парту Ацуши. И, возможно, Накаджима Ацуши просто вообразил себя знатоком по теме странных личностей с тех пор, как внутренне умер, но ему почудилась во взгляде этого «Дазая» даже не лёгкая придурь, а некоторая ебанца. Что и подтвердилось. Очень заинтересовавшись и пожелав новой крови, Тамагава разбил однокласснику телефон — как с Ацуши, первые трения происходили в классе, при всех. Они обозначивали свою жертву — и немного любопытно оказаться на другой стороне баррикад. Конечно, просто смотреть было неправильно. Рука Накаджимы дрожала, когда он думал вмешаться, обратить на себя внимание — и снова стать главным объектом насмешек. Ацуши не успел, потому что Дазай со спокойным лицом быстро взял Тамагаву за воротник, потянул вниз, неуловимым движением переместил руку на его затылок и впечатал лицом в парту Ацуши. Прямо в вырезанную надпись «умри». …Должно быть, с самого начала Дазай сел туда осознанно, он не мог не заметить надписи. Только вот усилия ни к чему не приведут; даже если сейчас новенький отстоял свою гордость, после уроков они возьмут количеством. А пока, Тамагава убежал с проклятиями (умываться, а то и в медпункт), Дазай собирал прожигающие взгляды. Накаджима допускал слишком много мыслей о его будущей участи, так что, когда Осаму вышел в коридор, он поспешил следом. — Подожди, — сказал достаточно тихо, и его, кажется, не услышали. Ацуши запнулся и предпринял вторую попытку, а Дазай, всё же, заметил преследование. — Привет. Тот парень, который испортил твой телефон… — сухость в горле помешала ему закончить правильно, он закашлялся под незаинтересованным взглядом. — Твой брат? Просишь за него прощение? — предположил юноша. Накаджима тут же замотал головой. — Нет! Не дай боги мне такого брата! — ответил он резко и взволнованно оглянулся. — Он не один такой. Если точнее, то их пятеро, и после уроков они, скорее всего, постараются увести тебя в уединённое место. Могут даже… угрожать твоей жизни. Это всё, что я хотел сказать, пока, — взгляд зацепился за Хаттори, пока она в одиночестве шла от конца коридора в их сторону, так что Ацуши быстренько сбежал. Он не увидел долгого взгляда от нового одноклассника. Накаджима раздумывал над тем, чтобы держаться возле Дазая после уроков, но возможность попасть под горячую руку его ни капли не соблазняла. Если вмешается, то получит больше обычного, уж точно… Он бросил взгляд из-под чёлки на выход, когда на голову опустилась тонкая ладонь с короткими ногтями — холодные пальцы поскребли его макушку, перед глазами появились длинные, крашенные в светлый, пряди. — Сегодня можешь идти домой, Ацуши-кун, — своим тихим и тонким голосом разрешила Мацуока, прежде чем сложить руки за спиной. Она подошла к парте, за которой сидел Дазай. А ведь Накаджима забыл совсем, что стоило бы описать новенькому задир… Рассказать гораздо больше, чем Ацуши смог. И он, проклиная себя, ушёл домой. Разве не нужно цепляться за шанс уйти, если такой появляется? Попытки убедить себя, что не смог бы поступить иначе, продолжались до того момента, как он уснул, а утром — возобновились. Последний год Ацуши только так и поступает — трусит, сдаётся и унижается. Как в кошмаре. Лучше было бы не узнавать никаких новостей о Дазае Осаму, так что Ацуши, выбирая между муками незнания и ненавистью к себе, выбрал первое. Он снова прогулял неделю занятий, даже на улицу почти не выходил — только в магазин в двух шагах от дома. Неделя пролетела слишком быстро — он не был готов вернуться; лежать на кровати и смотреть сериалы, пока не кончится интернет, периодически использовать дыхательные упражнения, чтобы утихомирить сердце — лучше. Попытавшись пригладить вихры (в этом году обстричь его ещё не успели), Ацуши осторожно зашёл в класс. Шмыгнул за свободную парту, чистую, за ней и сидел в прошлый раз. Все были на месте, слишком тихие. Атмосфера не изменилась и при появлении Дазая. Проведи кто проверку в классе сегодня — не усомнились бы, что образцовый. На занятиях Ацуши смотрел на всех исподтишка, но те словно сменили личности. Мало того, Дазай отвечал учителю, громко шутил — смешил класс, пока компания не издавала ни звука. Пугающе. Ситуация прояснилась — на парте Ацуши возникла записка, появление которой он проморгал. «Приходи в класс в 4 часа» — после уроков, когда учитель с учениками уже находились в клубных комнатах или отправлялись домой. Если бумажка от Аоки, Тамагавы и т.д, выбора просто не оставалось, если же от другого человека, то Ацуши не терял ничего. После уроков он прождал час в классе хореографии, в уголке, пока там не начались занятия, спрятал под скамейкой рюкзак (со школьным пиджаком внутри). Порча имущества ему уже не угрожала. Отлично, не правда ли? Подбадривая себя, Ацуши заглянул в класс. Увиденное заставило нахмуриться, затем поднять брови. Дазай вальяжно сидел на какой-то парте, покачивая ногой, пока пять фигур рядом с ним держали в руках тряпки и чистящие средства, что использовались для генеральной уборки класса. Одноклассник вдруг его заметил. — Накаджима Ацуши, верно? — при виде яркой улыбки юноша подавил порыв сбежать. Вместо этого вошёл в класс и оставил дверь открытой, не собираясь отходить далеко. — Мне ребята сказали твоё имя. Я не знал, что занял твою парту, так что хочу вернуть её, — Дазай слез со столешницы, но не стал подходить. — А они хотят сказать тебе кое-что. Воцарилось напряжённое молчание. — Извини, — бросил раздражённо Уэда, наиболее пугающий по габаритам. Ацуши решительно не мог понять, что произошло, но после слов одного одноклассника, другие тоже скомканно извинились. — Ну и давайте закончим поскорее, не до пяти ведь тут стоять, — Дазай неопределённо махнул рукой. Как только он сказал, все пятеро, толкаясь перед несчастной маленькой партой, стали брызгать чистящим средством на надписи, сделанные перманентным маркером. — Я оценил твой совет, Накаджима-кун. Ацуши комкал ткань толстовки, засунув руки в карман. Дальнейшая уборка проходила в тишине, пока Накаджима не собрался с силами и не ушёл, тихо поблагодарив — неясно, кого. Так в школе появился Дазай Осаму. По слухам, он запугал компанию так, что они начали его слушаться, и Накаджима готов был в такое поверить. В классе его перестали дразнить, и у нового ученика таких наклонностей не обнаружилось — вроде бы, над «своей» шайкой он не издевался. Он не набивался в друзья к Ацуши после случая с партой. И, всё взвесив, юноша решил сам официально с ним познакомиться. Тот, внезапно, был не против — так они решили прогуляться в четверг после уроков. Ацуши не мог поверить в подобный конец преследований. Любое присутствие чужого человека заставляло его дрожать, это не исправить. Дазай должен дать ответы, почему насмешки закончились так же резко, как и начались. Именно ради причин его доброты Накаджима пожелал встретиться. Впрочем, большую часть прогулки Ацуши молчал, провожая Осаму до дома. Не выходило выдавить из себя ни слова, как и раньше в его присутствии. Он был нов, незнаком — даже если в голове Ацуши повторялось очевидное, он не мог знать, что Осаму выкинет. — Как тебе разрешили ходить в школу не в форме? — Дазай не замечал напряжения (или делал вид). Зубы Ацуши на мгновение сильнее впились в щёку. — Не разрешали… но после десятого за год похода в кабинет директора меня устали ругать, — пробормотал он и обратил внимание на рисунок кладки асфальта. Судя по тону, Дазай откровенно скучал. Пусть. («Так все и всегда будут скучать рядом с тобой.») — Вопрос принципа? Знаешь, прямое столкновение — не лучшая стратегия. — Принципы ни при чём, денег на форму нет, — Ацуши фыркнул, закатывая глаза. Губы одноклассника растянулись в хитрой улыбке.***
Выяснилось, что Дазай живет совершенно один в просторном доме. Там словно жили несколько человек «до» — на старых шкафчиках и комодах теснились традиционные статуэтки и детали украшений, нетронутые и пыльные, деревянный пол покрыт однотонными коврами. Посреди комнаты — диван, что никак не вписывается в общую картину. Точно куплен куда позже, чем шкафы с комодами, даже цвет — серый, отдающий фиолетовым, — выбивается, становится ярким пятном среди темного, но художественно разбросанного хлама. Дазай закрыл за собой дверь и щелкнул чем-то — вместе со светом зажглась гирлянда. Полумрак стал чуть светлее, Ацуши смог разглядеть старый радиоприёмник, кипы журналов с, кажется, послевоенного периода, керосиновую лампу и множество других вещей. Здесь был абсолютный бардак, и Накаджима ни за что бы ни захотел увидеть это место чистым. — Извини за беспорядок, — небрежно сказал Осаму и скинул школьные туфли, — я пытаюсь привести это место в приемлемый вид, но пока удалось накопить только на диван и нормальный холодильник. Ацуши фыркнул. — Рисуешься. Тут хоть антикварный магазин открывай, но ты не станешь, потому что тебе все эти вещи нравятся, — предположил он, и одноклассник с улыбкой пожал плечами. — Ладно, рисуюсь. В конце концов, керосиновая лампа была чистой — без ржавчины, разве что с мелкими царапинами, указывающими на возраст. Радиоприемник тоже тщательно очищен от застарелой грязи, теперь только пыль нужно протирать. Осаму сказал бы, что Ацуши заметил это неосознанно — то, что аккуратно стояло на полках, Дазай никогда не трогал, но вот вещи в «беспорядке» выглядели ухоженно. Они поставили пакет из магазина на столик у дивана и принялись готовить свой паек. Дазай хотел лишь заварить рамен, но Накаджима настоял на том, чтобы приготовить его нормально. Обычно, слова Ацуши не имеют значения — так что в любой своей просьбе он готовился к пренебрежению и отказу. И тут вдруг Дазай всучил ему две пачки лапши и благословил отправиться на кухню. — Тогда готовь! — А… хорошо, — сжав пальцы, он пошел в указанном направлении. От кухни можно было ожидать худшего — но она оказалось почти такой же, как в квартире Ацуши, только цветовая гамма иная. Ацуши нашел кастрюлю, но никак не мог приступить к приготовлению еды. Друг этой «потрясающей» компании не должен проявлять к Накаджиме дружелюбие, иначе вселенная съедет с катушек и завтра они все возьмутся за руки, чтобы ходить по полям и петь песенки. Картина идиотская, ситуация тоже. Сейчас его просто эксплуатируют — да так, что он не понял очевидного. — Дазай, зажги газ. У меня дома электроплита, газовой не умею пользоваться, — Ацуши прищурился, пока громко звал хозяина дома. Тот зашагал — неторопливо, конечно, но не собирался отказываться. Если бы издевался, то ни в чём бы не помогал, да? Накаджима не спускал с него внимательного взгляда, пока Дазай пытался зажечь спичку. Насколько далеко это может зайти? — Набери воду в кастрюлю, пожалуйста, — вопреки здравому смыслу, так Дазай и поступил. Вселенная действительно сошла с ума. — А если в холодильнике есть незамороженное мясо и какие-нибудь специи, их тоже достань. — Всё-таки запрягли на кухню… — одноклассник смешливо пожаловался. — Ладно, только ради вкусного рамена. Тогда уж мясо придется нарезать и пожарить. Вынуждаешь меня идти на такие подвиги, Ацуши-кун… Ненавижу готовить. Накаджиме захотелось потрясти парня и спросить: «Да что ты хочешь от меня, в конце-то концов?!». Но он поставил на плиту кастрюлю с водой. — …Почему ты так близко общаешься с Тамагавой и Аоки-сан? Они твой телефон разбили, — конечно, на следующий день Дазай появился с таким же, как ни в чём не бывало — по тем же слухам. — Форму испортили. Ты новую где-то взял. Разве после такого получится ходить везде вместе, как вы? — А что, хочешь с ними подружиться? — Осаму взял кухонный нож. Одноклассник резал плохо — кривыми кусками, впервые будто. Ацуши пришлось порезать мясо вместо него, чтобы позже всё обжарилось равномерно. — Мда, придется поработать над этим. — Над дружбой? Да сдались они мне. Почему ты с ними дружишь? — Над нарезкой мяса. Правда настолько ужасно? А я так старался! — тон Дазая не вызвал доверия, пришлось сдержаться, чтобы не хмыкнуть. Странный парень стал торопливо доставать пакетики со специями и протягивать Накаджиме. Большая часть была безнадёжно просроченной… — Страшно представить, чем ты питаешься, — наверное, Ацуши должен был вести себя уважительно, правильно. Пока что Дазай помогал ему, ничего плохого не сделал, слова злого не сказал. Но вот желание закатить глаза стало слишком сильным, и Ацуши не сдержал эмоции. — Замороженные овощи, замороженная кукуруза, кальмар, креветки, лапша… Морозилка и заварная лапша — это прекрасно, благослови боги тех, кто это придумал! — ответил знакомый преувеличенно радостно. Ацуши опустил голову и бросил лапшу в кипящую воду. Могло быть хуже — и, конечно, питание Дазая не волновало его, однако он заработал пару плюсов в глазах Ацуши. Поскольку всю работу выполнял гость, Осаму лишь крутился вокруг и болтал, игнорируя существенные вопросы. Кухню наполнил запах жареного мяса и специй. — …Ты знал, что у овец прямоугольные зрачки? — Знал, — вздохнул Ацуши. Болтовня не мешает — Накаджима отлично умеет «отключаться», задумываться так, что звуки не доходят до него сквозь пласт мыслей. Или уменьшать громкость, как сейчас. На самом деле, за пару часов Ацуши немного привык к разговорам Дазая. — До старшей школы я жил в деревне, на коз и овец насмотрелся, пока пас их. Он точно получит пару новых прозвищ. Раньше не приходилось к месту рассказывать о себе — и теперь Ацуши так просто сдался. С другой стороны, ему не понять, реально ли всё происходящее. Его жизнь незначительна, он незначителен, его страхи незначительны. Его смерть была бы точно такой же незначительной. Так всё и закончится, он погибнет сегодня — умрёт до того, как придёт в школу, чтобы не стало тяжелее. И дело не в Аоки с компанией, только в экзаменах, которые Ацуши точно провалит, вернется в деревню и скажет бабушке (своим видом), что все её деньги были потрачены зря. Если итог известен, то нет смысла растягивать процесс. — Готово, Ацуши-кун. Я добавлю мясо в рамен? Да? Да? — услышал он и отнял пальцы от ручки сковороды. — Только бери аккуратно щипцами, не выливай вместе с маслом, не то получится отвратно, — Накаджима бормотнул, а взгляд уж поднялся к потолку сам собой. — Точно, ты прав. Ребятам нужна железная рука, которая сдавит их глотки если не общественным осуждением, то осуждением родителей и страхом, а не то они решат, что могут творить любые отвратительные вещи и не получат наказания. Я работаю «железной рукой», чтобы не оказаться на месте доведенного до самоубийства. Это достаточно полный ответ, Ацуши-кун? — плечи Дазая дёрнулись, а затем он наполнил две тарелки раменом и продолжил тем же тоном. — Спасибо за труды! Пойдем в зал, здесь есть неудобно. — Стой! Недостаточно! Как они могут слушаться человека, которого травили еще пару дней назад? — неприятное ощущение, вроде зависти, поднялось в глубинах души Ацуши, ярое и бесконечное. Улыбчивое, лживое лицо одноклассника стало раздражать. — Ну, знаешь ли, мне было нечего терять, — они переместились в гостиную, на серый диван и мягкий ковер (Ацуши смотрел на Дазая сверху вниз), с горячим раменом и всего несколькими часами до того, как стемнеет. — Они хотели надавить на моих родителей — так у меня их нет, вообще никаких живых родственников. Избили толпой — я их выловил по одному и напугал до полусмерти каждого. Хотели поиздеваться над тем, что мне дорого, но сначала нужно это найти. — А деньги откуда? — прозвучало с большим нажимом, чем требует простая заинтересованность. — Не деньги. Просто нашёл места, где можно подешевле взять разные вещи для жизни, от техники до одежды. — одноклассник стал наматывать лапшу на палочки и съел её со слишком довольным выражением лица. — Ты мне хочешь сказать, что ты — человек без слабостей, и тебе было просто вывернуться из их лап? — скепсис в тоне Ацуши всё рос. Если было так просто, то почему он сам не смог? Он сделал недостаточно? Плохо сопротивлялся? Неужели, он заслужил? — Человек без материальных слабостей — это верно, — ничуть не стеснялся Дазай, уплетая ужин. Его собеседник хмуро сжал теплую тарелку в ладонях. — И в прошлой школе я достаточно провел рядом с такими людьми, чтобы узнать, чего они боятся. Опозориться перед родителями, не оправдать их ожиданий, не оправдать собственных ожиданий. С теми, кто просто спускает пар — легче, их нужно просто избить в ответ, победить. — Ладно, допустим. И с чего ты тогда помог мне? — на лице Ацуши это никак не отразилось, но он ощутил уязвимость, задавая самый важный вопрос. Его пальцы поглаживали поверхность тарелки, взгляд всё норовил уйти в сторону. Какой-то частью, смутно, он надеялся… на нечто, им самим пока неизведанное. Без причины. Бульон рамена согрел пустоту его души на пару мгновений, пока Ацуши ожидал ответа. — Раз у меня была возможность изменить их поведение, то я ей воспользовался. Иначе был бы соучастником расправы над тобой. — Ты и сейчас соучастник, не нужно выдумывать, это видно. — И как такая язва может готовить настолько вкусно? Вся любовь в твоей жизни явно уходит в руки, — Дазай ничуть не обиделся. — Думай, как тебе больше нравится, но это ты захотел познакомиться со мной ближе. Я немного помог, правда, но потом — ничего. — …в руки? — Готовишь ты руками, стало быть, именно там скопилась вся твоя любовь. Наверняка еще и мастерить что-то красивое умеешь, или шить, или рисовать, а может, всё и сразу… — Чушь несёшь. — Не несу, а только до-но-шу, — почти напевает. По неизвестной причине, Ацуши слушает его голос, как интересную передачу по телевизору, во время которой забываешь, чем хотел заняться. Ацуши должен был уничтожить чужое притворство, но поддерживает глупые разговоры, а еще смотрит на невинное выражение лица юноши, давшего отпор бугаю Уэде. — У тебя явно все чувства на уровне рта, слишком умело говоришь, — невпопад ответил Накаджима, да съел кусок мяса из рамена, чтобы опять ничего странного не сказать. Дазай рассмеялся. — Вовсе нет. Я очень стараюсь быть искренним с тобой сегодня. — С чего бы? — тело Ацуши напряглось. — Чтобы мы поговорили ещё. Меня, знаешь ли, очаровал тот факт, что ты взял с собой нож, но так и не достал его. Значит, я не настолько плох? На такое заявление Ацуши не мог ничего ответить. Он снова ощутил себя неудобно, не на том месте — на самом деле, с собой он взял не только нож, но и перцовый баллончик, который Осаму пока не заметил. — …Не вечер ещё, может и достану, — буркнул он, забрался на диван с ногами и продолжил есть. Дазай предоставил ему несколько секунд тишины. Нож не покинул рюкзака, грудь Ацуши стеснили противоречивые чувства — между подозрением и слишком непривычной для него радостью нового знакомства. Стараясь уйти от странных тем, Ацуши спросил о старых приставках в углу комнаты — и разговаривать о них оказалось почти приятно. Он шел домой в темноте. По пути остановился у мостика, под которым собирались бродячие кошки, но все они разбрелись по своим кошачьим делам. Ацуши на всякий случай оставил в мисках еду и воду. Обычно, он старался вернуться домой до темноты, да и куда быстрее. Теперь он направлялся во двор неторопливо, его глаза привыкали к мраку. Как ни странно, в голове не было ни единой мысли, были ощущения, которые не обратишь в слова. Задрав голову, Накаджима наблюдал за облаками. «Чтобы не оказаться доведённым до самоубийства», — Дазай сказал, едва Ацуши подумал об этом, словно догадался. Его «поймали за руку». Возможно, завтра что-то изменится, раз на его парте не появилось новых надписей и в его рюкзак больше не заливают чернила. Может, не придется ходить по секонд-хэндам и брать растянутые футболки потому, что вся его одежда уже испорчена. Выдох, лестница, чистая квартирка. Сегодня вместо звонка бабушке он сделал домашнее задание, приготовил еду на утро и, подумав, погладил пиджак. И на следующий день школа не принесла ему неприятных сюрпризов — по пути, конечно, Ацуши петлял, как и всегда, чтобы никто не подловил его на подходе. Никого не заметил. Вошёл в класс — так его «закадычные друзья» переговаривались друг с другом, притворяясь, что они нормальные. Обувной шкафчик оказался без сюрпризов, на стул не вылили клей. Они, правда, могли готовить что пострашнее. — Доброе утро, — если Ацуши не ослышался, то Дазай с ним поздоровался. — Доброе. Он неловко сел на место. Мурашки не могли отпустить юношу, он достал пенал из рюкзака только для того, чтобы занять руки. Весеннее слабое солнце освещало пальцы, грело. Странно наконец заметить нечто обыденное, окунуться в нормальность — чужую нормальность, от которой Ацуши отвык и теперь не был к ней приспособлен. Ради интереса он мог поднять руку на уроке, однако отвечал неправильно (учебник истории не открывал весь прошлый год, переходную контрольную списал на три). Тамагава в другой день бы сказал негромко что-нибудь обидное и унижающее, сейчас — промолчал. На обеденном перерыве Уэда дёрнулся в сторону Накаджимы — всё должно было вернуться к началу, к привычному; несмотря на разочарование, Ацуши успел порадоваться — он знал, чего ожидать. Никакие страхи не могли унять у его одноклассников жажду крови. — Уэда-кун, — Дазай повернулся в их сторону, прервал. Он нарисовал пальцем какой-то круг в воздухе, глядя на Уэду, и тот поменялся в лице. Тут же отступил от Ацуши да вышел в коридор. Дазай очень быстро завоёвывал популярность — но Ацуши не сдастся так же скоро, как остальной класс! Помимо Тамагавы и компании, что слушались Дазая Осаму из-за необъяснимого страха, были другие ученики, вовсе не такие плохие — группки по интересам, они старались не общаться с Ацуши, чтобы не вызвать гнев «правящей касты», но напрямую не обижали его. Для всех них новый одноклассник оставил хорошее впечатление, а, по большей части, просто понравился, как нравятся любые уверенные в себе, лёгкие в общении и красивые люди. Накаджима не поведётся на яркую улыбку, но не будет возражать, что никто теперь не отберёт его обед. После синяков, пинков и унижений дни Ацуши наполнились тишиной и уединением. Странно. Обычно, его мысли состоят из «беги», «замри», «лучше не сопротивляйся», «не дай им поймать тебя». Нужно думать о выживании, и насколько бы ужасным ни было всё прошлое, для Ацуши стала невыносима тишина. Тем более, учителя всё так же считали его идиотом — все его достижения (маленькие, почти два года учиться получалось с трудом) воспринимаются со знаком «минус». Весна сменилась жарким летом, толстовка Ацуши — на рубашку с короткими рукавами. Руки были давно чисты от синяков. Когда кто-то из компании, по старой привычке, хотел залезть в карман Ацуши за деньгами, Дазаю стоило сказать «успокойся», и забывшегося ученика будто сдувало ветром. Криво стриженные волосы отрастали. Осмелев, юноша купил себе новую школьную форму, когда бабушка прислала ему деньги на месяц. Весь день он проходил, исполняя любые суеверные ритуалы, и никто не испортил Накаджиме одежду. Суеверия, скорее всего, роли не сыграли. Его положение — не хорошее, но теперь Ацуши может оплатить себе интернет. Он чаще кормит бездомных кошек; котята ластятся к нему, вызывая улыбку и сожаление. Так хотелось бы забрать домой всех, но не получится нести такого рода ответственность. Наклонившись над пушистыми комочками, Ацуши гладил их мягкую шёрстку и почёсывал доверчиво подставленные животы. — Привет, Ацуши-кун, — от голоса Дазая удалось не вздрогнуть. Если подумать, этот одноклассник не так плох, он и сам заметил в начале апреля. Он беззаботно улыбался, стоило обернуться. — Привет. Ты бы хоть пиджак снял, сейчас от жары в обморок свалишься, — едва Ацуши отступил от мисок под мостиком, как котята и коты убежали в свои укрытия, испугались незнакомца. — И дом твой не в этой стороне. — Мне не жарко, спасибо за беспокойство. — Я не беспокоюсь, — он закатил глаза и подошёл ближе. После мгновения раздумий, Накаджима всё-таки решил сделать что-то хорошее, и уверенность отобразилась на его лице (или показная смелость). — Идём, — он взял Дазая за руку, не подумав, что мог бы потянуть за рукав. Ладонь почти обожгла. — А если я ждал кого-то? — одноклассник пошёл за ним с улыбкой в голосе. — Мы ненадолго и недалеко, успеешь вернуться, — отрезал Ацуши. Его показное пренебрежение теперь не могло обмануть никого из них… В смущении, Накаджима отпустил руку и остановился у автомата с холодными напитками на углу улицы. — Даже в магазинах предупреждают о жаре, так что… — не договаривая, он купил Дазаю бутылку воды, с гранями, чтобы было удобнее охлаждаться, и приложил к его лбу. — Держи. А то тепловой удар получишь, пока ждёшь. Осаму удивленно моргнул. Пришлось самому вложить бутылку в его руку. Ацуши помахал и хотел было уйти, гордый за себя (и свой небольшой шажок в социализации). — …Пойдёшь со мной в парк, Ацуши-кун? Если ты не занят. — Ты же кого-то ждал? — отказ не сорвался с языка. В полуобороте, Ацуши заострил взгляд на Дазае, но тот, как всегда, не желал плохого. — Должен был собраться с ребятами, но они и без меня найдут, чем заняться. Так что, парк? Там и прохладнее. — Осаму приложил ко лбу холодную бутылку. — Они могут прийти к тебе домой, раз уж вы договорились встретиться… — всё отнекивался Накаджима. Или ему так казалось. Если бы Дазай нашел причину, по которой никто не станет его дожидаться, Ацуши бы пошёл. Ему просто надо договориться с внутренними опасениями. — Их я к себе домой не водил. Пока из всего класса только Ацуши-кун знает, где я живу. По неизвестной причине. Дазай общается с ним наедине всего второй раз и опять зовёт с собой, в свою коллекцию прекрасного хлама. Интересно, появились ли в его доме новые вещи? Ацуши хотел бы увидеть одним глазком. К счастью, он слишком разумен, чтобы попроситься в гости. В парке Дазай снимает пиджак. Из-под коротких рукавов белой рубашки идут бинты, прерываются лишь на локтевом сгибе, закрывают предплечье, запястье и часть ладони. Они чистые (и в них тоже очень жарко, наверняка). Дазай не комментирует, Ацуши не спрашивает, хотя с любопытством задерживает взгляд. Похоже на рутину любого обычного ученика — они бродят по парку, Ацуши слушает, не уверенный, имеет ли право вставить слово. Ветки деревьев раскачиваются, когда наконец дует ветер, немного спасая. — Летний фестиваль скоро. И после него — каникулы. Скорей бы, а то весь день проводить в школе — можно от тоски умереть. Впервые хожу туда каждый день недели, только в этом году… — Осаму зевнул, потянувшись. — Все фестивали не упомнишь… Обычно я их пропускаю, чтобы не смотреть на позор нашего класса, — и еще по некоторым причинам, которые в этом году Ацуши избежит. Каникулы в августе, целый месяц — осталось написать контрольные. — А я участвую в «позоре». В этом году — хост-кафе. Но, может, мне еще удастся отвертеться, в такую жару лучше быть посетителем фестиваля, а не участником. — Роль хоста тебе подходит, — Ацуши обнаружил, что с его губ сорвались смешки, когда он подумал о Дазае в костюме хоста, любезно предлагающем напитки. — На такое я бы посмотрел. — Я бы тебя причесал и на такую же роль обрёк, — одноклассник содрогнулся, — они едва не сделали обязательными частями формы ободки с заячьими ушами. Светлые моменты. Дазай купил ему стаканчик варёной кукурузы с сыром и солью — Накаджиму очень привлек запах, так что Осаму предложил отплатить за воду. Каждое лето, главное занятие Ацуши — ждать, когда начнутся заветные каникулы. В целом, Дазай неподалёку не мешал ему ждать. Видеоигры — Осаму обожал файтинги и гонки, Ацуши же прельстило само волшебство графики, ощущение, что каждое твое достижение, пусть незначительное, активно хвалят. На то и рассчитано — заманить удовольствием, забрать деньги, но как же хорошо было на душе. Проигрыш — тоже нестрашно, затем просто Дазай разными глупостями отпразднует свою победу, купит ещё раунд и сядет за игровой автомат. Совпадение ли — они играли, обыкновенно, пока у Ацуши не копилось больше победных раундов. — Ты делаешь это специально? — Проигрываю? Неа. У меня руки устали и пальцы путаются, — если подумать, Дазай не обладал таким качеством, как усидчивость. — Тогда пойдём? — Я хочу победить! Иногда он побеждал. Теперь, возможно, они могли называться друзьями, раз уже неделю играли в видеоигры вместе — после школы и кормления кошек. «Первый друг в старшей школе?», — Ацуши и в мыслях был скептиком. Подперев рукой щёку, он рассматривал Дазая с другого ряда. Длинный, даже в резких движениях приятный взгляду — он снова пришел в пиджаке в жару, как и каждый день. Щурил глаза: на него падали лучи солнца из окна, наверняка неприятно. Не отводя взгляда и полностью погружаясь в созерцание, в один момент Накаджима понял — Дазай повернул голову навстречу наблюдателю. Ацуши улыбнулся, как-то смущённо и виновато, не представляя, как выглядел со стороны. Ацуши успешно избегал Осаму в течение школьного дня: ну не готов он столкнуться с непониманием ещё и от Дазая! Любое действие всегда трактуют неправильно, тут — что объясняй, что нет, результат не изменится! Разумеется, Осаму пришёл под мостик кошек после уроков. Вода стекала по каштановым прядям, он насквозь промок и каждые пару минут вытирал лицо от капель, а дождь всё не прекращался. Ацуши устало протянул ему зонтик и продолжил устилать коробки кошек мягкими дешевыми пледами. — Почему домой не заберёшь кого-то, Ацуши-кун? — Дазай кашлянул, взяв зонт. Его вид приводил в замешательство, хотя, казалось бы, ничего не обычного. Ацуши постарался не смотреть на него. Он всё ещё впадал в ступор, когда готовился объяснять свои странные взгляды. — Не могу. — Почему? — беззаботный тон не подразумевал насмешку, но вызвал злость. — Не могу. Он выпрямился и отошёл к Дазаю под зонт, случайно касаясь влажного пиджака. Кошки с любопытством обнюхивали коробки и, убедившись в безопасности изменений, затащили туда котят. — …Можем поискать для них дома, если хочешь. Ветеринары, объявления — я могу этим заняться. — Правда, что ты хочешь от меня, Дазай? — пусть с ним комфортно находиться рядом, он не отпускает комментариев об интеллекте, внешнем виде и семье Ацуши, пусть он оплачивает большую часть игр на автоматах и не требует вернуть деньги, искренне интересуется, пусть Накаджима чувствует к нему симпатию… Разве может их общение кончиться хорошо? — Просто думал, что нам весело вместе. Это всё, — спокойный ответ сопровождался пожиманием плечами. Дазай не уходил, но Ацуши и не был уверен, что хотел бы этого. — …Давай тогда постараемся найти им дома. Если ты тоже этого хочешь. — Пойдём ко мне. Завтра кошек сфотографируем, когда солнечно будет, а пока поищем у меня принтер, ладно? Уверен, он там есть. — Да, спасибо, — Ацуши тоже взялся за зонт — так, чтобы не трогать чужую руку. «Уходи вон, уйди вон от меня, ты не представляешь, насколько со мной тоскливо». — Я боюсь за них, когда ухожу. Они могут пострадать или просто так пропасть, — а Накаджима слишком близко к сердцу принял этих созданий. — Могут, — одноклассник не стал разубеждать, и Ацуши посмотрел на него несчастно. — Я бы тоже на твоём месте волновался. — Почему ты так говоришь? — Я хочу быть с тобой честным. — Тогда… и дальше никогда не лги мне. Дазай глянул на него — от несчастного выражения Ацуши и следа не осталось. Он был предельно серьёзен. — Хорошо, — насколько бы тяжело Осаму ни было оставаться искренним. Ацуши себя видит грязными каракулями на поле тетради — одноразовое развлечение, бессмысленное для упоминания, простое. Нарисуешь и сомнёшь листок, не задумываясь. Но Дазай тратил на каракули слишком много времения, сохраняя каждый лист. Пока Накаджима печатал текст объявления, Осаму договаривался с ветеринаром неподалёку от «кошачьего моста», чтобы проверить и вылечить всех животных примерно в одно время. Они оплатили лечение — каждый по половине. Для Ацуши, экономить — привычный образ жизни, с него не убудет, он даже не готовился к поступку Дазая, собирался оплатить лечение самостоятельно. Осаму только непонимающе сморщил лоб. — Разве мы не занимаемся этим вместе? — Тебе вообще есть, на что жить? — теперь, когда они стали друзьями, Ацуши мог спросить об этом. — Сдаю старую квартиру родителей, — отмахнулся Дазай. Честно, но сухо. Ацуши бы тоже так ответил, спроси у него Осаму, как умерла мама. Он прикусил язык. Это не недоверие — у всех должно быть личное пространство, в которое не допущен никто. Котята подрастали. Они даже чуть старше того возраста, в котором малышей забирают хозяева. Пусть Ацуши никак не вспомнит об учебе, этим существам он отдал всего себя, в попытках найти им любящие дома. Последнюю кошку из-под моста, неизвестного возраста, но явно пожилую, Дазай отдал своим квартирантам. Как бы ни болело сердце Ацуши, друг заверил его в надёжности этих людей и в том, что они сами проявили инициативу, когда увидели фотографию пухлой пятнистой кошечки. Только тогда Накаджима Ацуши позволил себе искренне и счастливо рассмеяться. Вспомнить, что летний фестиваль — буквально завтра, а Дазай, вместо того, чтобы готовиться после занятий, проводил время с ним. Иногда каракули на поле тетради нам нравятся — если вдруг их нарисовал кто-то другой, кто-то важный, то можно сохранить тетрадь ради воспоминаний о нём. На фестивале Ацуши опасался подходить близко к хост-кафе, организованному их классом ради шутки. Да, он пришел только ради друга, но безопаснее себя не чувствовал. Тамагава среди «хостов» так же не добавил уверенности. Но Ацуши должен сделать этот шаг — иначе и приходить было незачем. Шаг оказался не таким страшным. В конце концов, только один хост был ему нужен — и он отлично справился со своими «обязанностями» (сидел с Ацуши за столом, пока тот ел пирожное, как и весь оставшийся фестиваль). Накаджима расслабился слишком сильно — раз Тамагава был на фестивале, но не подошёл, значит все забыли о нём, — так думал. Наслаждался летними деньками в городе, постепенно забывая об унижении. Зря. «Страх», которым Дазай связал одноклассников в начале года, рассеивался так же, как и привычка Ацуши унижаться и уступать. Может, он рассеялся и быстрее — или дело в присутствии Дазая? В любом случае, Дазай заболел — и впервые не пришёл в школу. Знать бы сразу — получилось бы пропустить школу тоже, почитать учебники дома, а то и в гостях у Осаму, поедая чипсы и проверяя, жив ли он. Ацуши как раз размышлял над тем, чтобы уйти к Дазаю после уроков. «Он ненавидит готовить, ещё и болеет, так и умрёт, не от простуды, а от голода», — звучало в голове без примеси шутки. Задумался, да не заметил трёх прожигающих взглядов от «ангелов» класса. Ацуши собрал учебники после урока литературы и почти ушел, но три фигурки окружили его. Это бы не беспокоило, если бы не лезвие канцелярского ножа, что уперлось в шею сзади. — В служебный туалет, — как собаке, не терпящим возражений тоном сказала ему Аоки. Взгляд Ацуши наполнился бесконечной усталостью, когда девушки подхватили его под локти и повели. Он был физически сильнее, но овцой шёл следом. «Если Дазай узнает, ты труп», — услышал Ацуши в какой-то момент их развлечения с канцелярским ножом. Перед угрозой перерезанного горла он не стал сопротивляться, «отдал» свои руки и тело как холст для острых предметов. Изредка ойкал, но на том всё — такой тип боли для Накаджимы привычен. Его даже не избили, пару раз воткнули лезвия в рёбра, и всё. Он дрожал. Поведение девочек было другим — они не оставили следов там, где люди могли увидеть, несколько раз убедились, что порезы не будут выглядывать у Накаджимы из-под толстовки. Снова погрозили, чтобы Дазаю не рассказывал, и отпустили. Ацуши не был питомцем Осаму — что бы про него ни думали, он и сам бы ему никогда не пожаловался на возобновившиеся нападки. Ни за что. Злоба была в Накаджиме Ацуши худшим качеством — она загоралась внезапно, почти без причины, когда он ощущал уязвимость. Когда он слаб — злоба, когда несамостоятелен — злоба, когда беспомощен… Лучше быть убитым, чем просить защиты. Тем более, если не просить, а выпрашивать. Накаджима купил две пачки пластырей, в переулке наклеил на руки и живот. Дальше — цветочный магазин. Больным ведь приносят цветы? «Можно зайти к тебе? Я могу принести лекарства или еду», — они обменялись контактами, ещё пока искали дома бродячим животным, но, обычно, Ацуши мог зайти к Дазаю в любой момент. «Можешь хоть переехать», — прочитал он и усмехнулся. Если бы… Дазай ведь не из тех, кто скажет «можешь остаться переночевать на день, на два, на неделю, нам будет так весело», совсем не из тех. Своё личное пространство он ценит. Он дошел до порога с букетом в руках. Цветы означают прощение, благодарность. А ещё, в руках Ацуши, они означали «спасибо за помощь, достаточно». Дазай открыл дверь и сразу вернулся на диван в гостиной — разложенный, чтоб можно было свалиться на него и раскинуть руки без неудобств. — Цветы красивые, — Осаму, обыкновенно, ходил в школу в форме, не то что Ацуши. Даже на выходных (летом!) надевал рубашки и длинные штаны, брюки — хоть сразу на пинтерест. Сейчас Ацуши видел его мучающимся от жары, со спутанными волосами, в домашней футболке и шортах. В общем, как обычного человека. Букет лёг на стол, рука Ацуши — другу на лоб. — Они тебе. Как бы… прости, что сомневался в твоих намерениях. Ты сбивал температуру? — Прощаю, — Накаджиме бесполезно было напоминать «не извиняться». — Да сбивал, сбивал. Пока что не падает. Я хотел предупредить тебя, но проспал и уже не стал. Было что-то интересное в школе? — он улыбнулся, словно не зная — в школе Ацуши интересовался только им. «Ты не представляешь, насколько», — в мыслях, Ацуши издал смешок, когда новые царапины вдруг зазудели все разом. — Скучный день, до ужаса. Только ребята без тебя слонялись, как утята без утки, не знали, что делать. — Да знали они, просто не хватило смелости сделать то, что хотят, — цокнул Дазай и устало вздохнул, жмурясь. Разговор давался ему тяжело, пусть он старался. Ацуши мог только посочувствовать. — У меня голова очень болит… Он принёс таблетки и согласился посидеть рядом, пока Дазай будет спать. Ацуши лёг на другую половину дивана, без капли смущения. На расстоянии вытянутой руки, чтобы не приблизиться к больному слишком сильно и не заразиться (рациональной частью понимал, что это не спасёт). Дазай лежал с закрытыми глазами, аккуратно поддевая пальцы Ацуши, чтобы просунуть под них собственнные. Потолок не был живописным зрелищем, но больше Ацуши не смог никуда смотреть, пока его лицо наливалось румянцем, а он держал спящего Дазая за руку. Трепет — две минуты, три, затем Накаджиму тоже сморил сон. Старые часы в комнате тикали, едва слышно. Два человека на раскладном диване ворочались, жмурились или сталкивались, кто-то жался к подлокотнику и утыкался лицом в обивку. Просыпаясь, Дазай лежал в неудобной позе, проморгался и понял, что устроился щекой на животе Ацуши, по-собачьи преданно прижавшись к нему. Немало не смущённый, Дазай собирался закрыть глаза, да спать дальше, но его веки распахнулись — спросонья, он не сразу разглядел под своей щекой несколько пластырей. Накаджима определённо спал. Дышал равномерно и медленно, так что Осаму осторожно поддел отклеившийся край пластыря. Порез уже не удивил его — глубокий и тонкий, либо скальпелем, либо канцелярским ножом. Когда заживет, останется след, а окончательно рассосётся через лет шесть (проверено личным опытом). Ткань толстовки задралась совсем немного, но Дазай всё равно увидел множество пластырей. Порез был совсем свежим. Пластыри — тоже. Дазай приподнялся на руках, потянул тостовку Ацуши вниз и закрыл «находку» тканью. Он ушёл на кухню, за лекарствами. По неизвестной причине, на этой неделе сменная обувь пятерых учеников из одного и того же класса оказалась наполнена острыми лезвиями, так, что сложно было вытащить все и ни разу не порезаться. Предупреждение. Ацуши ждал новых нападок, а преследователи снова игнорировали его, больше подпитывая тревожное ожидание. Они сведут его с ума когда-нибудь, точно. Но в другом семестре — наконец, наступил последний учебный день перед летними каникулами. Ацуши ждал их так сильно, когда ступил на школьный порог… Мягкая горечь расставания, хоть и недолгого, разлилась в его душе. — Дазай, ты на каникулах останешься в городе? — спросил Накаджима. С волнением, он взглянул на юношу. Осознание, странное, но такое обыкновенное, нахлынуло на него, что Ацуши — наверняка не первый и не единственный друг Дазая, были люди «до», и месяц каникул одноклассник проведёт с ними. Что, если они гораздо интереснее Ацуши?.. Быть скучнее него сложно, в целом. — Ты куда-то уезжаешь? — теперь Осаму выглядел взволнованным. Точно. Ацуши не рассказывал ему ничего о семье. Совсем забыл, беспричинно уверенный, что Дазай и так знал. Они поторопились выйти из класса, переговариваясь. Ацуши коротко рассказал — о своей бабушке, доме и деревне. Дазай, как оказалось, думал о совсем ином. Накаджима ни разу не водил его в гости, и друг был уверен в том, что Ацуши переехал сюда окончательно. — Завтра вечером поеду домой, на автобусе, — закончил Ацуши непривычно осторожным тоном. Дазай выглядел действительно расстроенным, пока не собрался с мыслями. — Тогда сегодня останешься у меня? Знал бы, всю неделю развлекались… Я думал, у нас целый месяц каникул впереди. — Всё равно бы не получилось неделю прогуливать школу, были итоговые контрольные, — Накаджима вздохнул, взял Дазая под локоть — их путь привычно пролегал к Осаму домой. Накаджима не мог сдержать радости. Может, не очень хорошо — раз друг расстроился, но этот случайный момент заставил Ацуши ощутить некую ценность. Стоит ему вернуться к сентябрю — все прогулки обязательно состоятся, любые, какие Дазай захочет. Ацуши пообещал. Наслаждаясь летним вечером, прохладным и шумным, они пришли к дому юноши куда позже, чем планировали. В пакете с продуктами оказалось слишком много снэков, чтобы до полуночи (и после) смотреть фильмы, в которых у Дазая просто ужасающий вкус. Он обещал, что выберет нечто, не оставляющее после просмотра чувство глубокого отчаяния. Не было никакой причины верить ему. — Опять смерть, ненависть к себе и страх, — Ацуши понял с заставки. Он бросил обвиняющий взгляд на друга, но тот притворился, будто в темноте видит только синеватый экран телевизора. — И одиночество, — признал Дазай, улыбаясь. — Но здесь ещё очень интересный детектив! Признай, расследования заставят тебя смотреть до конца. — Конечно заставят! Вернусь, и тогда в первый же вечер посмотрим, что я предложу. — Зомбиапокалипсис? — Вот именно. Даже они не вызывают такого гнетущего настроения, — Ацуши не мог перестать бурчать, наблюдая за отчаянием (в первой же серии). Просмотренное… влияло на него, обычно. — Ну, мы не одиноки, — одноклассник вдруг с хитрецой посмотрел на Ацуши, освещенный экраном. От смущения пришлось пихнуть Дазая ногой. — Да и знал бы ты, какой шлак я смотрю наедине с собой. Тут хоть история интересная. Наблюдая за сложными отношениями главного героя с матерью, Ацуши почти готов был признать — лучше никакой, чем такая. Происходящее на экране оказалось неприятным, как он и думал; задевало. Несколько секунд, а может, и минут, Ацуши размышлял, сжимая обивку дивана. Затем он постарался приблизиться к Дазаю, не слишком медленно и не слишком быстро, чтобы это не выглядело смешно. Ацуши лег рядом с ним и напряженно обвил его одной рукой. Очень хотелось бы ощутить прикосновение и расслабиться, однако юноша, бледнея, боялся момента, когда Дазай отстранится. Тело едва ли не задеревенело, пока Ацуши боялся отвести взгляд от экрана. Еще сцена, и он уберет руку. Глупо поступил. — Отец здесь такой противный, — без каких-либо неудобств, Осаму повернулся к нему, ненарочно оказался еще ближе, перед лицом. В теле Ацуши возникло покалывание, когда из холода его бросило в жар. — Ну знаешь… по сравнению с матерью… К тому же, он очень хороший муж, — он смог совладать с собой, но всё равно стал говорить тише. Ему словно было неловко перед сериалом — в разгар семейного конфликта, два человека перед экраном слишком близко прижимались друг к другу. — Да, хороший. Он определенно любит жену, раз устраивает такие романтические вечера, но полностью игнорирует детей, потакая только её желаниям, — от улыбки у Дазая появились ямочки на щеках, с которых Ацуши невольно перевёл взгляд. На губы. — Они все какие-то сумасшедшие, как и во всех твоих любимых сериалах. — Ты сейчас меня обидишь, — но улыбка не исчезла. Наоборот, Осаму нежным движением коснулся щеки Ацуши ладонью. Румянец уже не мог гореть сильнее. Смежив веки, Ацуши ощутил… …как Дазай целует его, как цветёт его сердце. — Не обижайся, — шепнул Накаджима. Волнение пробежалось мурашками по телу и улеглось. Конечно, Дазай не оттолкнёт его, а он не оттолкнёт Дазая. Бессмысленно было даже предполагать такое. Успокоенный, Ацуши обнял его полноценно и опять обратил внимание на сериал. Нежность была бронёй, что не позволит слиться с переживаниями героев кино. За этот вечер они целовались много. Определённо, как очень близкие друзья.***
Разговор с полицией был именно таким, как Дазай предполагал. Ацуши обеспокоенно смотрел на друга, а еще на четверых людей рядом с ним. Все они оказались подозреваемыми в убийстве — и теперь шли на индивидуальный разговор с полицейскими. Ещё не допрос, только беседа в кабинете директора. Допросы, наверняка, состоятся позже. Ацуши не ушёл, ждал на этаже, поглядывая на дверь, из которой выходили постепенно знакомые лица. Два парня и девушка, они ждали ещё одну. Остались без главной. Он не знал, как разговаривать с ними. Не из-за страха, просто не знал. Неловкое молчание в коридоре не уходило, одноклассники даже не переговаривались между собой (и, возможно, избегали его взгляда). — …Вам сказали, как умерла Аоки-сан? — незаинтересованно спросил он наконец, не ожидая ответа. После долгого молчания и зашуганных переглядок с друзьями, Тамагава подозвал его. Ацуши демонстративно достал из кармана шокер. Иногда, он видел глаза тех, кто преследовал его раньше, по привычке ощущал страх и возвращался к маленьким, мышиным мыслям о собственной ущербности. Но то была секундная слабость. — Сначала кто-то сбросил её с крыши, а потом сжёг останки. У какого-то заброшенного дома, — сказал одноклассник негромко, приподнял руку, то ли защищаясь, то ли сдаваясь. Мацуока, казалось, снова была готова заплакать. — Это ты, — не церемонясь, выплюнул Уэда, глядя на Ацуши. Бред — отразилось на лице Накаджимы. Если бы он хотел, то убил бы давно, и не только Аоки — их всех. — Мне тоже пойти показания дать? Думаю, узнав о ваших наклонностях, особенно с видео-доказательствами, полицейские будут рассматривать именно вас, как главных подозреваемых, — заметил Ацуши, сделал шаг вперед, замечая, как Уэда побледнел. — Особенно Мацуока-сан. — он обратился к плачущей девушке. Будь Дазай на его месте, то улыбнулся бы. И Ацуши постарался улыбнуться. — Какой милый кулон. Она заплакала во весь голос и внезапно к нему бросилась, хватая за толстовку. — Ацуши-кун, это просто пластик, просто пластик и всё, извини, — уверила она. Повернула голову и вдруг рявкнула на парней. — Извинитесь! Полный абсурд. Накаджима, не мигая, смотрел в отчаянные глаза Тамагавы, который послушно стал извиняться. Кулон с маленьким красным сердцем всё ещё маячил перед глазами, каждым покачиванием призывал: «покажи то видео полиции». С чего Ацуши было противиться зову? Но Дазай, наконец, вышел из кабинета директора, и Ацуши покинул школу вместе с ним. Живот скрутило так, будто юношу скоро стошнит — то ли от голода, то ли от переживаний. Лучше бы опустошить не желудок, а мозг. — Хаттори-сан вдруг стала признаваться, что столкнула Аоки с крыши. Вот полиция и выперла меня побыстрее, — друг потрепал Ацуши по плечу и заметил бледность. — Всё нормально? Ты хочешь побыть один? — И с чего бы ей толкать её… — Накаджима помотал головой. На волосы упала снежинка, и он дрогнул. Мысль, что одна одноклассница убила другую, могла бы шокировать, но в тех людях уже давно не осталось человечности. Вместо мыслей о них, лучше бы никогда с ними не встречаться. Ни в одном временном отрезке. — Пойдём, съедим блинчиков. Я угощу. Заставил меня поволноваться из-за допроса… — хмыкнул Ацуши. — Поесть вкусного я никогда не против, но что должны значить твои слова? Ты подозревал меня?! — Осаму. Идём за блинчиками, ладно? Снежинки падали на тротуар, ложились на крыши домов и магазинов, взвивались в воздух — было приятно наблюдать за этим из тёплого кафе, пока жуёшь мягкое тесто и греешь озябшие руки. Голод Накаджимы утих, юноша позволил себе ненадолго забыть обо всех проблемах школы. Пусть эти проблемы будут как-нибудь отдельно, сами по себе. Он глянул на Дазая, мысленно благодаря его за терпение (тот ел и не жаловался). — Не хочешь на зимние каникулы поехать со мной к бабушке? — в городе Накаджима остаться не мог, он хотел увидеть единственного родного человека. — Всего неделя, да и после моих рассказов о тебе, ей очень любопытно тебя увидеть. Если, конечно, нет других планов… Дазай бы подвинул любые планы, чтобы провести время с Ацуши. Неожиданно, но к подобному привыкаешь, с удовольствием и по-новому радостной улыбкой. — …Обещаю, что у нас нормальные условия для жизни, а ещё, у тебя будет отдельная спальня, — уточнил он, вспоминая, какие бывают представления о деревенских домах. Дазая позабавили его попытки уговоров. Недолго думая, Осаму кивнул, добавляя мягко: — Конечно, я за. Закончу все свои дела до каникул, в таком случае. Сегодня мне нужно идти, ладно? Но я был рад поболтать. И спасибо, что подождал, — Осаму игриво потрепал его по волосам. Даже тоскливый взгляд друга не остановил его, что означало крайнюю важность дел. — И в школе меня завтра не будет. — Предатель, — беззлобно попрощался Ацуши. Повезло, что ближе к праздникам улицы покрылись снегом, плотным блестящим слоем. Ацуши думал о том, чтобы поиграть с Дазаем в снежки — может, не всерьёз, а просто подшутить, бросив пару снежных шариков в него, когда он будет меньше всего ожидать. Хаттори не оказалось в школе — она находилась под следствием. Впрочем, в классе опустели многие парты. Из-за скорых праздников, не из-за убийства. — Кто же плачет по тебе… — пробормотал Ацуши. Он думал об Аоки, о черных волосах и длинных ногтях, но ассоциация была лишь одна, вызывающая дрожь и отвратительная. «Не спрашивай, по ком плачет колокол; он плачет по тебе», — но как быть со смертью тех, кого ты ненавидел? Как бы ни старался, не сможешь разделить горе с их близкими, да и не должен. Ацуши написал Дазаю с этими мыслями, ещё утром, но тот не отвечал. В новостях появилось ещё одно тело, еще одна жертва — словно разорванная зверями, она лежала в яме, неподалеку от леска у школы. Кто-то специально вынес его из леса, судя по кровавому следу на снегу. Ацуши, из любопытства, оправился туда, хотя никогда не шёл домой лесной дорогой. Не настолько он был уверен в себе. К сожалению, к тому времени, как Ацуши прибыл туда, вокруг уже работали криминалисты — раз всё попало в новости. Пришлось уйти. Краем глаза, он взаправду заметил кровавый след, уже потемневший. Днём учитель сказал только, что снова убили ученицу из их класса, но Ацуши мог предположить личность. Он обходил лес по опушке, долго-долго, заманиваемый внутрь духом любопытства и жаждой опасности. «Прости, что не ответил, я был занят», — высветилось сообщение. Но Ацуши проигнорировал — он увидел кое-что, заставившее его сдвинуться с места. Пятнышки на снегу, совсем маленькие и бурые, может, просто грязь. Они были вдалеке, и Ацуши решил проверить — без страха, только с волнением. Ему нечего было пугаться. Когда приблизился, он изучил пятна и припорошил сверху снегом, прежде чем двинуться дальше. Бурые пятна — точно кровь человека. Ацуши протаптывал тропинку, шаркая, наступая несколько раз в одном и том же месте, прятал засохшую кровь под снегом. Насколько он мог судить, человек был ранен и убегал, после чего был ранен еще раз. Жертва стала уползать в горку — неблагодарное занятие. Ветер трепал волосы, морозил щеки, когда Накаджима нашел свежую кровь. Никогда ещё он не чувствовал себя таким чудовищем. Равнодушно обогнул пятно, шагнул на заснеженный пригорок и бросил взгляд вниз. Он знал, кого увидит. Возможно, знал уже в апреле — если верить теории о том, что всё в нашей жизни уже произошло, а сейчас — повторение, сон, дежавю. Красная картина стала невероятно яркой, стоило Ацуши подняться. Тяжело дыша, он оперся на дерево рукой. Запах крови наполнял каждый вдох — Дазай, в метрах пяти от друга, был неосторожен с ножом, всё его лицо оказалось перепачкано красной жидкостью, настолько теплой, что на морозе от неё исходил пар. Ацуши вскоре поднял голову и сделал нерешительный шаг вперед. — …Это ты всех убил, Дазай? — Он наклонил голову и сжал руки в карманах. Такой Осаму был незнаком ему, спокойный и безжалостный, в странном прозрачном костюме поверх одежды — он всё ещё удерживал свою жертву, пригвоздил ножом к земле. Высокий парень скорчился на снегу, кашляя, но никто из присутствующих не обратил внимания на его тихие мольбы. — Причём, с Мацуокой и Тамагавой ты поступил так жестоко. Простое падение с крыши кажется милосердием, — Накаджима не понимал собственных эмоций. Пока что он чувствовал только одно — желание утереть с лица Осаму кровь. Тот поднялся. Нож с чавкающим звуком вышел из тела, хрипящего и стонущего. — …Да, Ацуши-кун. Прости, я старался сделать всё так, чтобы ты не узнал, — он улыбнулся, будто услышал забавную шутку. Густая кровь Тамагавы (?) капнула с его подбородка; кажется, Ацуши слышал некоторые слова еще живого одноклассника. Если затихал ветер. — Я готов принять наказание за свои преступления. Не волнуйся. Хочешь, я дам тебе свой телефон? Ты сможешь позвонить в полицию. — У меня есть телефон с собой, — Ацуши ответил, будто соглашаясь. Ведь он должен позвонить в полицию, да? Его одноклассника убивают. С другой стороны, почему бы Ацуши не позвонить в скорую помощь? Тамагава еще жив. Говорит что-то, шевелится в бреду. — …цш… спаси… спаси меня… Дазй п-псих… — Пусть я прямо сейчас вызову врача, ты уже не жилец, — Ацуши вовсе не хотел злорадствовать. Он видел слишком много крови, принадлежавшей однокласснику. Переливание ему сделать уже не успеют. Не заметив, как у Дазая загорелся взгляд, Накаджима добавил. — Ты только доставишь проблем тем, кто выживет, сделай одолжение и умри. Его отношение было очевидным. Ацуши хотел предупредить, что криминалисты скоро могут прийти сюда. Он ощутил неподходящую времени и месту неловкость. Дазай осторожно подошёл к нему — обхватил щёки красными ладонями, испачкал и бесцеремонно приник губами к чужим. У Ацуши теперь тоже лицо — красное. На губах неприятный привкус, и всё же, юноша поцеловал в ответ. Прикосновение мокрое и долгое — он закрыл глаза, положил руки к Осаму на плечи. Первый слой крови стерся, её противный металлический привкус ослаб, и они могли на отвлекаться на мелкие неудобства вроде запаха. — Ты всё же соврал мне, когда пообещал быть честным во всём и всегда, — Накаджима тихо пожаловался другу, с намёком оглянул кровавую поляну. Тамагава застыл, смотрел в никуда остекленевшим взглядом и стремительно приобретал сероватый цвет. Спасибо «видеоурокам» одноклассников — вид не шокировал, только слегка отвращал. — Ты не станешь меня сдавать? — Ты обещал закончить со своими делами до каникул, чтобы поехать ко мне в гости. Что-то мне подсказывает, что тюремный срок длился бы дольше, — Ацуши наигранно вздохнул. Может, отмщение не было лучшим решением — никогда не было. И всё-таки… — Спасибо. Он мог гадать, что произошло в голове Осаму. И, скорее всего, догадался бы. Никто другой не стремился пожертвовать своей свободой ради него, ничего не требуя взамен. Хаттори и Уэда были обвинены в убийствах и арестованы. Аоки, Тамагава и Мацуока — мертвы. Разве мог Ацуши представить конец лучше? Они могли избежать такого жестокого конца — если бы Ацуши опять не нашел дворовых кошек и не решил забрать одну домой. Накаджима словно притягивал их к себе, а еще, немаловажно — очень любил. Выводку котят не повезло обитать рядом со школой, радовать взгляд Ацуши, бередить раны привязанности к беззащитным существам. Ацуши дал имя одному из котят, позабыв, что нельзя. Он выглядел счастливым, рассказывая Осаму про то, как решился забрать белого котёнка с серыми пятнышками, который активнее всех кусал его пальцы. Фью-чан. Вернее, Ацуши хотел забрать всех — подрастить до необходимого, приучить к лотку и когтеточке. Он рассказывал о своих планах в классе — не всем, конечно. Только своему другу. Ацуши не думал, что его слова были интересны кому-то ещё. В тот день, когда Ацуши наконец закупил всё необходимое — в середине ноября — он получил видео, полное неразборчивых слов. Оператор шатал камеру, отчего происходящее было сложно разглядеть, но звуков оказалось достаточно — хрипящего мяуканья, отчаянного кошачьего плача. Его питомцы умирали. Были убиты. Ацуши посмотрел каждую секунду ролика, что длился минут шесть. Снято оказалось на закате — его котята погибли около часа назад, пока юноша расплачивался в магазине. Сразу после произошедшего — провал в памяти. Должно быть, Ацуши звонил кому-то, задыхался, плакал и звонил снова. Потом — задыхался в чьих-то объятиях, не понимая, кто рядом. Он продолжал повторять проклятия и угрозы. — И знаешь, мне уже просто весело, они все такие «ты посмешище, жрёшь много и родителей у тебя нет», ха-ха, ебать смешно, и иногда я всерьёз думаю пожелать смерти их матерям, отцам, всем родственникам и друзьям! Чтобы они блевали кровью, пока я убиваю их, вертелись в мясорубке, и тогда уже мне было бы смешно! Каждый раз, что меня останавливает от того, чтобы откусить нос какой-нибудь суке ебаной, когда они близко ко мне подходят?! Я просто хочу, чтобы они все сдохли! Сдохли, сдохли, сдохли! Осаму дал ему необходимое — выговориться. Напряженно держал в руках, останавливал от попыток выпрыгнуть из окна. — Они все сдохнут, Ацуши-кун. — Мы все, когда-нибудь… — в мнимом спокойствии ответил Накаджима.С первого мгновения стало ясно, кто убил Аоки-сан. С первого твоего сообщения.