Nothing Else Matters

Когда Площадь начала пустеть, они остались стоять вдвоём ещё ненадолго в ожидании свободных путей к отступлению. Саша стоял, прижимая к себе замершего партнёра, наблюдая как толпа, до этого сотрясавшая своей энергией Площадь, с каждой минутой всё убывала. А на место оглушающе громкой музыке приходит такой типичный гул города, как будто этого великого события, чьим свидетелем они были всего полчаса назад, и не было. К утру это место будет пусто — сцена разобрана, аппаратура погружена в боксы, чтобы уже к вечеру направиться обратно в Штаты, плакаты, которыми были обклеены все свободные и нет рекламные площади, сорваны и переклеены, приезжие издалека гости столицы разъедутся словно их никогда здесь и не было, — и город вернется к своей обыденной жизни. Однако тут и там, в маленьких кафе, больших клубах, на кухнях квартир, в памяти людей, и музыки их бьющихся жизнью сердец навсегда останутся воспоминания о том, что было. Саша почувствовал как тело, что он прижимал к себе, начал бить сильный озноб, а крепко сжатые зубы клацали друг о друга в бесплодной попытке остановить дрожь. Вымокшая насквозь толстовка, пропитавшаяся ледяным дождём, и точно такие же мокрые джинсы неприятно липли к телу. Ощущение, как холодные капли стекают по торсу, спине, лицу, выкачивали из уставшего тела все ещё оставшиеся силы, забирая с собой те немногие крохи тепла, что сохранились после концерта. Яков жался к горячему как печка Леонтьеву за своей спиной, закрыв глаза, и держался за руки, что его обнимали. — Яш, ты как? — спросил Лось куда-то в макушку, прижимаясь носом к капюшону. Ответом было лишь сиплое «ага» себе под нос. Саша вздохнул, крепко взял своего спутника за руку, переплетая их пальцы, и повел их обоих по улочкам вечернего Еревана прямо туда, где они наконец-то смогут отдохнуть. Пока мужчины шли по мокрой брусчатке, Ренегат сжимал холодную ладонь, поглаживая большим пальцем костяшки. Прижимал к себе, когда они стояли на светофорах. Поднимал лицо к себе, лаская подушечками пальцев немного колючие, лихорадочно красного цвета щеки так, что Цвиркунов каждый раз неосознанно тянулся за этим прикосновением. Касался горячими губами лба и висков, и вёл их в тепло. Яше только и оставалось идти следом, стараясь не тормозить и поспевать за широкими шагами своего проводника, чувствуя себя маленьким слоненком, что следует по пятам за матерью, цепко держась хоботом за её хвост. Уже стоя на лестничной клетке, Саша позволил себе замереть на миг, прижать к широкой груди партнёра и прошептать тихое, почти неслышимое «спасибо», в то время как Яша замерзшими пальцами старался открыть дверь. Яков улыбается, смешно морща нос, запрокидывает голову и смотрит в темные глаза любимого. Смотрит-смотрит-смотрит, и тянет за грудки на себя, чтобы поцеловать. Горячие губы к холодным. Теплые крупные пальцы с одним единственным кольцом на безымянном пальце прослеживают пульс под холодной, покрывшейся мурашками кожей и забираются под мокрую кофту, осторожно сжимая талию. Небольшой скрип ботинок, когда поднимаются на носочки, окоченевшие пальцы сминают влажную ткань куртки… И всё это под одинокой лампочкой, мерно моргающей в тишине подъезда. Они вваливаются в темную прихожую, с трудом нащупывая выключатель. Саша, выпутавшись из куртки, провожает взглядом Якова, что, уже скинув кеды, пытается отлепить от себя промокшую кофту прямо вместе с футболкой, постепенно оголяясь — сначала поясница с очаровательными ямочками, ведь джинсы висели преступно низко на худых бедрах, бледная спина, украшенная созвездиями родинок, линия плеч с россыпью маленьких, никогда не сходящих коричневых пятнышек веснушек, тонкая манящая шея, жилистые руки, одна из которых покрыта вязью незамысловатых узоров чернил, с хрупкими запястьями и сильными пальцами. Но длится этот момент лицезрения прекрасного недолго — весь великолепный вид скрывается за дверью ванной, из-за которой в скором времени послышался звук льющейся воды. Встряхнув головой, Лось вышел за дверь квартиры с твердым намерением достать им чего-нибудь поесть и выпить. Когда Саша вернулся, в квартире уже горел мягкий тусклый свет надкроватных светильников. Дверь ванной была приоткрыта, из неё клубился полупрозрачный горячий пар, поднимаясь под потолок их маленького кратковременного жилища. Виновник такой ситуации, румяный, согревшийся, валялся на кровати в громадной розовой толстовке на голое тело, подозрительно похожей на сашину, и домашних шортах, просматривая что-то в смартфоне. Сгрузив свои покупки на стол, Ренегат выудил из своей уже открытой сумки домашние штаны с футболкой и ушёл в ванну переодеваться. — Вино будешь? — спрашивает Саша, отточенным откупоривая бутылку. — Тебе не помешает согреться… — Мог бы просто чай принести, — улыбается Яша, щурится, в глазах, что блестят бликами с глади океана в солнечный день, играют добрые смешинки. — Так не интересно, — фыркает Леонтьев, передавая наполненный бокал, а на колени ставит тарелку с хлебом, ломтиками солёного сыра и свежими фруктами. — К тому же, почему бы не отметить такой хороший день? Яков только согласно кивает, закидывает в рот половинку сладкой хурмы, запивая вином. Отодвигается от изголовья кровати ровно настолько, чтобы Саша мог усесться за ним, после чего усаживается обратно, на сей раз оказываясь сидящим между ног у Леонтьева, который тут же прижимает свои ноги к его, а руки снова запускает под одежду. Одна рука сжимает ребра под толстовкой, притискивая ближе к себе, другая почти невесомо поглаживает ещё влажную после душа, теплую кожу. Подбородок удобно устраивается на плече, так что видно что же там Цвиркунов смотрит в Интернете. Яша только гудит вполне довольно и продолжает то, чем занимался до этого — уже пустой бокал был отставлен на пол, еда по очереди отправлялась в рот то самому Яше, то Лосю, а в смартфоне просматривались все сообщения и электронные письма, отвечать на которые Яков добросовестно забил ещё с утра вчерашнего дня. Саша просто сидел и наслаждался моментом, но как-то так получилось, что глаза сами опускались в экран яшиного смартфона. Он просматривал сообщения от группы — Паша, Поручик и Алекс беспокоились из-за их ссоры. Даже если они не собирались в это дело лезть, им всем надо было знать, что они оба в порядке. Желательно, чтобы ещё остались вместе и не решили развалить группу меньше чем за месяц до записи альбома, но это уже мелочи жизни. Яша со всей ответственностью решил ответить каждому. С Пашей они успели созвониться ещё утром, в Москве, так что он был в курсе их запланированной недолгой пропажи и теперь интересовался как прошёл концерт. То, что до этого в их диалоге светились только длинные голосовые сообщения и несколько ссылок от Сажинова на видео-медитации, Саша предпочел игнорировать. В ответ Яков послал несколько фотографий, что успел сделать во время их дневной прогулки по Еревану, и короткое «приедем — расскажем». Диалог с Поручиком был достаточно односложный — большинство сообщений длиннее пяти слов были исключительно от самого Яши, барабанщик обычно отвечал кратко и лаконично, изредка отправляя стикеры или фотографии своей пушистой любимицы. Последними сообщениями от Щиголева были пару фотографий из Сапсана, очень счастливых и домашних Юли с Матильдой на руках, а также одно сообщение «Юля спрашивает, твой сюрприз удался?». Яков усмехается, ищет в галерее селфи, где они с Сашей сегодня днём сидят на брусчатке и гладят уличных армянских котов, и отправляет без подписи. В ответ ему прилетает смайлик большого пальца. Финальным оказывается диалог с Куликовым. Там в основном обсуждения оборудования и каких-то насущных вопросов, о личном они говорят редко и, чаще всего, лицом к лицу. Вот и сейчас последнее сообщение — фотография разбитой вишневой SG с подписью «к записи будет как новенькая». Яша хмурится. — Ты разрешил ему забрать мою гитару, — не вопрос, утверждение. Саша не совсем понимает что на это ответить, кроме глухого «угу». Яша вздыхает. Спрашивает у Алекса, что сломано. Надо подклеить гриф и заменить пару датчиков, заделать трещину в деке, сменить струны, проверить джек и убрать все сколы и царапины от падения. Несколько минут Яков обдумывает ответ. После чего пишет «сделай что надо, только оставь следы». — Это ещё зачем? — спрашивает над ухом Леонтьев, в диалог прилетает точно такой же вопрос от Алекса. — Напоминание. Саша задерживает дыхание, прячет глаза в плече и шепчет на повторе «простипростипростипростипрости». В диалоге видно, как Алекса несколько раз набирает сообщение, но ничего не отправляет, чтобы в итоге ограничится простым «ок». На этом Яша решает закончить с важными вопросами. Убирает телефон и уже пустую тарелку на пол к бокалу. Откидывает голову Саше на плечо, запуская руку в смольные пряди, нежно почесывает короткими ногтями кожу головы. Лось ничего с собой поделать не может, поскуливает тихонько от такого приятного чувства, ощущает под собственными руками, как Яша немного трясется в беззвучном смехе, и сжимает руки на ребрах так сильно, что ребра партнера почти трещат. Но всего на секунду, что делать с собственной силой Ренегат прекрасно знает. Яша улыбается, поворачивает голову к Саше, прижимаясь носом к уху, нежно трется об ушную раковину, делает громкий вдох-выдох носом, обдавая горячим воздухом, после чего быстро лижет от мочки к завитку. Ренегат недовольно ворчит — фу, какая гадость, ну зачем… Яша хихикает в голос — знает ведь что не нравится, но звуки из его мужчины выходят такие очаровательные, что невозможно так больше не делать. Саша наконец поднимает голову от яшиного плеча, и хочет было его поцеловать, но его останавливают. «Секунду» — действительно секунда, больше времени не требуется, чтобы аккуратно снять с Саши очки и сложить их, обязательно стеклами вверх, на пол, к собственному телефону. Теперь они действительно могут поцеловаться. Сначала это всего лишь легкое прикосновение губ к губам, одно, второе, третье, что с каждым новым поцелуем становится всё глубже. Яков позволяет себе пустить в ход язык, нежно проходясь по передним зубам, медленно погружаясь внутрь, чтобы найти, соприкоснуться кончиками, а потом погладить. Саша отвечает взаимностью, сам сплетает их языки. Сладость вкуса вина, что они пили, и фруктов смешивается на их губах. Яша ненадолго разрывает поцелуй, чтобы вывернуться и пересесть полубоком на сашино левое бедро — теперь целоваться значительно удобнее, да и свободы трогать гораздо больше. Яша всё также держит Ренегата за волосы, прочесывая пальцами эти невозможные кудри, другой рукой беспорядочно шарит по мощной шее и широким плечам, с удовольствием мнёт бицепсы и гладит ключицы. Саша руки из-под собственной кофты вообще не доставал, не переставал гладить живот и ровные ряды ребер, а как Яков извернулся — руки перешли на изгибы спины, крепкие пальцы ощупывают, как перекатываются под тонкой кожей твердые мышцы, очерчивают выпирающие позвонки, стальной хваткой сжимают загривок. Когда ренегатовские руки всё-таки спустились ниже, жёстко сжимая задницу, Яша издал небольшой стон в самом горле, и только после того, как рука обвела бедро, чтобы мягко погладить внутреннюю сторону, из груди вырвался полноценный, громкий, очень сладкий стон в самые губы. И крепкая хватка на плечах, что было прекрасной наградой. Но этого всё равно недостаточно. — По-другому, — выдыхает Яков в поцелуй, прихватывая зубами нижнюю губу. Саша гудит недовольно, но поддаётся. Сильно сжимает руками талию, помогая приподняться и переставить колени по обе стороны от своих бёдер, чтобы дать оседлать себя. Яша оттягивает его голову в сторону, припадает к шее с укусом, но тут же зализывает его и ставит на этом месте засос. Саша медленно скользит ладонями по разгоряченной коже, ведёт вверх по бокам, перебирая пальцами ребра под чувствительной кожей словно струны своих гитар, пока руки не находят соски. Пальцы двигаются взад и вперёд, щипают, заставляя Якова подавиться стоном, прижавшись носом к сашиной шее. Яша рычит, отстранясь, ловко стягивает с себя толстовку и снова припадает к любимым губам, сминая в агрессивном поцелуе. Обнимает за шею, притягивает близко-близко, крепко и долго целует, сплетает языки, трется бедрами о бедра, проезжаясь эрекцией по эрекции. Оба стонут в унисон, глотая возбужденные звуки друг друга. Прижимаются лбами, дышат воздухом друг друга, смотрят глаза в глаза — раскрасневшиеся, тяжело дышащие, с опухшими от поцелуев губами, затопившими все глаза зрачками, возбужденные до невозможности. — Надо раздеться. Сейчас. Саша только кивает, с трудом отрывая себя от партнера. Выпутаться из собственных шмоток дело быстрое, даже если взгляд безбожно приклеился к яшиной заднице, пока тот доставал из своей сумки смазку и презервативы, присев на корточки. Зато как только Яков вернулся, кинув всё нужное на кровать, на ходу стаскивая с себя шорты, под которыми не оказалось белья, можно было не только смотреть, но и трогать. Саша прижимает своё чудо ближе, целует глубоко, влажно и грязно, где зубов и слюны больше чем чего-либо, ведёт с нажимом от лопаток до задницы, сжимая ягодицы в больших руках. — Можно? — о, эти умоляющие лосиные глазёнки, запрещенный приём! — Твоя спина нам спасибо не скажет, Саш, — Яша очень сильно пытается сопротивляться, но блять… Лось видит как его партнер жмурится и вздыхает, на лицо сама собой натягивается улыбка, ведь это значит только одно — он победил. Яша поднимается на носочки, чтобы ещё раз поцеловаться, и позволяет подхватить себя под бедра, скрещивая лодыжки на сашиной пояснице. Прижиматься друг к другу голой кожей великолепно, Саша с удовольствием мнёт бедра, впиваясь пальцами в плоть, Яша выцеловывает всю шею от и до, оставляя засосы тут и там, нежно прихватывая зубами дергающийся кадык. И снова целует. Ну, скорее чмокает в губы и шепчет очень нетерпеливо «если ты сейчас меня не трахнешь, Рень, я с тобой разведусь». Как хорошо, что развестись для них — дело сложное и долгое по многим причинам, ведь Саша может себе позволить целоваться ещё немного, не обращая внимание на всё яшино недовольство. Вернувшись в кровать, Саша устраивает своего партнера на бедрах, чуть потягивая на себя. Яша немного вздрагивает от контраста холодной смазки с горячей кожей, но легкий укус в плечо вкупе с вереницей поцелуев по ключицам отвлекают. Когда пара смазанных пальцев входят, Яков зарывается лицом в плечо, задушено поскуливая — уставшее тело легко принимает вторжение, а по нервам гуляет фейерверк наслаждения, когда грубые подушечки пальцев трут простату. Дыхание перехватывает, пока Саша раскрывает пальцы ножницами, и заставляет самому двигать бедрами в попытке насадиться поглубже, ещё глубже… Оперевшись на ренегатовские плечи, Яша поймал его запястье, когда три пальца были в нём по самые костяшки, остановив. Прижавшись к губам любимого в медленном, страстном, тлеющем прикосновении, Яков на выдохе вытащил пальцы, почувствовав себя достаточно растянутым, чтобы продолжить. Добавив немного смазки на собственные пальцы, мужчина протянул руку немного поглаживая тяжелый, пульсирующий член, прижимается щекой к сашиной щеке, глубоко дышит несколько раз и медленно, постепенно опускается до конца. Бедра дрожат от напряжения, на глазах выступает пара непроизвольных слезинок — сколько бы лет не прошло, Саша слишком большой во всех местах и Яша до сих пор не может к этому привыкнуть. Они оба застывают, заново привыкая к знакомым ощущениям. Яков чувствует, как его хорошо, очень правильно распирает изнутри, он заполнен буквально до предела. Знает, что, если посмотрит на собственный живот, будет прекрасно видно очертания немаленького члена и ему это нравится, всегда нравилось. Саша старается не двигаться лишний раз, не мешая процессу — пока ему не дадут команду, он только зритель на этом шоу, которому позволено максимум мягко трогать. Что он и делает, берёт яшино лицо в чашу из своих рук, стирает большими пальцами непрошеные слезинки и трется носом о нос, целует в уголок плотно сжатых губ. Яша улыбается, отвечая на поцелуй, и аккуратно ведёт бедрами по кругу. Снова опирается на плечи Саши, поднимая себя на сколько это возможно, и быстро опускается вниз. Поднимается, опускается, водит бедрами восьмеркой. Поднимается, опускается, двигает бедрами, давая себе небольшую передышку, и повторяет вновь. С каждым амплитудным движением простреливающая боль в позвоночнике утихает, сменяясь разливающимся под кожей удовольствием. А Ренегат только усиливает эти ощущения, не переставая оглаживать все доступные участки кожи, целует руки, намертво вцепившиеся в его плечи до синяков. — Сааааааааааш… — на выдохе стонет Яков, в очередной раз полностью усаживаясь на сашины бедра. Ренегат крепко поцеловал своего мужчину, поудобнее перехватил его под бедра и стал двигаться сам. Сначала медленно, чтобы найти правильный угол движения в теле, зажавшем его в тиски. И это было великолепно, движения стали легче, боль и напряжение в мышцах сошли на абсолютный ноль, Саша каждый раз поддавался внутрь, точно проезжаясь по простате. Губы впиваются в губы, поддается вверх и опускается вниз до упора, пока почти полностью не выходит из тела Якова, снова толкаясь внутрь. Шепот в самое ухо «быстрее» подстегивает ускориться, буквально вбиваясь в Яшу, который уже просто стонет на одной ноте, сам каждый раз встречает сашины бедра своими, сжимает изнутри изо всех сил, мажет губами за ухом, дышит через раз. Из глаз сыплются искры, тело покрылось слоем испарины, по лицу струился пот, стекая горячими каплями по шее и торсу, каждое движение отзывалось ослепляющими вспышками удовольствия во всем теле и… Саша замер, в последний раз толкнувшись вверх в плотном облепляющие его мышцы, и кончил, погрузившись максимально глубоко. Яша тоже застыл, чувствуя как его наполняет спермой. — Презервативы… Блять! — сейчас нет ни сил, ни желания отчитывать своего бессовестного мужика, потому что Ренегат накрывает его истекающий предэякулятом член своей рукой и сжимает. В голове взрывается сверхновая, голосовые связки отказывают, и легкие на миг перестают работать. Саша ничего не отвечает, только прижимает ближе к себе грудь к груди Яшу, не давая ему свалиться с себя. Спустя несколько секунд, минут, часов, спустя какое-то неопределенное количество времени, пока они оба тяжело дышали и медленно моргали, Яша обнаруживает себя прижавшимся лбом к сашиному плечу, намертво вцепившимся в черные волосы, пока Леонтьев лениво поглаживал влажную кожу спины и бедер, удовлетворенно прикрыв глаза.

***

Спустя 3 месяца. Утро началось неожиданно. Из незадернутых толстых штор спальни выглядывало светлое безоблачное московское небо, что горело красно-оранжевым маревом словно пожар, приветствуя солнце в его только начинавшемся пути. Из окна тянуло пришедшим слишком рано летним зноем, что разбавлялся легкими дуновениями ветерка, не давая окончательно погрязнуть жителям города в испепеляющей всё живое жаре. Шелест зеленой листвы перемежался со звуками машин, лаем собак и криками детей, непонятно что делающими в такое время на улице. So close no matter how far Couldn't be much more from the heart Forever trusting who we are And nothing else matters В оглушающей тишине раннего утра первые аккорды акустики вкупе с негромким пением могли бы звучать как выстрел, но заставляют только прислушаться. Never opened myself this way Life is ours, we live it our way All these words I don't just say And nothing else matters Четко услышанный ещё один куплет заставляет поверить, что это не просто сон. Ренегат, лежащий лицом к шкафу, знает что звук идёт из-за его спины. Ему нужно просто повернуться, чтобы увидеть. Trust I seek and I find in you Every day for us something new Open mind for a different view And nothing else matters Саша всё-таки поворачивается, неохотно усаживаясь на кровати. В глаза бьют яркие блики рассвета, тяжелые веки после пробуждения не хотят подниматься от слова совсем, очки получается нащупать на тумбочке только с третьего раза. А пока он слушает пробирающий до самых костей голос. И вот когда находит очки, он смотрит. Never cared for what they say Never cared for games they play Never cared for what they do Never cared for what they know And I know Яша сидит с ногами на широком подоконнике их спальни с акустикой в руках. Пальцы нежно перебирают струны. Очков нет, как и нет ни единого предмета одежды, только несколько фенечек болтаются на худых запястьях да маленькая серебреная сережка в ухе. Голова откинута на стену, а глаза смотрят куда-то вдаль, не видя ничего перед собой. Бледная кожа на фоне красного рассвета приобретает какой-то золотистый оттенок, как будто начинает светиться изнутри мягким добрым свечением, а веснушки расцветают сами собой, притягивая ещё не до конца вышедшее солнце. Его словно окружает божественный ореол. So close no matter how far Couldn't be much more from the heart Forever trusting who we are No nothing else matters Действительно, думает Саша. Остальное не важно, если мы есть друг у друга.