Владыка светлячков

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

      Минсок сидит на корточках под деревом, стараясь перевести дух. Из-за пазухи он достаёт крохотную краюху хлеба и вместо того, чтобы вцепиться в неё зубами, кладёт под дерево, шепча слова молитвы, которым его научили родители. Нужно уважать мир, который дарит тебе жизнь, пищу, свет и даже тьму.       Он так долго бежал, так долго стремился уйти подальше от ненавистных людей, пленивших его, что сейчас не уверен, что вышло. Хоть ноги содраны в кровь, в голове пульсирует, в груди жжёт почище, чем содранные босые ноги. Столько лет был невольником и мечтал лишь о том, чтобы снова смотреть в небо, когда захочется, а не когда разрешат.       Немного отдышавшись, он снова бежит, перепрыгивая корни, стараясь разглядеть кроличьи норы, чтобы не угодить в них, огибает деревья и бежит без оглядки, с ужасом ожидая услышать собачий лай, взявшей след погони. Он готов умереть, но больше не даться врагу живым. Хватит с него рабского труда и запретов. Он был рождён свободным и умрёт свободным, но точно не позволит выжечь на себе ещё одно тавро, как тогда, когда был ещё ребёнком. Но даже тогда он понимал, что пришедшие в его дом чужаки, были врагами, а не спасителями, коими они себя называли.       Гроза обрушивается на лес внезапно, и Минсок застывает, расставляя руки и глядя в небо. Дождь собьёт со следа, можно отлежаться в дупле или под вывернутым непогодой деревом. Но он всё равно идёт, идёт и идёт, пока не набредает на ручей. И лишь перебравшись через него вброд, он позволяет себе замедлиться и поискать укрытие.       Дупло большое, полное высохшего мха, который кажется теплее шерстяного одеяла. Усталость закрывает глаза, и он проваливается в зыбкий сон, полный лая собак и крика. Но всё оказывается лишь сном, когда Минсок порывисто просыпается и некоторое время пытается понять, где он, и почему так затекло всё тело и болит. Ночь ничем не помогает, но вскоре он вспоминает и выдыхает, прислушиваясь. Он уже собирается выбраться, но слышит шорох и замирает, будто мышь, учуявшая кота.       К его убежищу кто-то подходит. Кто-то странный, пугающий, неправильный. Его видно в полной темноте, хотя разглядеть невозможно. Но он всё ближе и ближе, сердце пускается вскачь. Уж лучше бы он бросился с того утёса вниз головой, чем снова. Где-то в глубине сознания мелькает мысль, что это опаснее и страшнее, чем поработивший его враг. Длинные пальцы хватаются за края дупла, и свет выглянувшей из-за туч луны освещает олений череп и косматое тело. Минсок не вопит только потому, что зажимает ладонями рот.       — Только не ори, светляков распугаешь, — мягко говорит некто, и Минсок тоненько скулит, прекрасно понимая, что кем бы ни был этот чужак, он его видит своими бельмами мёртвых глаз, чует истлевшими ноздрями и может разорвать на клочки без труда. — Вылезай.       — Нет.       — Хочешь, чтобы я к тебе залез? — со странными бархатистыми и крайне опасными нотками уточняет «череп».       — Точно нет, — сипло отвечает Минсок, сам себе удивляясь, что разговаривает с непонятно кем.       — Тогда вылезай и следуй за мной.       — Кто ты?       — Это важно?       — Не знаю, — пожимает плечами Минсок и вылезает из дупла, обдирая кожу о невидимые в ночи сучки и закорючки. «Череп» ждёт его, не подгоняя, ни о чём не спрашивая, словно всё знает и без него. — Но у нас принято называть имя. Я — Минсок.       — А я, — задумчиво замолкает «череп», — зови меня Бэкхён.       — Ты — смерть?       — Возможно, — усмехается Бэкхён. — Но сегодня точно не твоя. Идём, ты продрог и наверняка хочешь есть.       Длинные красивые пальцы касаются черепа с ветвистыми рогами, и тот исчезает, растворяясь золотистой дымкой. Следом исчезает и косматый плащ, с рук и лица осыпается покрытая мхом кора, и Минсок с удивлением смотрит на обычного парня, только одетого в одежду зелёных и коричневых оттенков. Отойди на шаг — от леса не отличишь. А на дне глаз едва заметное золотистое сияние, будто росчерк искры в ночном небе.       И лишь в этот момент Минсок понимает, кто перед ним. Мало кто знает, что Владыка Светлячков есть воплощением смерти и жизни, и их бесконечного цикла. Народ Минсока всегда знал, знал и хранил секрет, прося помощи или принося подношения тому, кто без устали вертит колесо жизни, скрываясь среди шёпота листьев и шороха дождя.       — Не бойся, погоня твоя… — Бэкхён замолкает, словно подбирает слова, — она истлеет. Лес поглотит и переварит. Всех до единого.       — Спасибо тебе, Владыка Светлячков.       — Давно меня так не называли, — с грустной усмешкой говорит Бэкхён. — А ты даже подношение принёс. Держись меня, пойдём через топи. Придёшь в себя немного, выведу тебя к безопасному краю леса.       — А если я имею наглость не хотеть? — едва слышно говорит Минсок, замирая от своей наглости и понимания, кто перед ним. — Мне некуда идти, и я много лет хотел вернуться под сень древних деревьев, под которыми был рождён. Пусть, не в этом лесу, но похожем.       — Хочешь остаться здесь? — брови Бэкхёна удивлённо ползут верх. — В живом лесу?       — Если владыка позволит.       — Владыка позволит, в компании будет веселее. Тем более, в компании бесстрашного мальчишки, который понял, кто перед ним и не струсил. Только пообещай мне в дни тумана держаться неподалёку…       — Потому что туман уносит души, — за него заканчивает Минсок, вспомнив наставление родителей, и впервые за долгое время улыбается, ощущая себя снова дома.