Кракен и Пуговка

— А я ведь так и не выбрал песню, которую включат на моих похоронах, — сокрушается Юнги, следя за наступающими на него двумя головорезами клана Оссо. Судя по всему, живым из этого переулка он не выберется. Права была мама, не нужно было в свои восемнадцать набивать «Live Fast Die Young», оказавшееся пророческим. А Юнги ведь, несмотря на свои почти тридцать, так и не построил дом, не вырастил сына и точно не посадил дерево. Хотя если куст считается, то почву в своем саду под ним он удобрял. — Давайте договоримся, — не теряет надежду Юнги и осматривается в поисках хоть какого-нибудь оружия, но кроме мусорных баков в этом чертовом переулке ничего нет. Как и никого, поэтому кричать уже бессмысленно, тем более, пока его не загнали сюда, он вопил как резаный, но ни одна дверь не открылась. Он уверен, что его слышали, но удивляться чужому безразличию не станет, этот мир прогнил настолько, что, даже когда перед глазами человека лупят, остальные проходят мимо и усиленно изображают, что их это не касается. Поэтому все, что Юнги остается — это нажать на кнопку и надеяться, что его спаситель контракт не нарушит. За почти десять лет работы в этой сфере Юнги попадался три раза, и все это за последний год. То ли Юнги стареет и потерял ловкость, то ли он просто-напросто стал переоценивать свои способности. Юнги — профессиональный вор и взломщик сейфов. Последнее ему удается лучше всего, и именно поэтому его услуги так высоко ценятся. Юнги, в отличие от большинства мальчиков в детстве, не мечтал стать пожарным или космонавтом и честно говорил, что станет «балеруном». Отец особой гордости не испытывал, но чем бы дитя ни тешилось. С балетом у парня в итоге не сложилось, и не зря. Родившись в семье слесаря и медсестры, Юнги рано понял две вещи — первое, что он гей, второе, что он родился не в той семье, ведь иначе не объяснить заложенную в его генах любовь к красивой жизни. Если с первым проблем не возникло и даже родители лояльно отнеслись к ориентации парня, то из-за второго Юнги периодически рискует жизнью. Как и сегодня. Вчера он вместе со своим мужем был на приеме в особняке местного мецената, а на самом деле главы преступного клана Оссо, тщательно рассмотрел входы и выходы, перепроверил местоположение сейфа и модель и переподготовился. Сегодня же Юнги, отключив охранную систему и видеонаблюдение, обчистил сейф, в котором украшений было на два миллиона. Все шло замечательно, ведь он все учел и знал, что хозяева до конца недели не вернутся, но не тут-то было. Стоило ему переступить через порог с рюкзаком, забитым добытым сокровищем, как его уже ждали. С кланом Оссо шутки не шутят, и Юнги, который слишком любит потакать своим хотелкам, вместо того, чтобы думать о спасении, снова со слезами на глазах вспоминает куш, который остался в рюкзаке на пороге дома. Что уж поделать, Юнги родился с любовью к деньгам, и это единственные отношения, которые ему нужны. Конечно, деньги любят все, но в этой вселенной только Юнги и Скрудж Макдак так ими одержимы, хотя в случае с парнем, он больше любит именно путь к ним. Себастьян — последний муж Юнги — сто процентов видит сейчас третий сон и не подозревает, что он может проснуться вдовцом. Себастьян — отличный парень и профессионал своего дела, Юнги с ним познакомился в больнице, куда привез своего бывшего мужа лечиться от болезни сердца. Общение с Себастьяном продолжилось и после развода с бывшим, и спустя год Юнги уже носил кольцо с бриллиантом от Тиффани. Себастьян хорошо известный в стране кардиохирург, и выбор Юнги, который никогда не был романтиком и убежден, что любовь выбирают бедняки, пал на него не из-за нее. У Юнги есть секрет, который он скрывает ото всех — он жутко боится одиночества. И именно из-за последнего продолжает примерять кольца и ненавидеть себя, ведь страх одиночества толкает его не всегда на хороший выбор и порой заставляет довольствоваться малым. Жаль только, Себастьяну его сейчас и при желании не спасти, и не только потому, что он вряд ли напугает бандитов скальпелем. Юнги умело скрывал от мужей свое занятие, которое почему-то даже его бывшие «коллеги» считают болезнью. Вот и Себастьян не подозревает, с какими опасностями сталкивается его муженек, у которого свой оффшорный счет, о котором никто, кроме него самого, не знает. Казалось бы, чего Юнги не хватает, он и так неплохо живет на уже награбленное и полученное после двух разводов, но другим не понять, что он последние годы ворует не столько из-за денег и любви к роскошной жизни, а сколько из-за того, что он одержим адреналином. На своем пути к богатству Юнги не учел одну, как оказалось, важную вещь — на вершине одиноко и скучно. Он честно пытался бороться с собой и найти отдушину в чем-то менее рискованном. Юнги ходил на гламурные вечеринки, коллекционировал картины и даже сам проводил выставки, посещал и спонсировал культурные мероприятия, был записан на йогу, теннис, купил себе членство в закрытый загородный клуб, где толстосумы гоняют мячи на поле для гольфа и упиваются столетним вином. Ничего не помогло. А хождение по острию ножа помогает. Уже на следующий день и вплоть до очередной безумной идеи Юнги чувствует себя хорошо. Муж, который нарасхват из-за своей специальности, не понимает мучений Юнги, а тот бережет ему нервы и выходит на охоту, только когда того нет дома. Хотя скоро и беречь будет некого, потому что пара разводится, ведь прочный брак на лжи и абсолютно разном темпераменте не построить. — У вас все еще есть шанс развернуться и уйти, а я притворюсь, что мне ничего не угрожало, — попытка не пытка, решает Юнги, прибегая к очередному сценарию. — Не пугай ежа голой жопой, — скалится один из мужчин. — О, мальчики, вы, может, и ежи, но у меня самый настоящий дикобраз, и ест он с руки, — качает головой Юнги. — Вас как собак на меня натравили, и вы понятия не имеете, кто мой покровитель. — Нам похуй, — достает удавку мужчина и подходит ближе. — Тебе крышка. Только не удавка. Мало того, что на шее борозда останется, так Юнги, скорее всего, еще и обмочится. Нужно завязывать смотреть документалки про серийников, и если он выживет, то отныне будет коротать вечера за просмотром Дубайского шика от Нетфликс. Определенно. — Ему не понравится, если вы меня обидите, он разозлится, парни, не стоит, — поправляет серьги нервничающий Юнги, которого тишина на улице пугает больше этих двоих. — Кракен вам этого не простит. — Твой покровитель Кракен? — выгибает бровь тот, что с удавкой, и на долю секунды в его глазах мелькает сомнение. — Не просто покровитель, — цокает языком Юнги, который доволен эффектом, вызванным одним именем. — У нас скоро свадьба. Только закончу с третьим разводом. — Мечтай, гномик, — громко смеются оба мужчины, и Юнги мрачнеет. — И где тогда это чудище, почему не спасает твою костлявую задницу, ведь я тебе шею сверну… Мужчина умолкает, потому что переулок озаряет свет фар автомобилей, притом из одного из них на всю округу завывает Селин Дион с ее саундтреком к Титанику. Юнги впервые за последние полчаса делает глубокий вдох. Только один человек в этом городе внаглую игнорирует все правила и приличия, ведь на дворе далеко за полночь, и, как бы он ни раздражал, Юнги рад, что тот приехал. Дверца бордового Lincoln Continental 1959 года с чрезвычайно низкой посадкой открывается, и наружу выходит тот, кого местные гангстеры и прозвали Кракеном. — Опоздал, каюсь, я пол-ляма на бега поставил, а мой конь споткнулся! — с силой закрывает дверцу автомобиля так сильно ожидаемый Юнги мужчина и сразу же, извиняясь за это, ее поглаживает. — Подвел меня, скотина, будто бы я ему зло какое сделал! Если бы не твой звонок, пристрелил бы! Не коня, конечно, а жокея, вы чего, я животных люблю, — идет к ним и продолжает возмущаться Кракен, на плечи которого накинуто серое пальто с огромным меховым воротником. При всем при этом на ногах у него абсолютно не вписывающиеся в образ кроссовки баленсиага. — Привет, Пуговка, — широко улыбается Юнги Кракен, и парень беззвучно выругивается. Кракен, привыкший к поведению Юнги, не обижается, он поворачивается к тем, кто загнал его в угол, и говорит: — Ну че, пацаны, сами побежите или… Кракен не договаривает, смотрит вслед унесшимся прочь мужчинам и чешет свой затылок. От Оссо им достанется, но лучше от него, чем от местного наркоторговца, который славится расчлененкой. Чон Чонгук, он же Кракен, слишком долго в этом бизнесе, чтобы быть терпимым к тем, кто переходит ему дорогу. Ему ее и не переходят, но заноза в заднице, впервые увидев которую, Чонгук решил, что его имя по паспорту Пуговка, любит втягивать его в свои передряги. — Чего уж торопился, дождался бы, когда меня выпотрошат, — зло шипит на него Юнги, разглядывая безвкусное пальто, которое и сам бы сейчас накинул, лишь бы согреться. — Почему не выполняешь условия контракта? — Не пили меня, как моя бывшая женушка, — хмурится Кракен, — говорю же, на бегах был, бабло потерял, и вообще, я расстроен, приласкал бы, что ли. — Неделя осталась, и ты будешь приезжать, иначе я потребую вернуть то, что добыл для тебя, — скрещивает руки на груди Юнги. — Ты бы поменьше жопой в лужу садился, я думал, ты профессионал, — смеется Кракен. — Со всеми бывает, — игнорирует его подкол Юнги и, подойдя к линкольну, недовольно смотрит на него. — Подвези меня до круглосуточного магазинчика. — Может, сходим выпить? — предлагает Кракен. — Я тебе жизнь, как бы, спас. Снова. — Я в твои пабы с потными мужиками не хожу, — Юнги кривит рот и, достав из кармана гигиеническую помаду, обильно мажет губы. Кракен как завороженный следит за его движениями. Эта местная дива та еще зануда, но менее привлекательным его это не делает. — Могу пригласить туда, куда ты сам ходишь, снежная королева, — предлагает Кракен. — Там, куда я хожу, тебя за порог не пустят, ты же быдло, — усмехается Юнги. — Ездишь на корыте, одеваешься как сутенер, разговаривать не умеешь и вообще бесишь! Когда Чонгука нет в поле зрения, Юнги аж разрывает от желания его призвать, притом повод ему не всегда нужен. Когда же он здесь, стоит напротив, нахально улыбается и поднимает в Юнги смутные чувства, его хочется лицом об асфальт протащить. Странные чувства, странные эмоции, жаль, у Юнги нет времени и желания с ними разбираться. — Обижаешь, — прикусывает губу Чонгук, — нормальный я мужик. Просто ты настоящих мужиков-то не видел, вот и не понимаешь. Сам такой холеный, весь из себя принцесса, которая не какает, но при этом за себя постоять не можешь. — Зачем мне, если есть ты? — с издевкой тянет Юнги. — Это да, — скалится Чонгук. — Принцесс нельзя обижать, всех порву. Такого ответа Юнги точно не ожидал, он даже теряется на мгновенье, забывает весь запас обидных слов, которые приготовил для этого мужлана. — Ты не по доброте душевной меня защищаешь, у нас контракт! — сбрасывает оцепенение парень. — Я время тянул тут, угрожал им и молил, еще и байки рассказывал, что ты мой жених, лишь бы выжить. — В жизни бы на таком зануде не женился! — у Чонгука аж глаза округляются, а Юнги не знает, почему эти слова его задевают. — Поверь, и я бы за такого деревенщину не вышел! Год назад Юнги пошел на рискованный шаг, попробовал обчистить сейф в казино Кракена и попался. Это и было первым провалом в серии его последующих падений. Видимо, Чон Чонгук его проклял, по-другому Юнги свои неудачи объяснять и не собирается. Кракен, про которого Юнги был наслышан, и угрожать не стал, сразу приказал задушить парня и закопать. Юнги выкупил себе помилование, пообещав Кракену достать кинжал, который тот уже сколько времени искал на черном рынке. «Жемчужина Востока» является точной копией кинжала Тутанхамона, и Кракен был одержим идеей обладать им. Юнги через свои контакты нашел продавца и достал кинжал, взамен упросив Кракена прикрывать его. Юнги хотел бы пожизненную защиту, но упертый мужчина, который и сейчас не умолкает о том, что лучше бы его придушил, согласился на один год. Чонгук открывает дверцу, Юнги падает на сиденье автомобиля, который пахнет его парфюмом, кубинскими сигарами, и все пытается распознать женский запах. — Ты чего как ищейка внюхиваешься? — поворачивается к нему севший за руль Кракен. — Наоборот, пытаюсь не дышать твоим дешевым парфюмом, — хмыкает Юнги. — Что за уродская машина, почему ты нормальную не купишь? — Обижаешь, отличная же тачка, — искренне возмущается Чонгук. — Такие больше не делают. И вообще, тут в багажник два трупа спокойно умещаются, — подмигивает и выезжает на шоссе. Юнги откидывается назад, чувствует, как после пережитого стресса его накрывает усталость, и мечтает оказаться в теплой постели. Хотя можно сперва понежиться в ванне, как раз на днях Юнги купил обалденную бомбочку. — У тебя трусы с кружевами? Юнги, который мысленно уже наливает себе бокал шампанского и играет с пеной, не сразу осознает вопрос. — Почему тебя интересует, что у меня под штанами? — с недоумением смотрит на него парень. — Скучно мне, — Чонгук для пущего эффекта громко зевает. — Оно и понятно, о чем-то высоком поговорить ты не потянешь, — вздыхает Юнги и наблюдает за тем, как ловко он одной рукой крутит руль. Этой же рукой он спокойно может обхватить Юнги, и тот услышит треск своих костей. Чертов Кракен небось на стероидах сидит, иначе бы вряд ли с его любовью к жирной пище и покатушками на авто он так накачался. Юнги аж хочется примерить пальцы к его бицепсам, пощупать, хотя он и так уверен, что они каменные. — Сказал тот, кто ворует чужое имущество, — не остается в долгу Чонгук. — Деньги решают все. — Ну так вышел бы за кого богаче и старее, похоронил бы его и жил припеваючи, — все пытается понять его Чонгук. — Я люблю ходить по лезвию ножа, — отвечает Юнги, который на самом деле не хочет обсуждать эту тему. — Поднажми уже, я есть хочу и там же как раз отсижусь, пока Себастьян на работу не уехал. — Бедолага опять в неведении? — качает головой Чонгук. — Как вообще можно дрыхнуть и не замечать, что твоя постель пустая, муженек-то соскочил. Я бы псов вокруг выставил или бы тебя к себе наручниками пристегнул. Мое ходит со мной и под моей защитой. Никак иначе. — Как же хорошо, что я не твое, — закатывает глаза Юнги. — Я не зайду, пока он не уедет, не хочу, чтобы Себастьян видел меня в таком потрепанном виде и задавал вопросы, — честно отвечает. — Раз ты и так время убиваешь, так давай уже в мою закусочную, я сам не прочь поесть, — не сдается Чонгук, который и так видит его очень редко. Хочется еще немного с ним погрызться, заодно полюбоваться, ведь эту колючую красоту каждый день не встретишь. — Я бы хотел остаться один, — твердо говорит Юнги. Не хватало еще лишний час или два в его компании проводить. Юнги преувеличивает, говоря ему в лицо, что он его раздражает, на самом деле есть в Чонгуке нечто, что к нему безумно влечет и что объясняет то, почему ему в любовницы приписывают первых красавиц города. Пусть он и непривычный для Юнги типаж мужчины, но глупо отрицать то, что он обладает особым шармом, и, проведи парень с ним больше времени, он тоже может попасть под его чары. Этого Юнги уж точно не надо. — А я не люблю есть один, — не слушает его Чонгук и сворачивает на одну из центральных улиц. Через минут десять они уже сидят в небольшой закусочной, в которой несмотря на позднее время все еще есть посетители. Юнги поглядывает на чужие столы, слушает урчащий желудок и ждет, когда ему уже принесут его греческий салат и жасминовый чай. Чонгук тем временем потирает ладони, когда перед ним ставят тарелку с дымящимся стейком и щедро политую сырным соусом запеченую картошку. — Траву жевать будешь? — нахмурившись, смотрит на тарелку парня Чонгук. — Мое тело — мой храм, — парирует Юнги. — Понятно, почему в нем нет прихожан, — скалится Чон. — Что ты несешь? — с трудом отводит взгляд от мяса Юнги. — Секса, говорю, хорошего тебе не хватает, иначе не занимался бы воровством, — с набитым ртом отвечает Чонгук. — Не трахает он тебя. — Еще как трахает! — давится маслинами Юнги и, заметив внимание окружающих, заливается краской. — А ты быдло невоспитанное. — Ешь мясо, а то кожа да кости, — отрезает ему кусок Чонгук, но Юнги к нему не притрагивается. — Странный ты, — отпивает чая Юнги. — Я тебя год знаю, но никак не разгадаю. — Я личность сложная, — Чонгук кладет в рот картошку и аж веки от удовольствия прикрывает. Когда он не смотрит — Юнги его разглядывает. Невоспитанный хам с божественным лицом и телом. Чонгуку бы моделью работать, покорять подиумы, а он вместо этого кости ломает и по притонам шатается. Все в нем кричит о сексе, и Юнги приходится проглотить вязкую слюну, собирающуюся во рту каждый раз, когда он вспоминает их первую встречу. Юнги приволокли к Чонгуку сразу же, как поймали. Он никогда не забудет тот вечер, потому что, прекрасно зная, кто такой Кракен, был уверен, что даже его тело никто не найдет. Чонгук сидел в кресле в подвале казино, где его работники пересчитывают куш, и, покуривая толстую сигару, сверлил в парне взглядом дыры. Юнги был сильно напуган, но даже так он не мог оторвать взгляд от его широко расставленных и затянутых в черные полосатые брюки ног. Чертова ткань по швам трещала на мощных бедрах, и, когда взгляд Юнги остановился на его выпирающем паху, по швам уже трещала его нервная система. Сейчас, вспоминая ту ночь, он первым делом думает именно о его бедрах. — Скорее, ты личность пустая, вот и раскапывать нечего, — усмехается Юнги, вернув внимание теперь уже кажущемуся отвратительным салату. — Ты богат как арабский шейх, а я-то всех, у кого реальные деньги, знаю, но ты скупаешь какой-то мусор, оружие коллекционируешь, нет бы Ван Гога. Я бы тебе такую красоту нарыл! — Работать на меня ты не будешь, — утирает губы мужчина, который уже прикончил половину стейка. — И не собирался, я просто говорю, что у тебя вкуса нет, а его не купить ни за какие деньги, — тянется за его пивом Юнги и делает два глотка. — Я делаю то, что нравится мне, а не то, что нравилось бы другим, — пожимает плечами Чонгук и незаметно поправляет под столом перед брюк. Чертов Юнги и его привычка каждую минуту облизывать свои губы. Для Чонгука его розовый язычок как спусковой механизм. Точнее, для его члена. — Одеваться не умеешь, водишь развалюху, живешь, небось, в хижине на острове… — Остров у меня есть, — довольно заявляет Чонгук. — И кто с тобой спит? Такие же, как ты? — С этим проблем у меня нет, ты уж поверь, — щурится мужчина. — А теперь послушай, что я о тебе думаю. Ты выскочка на двух спичках, и жопы толком нет. — Оскорбляешь, потому что я тебя обидел? — кривит рот Юнги. — Нет, потому что хочу тебя покормить, — снова кладет ему мясо Чонгук и двигает картошку. — Тебя разок стукнут — рассыпешься, и что я буду делать? — Тебе-то что, — бурчит Юнги и все-таки тянется за ножом. — Это я образно, — исправляется Чонгук. — Постоянно находишь себе мужей-неудачников, попадаешь в передряги, страдаешь чрезмерной жадностью. — Это болезнь, — отмахивается Юнги, чье внимание поглотил сочнейший стейк, тающий во рту. Он бы даже застонал от удовольствия, но слушать подколы самодовольного Кракена не хочется. — Но ты не лечишься, — уже тихо говорит Чон. — Только так я чувствую себя живым, доволен? — выпаливает Юнги, сверля его недобрым взглядом. — Нет, расстроен, грустно за тебя, — звучит искренне Чонгук и просит им яблочного пирога. — Сливок побольше. Дальше они едят в тишине, и Юнги, который постоянно сидит на низкоуглеводных диетах, чувствует себя самым счастливым человеком на свете. После Чонгук предлагает парню поехать, переждать к нему в клуб или даже домой, но Юнги отказывается. Он подвозит его к круглосуточному магазину и сам тоже выходит следом. — Чего еще? — оборачивается к нему Юнги, не понимая, почему он уже не уедет. — Я провожу, — кивает на дорогу мужчина. — Тут идти метров сто, поэтому не парься, — говорит ему Юнги. — Мне нравится гулять рано утром, когда почти никого нет, — не отстает от него Чонгук и, нагнувшись, срывает ромашку и протягивает парню. — Она мокрая, — берет цветок Юнги, который очень старается выглядеть недовольным, но не особо получается, улыбка так и просится наружу. Про этого мужчину говорят много, комплиментов ему нет ни в одном обсуждении, и не привыкший к чужой заботе Юнги не понимает, почему никто не замечает, какой он на самом деле добряк. — Мокрая от росы, — останавливается у магазина Чонгук. — Тебе не нравятся ромашки? — Нравятся, — честно отвечает Юнги и, замешкавшись, толкает дверь магазина. Чонгук возвращается к автомобилю.

***

Юнги сидит на диване в гостиной, почти не слушает собирающегося на гольф мужа. Со вчерашнего дня все его мысли о Чонгуке. Он раз за разом мысленно возвращается в закусочную, где они ели, сидит в его автомобиле, слушает попсу, которую любит этот брутальный мужчина, и улыбается про себя. Чонгук может вызывать что угодно, только не безразличие. Как говорил знакомый домушник, когда узнал, что Юнги собирается его ограбить, Кракена или люто бояться, или быть им одержимым. Есть в этом несуразном мужчине, обожающем одеваться, как рэпер, только коснувшийся денег, нечто животное, нечто, на что откликаются все инстинкты, и Юнги знает, что его влечет. Знает и не понимает, ведь привыкший к интеллигентным, спокойным, с прекрасным чувством стиля мужчинам парень не может принять, что его тянет к их абсолютной противоположности. Все же отрицать то, насколько он красив — безбожно, а Чонгук не просто красив, он дико горяч, и, черт возьми, Юнги с каждым разом все тяжелее изображать колючку и отталкивать его, когда на самом деле он хочет его ближе и, конечно же, глубже. — Так что думаешь? — Себастьян закрывает молнию на спортивной сумке и, нахмурившись, смотрит на мужа. — Прости, я пропустил вопрос, — приходит в себя Юнги. — И не один, — усмехается мужчина. — Ты с утра сам не свой. — Плохо спал, — не лжет Юнги и пристально разглядывает теперь уже почти бывшего мужа. Высокий блондин с красивыми голубыми глазами, подтянутой фигурой и солидным счетом в банке. За такого, как Себастьян, многие на войну пойдут, нескольких Юнги знает лично, так почему он не вызывает в нем и толику чувств, которые вызывает одним своим появлением это быдло по имени Кракен? Юнги уважает Себастьяна, искренне хочет ему только хорошего, но в то же время он всегда знал, что огня между ними не будет, знал и все равно принял его предложение, уступив своему страху одиночества. Юнги никогда не было сложно поймать объект в свои сети. Природа не пожалела сил, наградила парня не только тонким умом, но и потрясающей внешностью, вызывающей у всех вокруг не просто желание, но и некое благоговение. Все его мужья поклонялись ему, и обычно инициатором разрыва был именно он, ведь, как бы цели ни затмевали разум, порой быть привязанным к тому, к кому ничего не испытываешь, становится невыносимым. В случае же с Себастьяном все произошло по-другому. Именно он стал инициатором разрыва, и, как бы Юнги ни винил себя, говоря, что дело в сексе, к которому парень последние месяцы не расположен, он понимает, что Себастьян просто влюбился. Не в него. В дверь звонят, и, поняв, что копающийся в кабинете Себастьян не откроет, Юнги идет к ней сам. На пороге стоит помощник Себастьяна Дрю. Судя по его одежде, он тоже идет на гольф. — Он готов? — спрашивает Юнги Дрю, и тот, кивнув, впускает его в дом. Себастьян забегает на кухню за телефоном, а Юнги, уже привыкший, что Дрю в его присутствии сам не свой, хлопает его по плечу: — Что, все еще влюблен в моего мужа? — Простите, — заикается парень. — Да забей, — потягивается Юнги и, проводив мужчин взглядом, снова падает на диван. Будто бы Юнги не знает, что именно за гольф ждет их в квартире Себастьяна. Их брак с Себастьяном давно мертв, а формальности они уладят в ближайшие месяцы. На самом деле Юнги больше не расстраивается, он даже рад за бывшего, ведь Себастьян и правда заслуживает любить и быть любимым. Сейчас лучше вообще не думать об их браке и тем более перестать мечтать о Кракене. Юнги нужно сконцентрироваться на задании, которое он должен реализовать на днях. Ему поручили похитить из особняка депутата кое-какие бумаги, которые тот хранит в сейфе. Юнги уже все обговорил, изучил место и ознакомился с сейфом, данные о котором получил от заказчика. До вечера он сидит у мужа в кабинете, изучает карту дома, охранную систему и просчитывает свои шаги. Сегодня они с Себастьяном идут на день рождения его друга и директора крупнейшей фармакологической компании страны. Юнги собирается за полчаса, ждет, когда приедет Себастьян, и, устроившись в его мазерати, решает, что определенно напьется. На публике они пока изображают, что все хорошо, но Себастьян уже частично перенес свои вещи в новую квартиру, и Юнги знает, что живет он там не один. Он медленно гуляет по залу, кивает знакомым и откровенно скучает. Юнги допивает свое первое шампанское в углу, пока находящийся в своей стихии Себастьян общается с друзьями, и, услышав внезапное «Пуговка», аж вздрагивает. — Какого черта ты тут делаешь? — шипит сквозь зубы Юнги, явно не ожидающий увидеть здесь Чонгука, но тот хватает его за руку и уводит за колонну. — А мне нельзя? — искренне недоумевает Чонгук, пока Юнги с интересом разглядывает его свободную кожаную куртку, накинутую на леопардовую рубашку с расстегнутым воротом, и милитари карго штаны. — Твой стилист Канье Уэст? — поднимает брови Юнги. — Это же высшее общество, господи, неужели нельзя было соответствовать дресс-коду? — В моем словаре такого слова нет, — ухмыляется Чон. — Так зачем ты здесь? — Юнги внезапно нравится стоять с ним так близко, прислоняться лопатками к колонне и представлять, каково будет, если он его к ней прижмет. — Тебя увидеть хотел, — Чонгук словно читает его мысли, становится еще ближе. — Я знаю, что ты планируешь, так вот отступи. — С чего это? — удивляется Юнги. — И откуда ты вообще знаешь? — Бумаги, которые тебе поручили забрать, очень важны для государства, а сам сенатор — значимая фигура не только в политике, — объясняет Чонгук. — Кто бы тебе это ни поручил, они отправят тебя на казнь. — У меня же есть ты, — кокетливо улыбается Юнги и, не удержавшись, цепляет пальцем толстую золотую цепь, инкрустированную драгоценными камнями, на шее мужчины. — Или я в тебе ошибался, и у тебя яиц не хватит меня спасти? Чонгук щурится, а потом хватает его за руку и, опустив ее вниз, прижимает к своему паху. — Разве? — надавливает на его ладонь, а сам взгляда с приоткрытых губ не сводит. — Вопросов нет, — шумно сглатывает Юнги и, прежде чем убрать руку, сжимает внушительный в состоянии покоя член. Так он и думал, и в их первую встречу выпирала не просто ткань, собравшаяся у паха, как бы Юнги потом сам себя в этом ни убеждал. — Не лезь к сенатору, Пуговка, — нагибается к его уху Чонгук, у Юнги готовые разъехаться в сторону в его присутствии колени дрожат. — Иначе придется тебя хоронить. Чонгук пропадает в толпе, а Юнги еще долго пытается прийти в себя и вернуть себе обычный цвет лица. Он бы забил на слова Кракена, но, каким бы безбашенным тот ни был, в бизнесе он разбирается отлично, поэтому парень отменяет сделку. Юнги крадет ради острых ощущений, а они его жизни не стоят. Себастьян уже даже не пытается соответствовать нормам приличия, сразу после вечеринки дает парню понять, что едет к Дрю. Юнги просто кивает и отправляется домой на такси. Несмотря на то, что в машине его разморило и клонило в сон, дома спать уже не хочется. Он даже не переодевается, валится на диван в гостиной и, укрывшись пледом, снова мечтает о Чонгуке. Юнги никогда не был влюблен, и его чувства к Чонгуку тоже не любовь, он просто испытывает к нему всепоглощающую страсть и сам держит себя в узде, продолжая убеждать себя, что он не в его вкусе. Он все еще чувствует его член под ладонью, жар, исходящий от его тела, а главное — взгляд черных глаз, под которым парень ощущает себя обнаженным. Юнги раньше не испытывал дефицита мужского внимания, но с Чонгуком он словно давший обет монах, никогда так и не вкусивший прелести секса. Одна его часть жаждет набрать его, позвать к себе и, плюнув на все, оседлать его мощные бедра, а вторая продолжает напоминать о принципах и правилах и не дает вздохнуть. На часах уже за полночь, Юнги с трудом отлипает от дивана и, поднявшись наверх, идет в душ. У него стоит только от воспоминаний о нем, и Юнги, отбросив мысли о дрочке, кутается в халат. Их контракт заканчивается через два дня, Юнги может его вообще больше не увидеть, поэтому решение приходит само собой. Раз он и так всю жизнь потакает своим хотелкам, он пойдет навстречу и этой. Юнги достает телефон, пишет уже привычное «мне нужна помощь» и отсылает локацию своего дома. Возможно, Чонгук не приедет, поймет, что парень блефует, учитывая, что они виделись пару часов назад, к тому же, он в курсе всех дел Юнги. В любом случае, Юнги шаг сделал, пошел на поводу у своих желаний, и, даже если сегодня их огромную с Себастьяном постель он будет греть один, он попробовал. Он спускается вниз, налить себе вина, и, выбрав бутылку, видит, как в окно падает свет фар горячо любимого Чонгуком автомобиля. Юнги открывает дверь в шелковом халате на голое тело и, отпив вина из бокала в руке, прислоняется к косяку. — Кто? Где? — убирает пушку за пояс Чонгук и, нахмурившись, заглядывает за парня. — Там никого нет, — подтверждает его мысли Юнги и, поставив бокал на полку для обуви, тянется к поясу халата. — Ты говорил, мне не хватает секса, и был прав, — тянет пояс парень, пока Чонгук как завороженный следит за его пальцами. — Мы и так им толком не занимались, а с момента встречи с тобой вообще прекратили. Халат соскальзывает с острых плеч и, обласкав нежную кожу, собирается гармошкой под его роскошными ногами. У Чонгука в глазах пожар вспыхивает, Юнги его пламя не пугает. Чонгук делает шаг, сам закрывает за собой дверь и, обхватив парня за талию, вжимает в себя. Он дает ему потереться о грубую ткань своих брюк, мнет одной рукой его ягодицы, второй не позволяет ни на миллиметр от себя отстраниться. Будто Юнги этого хочет. Будто он может. Тяга между ними достигла своего апогея, вшила их друг в друга, и, даже если на землю прямо сейчас летит астероид, они успеют насладиться друг другом до смертельного столкновения. — Долго я этого ждал, — шепчет в сочные губы, которые мысленно лизал каждую их встречу, Чонгук. Юнги не успевает ничего ответить, как он впивается в них, у парня пол из-под ног уходит. Он целует его дико, жадно, словно пытается сожрать, Юнги не против стать его ужином — сам рот открывает, переплетает их языки. Чонгук, не прекращая пошлый поцелуй, обхватывает его под задницей и, подняв как пушинку, идет к дивану. — Наверх, — приказывает Юнги, царапая острыми коготками его шею, и Чонгук подчиняется. Он укладывает его на широкую кровать, сразу же устраивается между приглашающе разведенными роскошными ногами и, продолжая покрывать поцелуями кукольное лицо, стаскивает с себя рубашку. Юнги следит за тем, как он сползает ниже, и, стоит ему повернуть его на живот, сам выгибается. Чонгук представлял его кожу на ощупь, даже фантазировал, как ее поглаживает, как примеряется к его попке ладонями, но реальность куда эффектнее. В Юнги идеально все, и именно сейчас, слушая, как он мурлычет, ластится, освобождается от всех пут, до этого сдерживавших его, Чонгук понимает, что хотел бы видеть его каждый день. И не просто видеть, а просыпаться с ним на своей груди, засыпать, обязательно сжимая в ладони эту непоседливую задницу, вдыхая, как ни странно, сейчас не кажущийся ему приторным запах кокоса. Видимо, Юнги пользуется уходом с такими нотками. Он кусает его ягодицы, шлепает, словно проверяет упругость, и заставляет Юнги шипеть проклятия, когда зарывается лицом в его задницу. Чонгуку будто бы подали последний ужин смертника, он с таким удовольствием растягивает его языком, аж причмокивает, в Юнги все смущение испаряется. Никаких ограничений, никаких комплексов или чувства стыда — одно животное желание. Когда Чонгук избавляется от оставшейся одежды, Юнги, облокотившись на кровать, облизывается, а потом сам себя растягивает, потому что этот член он хочет весь и целиком. Такого у Юнги точно не было, и от предвкушения хочется скулить. Юнги поглаживает его мощные плечи, прикусывает губы от нетерпения, и с первым же толчком с его губ срывается его имя. Чонгук проталкивается с трудом, несмотря на то, как хорошо Юнги растянут, скользит по гладким стенкам и, когда оказывается полностью в нем, выбивает весь кислород из легких. Юнги ловит воздух ртом, мечется по кровати, хрипит, чтобы не выходил, дал привыкнуть, и, открыв глаза, распадается на атомы. Его лопатки прибиты к постели, а таз нанизан на мужчину, который царапает его бедра, делает мелкие короткие толчки и ловит каждую его эмоцию. Тело Чонгука усеяно шрамами от ранений и от рук хирургов, под каждой отметиной своя история, и Юнги даже сейчас, в момент, когда страсть полностью подчинила его себе, хочет послушать про каждую, а потом залечить их поцелуями, хоть как-то отблагодарить того, кто поднял его на небеса. Он цепляется за него обеими руками, обвивает ногами его торс и завидует постели, на которой до этой ночи такой пожар не разжигали. Чонгук его не жалеет, оставляет на белоснежном теле свои следы, кусает губы, горящие огнем, и толкается до упора, заставляя парня надрывать голосовые связки. У Юнги глаза от удовольствия закатываются, так грубо и сладко его не трахали, и та буря чувств, через которую он проходит, пока бьется в сильных руках, заменяет ему те самые, за дозой которых он выходит на ночную охоту. Под его ладонями концентрация животной силы, но Юнги она покоряется, на все разрешение спрашивает, и парень только кивает, потому что, что бы с ним ни делал Чонгук, это слишком хорошо, чтобы отказываться. Он лежит на животе, зарывшись лицом в простыни, выгибается, как куртизанка, и сам подмахивает, заставляя Чонгука рычать от нетерпения и страсти. Даже в процессе лучшего секса в его жизни Юнги уже знает, что будет кончать еще не раз, просто вспоминая о нем. Чонгук вновь разворачивает его лицом к себе, закидывает на плечи ноги, под которыми он сам готов лечь, и резко тянет его на себя, сливаясь в одно. Они целуются пошло, мокро, глубоко, это и поцелуем не назовешь, слишком грязно, слишком откровенно, но у Юнги пальцы ног от удовольствия поджимаются, и разум с ним окончательно прощается. Ему нравится седлать его, любоваться его широкой грудью и тонуть в похоти во взгляде, в котором каждое следующее действие уже прописано. Нравится дразнить его, подниматься и долго не опускаться на член, пока Чонгук, подавшись вперед, не обхватывает его за талию и сам не вскидывает бедра, срывая с его губ очередной стон и доводя до оргазма. — Кончи в меня, не выходи, — молит Юнги, чувствуя приближение очередной разрядки, и сам себя шокирует. Обычно брезгливый, привыкший к сексу по расписанию и чисто для сбрасывания стресса парень такого от себя не ожидал. Чонгук подчиняется, еще пара толчков, и он дает ему то, о чем тот молил. Юнги кажется, он не двинется больше, все его кости превратились в желе, и он бы так и остался навсегда прибитым к постели этим мужчиной. Когда Чонгук выходит, Юнги грустит из-за внезапной и нежеланной пустоты, сразу взбирается на него и терпеливо ждет, когда он снова наполнит его. Юнги не хочет, чтобы эта ночь заканчивалась, он уже сейчас знает, что она будет последней, не видит причин убеждать себя в обратном. Чонгук спрашивает про мужа во время перекура, пока некурящий Юнги сидит на нем и ворует дым с его губ. Юнги просит его ни о чем не беспокоиться и любуется его профилем. Себастьян после Дрю домой не приезжает, оттуда же отправляется на работу, да и если бы он пришел, ничего бы не сказал. В конце концов, он первый, кто завел интрижку на стороне, и Юнги сейчас плевать, что он подумает о Чонгуке. Юнги сползает с кровати к рассвету, натягивает на себя футболку и, охая, ковыляет к трюмо, на котором стоит графин с водой. — Ты чего так ходишь? — зевнув, присаживается на кровати бодрый Чонгук, который словно и не трахал его всю ночь. — Ты зверь, я ходить не могу, — кое-как выпрямляется Юнги, — меня будто танк переехал. — Так меня не звали, но не скажу, что неприятно, — довольно ухмыляется Чонгук и, поднявшись на ноги, идет к нему в чем мать родила. — Ты, блять, вообще из зала не выходишь? — Юнги чуть ли слюной не давится, следя за приближающейся к нему горой мускулов. Он отворачивается, не желая показывать написанное на лице «я снова тебя хочу», и залпом опустошает стакан. Чонгук подходит со спины, опирается подбородком на его плечо и, забравшись руками под футболку, поглаживает его ягодицы. Юнги прикрывает веки, трется задницей о его член и очень не хочет, чтобы он уходил. — Ты меня дурманишь, настолько, что я даже забил на то, что трахал тебя в постели мужа, — оставляет поцелуй на его шее. «Нет у меня уже мужа», — застревает в глотке парня, который сомневается, что этому мужчине нужно будет что-то больше одной ночи. Юнги, наверное, тоже. Пока его следы на нем горят, а бардак внутри не убран, лучше об этом не думать. Они так и стоят, Юнги, прислонившись к его спине, чуть ли не дремлет на ногах, а Чонгук ласкает его тело и шепчет о желании. — Таких, как ты, у меня не было, — разворачивает его лицом к себе Чонгук и снова касается распухших после грубых ласк губ. — Ты всем это говоришь? — скрывает истинные чувства под улыбкой Юнги. — Жаль, что ты так обо мне думаешь, — усмехается Чонгук и, отпустив его, начинает одеваться. Юнги тоже натягивает на себя штаны, снова останавливается у трюмо, следит за ним и, как только пистолет оказывается за поясом мужчины, идет его провожать. — Я буду скучать, Пуговка, — говорит на самом пороге Чонгук и садится в автомобиль. Юнги возвращается в гостиную, опускается на диван и не понимает, почему после самого лучшего секса в своей жизни он чувствует такую всепоглощающую пустоту.

***

Утром среды Юнги, прислонившись плечом к стене, наблюдает за тем, как рабочие выносят из кабинета Себастьяна специально им заказанную мебель. — Остальное мне пока не нужно, а дом, когда продадим, все решим, — проводив их, говорит ему Себастьян. Юнги на все только кивает и снова наливает себе кофе. От Чонгука ничего не слышно. Юнги даже обидно, что после той ночи он так и не дал о себе знать, но, с другой стороны, чего он ожидал? Они оба хотели секса и получили его. То, что Юнги его оказалось мало — не проблема Кракена. Недаром они такие разные, вот и путь у каждого свой. Неделю назад Юнги удачно провернул дело, перепроверил свои финансы и решил, что заслужил отдых. Он уже купил билеты и забронировал отель в Дубае — развод, неудачи и, самое главное, Чонгук — это все надо отпустить, хотя с последним он сомневается, что сработает. Он и до их совместной ночи метался, а после совсем потерял покой. Это так глупо — внезапно превратиться из машины, достигающей цели, в бесхребетного, по уши влюбившегося Ромео. Юнги настолько сильно зол на себя, что хочется разбить голову о стену. Он всегда был твердо уверен, что у него будет все — и мужчины, и деньги, и слава в определенных кругах. Так и было, не важно, как другие назовут его браки, но у него было все, и при этом по-настоящему счастливым и свободным он чувствовал себя в ту ночь, нежась в его руках. Чонгук словно тот самый недостающий кусочек, без которого картина его жизни теряет весь смысл. В любом случае, нужно постараться забыть о нем, учитывая, что тот больше о себе не заявлял и только подтвердил подозрения Юнги в том, что ему одной ночи достаточно. Он даже не попрощался, несмотря на то, что их устный контракт завершился. Юнги думал, может, самому сделать первый шаг, воспользоваться контрактом как поводом и отправить ему бутылку вина как подарок за год помощи, но передумал. Первый шаг Юнги сделал, сняв свой халат, дальше все за Чонгуком. Жаль, что сломавшуюся гордость починить легче, чем разбитое сердце, и теперь Юнги это точно знает. Перед вылетом у Юнги осталось одно дело, но оно легкое, ему нужно проникнуть в офис главы табачной компании и забрать флэшку, которую тот хранит в сейфе. Юнги уже выяснил, что именно там за сейф, и понял, что справится быстро. До дня Х он проводит время за тем, что решает вопрос с поездкой, собирает чемодан и подолгу сидит в кофейне через дорогу от дома, пытаясь понять, где он оступился. Казалось бы, у него есть деньги, которые сегодня решают почти каждую проблему, и плакать в последнем БМВ все равно лучше, чем в метро, но Юнги чувствует себя неудачником. Даже остающееся с ним на протяжении многих лет желание ходить по грани испарилось. Все кажется пресным, неинтересным и вызывает только тоску. Нет привычного предвкушения перед делом и того самого трепета перед знакомством с новым сейфом. В офис компании Юнги проникает без проблем, выключает видеонаблюдение, взламывает сейф и уже тянется за флэшкой, как слышит щелчок у своего затылка. Он даже испугаться не успевает, как его разворачивают и, толкнув к стене, заставляют смотреть в дуло. Их трое, и, судя по их довольным лицам, они его ждали. — Я сдаюсь, — сразу же поднимает руки не желающий рисковать жизнью Юнги. — Можете вызвать полицию. — Полицию? — выходит вперед знакомый Юнги по изученным файлам темнокожий мужчина. Он глава службы безопасности владельца компании. — Ты знаешь, что на флэшке? — чешет пистолетом свой подбородок. — Меня это не интересует, — выпаливает Юнги. — Значит, знаешь, — вздыхает мужчина. — Ковер тут портить не надо, — обращается к другим парням, — выведите на задний двор и там прикончите. От тела и оружия избавьтесь. — Вы не поняли, — бросается к нему Юнги, но замирает под дулом пистолета, — я не знаю, что на флэшке. Прошу, отпустите или позвольте мне откупиться. Я могу, я богат. Юнги отказывается верить, что его убьют. Он судорожно обдумывает, что ему делать, пока его, толкая в спину, ведут к черному входу, выходящему к китайской закусочной. Как назло, телефон остался на полу в кабинете, иначе он, плюнув на то, что контракт истек, все равно бы вызвал Чонгука. — Я могу вам добро нарыть, сделать вас богатыми, — не сдается Юнги и, ахнув из-за удара в плечо, падает коленями в лужу. Нет, он не может умереть вот так, стать жертвой своей жадности и исполнить пророчество Чонгука, который его уже предупреждал. «Клянусь, если выживу, больше никогда на чужое не позарюсь», — шепчет про себя Юнги и сильнее жмурится. Юнги вздрагивает и больно прикусывает язык, услышав два выстрела, а следом звук падающих тел, и тянется к своему затылку. Убедившись, что стреляли не в него, Юнги медленно поворачивается и, увидев Чонгука, выдыхает. — Сто двадцать три дня продержался без убийства, блять, Пуговка, ну нахуя, — убирает за пояс пистолет недовольный Кракен, пока не справившийся с эмоциями на пороге смерти парень бросается ему на шею. И пальто у него шикарное, и эти уродские грубые ботинки на огромной подошве идеальны. Все в этом мужчине прекрасно, и Юнги внезапно хочется прямо сейчас рассказать ему, как он хорош и как ему категорически нельзя меняться. — Я тоже рад тебя видеть, — обхватывает своими лапищами его лицо Чонгук и смачно целует прямо в губы. — Дуй в машину, а я с их главным потолкую, пусть приберется тут, раз ему я мозги не вышиб. — У нас контракт закончился, а ты пришел, — не хочет отходить от него Юнги и, намертво вцепившись в мужчину, виснет на нем. — Ты как обезьянка сейчас, — усмехается Чонгук и с так и висящим на нем парнем двигается ко входу. — Конечно, я пришел, что за вопрос. — Как ты узнал? Ты следил за мной? — прижимается к нему крепче, не позволяя двигаться, ведь, какие бы дела Чонгука ни ждали, отпускать его он и сам не хочет. — Всегда. Кстати, раз контракт закончился, подумай, что ты мне в этот раз за помощь подаришь, — усмехается Чонгук. — Так и знал, что ты корыстный, — щурится Юнги. — Кое-что могу прямо сейчас подарить, — наконец-то отпустив его, бежит за телефоном парень и, вернувшись, показывает заламинированную ромашку за прозрачным кейсом. Чонгук сразу узнает цветок, и широкая улыбка озаряет его лицо. — Мне больше ничего не надо, — целует его в лоб довольный Чонгук и, оставив в коридоре, скрывается за углом. Через двадцать минут они сидят в уже любимом Юнги автомобиле, и, пока Чонгук рулит, парень подпевает Тине Тернер — Simply The Best. Юнги наполняет чувство неописуемого счастья, которое он не переживал, даже сорвав свой самый большой куш. Он просто рядом, держит его за руку, смешно дергает головой в такт песне, а Юнги кажется, он обчистил все банки мира. Счастье, как оказалось, такое простое на вид, любит искусственный мех, громкую попсу, толстые сигары. Его счастье не делало ему дорогие подарки, не возило в лучшие рестораны и не клялось в вечной любви, которая заканчивается после одной ссоры и сейчас перевозит мебель в новую квартиру. Его счастье просто приходит, когда Юнги в нем больше всего нуждается, и спасает. Не просит «спасибо», не ждет поощрения и точно не соответствует контракту и так называемому долгу, учитывая сегодняшний вечер. У Юнги сердце от любви сжимается, и ему очень хочется верить, что мужчина рядом с ним чувствует то же самое. — Давай уже, завязывай с воровством, — убавляет звук музыки Чонгук. — Я понимаю, ты любишь жить хорошо, весь такой из себя гламурный мальчик, но пора прекращать. Я буду тебя обеспечивать, я же богат, а адреналин на лыжах в Швейцарии получишь. — С чего это тебе делать? — нервно усмехается Юнги. — От души просто, — пожимает плечами Чонгук. — Знал бы, что ты такой психопат, тогда бы сам на тебе и женился. Был бы у меня под наблюдением и бабло бы тратил, как душе угодно. Юнги, широко распахнув глаза, смотрит на него, пару секунд не знает даже, как реагировать. С одной стороны, он в душе визжит, что ему фактически сделали запоздалое предложение, с другой, понимает, что это все гипотетически. — Год назад ты не то чтобы мне брак не предлагал, ты приказал меня задушить! — выпаливает Юнги. — Ты мамкино ожерелье тогда с деньгами спер! — сверкает глазами Чонгук. — Я парень импульсивный, а мать — святое, как я должен был реагировать? — Ну, твой поезд ушел, — бурчит Юнги и скрещивает руки на груди. — Продолжай тогда за неудачников выходить, игнорируй настоящего мужика, — хлопает по рулю Чонгук. — Где это видано, твоя половинка в ночи бьется с опасностями, а ты в подушку храпишь! Реального мужика себе найди! Которому лгать не придется и можно будет или на дело взять, или прикрыть попросить. — Тебя, что ли? — выгибает бровь Юнги. — Меня, — кивает Чонгук и, повернувшись к нему, улыбается. — Я не просто тебя охраняю, я защищаю то, что тут, — тычет пальцем в левую сторону его груди. — Сам я это украсть не могу, но и другим не позволю. — Тебе это красть и не надо, я так отдам, — бурчит Юнги, и Чонгук тормозит на полном ходу. — Отлично, поехали ко мне прямо сейчас, а твоего мужа я кикну, раз уже все равно сорвался и два трупа на свой счет записал, — снова берет его за руку Чонгук. — Эй, не надо никого кикать, — бьет его в плечо Юнги. — Он хороший парень и меня не обижал. — Не говори, что он хороший, я ревную, — мрачнеет Чонгук. — Я и так все время представляю, что ты с ним целуешься, спишь с ним, яичницу ему, небось, с голой попой жаришь. — Ты явно пересмотрел романтических фильмов, — громко хохочет Юнги. — Мне нравится Мег Райан, признаю, — поникшим голосом говорит Чонгук. — Скажи еще, что все не так. Со мной было бы так, я бы тебя обожал и просил бы, чтобы ты готовил с голой попой, которую бы я целовал, и, даже если яд подмешаешь, я бы с твоих рук все съел. — Поедем тогда, покажи мне свой дом, — подвинувшись, кладет голову на его плечо Юнги. — Расскажи, чем живешь, как любишь дни проводить. Познакомь меня с теми, кем дорожишь, дай список тех, кого не выносишь, а я сделаю тебе завтрак с голой попой. — Мне четыре яйца и бекон, я массу набираю, — воодушевляется Чонгук, представляя будущую картину. — Куда тебе еще? — поглаживает его бицепсы Юнги. — Ты же меня раздавишь. — Всегда есть поза наездницы, — ухмыляется Чонгук и снова заводит автомобиль.

***

Юнги слово, данное высшим силам, сдержал частично. Он по-прежнему ворует, но уже только у одного человека и ради игры, которую придумал Чонгук. Они вместе уже два года, живут в загородном доме Чонгука и все еще по уши влюблены друг в друга. Первый год Юнги боялся и ждал, что отпустит, что интерес остынет, что химия между ними пропадет и жажда адреналина вернется, но, к его радости, костер любви между ними горит все ярче с каждым новым днем. Юнги порой сам удивляется, как он вообще жил до него. Жил ли? Он заполнял пустоту в душе неудачными браками, воровством, хождением по самой грани и даже смирился с тем, что привычные другим эмоции ему больше не испытать. Юнги называл себя «больным», продолжал искать чувства во всем и в итоге нашел их в человеке. Чонгук такой же шумный и беззаботный, он все еще удивляет Юнги своими выходками, вызывает у него мириады эмоций и ни одну негативную. Он построил во дворе дома сарай, объявил, что будет выводить бойцовых петухов, в итоге так сильно полюбил своих птиц, что Юнги находит его в сарае в обнимку с очередным петухом, у всех из которых есть имена. Более того, привязавшись к птицам, Чонгук начал бороться с теми, кто подпольно проводит птичьи бои, и добился успеха в этом. Он купил Юнги Cadillac DeVille 1953 года, и хотя сперва парень, который сам ездит на последней модели БМВ, возмущался его выбором, сейчас катается только в его подарке. Юнги говорит, что он чувствует себя гангстером, Чонгук усмехается и дарит ему шляпу Аль Капоне. В их доме не сочетаются предметы искусства, по которым можно сразу угадать того, кто их выбрал, у них абсолютно разный вкус, но один темперамент и одна любовь. А это самое главное, именно то, что и делает пары парами и доказывает, что они способны победить все. Юнги переворачивает панкейки на их летней кухне, подпевая Бритни Спирс, и сверкает задницей, ведь на парне только фартук с принтом пресса его мужа. Чонгук, суша волосы полотенцем, отодвигает стеклянную дверь, а потом этим же полотенцем шлепает его по заднице. — Ты опять сейф обчистил? — целует его в затылок Чон, пока Юнги перекладывает панкейки на тарелку, а сверху кладет до хруста пожаренный бекон и поливает кленовым сиропом. — Закажи новый, — закончив с тарелкой, обвивает руками его шею Юнги. — Этот я легко взломал. — Я уже запрос выслал, мне обещали такой, который никто взломать не может, — целует его в носик Чонгук. — Ну посмотрим, все нажитое я не верну, — цокает языком Юнги. — Все мое — твое, любовь моя, я мало подарков тебе дарю? — обижается Чонгук. — Пойдем, покажу тебе то, что только привезли, специально для тебя выбил, — берет за руку и ведет в дом. Юнги проходит в гостиную, осматривается и, увидев то, на что показывает Чонгук, пару секунд, разинув рот, смотрит на это. — Это же «Дюны» Ван Гога, — выдыхает Юнги, с восхищением любуясь картиной. — Я знаю, что ты любишь его. — Но как? Она же была в частной коллекции… — Не всегда нужно воровать, Пуговка, я просто нашел чела, потолковал и выкупил. — Я хочу тебя обокрасть, — повернувшись к нему, шепчет Юнги. — Прямо сейчас, — облизывает свои губы, и Чонгук стаскивает с бедер полотенце. — Ничего горячее мне еще не говорили, — поднимает его на руки мужчина и сажает на стол. — Скажи еще раз, — разводит его колени, и Юнги, предвкушая шикарный секс, а другого у них не бывает, откидывается на отполированную поверхность. Самую главную свою добычу Юнги не смог украсть — ее ему подарили, и хранится она за каркасом из костей в этой нависающей над ним прямо сейчас любимой груди. Защищать то, что скрыто там, Юнги готов своей жизнью. А его защиту уж точно никто никогда не пройдет.