Агрессия на себя вместо других

      Изуку неуверенно косится на раздражённого Бакуго, Киришима же лишь нервно улыбается и пытается сгладить углы, но получается плохо. Иида лишь что-то высматривает в списке продуктов, пока Тодороки молча стоит рядом. Идея с походом в магазин за продуктами на завтрашний день готовки ощущается провалом. И почему же они все решили сходить в магазин именно сегодня?..       Краем глаза удаётся заметить бегущего ребенка в их сторону. Тот спотыкается о свои же шнурки, падая прямо им в ноги. Геройский инстинкт вспыхивает мгновенно, из-за чего все бросаются на помощь. Изуку поднимает мальчика, Иида осторожно приподнимает ткань шорт, чтобы осмотреть царапину, пока Тодороки создаёт лед, а после прижимает к синяку. Бакуго же закатывает глаза, а после опускает на голову упавшую кепку. Неожиданно ладони разгораются светом, чтобы озариться впоследствии яркой вспышкой.       Стоит проморгаться, как Изуку замечает изменения. Тодороки волком смотрит на какого-то мужчину, давит своим присутствием и словесно наносит удары неизвестному. Усмешки летят как предметы из рога изобилия. Находиться с ним тяжело, но когда тот замолкает, то вновь становится комфортно. Краем глаза удаётся заметить, что Иида в отдалении уже звонит классному руководителю, потому что приходится сконцентрироваться на помощи Киришиме. Каччан же кричит оскорбления и пытается набросится на бедного гражданского, которого до этого отчитывал Тодороки. Каким-то чудом удаётся того заломать и вжать в землю. Пока Киришима держит руки благодаря причуде ему же приходится держать ноги.       Ожидание сенсея кажется словно тянется целую вечность. Но когда тот все же появляется, то становится лишь хуже. Бакуго вновь пытается вырваться, а вспышки взрывов ослепляют, пока не исчезают благодаря Стиранию: – Отпустите его. – Но- – Быстро, – он мгновенно отскакивает в сторону, чтобы не получить несколько ударов. Стоит отпустить того, как Кацуки мгновенно вскакивает на ноги, чтобы в следующее мгновение оказаться полностью связанным орудием захвата по самый нос. Тот пытается что-то говорить, но вырывается лишь неясное мычание. – Киришима, ты остаёшься с Бакуго в общежитии до тех пор пока действие причуды не пройдёт. – А это сколько? Просто не до вопросов было, – неловко произносит Эйджиро. – Не более полутора суток, – рапортует Иида. – Причуда работает так, что жертва будет проявлять тот тип злости к которому склонен сам человек, обостряя ее. – Иида, Тодороки, Мидория сможете ли вы присутствовать на занятиях? С учетом вашего прошлого и проступков, – уточняет Айзава. – Да, – Тенья уверен в своем ответе, Шото ограничивается кивком. – Тогда за мной. Я привезу нас к общежитию, – тот кивает в сторону черной машины. – Также снизьте количество и интенсивность тренировок вне Академии до нуля. Неизвестно как причуда повлияет на вас.       Дорога приходит в тишине, если не считать постоянного злобного мычания и слабых вспышек взрывов. Уже в общежитии герой провожает Киришиму и Кацуки в комнату к последнему, говоря Мидории и Ииде остаться внизу, чтобы рассказать классу о воздействии причуды: – Класс, объявление. Бакуго, Тодороки, Иида и Мидория подверглись воздействию причуды гражданского. Ее суть заключается в усилении агрессии в обусловленной человеком форме. Уже к завтрашнему вечеру действие спадет. Прошу отказаться от необдуманных затей по тому, чтобы вывести названных из состояния покоя. Бакуго будет находиться в своей комнате с Киришимой для смягчения урона и его нахождения там. Иида, донеси информацию до тех кого нет здесь. На этом всё, – на последних словах мужчина удаляется в свою комнату.       После этого поднимается дикий шум. Все что-то говорят и спрашивают одновременно поверх друг друга, из-за чего невозможно разобрать сказанного. Изуку же тихо покидает комнату, пока все отвлечены вспышкой злости Ииды за непослушание правилам. Даже если он и запирается в своей комнате и принимает ужин из рук Тодороки, который приносит тарелку к его двери, то сегодня это позволено.       Вечером вновь возобновляются взрывы из комнаты выше, из-за чего вспыхивает злость. Изуку крутится в постели до часу ночи, хоть шум и закончился в одиннадцать. Открытая балконная дверь и окна улучшают ситуацию, потому что удаётся заснуть с легкой судорогой от холода. Он уже и не вспомнит как пришёл к тому, что холод успокаивает его, но это открытие приятно улучшило жизнь.       Звон будильника утром едва ли не вынуждает кинуть телефон в стену, но ему удаётся подавить в себе это желание. Оно непривычно и незнакомо ему. Обычно желание что-то сломать или причинить боль появлялось во время сражения, когда его могли убить. Это было естественной реакцией на угрозу смерти. Точно также как и реакция на шутки Минеты про его недосып из-за чтения порножурналов. Он сжал зубы в ответ так сильно, что почувствовал как ходят желваки под кожей. Но это позволило сдержаться.       Дорога до академии прошла мирно и тихо. Урарака с широкой улыбкой рассказывала про новую футболку, которую купила вчера, Тодороки и Иида слушали и изредка задавали вопросы. Он выпал из разговора до самых дверей класса, поэтому не уверен о чем вообще был разговор после футболки.       Мысли лениво текли в сознании о том, какая же у него форма агрессии, если он никому никогда не причинял вреда, не кричал или угрожал и не унижал словесно. Пока не раздался голос Минеты: – Как я люблю жару! Девочки не прячут свои формы в пиджаки, – голос Минеты мерзкий. От него вянут уши и хочется надеть беруши, чтобы не слышать. А злость постепенно набирает обороты. Жар медленно поднимается из глубин души, а после вытесняет мысли, заполняя собой сознание. Хочется вскочить и накричать, дать пощечину, чтобы тот не смел так больше говорить. У Изуку и раньше была неприязнь к однокласснику, но сейчас словно нет самоконтроля для этого. Ладонь зарывается в волосы, чтобы с силой вжаться в кожу головы. Боль острая, точечная, но вместе с тем быстро исчезает. Слишком привычно так делать. Тогда приходится дергать за прядь. Голова лежит на сложенной руке, ладонь находится у основания шеи, поэтому можно незаметно крепко сжать волосы в руках. Теперь боль тянущая и с переменчивой интенсивностью, на ней легче сконцентрироваться. Другая рука оставляет полумесяцы на ладони от того насколько крепко он сжимает кулак. Баланс пойман. Осталось не сорваться. Был бы ещё холод... – Особенно это прекрасно смотрится с Яойорозу, – от пошлости в голосе уже тошнит. – Мне надо отойти, – он сбегает как последний трус. Но он слишком боится причинить кому-либо боль. Это уже была привычка обращать злость и ненависть в мотивацию - доказать, сделать на зло, но не причинить боли в ответ, - но причуда стирает эти рамки самоконтроля в ноль. Ему страшно представить, что он может сделать, если сорвётся. Потому что чисто физически он сильнее, а контроль над причудой еще плох, поэтому она может сама активироваться. Что произойдёт с Минетой тогда даже предоставлять не хочется.       Коридор переполнен людьми, но в туалетной комнате почти никого нет. Это хорошо, можно спокойно делать, что он хочет. Ледяная вода заставляет вздрогнуть, но потом кожа привыкает. Постепенно чувствительность покидает кончики пальцев, а тёплый цвет кожи окрашивается в яркий красный. Боль растекается по ладони, старые переломы дают о себе знать, но как-то все равно. Когда теряется возможность нормально управлять конечностями он прижимает обе руки к шее. Ощущение будто лед касается. Постепенно слабые отголоски боли пропадают, сменяясь теплом. Тогда приходит очередь лица. Все еще холодные ладони уже прижимаются к лицу. Холод замораживает злость, остужает разгоряченные нервы, будто бы покрывает льдом изнутри. После этого урока будет практика, поэтому можно будет сбросить остатки гнева на тренажеры или выполнение упражнений. И все равно, что потом кости будут гудеть от боли. Главное никому не навредить. А пока нужно возвращаться обратно в класс, он уже достаточно остыл.       Мелкая моторика еще не восстановилась полностью, поэтому он позорно бьется пальцами вместо того, чтобы открыть дверь. Со второй попытки получается зайти в класс. Чужие взгляды ощущаются на коже, но поднимать взгляд от пола не ни сил, ни желания. Сейчас ему нужна тишина и одиночество, чтобы восстановить над собой контроль. Лишь бы никто не заговорил с ним, лишь бы никто не заговорил, лишь бы никто не- – Деку-кун, ты в порядке? – старая кличка провоцирует вспышку гнева. Опять. Ногти крепко впиваются в кожу, чтобы не сорваться. – Да. Просто причуда, а слова Минеты разозлили меня, – каждая мышца в теле напрягается от воспоминаний о мерзких словах. Медленный вдох и выдох улучшают состояние, возвращая хрупкое состояние покоя. – Ты оказывается часто злишься, да? – весёлый голос вновь вызывает секундную вспышку злости. Конечно, он часто злится, раньше-то он вообще не мог проявлять злости. Раньше он мог только с широкой улыбкой помогать маме по дому вместо папы и терпеть удары лучшего друга вместо другого ребёнка. Дети не любят, когда их игрушки злятся, а не молча принимают словесные удары. – Бывает, – звонок становится спасителем. Урарака уходит, кажется, что наступает спасительная тишина. Но нет. Обрывки мерзких фантазий долетают от Минеты сзади. Тот едва ли не слюной давится от вида девушек, как собака на кость. Мерзко, грязно, противно, отвратительно. Как тот может так отзываться о людях, не говоря уже про своих же одноклассниц. Он всё крепче сжимает зубы, чтобы заземлиться в ощущении напряжения мышц.       А потом губа оказывается прокушена.       Секундная вспышка острой боли оборачивается фейерверком из крови. А ведь он даже не заметил, что прикусил ее изначально. Металлический привкус наполняет рот и стекает по подбородку на тетради, а он не понимает что ему сейчас делать. В мыслях тишина и нет больше злости впервые за целый день. Прекрасное ощущение. Так хорошо... – Мидория! – голос выводит из мыслей. – Ками, наконец-то, – Сэро выглядит взволнованным. Рядом стоит Яойорозу, которая прижимает к его губе платок, и сенсей. – Проблемный ребёнок? – это звучит как сигнал к объяснениям. – Отсадите от меня... это, – он не скрывает злости в голосе, когда поворачивается к однокласснику позади. – Я терпел твое присутствие рядом с собой, но я презираю твои слова. Как ты можешь так отзываться о девушках? Каччана отстранили от учебы, потому что причуда воздействует на него, но ты забываешь, что я тоже попал под ее воздействие. Если мне хватает самоконтроля, чтобы не сорваться это не значит, что я не могу ответить тебе словесно, – теперь он вновь разворачивается вперёд, чтобы продолжить говорить. – Яойорозу, спасибо за платок. Сэро, прости за беспокойство. Айзава-сенсей, прошу прощения за сорванный урок. Продолжайте. – Хорошо. Минета меняешься местами с Коджи, – вспыхивает причудой Сотриголова на Минору. Что-то тёмное внутри довольно урчит в ответ на чужую неприязнь во взгляде. – Мидория, ты можешь выйти успокоиться, если это необходимо. – Нет, все хорошо, – когда Коджи садится на место позади, то наступает облегчение. Остатки занятия проходят спокойно.       На уроке прикладного геройства ситуация улучшается. Теперь он может направить злость на выполнение упражнений. Удаётся даже сделать больше чем обычно на разминке, а отрабатывания ударов уничтожают тренажер. Немного стыдно за порчу имущества, но приятное ощущение слабости и истощения перевешивают. Не ощущать злость великолепно. Но всему хорошему приходит конец, поэтому приходится после сигнала от Эктоплазма идти переодеваться. Каждая мышца отдает легкой болью и ноет, конечности гудят от усталости, а сил остаётся лишь дышать. Хорошо, что Иида вновь отвлёкся на выходки Сэро и Каминари, поэтому не пристаёт с вопросами. Тишина и покой. Одиночество. Хочется еще забиться в дальний угол тёмной комнаты, чтобы окончательно успокоиться. Он привык с детства переживать все в одиночку и сам. Сам обрабатывал синяки и царапины, по видео научился зашивать вещи и правильно отстирывать пятна, сам научился считывать язык тела и общую атмосферу в коллективе. Поэтому и сейчас хочет справиться с эмоциями сам. Хоть сейчас в этом всём уже и нет нужды, но старые привычки трудно вытравить. Трудно обращаться за помощью, трудно не использовать старые приёмы по тому как быть незаметным или сливаться с окружением, трудно делить обязанности, а не делать всё самому.       Очередная вспышка злости.       Черт.       Кипяток в душе постепенно смывает злость. Приходится подавить шипение, когда вода неожиданно бьет по чувствительной коже после прибавки горячего. Но вновь становится легче. Нужно лишь сосредоточиться на том как вода согревает тело, как грубая мочалка с силой трет ярко-красные участки, как барабанят капли душа по коже. В голове туман, перед глазами плывет и двоиться, поэтому приходится опереться на стену. Еще чуть-чуть подождать, пока конечности не затрясутся, и можно выходить. – Мидория, – воду неожиданно выключают. – Не стоит себя калечить, – злость снова вспыхивает жаром костров. – Да что ты-, – но он прерывает себя, когда развернувшись видит Тодороки. У того расслабленное лицо и нет злости во взгляде, лишь мягкое понимание. – Оу. – Другие не поняли, что ты делал на тренировке, но я сразу же понял, – огромное мягкое полотенце ложится на плечи ограждая от холодного воздуха. – Не стоит так бороться со злостью и гневом. Это бесполезно. Уж я-то знаю, – что-то теплое на дне двухцветных глаз едва ли не заставляет расплакаться. Он не понимает почему Тодороки советует ему прекратить это делать, почему тот смотрит так понимающе, и почему он так злится вновь сам на себя. – Я не уверен как правильно поддерживать, но тебе, наверное, нужны объятия? Я видел, что людям становятся лучше после них, – тот поднимает руки, и впервые хочется протянуть свои руки в ответ. Он уже и не вспомнит, когда в последний раз кто-то его обнимал. Вроде бы, это было месяца три назад. Но когда мама его обняла он лишь почувствовал себя ужасно, захотелось вырваться, дышать стало трудно. Будто в клетку заперли. – Спасибо, – Тодороки тёплый, от него пахнет яблоком и уютом. Внутри всё встаёт на дыбы и при этом одновременно успокаивается. Слишком уж он отвык от объятий. Да и заканчивалось это обычно лишь извинения за что-то. – Пожалуйста, – голос звучит мягко и смывает остатки нервного напряжения. Слишком хорошо. – Нужно идти одеваться, – он разрывает объятие. Тодороки идёт позади молчаливой фигурой, но это не вызывает злости.       Раздевалка уже пустует, что вновь становится приятным бонусом. Дорога до общежития тоже проходит в тишине. Стоит зайти как на него оборачиваются множество взглядов, а все замолкают. Особенно выделяется серьезный взгляд сенсея и его последующие слова в тишине: – Мидория, пойдем, надо поговорить, – голос привычно тихий и сонный, но что-то выбивается из него. Это что-то звенит в произношении и прячется на дне черных глаз. Что-то знакомое и одновременно нет. – Хорошо, – он следует за учителем в комнату под лестницей. – Если хоть кто-то попытается подслушать, то я немедленно его исключу, – неожиданно произносит тот уже у двери. – Предыдущие сто пятьдесят исключенных не соврут вам в том, как быстро это происходит. Заходи, – это уже звучит более мягко. – Садись, – он садится на указанное место у рабочего стола пока сенсей садится за компьютерное кресло за неимением другого варианта. – Для начала я бы хотел извиниться. – Что? – вопрос вырывается простив воли. – Я повёлся на внешнюю картинку, поэтому не удосужился заглянуть глубже. Злость и ярость Бакуго видна и очевидна, поэтому его пришлось изолировать. Злость и ярость Тодороки холодна и тоже явна, но тот умеет ее сдержать, как и у Ииды, – эти объяснения не вносят ясности. – А твоя злость скрыта. Ты направляешь это в мотивацию и в самосовершенствование. Это было видно на сегодняшней тренировке. Но также ты направляешь ее на себя. Я прав? – Нет...? Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Тодороки тоже говорил что-то такое, но я не понял, – а внутри в ответ что-то болезненно сжимается. Словно вот-вот поймают на чем-то плохом. Но он же не делает ничего плохого. – Твоя губа сегодня. Ты был зол на Минету, но вместо того, чтобы направить эту злость на объект раздражения ты направил её на себя. На занятии героики ты пытался вновь найти утешение в том, чтобы тренироваться до упада сил. Чтобы мышцы болели на каждый шаг, а конечности гудели. Да? – беспокойство разгорается в глазах напротив. – Приму тишину за согласие. И горячий душ вечерами, а днем наоборот выстужаешь себя. Кусаешь ногти, – страх вновь вспыхивает внутри. Потому что кусает он не ногти, а собственные пальцы или руку в моменты сильного отчаяния, – и делаешь многое другое. – Но причём тут это и ваши извинения? – он искренне не понимает, как это связано между собой. – Потому что это не агрессия, которую проявляет причуда. А аутоагрессия, которая усиливается причудой. Я знал, что твой самоконтроль высок, и те слова про Минету заставили меня думать, что ты также подвержен её влиянию. Но потом я соотнес эти события между собой, – и беспокойство с чем-то мягким во взгляде не заставляет себя ощущать виноватым, а лишь кем-то маленьким. Кем-то о ком заботятся. – Как давно у тебя проблемы с аутоагрессией? – Я... я не уверен, – стоит задуматься, как проходит страшное осознание - всегда. Уже с четырех лет у него прослеживались такие короткие вспышки. Будучи маленьким он для успокоения бил себя по голове или пил обжигающий чай. Без возможности тренироваться он с головой падал в анализ причуд и героев, чтобы вытеснить дурацкие мысли, которые причиняли боль. Открытие болезненно бьет в самое сердце. – Всегда... – Вот как, – омерзение не прослеживается в языке тела. Там нет злости, разочарования или еще чего. Чего-то, что можно было бы ожидать. – Тогда мне придётся назначить тебе встречи с Гончим Псом. Он местный психолог. У Бакуго тоже будут такие встречи, – но зато злость вспыхивает уже у него. Зачем ему эти встречи? Он же не вредит никому, а такие приступы у него лишь помогают в будущем. Анализ причуд не раз выручал его в битвах, полученный низкий болевой порог тоже, тренировки тем более. – Зачем? Это никому не вредит даже. – Это вредит тебе, Мидория. Ты этот кто-то, кому это вредит, как бы ты это не отрицал, – в этом есть здравое зерно, но как иначе подавлять эти проявления эмоций он не знает. Он привык кусать губы или вжимать ногти в кожу, дёргать за пряди и стучать по голове. – Ты же не хочешь перейти на селфхарм? Или ты уже причиняешь себе боль так? – Нет! – он приходит в ужас от одной этой мысли. Мама будет ужасно разочарована, если он будет это делать, Всемогущий тоже, а путь в герои будет заказан. – Нет, ни в коем случае, – но почему в сознании всплывает лишь чужое разочарование, а не собственное неприятие такой ужасной вещи? Неужели всё настолько плохо? Когда произошёл момент, что причинение себе боли не является чем-то ужасным? – Я-я согласен на встречи с Гончим Псом. Но не уверен. – Я рад, что ты сделал такой выбор, – крепкая ладонь на плече ощущается как нечто правильное. – Не обязательно быть в чем-то уверенным, чтобы это делать. Особенно, если это будет на благо тебе. – Спасибо, – он сам обнимает сенсея, ощущая, что это действительно нужно ему сейчас. – Всегда пожалуйста, проблемный ребёнок, – и впервые это обращение звучит так нежно.