Натаниэль тупо пялится на рюкзак в его руках и не знает, чего хочет больше — рассмеяться или расплакаться.
Несколько часов назад Мэри его обняла и прижала к себе — редкость такая, что Натаниэль хотел остаться подольше в этом мгновении, лишь бы мама была рядом.
Сейчас он держит ее останки в руках. Кости, которые когда-то были человеком, даже иногда улыбающимся ему. Раз — и ее нет. Щелчок пистолета, пропитанная кровью футболка, запах гари и «Абрам, повтори, что я тебе говорила».
Рюкзак, в котором сейчас покоится его мать, серый и потрепанный. Мама до последнего не хотела его выкидывать — так и пусть он будет с ней после смерти.
Рюкзак тяжелый и маленький — большие им и не нужны, незачем.
В любом случае Натаниэль бы не пережил вид этой вещицы и воспоминания о матери и ее причитаниях. От воспоминаний никуда не деться, а от этой разваливающейся тряпки — вполне возможно.
Натаниэль смотрит на свои темные ногти и думает, могут ли они стать еще чернее из-за песка, в котором он собирается сейчас покопаться.
Он садится на корточки и понимает, что не может начать. Несколько движений, минимум усилий, — и посложнее было — и... все… Нет указаний, «Осторожнее, Абрам» и надежного человека рядом.
Все.
Натаниэль переводит пустой взгляд на злосчастный рюкзак. Ему кажется, что его тошнит.
Не послушай он ее и отвези в больницу, заметь рану и кровь раньше, прикрыв, — не сидел бы сейчас один.
Это несправедливо, в конце концов! Бежать и жить в страхе, чтобы умереть тихо и быстро. Словно все эти годы ничего не значили, словно «паф» — и человеческая жизнь ничего более не стоит. Не может быть такого.
Еще утром мама казалась агрессивной, грязной и обиженной на жизнь (на самом деле, не зря) женщиной. Сейчас — чуть ли не Божья посланница. Кто бы променял шанс прожить счастливую жизнь на сына, являющегося копией мучителя, от которого они бегут?
Он уже скучает, хотя так-то все еще может взять ее за руку.
Ну... некоторые подробности опущены, конечно, но...
Прошло совсем немного, и он уже хочет позорно расплакаться. Как он будет жить дальше с мыслью, что мог ее спасти, что она могла бы быть рядом с ним? Будет ли все так же больно, как сейчас? Или будет еще хуже?
Внутри словно что-то медленно рвется и хрустит, ломаясь. Секунда за секундой, кость за костью, еще чуть-чуть — и он упадет в обморок. Это опасно. Если так будет продолжаться, Натаниэль умрет, пока труп матери даже не остыл (хотя остывать так-то уже.. нечему).
Он погружает руку в песок и морщится. Небо уже темное, и песок холодный.
Он всхлипывает и оглядывается по сторонам несколько раз, почти физически ощущая чей-то взгляд на себе. Мама бы взяла его за шкирку и побежала. Она бы не оставила улик — Натаниэль же оставит рюкзак.
Он хватает его и пытается подняться с колен вместе с ним, но руки кажутся бескостными, а рюкзак — слишком тяжелым. Натаниэль снова смотрит по сторонам, но никого не видит. Он не верит своему зрению. Маме верил — и только ей.
Никого нет, спокойно, ты здесь один. Кто, в конце концов, мог выйти на пляж ночью? И хвоста за их машиной не было, мама тогда была еще живой и она его не заметила, — а Натаниэль ей верит.
Он уже собирается подползти к маленькой ямке, в которой собирается оставить рюкзак, как в голове что-то щелкает и он замирает.
Точно.
Около года назад все газеты и разговоры людей были только об одном — новом открытии ученых. Точнее... этот артефакт (Натаниэль, честно, не знает, как еще назвать эту вещь) попал в их мир… их время, и его нашли туристы, разгуливающие по парку. Ученые и добровольцы, которые были не против испытать находку на себе, узнали, что эта вещь — неровный светящийся камешек голубого цвета — может забросить тебя в будущее или прошлое, но никто не знает, на сколько лет.
Натаниэль хмурится.
Это все еще звучит невозможно, ведь, в конце концов, эта штуковина не существовала на протяжении всей его жизни. И, если честно, это все больше похоже на какую-то массовую шутку, нежели на правду.
Смерть матери тоже кажется шуткой.
Он вытирает руки, покрытые песком, о штаны и пытается вспомнить, что говорилось в той газете, которую мама нашла забытой на столике в кафе.
В каком городе? Можно ли попробовать это на себе? Все еще нужны добровольцы? Сколько это будет стоить? Можно ли вернуться потом назад, в свое время? Можно ли взять с собой человека не из своего времени?
Натаниэль снова оглядывается по сторонам, но никого не замечает.
Он снова не понимает, хочет он расплакаться или рассмеяться. Невозможное возможно? Мама снова будет гладить его по голове? Да пусть кричит, ломает ребра и рвет волосы, главное — живая.
Под ребрами что-то шевелится и заставляет хихикать. Натаниэль чувствует себя глупо.
Еще неизвестно, получится все или нет, ведь он не знает практически ничего об этом эээ… временном камешке?
Мама говорила, что надежда не приводит ни к чему хорошему. Ты можешь смеяться и из кожи вон лезть, чтобы все получилось, но в конце тебя всегда настигает поражение — и будет легче, если ты будешь знать об этом сразу.
Натаниэль хочет надеяться, хочет верить, что все получится, что один жалкий камень способен вернуть человека к жизни и спасти его самого от смерти. Но... он знает, что да, будет больно. Да все эти годы настроение матери, ее опасения, паранойя — передались ему, — Натаниэль думает, что это хорошо. Его мать — умная женщина, и если он будет таким, как она, то выживет.
Но надежду вытравить мама, к сожалению или к счастью, не смогла. И когда Натаниэль смотрит на этот несчастный рюкзак, мокрый, грязный и скрывший в себе один сплошной ужас — он улыбается.
Боже,
он улыбается. Мэри бы прибила за такое, но
эй, мам, ты окажись рядом для начала, пожалуйста.
Натаниэль думает, что ничего не получится, но все равно позволяет себе ухмыляться. Мамы нет всего ничего, и он еще не привык к ее отсутствию, и не забыл ее голос и взгляд. Может, надежда — штука такая, что человеку ее не вытравить. Мэри не смогла при жизни. Может, надежду нужно травить отсутствием того человека, смертью?
Натаниэль надеется. И Мэри может снова вздохнуть, и тогда пусть травит, сколько хочет!
Он смотрит на свои грязные ногти и рассуждает, найдут ли рюкзак, пока он будет бежать до ближайшего открытого магазина с просьбой позвонить?
Но Мэри при жизни успела больше, чем он мог сначала подумать, так что переданный от нее страх и желание перестраховаться побеждают. Натаниэль снова садится на корточки и погружает пальцы в песок. Он уже не кажется мерзким и холодным. Нет, нет, он все еще такой, но сейчас все, на что обращает Натаниэль — его гулко стучащее сердце и голос матери в голове, твердящий, что он — идиот. Он не слушает.
Скоро рюкзак засыпан песком и спрятан от чужих глаз. Не глубоко и не очень безопасно, но Натаниэль не может оставаться здесь дольше. Он уже почти подпрыгивает на месте и думает (очень глупо, но что поделать), что за время, пока он бежит, уже все закончится и выбить себе одно прикосновение к дурацкому камню будет невозможно.
— Мам.
Никто ему, разумеется, не отвечает, и что-то крепко стискивает ему грудь. Натаниэль жмурится и словно впервые осознает, что да, это все звучит слишком невозможно, и в конце он останется просто дураком. Мэри в гробу, конечно, не повернется, но однозначно посмеется над ним или закатит глаза (так до боли привычно, как она делала еще до того, как они сбежали) откуда-то сверху.
— Все… — голос будто не слушается, — все будет хорошо.
Он оглядывается и быстро проговаривает «обещаю», прежде чем рвануть в сторону светящейся вывески магазина.
Магазина, в котором ему за звонок заломят огромную цену и чуть не выгонят за внешний вид. Магазина, в которой все-таки свершится звонок. Звонок с человеком, предложившим ему эту услугу с игрой со временем за слишком большие деньги. Мать бы прибила за такое расточительство, и Натаниэль замирает на миг, думая, тратить или нет.
Но, в конце концов, Натаниэль — ребенок. Ребенок, отчаянно любящий свою мать, умершую пару часов назад. Кто-то сомневается в том, что он выберет?
Спустя несколько секунд раздумий он срывающимся голосом соглашается, стараясь не начать умолять. Натаниэль почти уверен, что по другую сторону телефона ухмыляются. Будь он сейчас в здравом уме и не задыхайся от нетерпения, то задумался, что что-то не так.
Выходил он из магазина под сочувствующим взглядом продавца, давшего ему позвонить. Все получилось. Получилось! Может. может, уже сегодня Натаниэль увидит маму.
Но Натаниэль так до спрятанного рюкзака и не дошел. Нет, ничего не случилось, просто в какой-то момент решил не беспокоиться о костях, грозящих быть найденными кем-то невезучим, и настоящем, потому что совсем скоро это станет всего лишь позабытым прошлым (фактически, будущем). Он понял, что париться над остающимся здесь будущем (или, лучше сказать, прошлым) не имеет смысла. Нет, ему конечно было жалко того несчастного, что обязательно наткнется на зарытый рюкзак и его содержимое. Но не настолько, чтобы идти и перепрятывать.
Натаниэль перевел взгляд на свою сумку и потянулся к бегунку, чтобы ее открыть. С ним осталась папка матери. В ней лежали документы и ее записи о номерах, адресах полезных людей и местах со спрятанными деньгами. Он пролистал папку и нашел нужную страницу с зашифрованными адресами. Ему нужно было навестить человека, чтобы он переделал ему документы — если он отправляется в прошлое, то и даты на этих документах.
Во-первых, дурацкие документы. Мэри только недавно приобрела на Элеонору и Нила Джостенов, но... годы не подходят. Если он собирается отправиться в прошлое, то все проверяющие будут на него косо смотреть — и не просто так. Ну, конечно, не все же десятилетние (по документам) выглядят на семнадцать.
Во-вторых, сумма, которую ему назвали при звонке, далеко не маленькая, и денег, спрятанных между страницами, не хватит, к сожалению. Нужно наведаться в тайник.
Натаниэль сегодня собирается потратиться, определенно. Надежда и расточительство — то, что ненавидит его мать. Что дальше? Он расскажет свою историю первому встречному или позвонит дяде Стюарту? Вернется в Балтимор или начнет играть в экси? После смерти матери не прошло и суток, но Натаниэль уже ее разочаровывает.
Нет, мама, мне почти не стыдно. Ведь он делает это ради нее?
Надо ли тебе это, мам? Но все, что он может сделать — попытаться. Глупо понадеяться, так сильно, что, он уверен, получил бы пощечину от мамы, будь она жива.
Тайник находится недалеко от пляжа (Натаниэль поморщился при мысли о нем. Мама, может, и будет жива, но воспоминания о горящей машине и костях в его руках никуда не денутся), а до дома человека, который должен сделать ему документы, ехать довольно долго. «Машины нет, а идти еще дольше,» — думает Натаниэль, и его взгляд случайно падает на стоящую рядом с ним старенькую машинку. Машинку, угнать которую не составит труда.
Еще и за фальшивые права, блин, платить.
Мысленно Натаниэль перебрал свои знания о взломе машин. Первое — нельзя угонять дорогие, заметные машины. Это самый простой способ попасться. Лучше всего выбрать ту, что есть у каждого второго. Машина перед ним старая (но не поломанная, что самое главное), в неярких цветах — вполне подходящая. Замок на ручке двери — замечает Натаниэль и тянется к своим шнуркам, чтобы снять и открыть дверь с их помощью.
Ну... не пропаду я, мама. По крайней мере, угнать нужное сможет.
Когда дверь с щелчком открывается, он, как можно быстрее, залезает внутрь и закрывает за собой. Парень достает из сумки папку с адресами и выбирает ближайший, к которому может добраться примерно за часа два.
Прав у него нет. Настоящих. Зато есть на Криса.
Натаниэль Крис заводит машину, и она трогается.
Он почти слышит стук своего сердца и сглатывает. Куда привела его эта дурацкая жизнь? Убийство во время тренировки с Рико и Кевином, побег от придурка-отца, умение обращаться с ножом и стрелять, смерть матери, поджог машины, в которой находился ее труп, и попытка попасть в прошлое. Натаниэль издает странный звук, похожий одновременно на хихиканье и всхлип.
Он хочет к маме.
И после того, как он сел в машину, все закрутилось слишком быстро — даже для него. Мужчина, который должен был сделать ему документы, помог за... минут двадцать, удивив и Натаниэля, и себя, объяснив это тем, что взял за основу старые документы на Нила Джостена и просто поменял год.
Натаниэль Уже Нил планировал приехать за этим камнем, который должен был его переместить в прошлое (он, кстати, не знал, на сколько лет его закинет, и очень надеялся, что не окажется, например, в Средневековье), через неделю-две, потому что документы даже с доплатой за скорость делаются не быстро, но не прошло и дня.
Хмыкнув после получения, Нил снова сел в машину (мужчина сказал, что он "дохуя богатый, раз успел поменять машину после их последней встречи"), и, заглянув на листочек с записанным местом, куда подъехать за камнем (почему это так ужасно звучит), тронулся.
Нил остановил машину, как только заметил дом с ярко-зеленой крышей ("Мальчик", — звучит по другую сторону телефона, — "Как увидишь этот дом — это сразу мой, ты не ошибешься").
И дальше все происходит еще быстрее — вот он здоровается с мужчиной средних лет (тот рыжеватый, и Нил вздрагивал от звука его голоса), а вот уже в животе скручивается, в ушах жужжит, а дальше — тьма.
Нил резко просыпается и кашляет, сразу хватаясь за горло — в нем сухо, и ему кажется, что он задыхается.
Он слышит шаги и хочет вскочить, чтобы никто его не заметил, но уже поздно. Нил продолжает тупо лежать на траве и кашлять, надеясь, что в этом самом прошлом первым встречным не окажется отец.
Его несильно пинают, и Нил в возмущении распахивает глаза.
Парень перед ним щурится и наклоняет голову.
«Красивый», — мелькает в мыслях, и Нил дергается от этого. У парня светлые волосы до плеч и карие, какого-то странного оттенка, который Нил раньше не видел (хотя не то чтобы он обычно вглядывался), глаза. Он тянется к черным повязкам на своих руках, кажется, собираясь пырнуть его ножом.
Нил пятится назад, параллельно поднимаясь на ноги, хотя на самом деле может тоже достать нож под кофтой — но начинать попытку спасти маму и знакомство с этим… э-э-э, миром, прошлым, дракой и поножовщиной не очень хочется.
— Ты кто такой? — наклоняет голову набок. — Я уже вижу, что ты не отсюда, — шипит. — Откуда ты… — приподнимает брови на него и позу человека, готового сейчас же сбежать, —
бегунок?
Теперь очередь Нила приподнимать брови. Он поджимает губы и теряется. Как же давно он не контактировал с людьми. Тем более с людьми из прошлого, хотя.. парень перед ним не выглядит на свое время (так вообще говорят?), а будто он... скорее из будущего.
— И почему я должен перед тобой объясняться? — восклицает он. Не хватало еще, чтобы его отсчитывали за лежание на траве, — хожу где хочу, это не частная территория-
Парень хмыкает.
— Частная.
Нил резко дергается и оглядывается по сторонам. Нет ни забора, ни какого-то обозначения.
Он хнычет. Почему ему нужно было оказаться именно здесь?
— Так кто ты? — вновь раздается голос парня. — Смотри, я тебе помогу. Я — Эндрю Миньярд. Просто назови свое имя, ничего сложного.
Нил переводит на него свой взгляд и, посмотрев пару секунд глаза в глаза, отвернулся и начал искать глазами выход. Как он заметил ранее, нет никакой ограды, значит..
— Смотри, Абрам, ты видишь здесь проем? Дверь? Что-нибудь, через что можно убежать?
Натаниэль сглатывает. Неправильный ответ — и ему со стопроцентной вероятностью дадут пощечину.
— Вижу, — врет, не поднимая взгляд.
— И где же? —хмыкает Мэри, и ее улыбка становится все шире и шире, будто женщина очень старается не рассмеяться. Хороший ли знак?
Его глаза бегают, и он почти скулит, уже мысленно потирая щеку.
— Правильно. Никакой двери нет, милый.
Милый? Она пьяная?
— И когда нет выхода..
Он
везде.
Спасибо хоть, что выхода нет не по причине замкнутого пространства, а потому, что он как раз-таки
везде.
Нил подрывается с места и бежит так быстро, как только может, чтобы этот говнюк не догнал его — кто знает, как быстро тот бегает.
— Стой! — кричат ему вслед, но, видимо, говнюку бежать лень, и Нил не слышит шаги за своей спиной. Ну и отлично.
Натаниэль немного задыхается, потому что ранения, полученные при перестрелке (оказавшейся последней
не думать об этом для Мэри), довольно сильно мешали и замедляли его. Надо перевязать.
Ему снова что-то кричат, но он только ускоряет шаг и поднимает голову (до этого опущенную, чтобы посмотреть на невидную за кофтой рану) и
врезается.
Мама бы точно его за это убила.
Надежда, расточительство, «красивый», невнимательность.
Он отскакивает от женщины, которая даже не испугалась влетевшего в нее парня.
— Ребенок, ты куда? — она наклоняет голову набок (точь-в-точь как парень, от которого он убегал) и мягко улыбается ему.
Нил замирает.
Свет сыграл с ним злую шутку, и, вместо медовых волос женщины, он увидел русые его матери. Та тоже иногда так нежно-нежно улыбалась, заставляя все внутри сжиматься от боли.
Но помутнение быстро проходит, и перед ним снова незнакомка.
— Я... не туда забрел. Я не знал, что это ваш сад, — объясняет Натаниэль, чтобы поскорее уйти, и, обойдя ее, ускоряет шаг.
Женщина кидает удивленный взгляд ему вслед.
— Так он и не наш, — и снова приподнимает уголки губ в улыбке, заставляя все внутри Натаниэля сжаться, — Ты потерялся? Выглядишь не как местный.
Да что они заладили! Он же не с летающей машиной пришел, чтобы они удивлялись тут.
— Мне сказали-
— Опа, — раздается над ухом, и Нил шарахается. Как он мог не услышать приближающихся шагов? — Привет, мы уже знакомы.
Нил рычит. Когда от него уже отстанут?!
— Би, — обращается Эндрю к женщине. Странноватое у нее имя, конечно (хотя не Натаниэлю судить), — он чужак, по нему видно. — Раздражает, говоря так, будто Нила здесь нет. Может, свалить втихую, пока его не замечают? — Ты вообще видела, во что он одет? — и наклоняется к уху Нила: — Ты мог ей навредить, идиот.
— Эндрю, — осаждает его Би, — Хей. Как к тебе.. или лучше Вам? Как к Вам обращаться?
Он сглатывает. Каждый раз, когда он впервые произносил имя, то звучал так неестественно, что получал от матери довольно сильный пинок.
— Нил я. Нил Джостен.
— Нил, — повторяет Эндрю.
Би снова улыбается.
— Чудненько. Я Бетси Добсон.
И Нил, честно, не понял, как эта и вправду «чудненькая» Бетси заговорила его, и он оказался у них дома.
Со смерти матери не прошло и суток, а он уже дома у незнакомцев, у одного из которых точно есть ножи под повязками. Нил почти слышит ее тяжелый вздох.
— Ты откуда? — спрашивает она, когда они все сели за столом. Эндрю недовольно зыркал на Нила, Нил на Бетси, которая загнала его к себе домой, Бетси на Эндрю, взглядом говоря не пугать никого.
— Я из Милпорта, — тут же произносит Нил заготовленный ответ. Милпорт — маленький, но довольно старый городок, так что, куда бы он во времени не попал, Милпорт уже существует.
Но...
Видимо, его реально закинуло в Средневековье, потому что и женщина, и Эндрю одновременно распахнули глаза и посмотрели на него, как на идиота (ладно, как на идиота смотрел только Эндрю).
— Тебе совсем некуда деться? — вздыхает она и поворачивается к Эндрю, безмолвно о чем-то прося — видимо, срабатывает, потому что тот уходит.
Нил чуть расслабляется, потому что да, он опасается женщину тоже, но без присутствия Эндрю безопаснее.
И тут начинается страшное — вопросы. Обычно мама с ним репетировала ответы на базовые вопросы, которые чаще всего задают по знакомстве, но Бетси спрашивала слишком много, и Нил терялся.
— Оу, я слишком много говорю, не так ли? — спросила она, как будто смущенно.
— Да.
Улыбка женщины стала еще шире по какой-то причине.
— Так... если ты не хочешь говорить, можешь остаться. Уже темно.
Нил думает, что ей не стоит доверять. Это абсурд — идти в гости к незнакомой женщине в незнакомом мире, а потом оставаться у нее на ночь.
— Я не буду настаивать, — тут же поправляется Бетси, увидев его выражение лица. — Просто ты не выглядишь, как человек, которому есть, где остановиться.
Нил готов поклясться, что она была готова добавить в конце «без обид» и выставить руки в защитном жесте, как делало большинство, намекая, что он немного напоминает бездомного.
— Милпорт далеко отсюда. И... малыш... Тебе комфортно, что я тебя так называю? — Нил глупо хлопает глазами, но тут же быстро кивает, не расслышав вопрос по-настоящему, чтобы она продолжила. — Окей. Если быть честной, Милпорт — неподходящее место для жизни, малыш, — увидев, как он сморщился от прозвища, Бетси приподнимает бровь, но берет это на заметку, решив больше не называть его так. — Ты недавно туда переехал?
— Да.
— Значит, ты скорее всего не знаешь? В две тысячи двенадцатом от него не осталось почти ничего, кроме обломков. Я удивлена, что ты нашел нормальный дом в местности, выглядящий настолько обыденно, что ты не подумал о возможном взрыве.
Сначала Нил хмурился. С две тысячи двенадцатого прошло сколько лет? Сейчас Милпорт выглядит довольно пригодным для жизни..
Каком-каком году?
Нил сглатывает. Она оговорилась?
Какой нахуй две тысячи двенадцатый.
Он снова хнычет, понимая, что попал ну вообще не туда.
Бетси кивает сама себе и, увидев его недовольное лицо, спрашивает:
— Ты не из нашего года, не так ли? Ты знаешь это?
Нил взвешивает все за и против, думая схитрить, но... какая-то эта женщина подозрительно расчетливая, и он уверен, она его раскусит.
Он кивает ей в ответ, и она не выглядит удивленной.
— Ты в две тысячи двадцать четвертом, Нил.
***
Бетси посоветовала ему отель неподалеку и сказала, что попросит Ваймака (судя по всему, директора отеля) дать ему комнатку бесплатно. Нил растрогался.
Это странно — ощущать заботу от кого-то, кроме матери. И не важно, были ли у Бетси какие-то мотивы или ей просто стало его жалко — в любом случае, на сердце немного потеплело.
Лишь немного — потому что теперь он уверен, что не вернет маму.
По крайней мере, до тех пор, пока не разберется, как заставить камень закинуть его в прошлое.
На следующий день, когда он отблагодарил Ваймака (чей взгляд был удивительно похож на взгляд Бетси, такой же... растроганный? Неужели он
настолько похож на бездомного?) и вышел из-за пределы отеля, на пороге его зачем-то встретил Эндрю.
— Ты меня что, ждал тут?
— Нет, я просто мимо проходил, — невозмутимо кивнул он.
Нил вздохнул. Как с ним вообще разговаривать? Не общаться ни с кем было проще, поэтому он просто молча пошел... куда-то. Вперед.
Но раздались шаги, и парень снова оказался рядом с Нилом.
— Ты из прошлого, не так ли? Неужели тогда модно было так одеваться? — он оглядывает его.
Нил не отвечает, лишь ускоряя шаг и игнорируя очевидный подкол.
— Эй, эй! — возмущается Эндрю и прибавляет скорость следом, почти сразу догоняя.
Нил шумно вздыхает и резко поворачивается в сторону парня, который все никак не отстает от него.
— Я не знаю, как я попал именно сюда и как отсюда выбираться, но я знаю, что выберусь! И заводить знакомства тут я не намерен, как и отвечать на твои глупые вопросы.
Эндрю невпечатленно приподнимает бровь.
— Ты не хочешь отвечать на мои вопросы?
— Я хочу, чтобы от меня отстали.
— Ты хочешь, чтобы я от тебя отстал?
Нил фыркает.
— Все еще непонятно?
Эндрю в ответ снова многозначительно моргает, и Нил вздыхает.
— Да.
— А я хочу, чтобы ты ответил на мой вопрос. Один честный ответ, и я отстаю.
Нил хочет снова ускориться, чтобы оторваться от этого придурка, но... поговорить хочется. Ему нужно быть осторожным, вернуть маму и не попасться. Эндрю своими капризами значительно мешает, но развлекает, на самом деле.
Он щурится и думает, что это за вопрос будет, но останавливается.
— Отстанешь?
И «отстану» в ответ.
— Ты всегда держишь свои обещания? Как я могу поверить незнакомцу?
— Я ненавижу лгунов.
Нил кусает губу.
— Давай.
И почти хочет ответить на предыдущий риторический вопрос, модно ли было носить потрепанные вещи в его времени, но ему правда интересно, что Эндрю спросит.
— От чего ты бежишь?
Нил, кажется, передумал. Больше ему не интересно, что Эндрю там надумал. Сейчас он больше не хочет отвлечься и поговорить с кем-нибудь, потому что внутри все от вопроса сжимается. Ладно, Нил смирился (по большей части — ему в большинстве случаев просто все равно, кем он является в чужих глазах) с тем, что его принимают за бездомного, но он не знал, что выглядит, как беглец. Все настолько очевидно?
— Сейчас от тебя пытаюсь, — пытается отшутиться и, увидев недовольное выражение лица Эндрю, глупо улыбается.
Эндрю хмыкает.
— Мы договорились о правдивом ответе. Не так, как у тебя обычно. Я, — он делает паузу, продолжая вглядываться в Нила, словно что-то высматривая, — не люблю лжецов, чтоб ты знал.
— Почему тебя это вообще волнует? — спрашивает Нил, потому что он на самом деле этого не понимал. Никому не было до него дела, кроме придурка-отца. Может, матери, но пока говорить о ней и о том, сможет ли она продолжать о нем беспокоиться.
— Потому что мне скучно. А ты можешь оказаться интересным. В любом случае, ты сам виноват, что оказался в нашем...
— Бетси сказала, что сад не ваш, — перебивает он, игнорируя дрожь, появившуюся после того, как его назвали интересным.
— Не суть. Это были вынужденные меры.
— Какие нахуй вынужденные меры?
— Ты был рядом с домом Би и не собирался отвечать на самые обычные вопросы. Кто же знал, что после моих слов ты сбежишь, а не ответишь, наконец.
«Это даже побегом стыдно назвать», — усмехается про себя Нил и чувствует вместо страха, что он растерял все свои навыки после смерти матери (она была не так давно, но он уже беспокоится), лишь зарождающийся в груди смех.
Нил вспоминает, что вообще-то он здесь ходит не чтобы болтать с Миньярдом, а ищет уединенное место, чтобы разобраться в этом камне, забросившем его совершенно не туда.
Он хмурится. Что с ним — камнем — не так? Его заверяли, что у него есть выбор. Окей, он не сможет выбрать год и попасть точно в нужное место, но гарантия, что нужное время — прошлое или будущее — относится к тому, на что они могут повлиять, была, черт возьми!
Может, неисправности какие-то? В конце концов, камень (Нилу даже в мыслях неловко это так называть, потому что ну.. камень? Серьезно?) был закинут в их год — две тысячи пятый — из будущего, и ученые того времени не очень с этим разбираются, не так ли? Но, в таком случае, смысл обещать что-то?
После подобных недоразумений он начинает понимать таких людей, как Эндрю, с их "Ненавижу лжецов".
Нил вздыхает. Ему нужно побыть одному.
Поэтому он рассказывает ему все. Остается надеяться, что Натан — не живучий ублюдок, и ничего не изменится от того, расскажет Нил или нет о нем.
— От всего. От отца.
Эндрю лишь на секунду перестает казаться невозмутимым, а потом, видимо, вспоминает о своем вопросе.
—
От чего ты бежишь?
— И что такого в твоем отце, что ты бежишь?
— Это второй вопрос.
Эндрю кивает сам себе.
— Быстро учишься.
И когда Нил, снова в отчаянии прибавивший шаг, уже подумал, что да, наконец от него отстанут (Эндрю, конечно, не такой мерзкий, как показалось на
первый второй взгляд, но ему нужно вернуться назад (после первого взгляда Нил подумал, что Эндрю симпатичный, черт возьми,
да и сейчас тоже)), снова услышал шаги догоняющего его парня, то только вздохнул, уже смирившись.
— Я могу от тебя отстать, как ты хотел. Или ты можешь спросить что-то у меня.
Идея показалась заманчивой, но... нет у него времени, чтобы копаться в жизни незнакомца.
— Я хочу, чтобы ты отстал.
И больше шагов он не слышит.
Нил, честное слово, уже готов сломать этот чертов камень, потому что у него не получается ни сосредоточиться, ни сделать что-либо.
А из мыслей не выходит
он.
Нил думал, что мимолетное «красивый» в голове во время их первой встречи — просто ошибка. Потому что он никогда не думал так ни о ком.
Последний раз, когда он кем-то восхищался, был еще в Балтиморе. Мама — тогда красивая и похожая на королеву, с длинными светлыми волосами, а не короткими, грязными и выкрашенными в темный цвет дешевой краской, как в последние годы жизни, — напевала перед зеркалом и время от времени чмокала сидящего на тумбочке сына в нос. Нил смеялся и не мог оторвать от нее взгляд.
И теперь, когда он лишился ее, то получил в ответ странное чувство в груди, заставляющее смущаться и рвать волосы на голове. Нил хотел, чтобы мама снова прибила его за такие мысли о незнакомце, чтобы он одумался, но ее не было рядом.
И это его вина. Он отправился совсем не туда, занимался не пойми чем и думал о симпатичном парне, грезящем о том, чтобы покопаться в его прошлом.
В голове всплывает ухмылка Эндрю и его глупое «Спроси у меня что-то». Ага, больно надо!
Камень, который Нил крутил во все стороны, пытаясь безуспешно вспомнить, что делал мужчина с ним перед тем, как Нил очутился в будущем, выскальзывает из рук и падает ему на ногу, заставляя громко выругаться и схватиться за ногу.
Нил в рот все это ебал.
И раз заносчивый голос Эндрю все еще звучит у него в голове, то пусть и тот мучается. Нил найдет его и задаст такой вопрос, что Эндрю дар речи потеряет (правда, он еще не придумал, какой, но ладно).
Он выходит из леса, в который зашел, чтобы его никто не увидел, и пытается вспомнить, как вообще сюда шел. Эндрю его
развлекал отвлекал своими разговорами, конечно, но не настолько, чтобы Нил потерял из головы все, чему его учила мама — дорогу он запоминал.
Так что через минут двадцать Нил уже был около отеля Ваймака. Если он не поторопится, то придется оставаться на еще одну ночь — уже платную.
И оставаться в отеле надолго он не хотел — это было опасно. Нил пока не знает наверняка, что Натан умер и ему — Нилу — ничего не грозит.
Это глупо. Он не знает Эндрю, но чувствует от него опасность. И Нил уже рассказал ему слишком много, то, что не знал никто, кроме матери и отца. Далеко не все, но больше, чем необходимо. Мама бы убила его.
Кричи и ругайся, но для начала, пожалуйста, вернись.
Взгляд цепляется за площадку рядом и Эндрю, лениво качающегося на качелях.
Милый.
Он останавливается и пялится на него, как придурок.
У Эндрю волосы длинноватые, такие, что можно собрать в хвост. У Нила таких никогда не было и не будет — при драке или погоне за них могут схватить.
Парень что-то тихо напевает себе под нос, отталкиваясь ногами от земли.
— Я чувствую твой взгляд, — внезапно замечает Эндрю, заставляя Нила чуть ли не подпрыгнуть на месте.
Это непривычно, думает, быть такими заметным. И это не хорошо.
Нил медленно подходит к нему, уже не прячась.
— Я тебя искал.
Эндрю вскидывает до этого опущенную голову и хмурится.
— И зачем?
— Теперь я буду уговаривать тебя поговорить, что ли?
Эндрю хмыкает и встает с качелей. Нил напрягается, но тот не делает никаких резких движений и лишь всматривается в него.
Взгляд Эндрю, кажется, падает на его губы.
Нил решает, что ему показалось.
— То есть, ты хочешь поговорить?
— Мне скучно, — отвечает Нил так же, как когда-то сказал Эндрю, на что тот
хихикает.
Нил глупо хлопает глазами и не понимает, почему внутри моментально теплеет. Это странное неизведанное ощущение умиротворения всего лишь от чьего-то смеха.
Он вспоминает цепкие руки матери и ее шепот на ухо, чтобы он не смел смотреть на девчонок, потому что те опасны.
Нилу кажется, что Эндрю опаснее всех девушек, вместе взятых. И дело даже не в спрятанных ножах.
— В таком случае, я должен тебя развлечь, не так ли?
— Разговором, — быстро отвечает Нил.
Эндрю лишь фыркает.
— В таком случае, — повторяется он, — что насчёт той несостоявшейся игры? Вопрос за вопрос, правда за правду.
Парень кивает, перебирая в голове все вопросы, которые он придумывал во время дороги сюда.
— Правда, — снова выделяет слово Эндрю, и Нил почти что оскорблен этим.
— Бетси твоя мама?
Эндрю приподнимает бровь на вопрос. Он не личный и на него легко ответить. Окей, она не его родная, но, честно, его это уже давно не задевает.
Почему-то он был уверен, что Нил спросит про что-то более личное.
— Я ее так называю. Би мне мама, и мне все равно, что не она меня родила.
Нил вспоминает добродушное лицо Бетси, совершенно не похожее на лицо Эндрю (дело даже не в доброте), и думает, что да, он знал ответ с самого начала, с первого взгляда на них обоих.
— Зачем ты путешествуешь во времени?
Эндрю почти что улыбается с того, насколько разные у них вопросы. Он сам спрашивает что-то более личное, чем Нил, и его забавляет то, как парень, кажется, думает, что они о любимых цветах и животных будут спрашивать друг друга.
— Я хочу вернуть маму. Она... умерла, — произносит он и резко вздыхает от того, как это звучит. Все еще странно думать, что ее нет. — И я хочу попасть в прошлое, чтобы предотвратить ее смерть.
— Но ты попал в будущее.
— Но я попал в чертово будущее, — соглашается Нил с этим.
— Почему?
— Второй вопрос, — пожимает Нил плечами, и, увидев как будто бы обиженное выражение лица Эндрю, улыбается. Настало его время хихикать.
Он смотрит на Эндрю и чувствует себя немного странно. Все пошло совершенно не так, как должно было. Мэри умерла, он попал в будущее, которое никак ему не поможет, встретил надоедливого (но милого) парня и теперь сидит, любуется им. Ну красоты. Конечно же, Нилу надо именно это и делать — глазеть и улыбаться, важных дел же у него нет.
Но он даже не помнит, когда в последний раз на душе было так легко.
Возможно, он даже хочет сделать что-то безрассудное. Очень, очень безрассудное, за что мама обязательно сломала бы ему что-нибудь.
Например, решает, смотря на губы Эндрю,
поцеловать его.
Но вместо этого он лишь раздумывает над следующим вопросом.
— Почему ты носишь с собой ножи?
Раз Эндрю не хочет легкие вопросы, то Нил может ему это устроить.
— Потому что люди не понимают, когда им нужно отстать.
— Ты тоже не понимаешь, — приподнимает бровь Нил, вспоминая, как тот продолжал за ним идти, пока он не ответил на его вопрос. Нет, конечно, Нил на самом деле был не очень против — ему тоже скучно на самом деле без чьего-то присутствия поблизости — но сам факт.
— Ты мог оказаться опасным, — он невозмутимо пожимает плечами, — Я не жалею. Но иногда — очень часто, на самом деле — людям просто весело это делать. Когда для тебя это далеко не так.
Нил вспоминает, как кричал «Не надо», пока Лола наносила порез за порезом на его тело, и, кажется, понимает его. Иметь что-то, способное остановить угрозу, спокойнее.
Он думает о том, как Эндрю прекратил приставать к нему с расспросами после того, как узнал о чем-то, почему-то для него важном.
— Как умерла твоя мама?
Нилу смешно, потому что это напоминает какую-то детскую игру вроде правды или действия. Они перебрасываются вопросами, вонзая слова друг в друга словно ножи. Словно время поджимало и они не могли раскрыть тему. Вопрос — ответ. Нелепо.
— Она слишком долго бежала от смерти. От отца. Слишком. Но в итоге мы все умираем, да? Можем лишь отсрочить этот момент.
— Думаешь, у тебя получится?
— Думаю, скоро и моему побегу придет конец.
И не уточняет — из-за того, что он останется здесь, в будущем и в безопасности, или Нил чует приближение смерти.
— Ты.. ты можешь больше не бежать, — Эндрю отворачивается, чтобы не смотреть в его глаза, — Оставайся,
Нил. Тебя все равно там никто не ждёт.
— Некому оставаться. Некому. Меня здесь даже не существует, — Нил робко улыбается.
Ему никто никогда не предлагал остаться, не просил об этом. Для отца это всегда было просто фактом — сын и жена рядом с ним — для матери единственным вариантом спасти его.
А тут.. его просили.
— Некому, — Эндрю повторяет за ним, — а ты тогда кто?
И тоже ухмыляется.
Боже, его улыбка, кажется, сводит Нила с ума.
Нил — никто. Он никогда не имел ни для кого значения, у него не было детства и дома. Нил — просто человек, забредший не туда.
Здесь, в другом времени, в котором взрослого Нила уже, он уверен, нет, потому что везение — это не про него. Он умрет раньше, чем пискнет, если вернется в свое время.
Поэтому он правда хочет остаться.
— Судя по всему, никто.
Когда Нил произносит это вслух, то понимает, как фраза пафосно звучит. Но Эндрю не смеется и, видимо, что-то понимает. Конечно, он понимает, это же Эндрю.
Слов не хватит объяснить то, что Нил имел в виду под «никто». Это — исповедь, это — правда, до этого ему неведомая.
И помните про то, что он хотел сделать что-то глупое? Поцеловать он не поцелует, но..
— Тебе кто-то нравится?
Эндрю мгновенное краснеет ушами, и Нил готов хихикнуть от этого.
Прелесть.
Как чудесно перескакивать с темы смерти на любовь.
— Мне никто не нравится.
Нил смеется и заправляет выпавшую прядку Эндрю за ухо, заставляя его снова смутиться.
— Тебе никто не нравится? — настороженный кивок, — А я — никто, помнишь?
— Ты.. — Эндрю замирает и наклоняет голову, как делает при «сложных задачах», — ты придурок, определенно, совершенно точно самый настоящий придурок, Нил.
— А я тебе нравлюсь?
— Нет, я тебя ненавижу, — выдох в губы и будто бы незаинтересованный взгляд, — но это не значит, что я не хочу тебя поцеловать.
Внутри что-то медленно друг за другом ломается и расцветает одновременно. Глаза Эндрю говорят сами за себя, и Нилу хочется закричать — он ему нравится!
Нил наклоняет голову набок — Эндрю фыркает — и всматривается в его глаза.
На том ужине у Бетси Нил услышал их разговор с женщиной, где Эндрю сказал, что не любит свои глаза. Да, считает себя объективно привлекательным, но глаза его раздражают.
И Нил не верил, что такой человек как Эндрю может думать о себе как-то, кроме «Я чертов Бог», потому что ну.. он так и выглядел.
— Пялишься, — беззлобно отмечает Эндрю.
— Любуюсь, — исправляет Нил.
Эндрю сглатывает.
А потом выдох в губы.
Нил правда слишком безрассуден в этот вечер.
— Нил, — он поворачивается в сторону заговорившего Эндрю, и его почти сносит от чувств, которые он может прочитать в его взгляде, — Да или нет, придурок?
— Да, — и его щеки обхватывают руками, прижимаясь губами к его губам. Он ошеломленно открывает глаза и встречается взглядами с Эндрю. Тот тоже смотрит почти что удивленно, будто не он это все начал.
Нил стонет в поцелуй и кладет руки на плечи Эндрю.
Нил смотрит на него и не верит.
Тот наклоняет голову набок и, судя по удивленным глазам, тоже не может это осознать.
Они поцеловались.
Нил начал это все, чтобы спасти маму, а закончил поцелуем. Нет, его все устраивает, но абсурдность заставляет хотеть рассмеяться во весь голос.
На удивление, поцелуи — это не плохо.
И вся следующая неделя была проведена за вопросами и поцелуями. Теперь, кажется, Нил понимал, почему мама запрещала ему это делать.
Любовь поцелуи вызывали зависимость.
В какой-то момент Нил даже встретился с Лисами. Те самыми, что в две тысячи пятом были лишь неудачниками, не способными обыграть почти ни одну команду.
Оказывается, в какой-то момент Морияма — те, что создали команду Воронов — спалились на чьем-то убийстве перед камерами, и под них начали активно копать. Рико — капитана Воронов — дисквалифицировали и через несколько месяцев посадили вместе со всей его семейкой. Вороны из-за всех проверок и скандалов так и не оправились к финалу, и дали Лисам их обыграть, сделав их чемпионами.
Эндрю сказал, что читал, кого Морияма убили и чья кровь стала последней летающей на руках их мафиозного клана, но имя не приходит на ум. Знакомое, но забытое.
К слову, новые Лисы, оказывается, знали Нила по рассказам Ники (который узнал от Бетси) о путешественнике во времени.
— Так ты реально настоящий? Я думал, что Ники тебя выдумал. Но, — Мэтт оглядывает его с ног до головы, — ты не выглядишь как путешественник во времени. Совсем, — ошарашено говорит он, выглядя при этом как придурок.
Нил старается на обращать на него внимания, потому что ему уже хватило внимания Элисон. И к нему, и к прошлому, и к его вещам.
Но на самом деле Лисы были интересными. Нил не привык ни с кем общаться, но за последние дни умудрился подружиться почти со всеми из них.
Кроме Аарона, Сета — они просто придурки, и Рене — Нил ее немного побаивается.
Элисон славилась своими вечно успешными ставками, чрезмерным богатством и стервозным характером. Но с Нилом она вела себя довольно мило, несмотря на репутацию суки. По правде говоря, Нил иногда думал, что она считает его своим младшим братом.
Это относится и к Ники. В какой-то момент его забота перестала распространяться только на трех людей — Эрика, Аарона, Эндрю — и Нила тоже начала душить его извечная любовь. Хотя он был растроган, его напрягали прикосновения Хэммика, который время от времени не хотел отлипать ни от кого и просто обнимался.
Дэн, судя по всему, была всеобщей мамочкой, и ей нравилось это. Она заботилась о всех — не той удушливой нежностью, как Ники, но по-своему — и следила за ними. Нил бы добавил, что она тоже начала считать его своим ребенком, но это, кажется, относилось ко всем Лисам.
Мэтт — парень Дэн — был милым и напоминал маленького щенка, несмотря на свою мускулатуру. Но, видимо, Нил в его глазах тоже был щенком, потому что его постоянно тискали.
Кевин все время нудил насчёт экси и истории, но Нил находил его интересным собеседником. Поговорить об экси — это да, он умеет. На самом деле из всех Лисов Кевин — спокойный, все время ухмыляющийся и решительный — был любимчиком Нила.
Не считая, конечно, Эндрю.
Но иногда они все становились слишком шумными, и Нил вспоминал свое тихое одиночество всего несколько недель назад со вздохом.
От этого шума и бардака, мешающего радоваться и нормально жить, спасала крыша. Смешно, но она помогала. Там прохладно и оттуда красивый вид. И самое главное — рядом сидит Эндрю.
— Хочешь… я покажу тебе Пальметто? Ты не поверишь, у них сейчас отвратительная команда, а Кевин Дэй всего лишь в малой лиге играет.
— Только не заставляй меня играть в свое дурацкое хуекси. Мячики я и здесь могу поотбивать, — ворчит Эндрю и наклоняется, чтобы волосы закрыли его красные уши.
— Я... не заставлю. Не тогда, когда ты этого не хочешь. Я бы… никогда, Эндрю, ты же знаешь.
Эндрю кажется почти что растроганным. Или раздраженным.
— Да или нет?
***
В какой-то момент камень в его кармане, оставшийся там с тех пор, как он использовал его впервые, начал светиться и становиться все горячее и горячее.
Сначала Нил не обращал на это внимания — вытащит он его из кармана и оставит где-то, делов-то. Но потом он начал ощущать боль в ладони, едва заметную, больше похожую на царапание котенка — и через несколько часов она стала просто невыносимой.
— Да что такое с тобой? — раздраженно воскликнул Эндрю, когда в очередной раз Нил согнулся пополам от стрельнувшей в ладони боли.
Нил поднял голову на него и быстро выдохнул, стараясь не застонать от боли.
Лицо Эндрю стало обеспокоенным.
— Что с тобой?
Нил пытался выдавить из себя ответ, но не мог — язык заплетался, и вместо слов из его рта выходило болезненное шипение.
— Я смотрю, тебе нравится не отвечать на мои вопросы, — заметил он, очевидно припоминая их прошлую встречу.
Перед Нилом опустились на колени.
— Посмотри на меня, — Эндрю заглянул в его лицо и наткнулся на ответный взгляд.
У Нила красивые глаза. — Нил, что случилось? Ты можешь говорить?
Нил медленно покачал головой.
— Я могу к тебе прикоснуться?
Кивок.
Эндрю осторожно обхватил его лицо руками. Нил вздрагивает, но скоро замирает, облегченно вздыхая.
— Ты со мной. Все в порядке.
Нил жалобно на него смотрит, не понимая, чем он заслужил к себе такое отношение. Боль в руке резко становится сильнее, и он вскрикивает.
— Что у вас за шум? — в дверном проеме появляется обеспокоенная Бетси, и Нил вздыхает (еще и ее тревожить не хватало).
Женщина, увидев склоненного над ним Эндрю с непонятным выражением лица (но, видимо, Би что-то понимает, но для Нила так и остается загадкой - что), опустилась рядом с ними и, кинув вопросительный взгляд на сына, развернула Нила к себе.
— Он не может говорить? — полувопросительно отвечают ей, — По крайней мере, он мне так и не сказал, что с ним.
Взгляд Бетси быстро перескакивает с одного на другое, пока, наконец, не останавливается на красной словно от обжога руке.
— Не-ет.
Они одновременно поворачиваются в сторону Бетси, которая теперь поджала губы и грустно улыбалась.
— Вы же.. понимаете, что баланс нельзя нарушать? Если человек будет слишком часто путешествовать во времени, то... умрет через месяц-два.
Нил хочет начать спорить, сказать, что он может остаться здесь жить — его никто не ждёт там, кроме мафии и отца, но женщина словно читает его мысли (хотя кто знает это будущее, может, они и этому научились?):
— Если… если человек остается не в своем времени, баланс также нарушается. Люди рождаются всегда в нужном месте в нужное время, и если они не сделают то, для чего предназначены, — будущее может крепко поменяться.
То-есть... это значит..?
— И, к сожалению, как бы это не было трудно осознать..
— Мы больше не увидимся, — одновременно произносят они и встречаются глазами.
«Не может быть такого», — думает Эндрю. Ему всегда везло в мелочах, всегда был выбор — и все варианты были хороши для него.
Сейчас выбора два, но для Нила — идиота, готового пожертвовать собой ради дурацкого будущего, в котором его уже, скорее всего, не будет, — лишь один. Эндрю уверен, что он не рассматривает возможность остаться.
Чертов мученик. Эндрю
так сильно его ненавидит.
«Жизнь — штука
несправедливая», — вспоминает Нил, — «и надежда
опасна»
— Ты можешь смеяться и из кожи вон лезть, чтобы все получилось, но в конце тебя всегда настигает поражение, — Мэри дергает его за волосы, и он шипит от боли, на что она злится еще больше и рычит следующие слова, — и будет легче, если ты будешь знать об этом сразу.
Бетси встает и идёт к столу, на котором остался камень, уже более яркий и горячий. Женщина снова садится на корточки и вкладывает его в руку Нила, и боль тут же проходит, оставляя после себя лишь слезы на щеках и странное покалывание.
Бетси, вздохнув, разворачивается и уходит, оставляя их одних. Возможно, Нил благодарен. Он определенно расплачется, и пусть это увидит только Эндрю
«Никто не должен видеть твои слезы, Абрам, никто. Слезы — слабость, и люди обязательно воспользуются этим. Абрам, ты доверяешь кому-нибудь, кроме меня? Не доверяй — это опасно. И рано или поздно это доверие приведет к предательству и слезам. Ты хочешь этого?»
Эндрю не оборачивается в сторону уходящей Бетси и продолжает тупо пялиться на Нила.
— То есть... свидания не будет? — спрашивает он своим «безразличным» голосом, уже зная ответ. Нил слышит, знает, что там есть оттенки... боли. И ненависти — к нему за чувства, ко всему миру, из-за которого приходится страдать, к Мэри, из-за (благодаря?) которой и произошла эта идиотская встреча.
Эндрю не понимает, что должен сказать, как поддержать Нила, потому что сейчас все, на что он способен — лечь на пол и стучать по нему и руками, и ногами.
— Получается... нет, — озвучивает Нил мысли.
— Хочешь.. я покажу тебе Пальметто? Ты не поверишь, у них сейчас отвратительная команда, а Кевин Дэй — всего лишь в малой лиге играет.
— Только не заставляй меня играть в свое дурацкое хуекси. Мячики я и здесь могу поотбивать, — ворчит Эндрю и наклоняется, чтобы волосы закрыли его красные уши.
Свидания не будет. Не будет ничего обещанного им.
— Ты всегда держишь свои обещания? Как я могу поверить незнакомцу?
— Я ненавижу лгунов.
«И ты говорил, что меня тоже ненавидишь. Потому что я — лгун или потому что я тебе нравлюсь?»
— Я тебе нравлюсь?
— Нет, я тебя ненавижу, — выдох в губы и будто бы незаинтересованный взгляд, — но это не значит, что я не хочу тебя поцеловать.
С самой их первой встречи, позорного побега Нила и брошенной фразы об отношении Эндрю ко лжи было понятно, что ничего,
ничего у них не выйдет.
И Эндрю говорил же!
— Тебе никто не нравится? — настороженный кивок, — А я — никто.
— Ты.. — Эндрю замирает и наклоняет голову, как делает при «сложных задачах», — ты придурок, определенно, совершенно точно самый настоящий придурок, Нил.
Нил собирается расплакаться и ему уже все равно на репутацию и на то, что подумает о его слабости Эндрю — они больше никогда не увидятся.
Нил смеется, заправляя в выпавшую прядку Эндрю за ухо, заставляя смутиться.
Ему нравятся его волосы. Нил думает, что никогда больше к ним не притронется. Он не увидит, как Эндрю морщится из-за ветра и собирает волосы в хвост, не услышит раздраженный вздох.
Эндрю настороженно смотрит на него в их первую встречу, наклоняя голову (о, как он любит это делать):
— Ты не отсюда, да? По тебе видно, — шипит.
Поддельные документы, на которые Нил потратил кучу денег, его не спасли. Год рождения, который Нил подбирал в уверенности, что попадает в прошлое, а не будущее, — стал первым, на что проницательный, черт бы его побрал, Эндрю обратил внимание.
Взглянув на Эндрю, он сразу должен был понять, что обычное вранье не прокатит. С ним никогда это не работало.
Он помнит хмурый взгляд Эндрю после побега и тихое:
— Ты мог навредить Би.
С осечкой, словно он думал, назвать ее мамой или по прозвищу.
Мама?
Он пришел за этим. Натаниэль пришел все исправить, спасти маму и изменить настоящее. Нилу все равно, чего тот хотел, — все, что его сейчас волнует, перед ним, живое, но в скором времени собирающееся изчезнуть, если он ничего не придумает.
А Нил никогда не отличался умом.
И за каждое свое желание, эгоизм и жалкую попытку изменить все ты платишь чем-то более важным для тебя.
Все, что ему было позволено иметь, — бег. Потому что для него не нужно было ничего, кроме кроссовок.
— Абрам, ты слышишь меня? — Мэри смотрит на него почти безумно, — Не смей, я кому сказала, не смей! Ты знаешь, чем заканчивается это все? Какой конец у того, за что ты не платишь? Бесплатный сыр только в мышеловке, вот что, Абрам! И только идиоты поведутся на него. Абрам, скажи мне, ты глупый мальчик? — она тянет его за волосы и заглядывает ему в лицо, — Я растила из тебя глупого мальчика?
А Нил никогда не отличался умом.
Как быстро, однако, их первая встреча перетекла в последнюю.
Перед глазами вместо Эндрю с суженными зрачками и напряженными плечами стоял растерянный парень, такой же, как и сам Нил.
Вместо незнакомцев друг на друга теперь глядели... кто? Друзья? Враги? Любовники?
Мы — ничто, и ты — никто.
После того, как Нил растворится во времени, оставив после себя лишь битую голубую вазу и странные духи — он правда станет никем. Здесь, в двадцать четвертом году, он — никто, человек, позабытый из-за времени.
Мама верно говорила о вреде надежды. Ведь единственное точное в падении, происходящем в послевкусии разочарования, было то, что в конце ты ударяешься о землю. И он упал. И очень больно ударился.
И неужели они никогда в жизни больше не увидятся? Время все решило за них. Никогда, никогда они не должны были увидеться, познакомиться и узнать друг друга. Они оба сейчас в одном месте, смотрят друг на друга, но на деле их разделяют десятки лет, мешающие находиться рядом. Чертов баланс. Нил бы нарушил его, правда, нарушил бы, он никогда умом не отличался и ему всегда было все равно на этот дурацкий мир, но... тогда будущее Эндрю поменяется, и может, он не родится вообще.
Одно решение, — от которого, к сожалению, зависит слишком,
слишком много.
Значит, им придется попрощаться? Навсегда?
Когда Эндрю родился там, в его времени, Нилу было... шестнадцать. Он уже существовал в его времени, но был всего лишь ребенком, не знающим о нем и живущем слишком далеко от него.
Эндрю уже двадцать один, а Нилу должно быть.. тридцать шесть. Если он вообще доживет до этого момента.
Как Бетси, как
матери Эндрю.
— А я не могу уйти с тобой? - спрашивает Миньярд и сглатывает, потому что боится услышать «нет».
— С тобой всегда да.
Не всегда, Нил. Кроме тех случаев, когда это «нет».
— Ты слышал Бетси, — вздыхает он и, когда начинает объяснять, чувствует себя идиотом, уже готовым разрушить это чертово будущее неверным решением: — Если ты сейчас уйдешь, то все поменяется. И... Бетси... ты думаешь, что сможешь ее оставить тут?
Не сможет.
И неужели... никогда, совсем никогда они уже не встретятся? Сколько раз они уже задали себе этот вопрос? И осознать это все равно очень сложно.
Медленно рука Нила тянется за камнем, и он так же безумно медленно достает его из кармана.
Смотрит почти что неверяще, словно ничего этого не существует. Попасть в прошлое — само по себе чудо. И иметь при себе нечто, что может оставить тебя здесь, вдали от опасностей в лице Морияма и Натана, оставить рядом с Эндрю — опасно. Потому что Нил — эгоист. И только сила воли, выработанная его матерью, не подарочки разбить этот дурацкий камень вдребезги, чтобы навсегда остаться в мире своей мечты.
Ведь никогда он даже не думал о том, чтобы прекратить бежать и завести любимого человека. Пусть вслух они так и не признали наличие отношений, но... это было видно. Переглядки, приглашение на свидание, поцелуй и мысль, бьющаяся в голове Нила — «мы не увидимся». Не «меня поймают», звучащее куда логичнее, нет.
У него нет сил бежать, нет желания бороться. Мэри всегда была рядом с ним, поэтому смириться с одиночеством еще сложнее. Он уже привык, начал
надеяться.
Нил чуть сжал камень, не зная, что лучше с ним сделать, чтобы заставить работать, как призрачная боль — уже незаметная, по сравнению со вчерашней — исчезает на мгновение и в следующий же миг пронзает его с ног до головы.
Он кричит.
Лицо Эндрю резко становится обеспокоенным, а его губы растягиваются, словно он пытается что-то сказать Нилу.
— Останься. Тебя все равно там никто не ждёт.
«Прощай», — читает он по губам и кричит в ответ «Люблю», такое глупое и невозможное, что его никто не слышит.
Эндрю смотрит, как на месте Нила остается только вспышка, исчезнувшая через несколько мгновений.
Есть человек — и больше нет.
Сначала Эндрю не понимал, что происходит. Он тупо пялился на место, в котором Нил был в последний раз, и ничего больше.
А потом в голове что-то щелкнуло, и он вздохнул от этой мысли.
Эндрю же не в прошлом, а в
будущем, значит — Нил здесь, все еще живой. Более взрослый и изменившийся, но живой.
Эндрю кинулся домой, чтобы начать судорожно забивать его имя (все имена, которые знал) в поисковик. Нил Джостен — ничего. Крис Локк — тоже пусто. Он покопался в своей памяти и вспомнил про Натаниэля.
Он печатает на клавиатуре «Натаниэль Веснински» и тут же появляется десятки тысяч ответов на его вопрос. Фанфики — не то, не будет он читать фанатские истории про
своего парня. Исторический фильм про Натана — не то.
Википедия.
Эндрю переходит по вкладке и замирает.
«Натаниэль Абрам Веснински. Годы жизни — 1988-2005»
Он умер сразу же, как вернулся? Быть не может. Судя по их разговорам, тот умел убегать от опасности и, самое главное, от смерти.
— Она слишком долго бежала от смерти. Слишком. Но в итоге мы все умираем, да? Можем лишь отсрочить этот момент.
— Думаешь, у тебя получится?
— Думаю, скоро и моему побегу придет конец.
И не уточняет — из-за того, что он останется здесь, в будущем и безопастности, или Нил чует приближение смерти.
И, ладно, Эндрю — всего лишь человек. Слабый и привыкший, что все, о чем он не попроси, достается ему. Нагловатый, капризный, но человек. И у всех людей когда-нибудь в жизни появляется что-то, чему сбыться не суждено.
Несбыточная мечта.
И может, хотя нет, наверняка — Эндрю его забудет. Ему всего девятнадцать! Он привлекательный и знает, как обращаться с парнями — и один не останется.
Он уверен, что попытка забыть Нила превратится в ночь с Роландом, перетекающую.. в отношения? В контексте без Нила это слово звучит ужасающе, но теперь Эндрю знает, что любовь — не страшно. Страх пораниться никуда не исчезает и лишь принес за собой еще кучу такие же неуверенностей, но зато он встретил Нила. Он знает, что когда-то существовал такой человек, он обнимал его, касался, целовал. Нил пригласил его на свидание, на которое Эндрю никогда не придет.
И на этом жизнь не заканчивается.
У него.
Может, Нил почти двадцать лет назад оказался неосторожным придурком, умудрившимся попасться в руки отца, может, Эндрю от этого нестерпимо больно и он готов хоть сейчас отправиться за ним, но..
Все впереди? У него есть Би, Аарон, Ники, Лисы — как бы мерзко не было признавать, да, они стали частью его жизни, ее светлой части, а он и не заметил этого, — Роланд и воспоминания.
Он винит себя за эти мысли, за то, что у него правда все впереди, есть шанс на счастливое будущее и попытку понять, что существуют на только несбыточное, у него не закончилась жизнь на симпатичном парне из прошлого.
У Нила закончилась.
И ничего этого не будет. Ни парка, ни попытки, ни любви и поцелуев на крыше. Ни-че-го. Трупы о таком не беспокоятся.
И вот Эндрю сейчас смотрит на дату его смерти — 2 мая 2005 года — и не верит, что меньше чем час назад разговаривал с этим человеком.
Такие люди не должны существовать — залезающие под кожу через такое маленькое количество времени, мешающие разумно думать и переставляющие все с ног на голову. Эндрю знал, что это все ничем хорошим не закончится, с того самого первого дня, когда Би привела этого придурка в дом и заставила Эндрю влюбиться (нет? это звучит невозможно, такого не бывают, люди не въедаются и не остаются с тобой навсегда всего после нескольких дней общения) в него.
У Эндрю есть много времени, чтобы это осознать. У Нила — нет.
И никогда он не казался таким далеким.
— Эй, бегунок, — Лола шипит у него над ухом
Натаниэль не знает, где он, кто он, зачем он здесь. Он не помнит, как тут оказался и почему кто-то рядом так омерзительно хихикает. Зато Натаниэль знает, что такое боль, и, наверное, это единственное, что ему было знакомо всю жизнь до самой смерти.
Он пытается поймать уплывающие образы Лисов, их теплые улыбки и сияющие глаза, ключи, поцелуй на крыше, дурацкие духи. В голове гудит, и Натаниэль не может сосредоточиться ни на чем. Щека пульсирует, глаза застилает пелена слез, Лола что-то говорит, машину качает, а Эндрю кажется чем-то далеким. Хорошим сном, данным в награду за годы мучений.
Ведь он с самого начала знал, что проснется, ведь так?
«Оставайся», «Да или нет?» — все это раздается в голове оглушительным шумом. И Нил уже не может понять, кто говорит и что именно он слышит. Мешанина из воспоминаний, — хороших и не очень — горящая щека и снова хихиканье над ухом.
Он не хочет, чтобы Эндрю было грустно.
Скажи, что я только мешался, но не плачь.
Ведь я так виноват. Я надеюсь, ты меня когда-нибудь простишь.
Лола визжит и смеется в полный голос, видимо, сказав особо жестокую фразу, машина останавливается. Лола прижимает его к себе и дышит в шею.
«Возможно, ты в моем вкусе.»
Натаниэль хмурится. Это не должно быть так. Это все так чертовски неправильно.
«Да или нет?», «Это — ничто», «Нет никакого этого».
Это более знакомо, это привычно и совсем нестрашно.
Натаниэль снова хмурится. Он уже почти отрубается, когда на краю сознания вдруг появляется Эндрю, зовущий его обратно и говорящий, что их ничто имеет вес и смысл.
Но какая разница? Уже слишком поздно.
Эндрю улыбается умиротворенно и успокаивающе, и Натаниэль снова успокаивается, как раньше.
Глаза закрываются, Лола прижимает его к себе и смеется.
Где-то там, через десятки лет, уже не существующих для Нила, навсегда оставшегося тут, есть
он. И никогда больше они не увидятся. Как и планировало время, разделившее их.
Время планирует предназначение для человека и его смерть. В конце концов, смерть Нила не была напрасна, она понесла за собой более детальное внимание к Веснински, а после и Морияма. Все в этой жизни имеет смысл — и ее конец тоже.
Но иногда мелькает мысль, стоила ли вечная разлука лиц Морияма за решеткой? Забытое спокойствие и смерть в столь юном возрасте?
Правда ли это имеет смысл или Эндрю, смотрящий на дату смерти Нила, просто ищет то, что вытянет его из этого болота сожалений?
Все, что Нилу было позволено иметь в этой жизни, уже закончилось. Мучения тоже.
У Эндрю все впереди, и когда-нибудь в груди вместо крика зародится смех. Когда-нибудь он забудет о бессонных ночах, об улыбке Нила и его поддразниваниях. Потому что юношеская влюбленность на то так и называется, потому что остается в юности, здесь, в прошлом, забытая и когда-то желанная так нестерпимо, что хотелось кричать.
Когда-нибудь он забудет его голос и вместо голубых глаз в голове появятся чьи-нибудь еще. Потому что у него остался шанс.
У кого-то — нет. Его нет у Нила, нет у Мэри и многих несчастных (а может, наоборот) душ. Может, у кого-то просто закончилось время, данное на жизнь. Может, Нил не смог вернуть маму из-за того, что у нее больше не осталось ни секунды.
Время жестоко. Еще оно неприручимо и дружит со смертью. И люди, думающие, что они гении и выиграют в догонялках с ними — временем и смертью — просто глупцы.
У всего есть конец и, возможно, он близок. Может, кто-то будет последним человеком, которого вы увидите, что-то последним, что вызовет у вас слезы.
Эндрю стал последней улыбкой Нила.
И это не то чтобы плохо.
