медовый

Молоденькая омежка секретарша быстрым мышиным шагом ведет Ваню по основной части офиса, как будто он не был здесь сотни раз и не знает дорогу. Его бы это даже раздражало, если бы не радовала мысль, что к нему у каждого здесь особое отношение. А все, потому что он сыночек их директора. За панорамными окнами сияет майское солнце, его лучи заливают просторное помещение мягкими светом, делая людей за макбуками менее мрачными и серьезными. Под каблуками секретарши — золотисто-черный мраморный пол, по бокам длинные столы сотрудников, зал окружают похожие на аквариумы кабинеты. Самый большой из них принадлежит папе Вани — Алексею Владимировичу, генеральному директору компании; за ним второй по величине — кабинет Антона Андреевича, директора по маркетингу. Ване отчаянно хочется улизнуть от назойливой секретарши и пойти прямиком во второй кабинет, но девушка, чье имя Ваня до сих пор не знает, неумолимо ведет его к кабинету папы. Где снова придется врать, что он притащился в офис, чтобы о чем-нибудь спросить, поговорить, обсудить, с папой чаю попить. А не поприставать к его коллеге. Жалюзи на большом окне в кабинете Антона Андреевича подняты вверх, так что, когда Ваня проходит мимо, он невольно бросает туда взгляд. И встречается им с чужим, зеленым и пронзительным. Антон Андреевич сидит за большим столом; перед ним разложены кучи документов, вокруг галдящие работники, его о чем-то спрашивают, с ним говорят, советуются, но его взгляд прикован только к Ване, тяжелый и пристальный, быстро мазнувший по нему и оставивший мурашки по всему телу. Несмотря на рабочее время, Антон без пиджака, рукава черной рубашки закатаны до локтей, белые волосы всклокочены, на шее блестит тонкая золотая цепь. Он выглядит заработавшимся, но все-таки не настолько, чтобы потом не смочь «пообщаться» с Ваней, когда найдется минутка. На него Антон всегда находит время. Мило улыбнувшись, Ваня демонстративно отворачивается и скрывается за дверью в кабинет папы. — Папуль, привет, — прикрыв дверь, здоровается Ваня, будто бы они не виделись с утра за чашкой кофе. — Привет, — не поднимая головы от документов, словно эхом отзывается папа. Ваня знает, какой он уставший и измученный в последнее время, но знает об этом, кажется, только он, потому что внешний вид Алексея никак не выдает его душевного и телесного состояния. Как и всегда одетый с иголочки, в сшитом на заказ и выглаженном домработницей костюме, с идеальной укладкой и такой же идеальной кожей — Алексей как принц с обложки дорогого журнала, самый завидный омега города. И почему-то все еще одинокий. Ваня делает скидку из-за работы, потому что невозможно быть омегой и директором большой компании одновременно. Именно поэтому папа всю жизнь гордо растил его один, изредка встречаясь с альфами для одноразового секса, но никогда не вступая в серьезные отношения. Ваня понятия не имеет, кто его отец, но ни разу не расстраивается из-за этого. — Это твой пиджак? — мельком взглянув на сына, спрашивает Алексей. Ваня пристыженно вжимает голову в плечи. Все-то его папа подмечает. Всегда и во всем. — Нет, — присаживаясь в кресло напротив стола, как можно более непринужденно отвечает Ваня. Не трудно догадаться, чей пиджак. Достался Ване случайно; Антон просто забыл его у них дома, когда приезжал, чтобы обсудить с папой рабочие вопросы. С тех пор Ваня не упускает возможности напялить на себя этот чехол для автомобиля, потому что взгляды Антона Андреевича в такие моменты дороже всякого комфорта. Та их встреча стала второй. Первую Ваня помнит смутно, она до сих пор словно в тумане, пусть и банальная до жути; просто первая влюбленность оставляет след. Антон Андреевич тогда вошел в кабинет папы, извинился за то, что он не вовремя и пообещал, что он ненадолго. Папа быстро разрешил его проблему, но пока он этим занимался, Ваня истекал слюнями, жадно рассматривая альфу, чей запах так прочно засел в легких, что мерещился потом на каждом углу. После обсуждения рабочих моментов, папа представил их друг другу, и Антон ему улыбнулся. Ваня лужей растекся в кресле и расплылся в ответной улыбке. Щеки горели, сердце стучало в ушах, ноги стали ватными. Ваня даже не пытался убедить себя, что не влюбился. Влюбился, конечно, по самые уши, сильно и прочно, и пусть сколько угодно говорят, что в таком возрасте не может быть серьезно. Может. Ване было семнадцать, Антону тридцать два. Не совсем приятная ситуация, но Ваня уверен — нужно немного подождать и папа его поймет, одобрит выбор и не станет мешать их отношениям. Мысли об отношениях делали и хорошо, и больно одновременно, потому что казалось, что Антон Андреевич не обратит внимание на малолетку, даже если это сын его начальника. Спойлер: обратит. Второй спойлер: и даже не потому, что он сын начальника. — Я не стану спрашивать, — слишком понятливо для взрослого говорит Алексей. И Ваня знает, что он не будет спрашивать, но не потому, что ему все равно, а потому что: — Уверен, ты знаешь, что делаешь. — Спасибо, пап, — Ваня улыбается. Папа у него самый лучший. Понимающий, заботливый и очень-очень хороший. Ване с ним повезло. Не всем достались такие внимательные и чуткие родители, которые знают, когда нужно дать ребенку личное пространство и понимают, когда действительно нужно вмешаться. — Давай перерыв сделаем. Проходит не одна и даже не две минуты прежде, чем Алексей, со вздохом отложив документы и ручку, трет пальцами переносицу и кивает. — Давай. Они заказывают еду прямо в офис и пьют виноградный чай, пока ждут доставку. Ваня ловит себя на том, что пока не рвется в кабинет Антона Андреевича, увязнув в заботе о папе. Обычно тот выглядит менее заебанным, и Ваня может улизнуть, сославшись на учебу и домашку, но сегодня у него даже мысли такой не появляется. В свое время папа не спал ночами, ухаживая за ним, читая сказки, просто рассказывая что-то, успокаивая, если ему снова снились кошмары. Теперь Ванина очередь. За едой и болтовней они проводят столько времени, сколько позволяет папина работа. Всего через сорок пять минут Алексей снова срывается на важную встречу с будущими торговыми партнерами, напоследок чмокнув сына в макушку. Оставшись в офисе один, Ваня не торопясь прибирает со стола мусор и контейнеры из-под еды, складывает документы в аккуратные стопки, раскладывает карандаши от мягкого к твердому. Появившись в коридоре через десять минут, он видит, как Антон Андреевич опускает жалюзи, закрывая свой кабинет от чужих глаз. В пару шагов преодолев расстояние от кабинета папы, Ваня решительно подходит к темной двери и стучится в нее. Трижды. Тишина. Выжидающая. Вкусная. Острая. Ваня чувствует, как от ожидания и нетерпеливости внутри все скручивает в несколько узлов, заставляя дергать ногой от нервозности. Наконец дверь открывается, медленно, неторопливо, вальяжно. Антон Андреевич едва заметно улыбается. — Думал, не придешь. — Не дождешься. — Дождался, как видишь, — хмыкает Антон, хватая Ваню за руку и затаскивая в кабинет. Всего мгновение — и Ваня уже оказывается прижат спиной к закрытой двери. Щелкает замок. — Почаще носи мои вещи, — обдавая ухо влажным теплым дыханием, шепчет Антон. — Блять. — Он вдруг тычется носом Ване в шею и глубоко вдыхает запах — мед и полевые цветы. Выдыхает шумно, так что кожу покрывает мурашками, под пиджаком сжимает пальцами талию. — Ты когда пришел только, и я увидел в чем ты, я охуел и уже представил, как нагну тебя на свой стол, задеру пиджак и вылижу. Ваня тихонько стонет, чувствуя, как от хриплого голоса Шастуна, и от того, что именно он им говорит, начинают трястись коленки, а сзади ощутимо мокреет. Сколько раз Ваня дрочил, завернувшись в этот самый пиджак. В тот вечер он обнаружил его лежащим на подлокотнике дивана в гостиной. Они пили тут чай; вернее, он пил чай, пока Антон Андреич и папа пили виски, обсуждая бизнес. Ваня сидел в кресле, прижав к себе колени и обхватив их руками, мелкими глотками расправлялся с чаем и всеми силами пытался смотреть на Антона не чаще раза в минуту. Не получалось. Тот смотрел тоже. Бросал нечитаемые взгляды поверх бокала, вовлекал в разговор и с интересом слушал, не акцентируя внимание на его возрасте, как это любили делать другие коллеги папы. Первой мыслью было вернуть пиджак, но второй, обжигающей и яркой, — забрать, спрятать, оставить себе. Надеть. И Ваня надел. На голое тело, ночью, стоя перед зеркалом, когда папа уже давно спал. Все тело отозвалось на альфий запах, низ живота скрутило, сзади стало мокро. Утром Ваню разбудил будильник, потом папа, потому что он снова вырубился, но в школу он в тот день не пошел. Бахнувшая не по расписанию течка вынудила его остаться дома. А еще сменить простынь три раза за день. — Шастун, только не говори, что тебе тоже надо на эту встречу, — запрокидывая голову, недовольно стонет Ваня. Антон скользит по его шее короткими поцелуями, подбираясь к подбородку, выцеловывает линию челюсти и оставляет быстрый чмок на губах. — Тебе повезло, мой медовый. Мне туда не нужно. — Фу, не зови меня так. — Ваня смотрит на Антона, который улыбается, и улыбка эта означает, что он специально, сука. Медовым его зовет папа. — Не злись, цветочек. — Антон наклоняется и примирительно целует его, нажимая большим пальцем под подбородком, чтобы запрокинуть ему голову. И Ваня сдается, поддается, отдается в эти руки и губы, этому человеку, который за столь короткое время сумел так прочно засесть у него в сердце. Наведываться к папе в офис Ваня начинает чаще обычного. Два обязательных раза в неделю превращаются в три, потом в четыре. Ваня запоминает график Антона Андреевича, как будто бы случайно сталкивается с ним в коридорах, норовит поговорить, помочь, коснуться. Он начинает откровенней одеваться, пытаясь по-детски глупо привлечь внимание, видит смущенную улыбку, различает в запахе умиление и… интерес. Старательно спрятанный, но все же, испуганный, но все же, нежелательный, но все же. Антон Андреевич избегает его, хотя запах, который Ваня успевает вдохнуть и распробовать в те короткие мгновения, что они находятся рядом, выдает его с головой. Там и смущение, и злость, и страх, и желание. Такой коктейль, что у Вани даже голова кружится. Ваня прекрасно понимает чувства Антона. И винит во всем себя. Хочет отказаться от затеи привлечь его внимание, хочет исчезнуть, перестать ходить к папе на работу, лишь бы только не встречаться с зелеными глазами. Он твердо решает так и поступить. Чуть привстав на носочках, Ваня тянется руками к Антону, кладет ладошки ему на плечи, коротко сжимая в пальцах темную ткань деловой рубашки. Поднявшись выше, ерошит пальцами белый ежик волос, тянет за мягкие пряди, заставляя немного отодвинуться и разорвать поцелуй. — Он не догадывается? — продолжая вести праздную беседу, Антон пятится назад, увлекая за собой Ваню, и подводит его к столу. На поверхности уже нет ни одного листа, ни одной ручки или карандаша, все разложено по своим местам, оставляя кучу места для чего-то другого. — Вряд ли. — Ваня прерывисто вздыхает, когда Антон, как и было заявлено ранее, наклоняет его на стол, надавив между лопаток. Привстав на локтях, Ваня проводит языком по губам, ощущая, как большие ладони проходятся у самого края его коротких шорт. — В смысле, вряд ли не догадывается. Это же мой папа. На самом деле год назад Ване даже казалось, что Антон или запал, или встречается с его папой. Эта страшная мысль ударила словно молния и расколола его сердце надвое. Любому это бы пришло в голову, и приходило, так думали многие их сотрудники, гоняя эту тему между столами, как мячик. Алексей успешный и красивый, старше Антона всего на два года, самодостаточный и интересный. Они проводят много времени вместе, иногда не только в офисе, близко общаются, постоянно ездят в командировки и это не может не порождать слухов. Так что верить в них начинает даже сам Ваня. Он тихо злился тогда и грубил папе, который не понимал в чем дело. Плакал ночами, понимая, что у него нет шансов, что его решение прекратить все было верным и что, возможно, он неправильно понял Антона. Его запах. Не было там ничего. На Антона злился тоже, даже сильней, потому что тот продолжал ходить к ним домой, пытался даже поговорить с ним и повторял, что им надо все это обсудить. Что это, если не было ничего. И не будет. — Ну да, — согласно хмыкает Антон. Его руки тем временем перемещаются от бедер к заднице Вани. Пальцы коротко сжимаются на ягодицах, ползут вверх и пробираются под полы пиджака. Под ним у Вани — ничего, и от этого, наверное, сзади слышится тяжелый вздох. — Ах ты ж сучка, — тихо говорит Антон, после чего звонко шлепает Ваню по заднице. Тот вскрикивает от неожиданности и дергается вперед, но тяжелая ладонь крепко удерживает его на месте. — И вот так ты по офису разгуливал? В голосе Антона недовольство, которое звучит так сексуально, что у Вани против воли шире раздвигаются ноги. — Ага. — Засранец, — цокает языком Антон, снова обрушивая ладонь Ване на задницу. Тот айкает, но довольно улыбается и игриво чуть повиливает бедрами. — Ой, блять. Видимо, на этом терпение Антона иссякает. Ваня слышит, как он со стуком коленей об пол опускается вниз и, долго не церемонясь, задирает-таки пиджак до середины спины и стаскивает с него шорты. Под которыми тоже ничего нет. — Ты решил меня довести. — Да, — самодовольно улыбается Ваня. Правда тут же закусывает губу и прикрывает глаза, когда его ягодицы раздвигают и мокро ведут между ними языком. Теперь там мокро не только от выступившей смазки, и от понимания этого кровь вскипает и поет в венах. — Ох, блин… Антон больше не отвлекается на болтовню. Он методично лижет между ягодицами, пуская столько слюней, что уже непонятно, что конкретно течет у Вани по бедрам — они или смазка. Сзади пошло хлюпает, нежную кожу опаляет горячее дыхание, сжимают крепкие пальцы. Ваня цепляется за стол и тихо постанывает, подается задницей назад, ближе к лицу Антона, подмахивает и с протяжным стоном утыкается лбом в стол, когда Антон вводит в него оба больших пальца. И мычит, когда Шастун тянет в стороны, раскрывая его, так что дыхание встает поперек горла. — Шастун, пожалуйста… — Что? — Антон медленно вводит пальцы чуть глубже; чвакает смазка, которая крупными густыми каплями щекотно стекает к яйцам. — Ну быстрей, что, — с трудом сглотнув, недовольно бурчит Ваня. Все-таки тот факт, что где-то в этом здании сейчас находится его папа, который может в любой момент постучаться в дверь, пусть и добавляет ощущений, но и страха тоже. — Помоги мне, — низким голосом не просит, а приказывает Антон, вынуждая Ваню подавиться воздухом и подчиниться. Он уже знает, что от него требуется. Заведя руки себе за спину, он обхватывает собственные ягодицы и раздвигает их, тужится, чувствуя, как от этого особенно вязкая капля смазки вытекает наружу. Антон тут же торопливо ее слизывает и довольно мычит. Ваня пропускает звук расстегиваемой ширинки брюк, но слышит, как Антон себе дрочит, продолжая его вылизывать. Мокрый широкий язык со знанием дела ввинчивается внутрь и скользит вверх-вниз, пока свободная рука Шастуна крепко сжимает Ванино бедро. — Какой же ты у меня вкусный. — Антон прикусывает правую ягодицу и тут же зализывает место укуса, так что Ваня краснеет и хнычет от этого контраста. — Сладкий. Так бы и сожрал. С чаем. — Ебаный в рот… Антон щипает его за бедро. — Не ругайся, зайка. Тебе не идет. — Как и это прозвище. Дурацкие прозвища Антон привык ему давать после того самого разговора. Этот разговор важный в жизни обоих, но Ваня трусит, поэтому он проходит по телефону, в два часа ночи, когда бы им обоим уже нужно спать. Антон долго и тихо рассказывает о том, что ему самому страшно, что он не знает, как поступить и что делать, но он очень хочет попробовать. Потому что эти чувства оказались сильнее, чем страх все испортить. Ваня плакал в трубку, Антон его успокаивал, хотя у самого голос был натянутым и загустевшим, но при этом бесконечно ласковым. Антон звал его бусиной и просил перестать плакать. Иначе он приедет. Как будто Ваня был против. Антон со вздохом выпрямляется и собирает ткань пиджака на Ване в кулак. К мокрому входу прижимается головка, давит, но не входит, с отвратительно-пошлым звуком шлепает пару раз по чувствительным краям. Ваня нетерпеливо ерзает и подается назад, хочет насадиться, почувствовать, хотя бы потереться. — Антон Андреич… За спиной слышится рык. Натуральный рык, раскатистый, рвущийся из горла, звериный. Ваня облизывается и вздрагивает, все тело покрывается мурашками, коленки дрожат. В легких вместо раскаленного воздуха густой альфий запах, предгонный, только сейчас понимает Ваня. — У тебя скоро гон? — Заметил, — хмыкает Антон. Головка его члена настойчивей давит на вход, чуть-чуть входит внутрь, заставляя Ваню всхлипнуть от негодования и непонимания, почему его еще не насадили на узел. Что, кстати, вряд ли будет, потому что Антон против вязки. По крайней мере пока. — Но я могу себя контролировать, не бойся. — А я и не боюсь, — важно заявляет Ваня и тут же срывается на несдержанный крик, потому что Антон — наконец-то! — в него входит. Одним резким мощным движением, успевая заглушить его громкий крик ладонью; он наваливается, придавливая Ваню к столу, целует в затылок и у линии роста волос, прикусывает мочку уха, ту, что с сережкой, и делает первый грубый толчок. Промычав в ладонь Антона, Ваня зажмуривается и переступает ногами, ставя их шире, снова тянет руки вперед и вцепляется пальцами в стол. Он хорошо Антона знает, и знает, как тот сейчас будет действовать — будет быстро и часто толкаться, ритмично вбивая его в поверхность стола, пока узел не разбухнет; тогда он выйдет и додрочит ему на спину или на лицо. Или в рот. Ваня стонет и скулит, представляя, как Шастун заставит его опуститься на колени. Стонет от того, как его распирает изнутри большой член, методично бьющий по разбухшей простате, стонет от приторного альфьего запаха, от осознания, что они трахаются в офисе его папы, пока тот находится где-то в здании, пока за дверью ходят толпы народа. Как же… это… — Охуе-е-еть, — прямо ему на ухо стонет Антон, и Ваня с ним полностью согласен. Охуеть. Эта ситуация, этот секс и эти отношения. Запретные и от того такие горячие и прекрасные. — Ох, Вань, ты бы… ты бы знал, как в тебе охуенно. Так узко и мокро, пиздец. Антон убирает ладонь, перемещая ее Ване на шею, а тот скулит на одной ноте и жадно дышит ртом, когда пальцы давят на кадык. — Так хочу в тебя с узлом. В гон. Или в твою течку. Чтобы ты был раскрытым и мокрым, чтобы тек так сильно, что я бы смог войти в тебя без растяжки. Сука, блять. По этому словесному пошлому поносу Ваня понимает, что Антон скоро кончит. На подходе к оргазму он всегда становится излишне болтливым. Это Ваня замечает после их второго раза. Первый старается не вспоминать. Он неловкий и быстрый, смущающий до горячих щек, даже без света. Антон все делал аккуратно и бережно, носился с ним, как с хрустальным, и в итоге Ваня кончил через несколько минут. А потом, краснея и пыхтя, слушал, как Антон дрочил и в красках расписывал, что еще он хочет с ним сделать. Ваня боялся, что такой секс отпугнет Антона, напомнит ему, какой Ваня неопытный, какой неумеха. Но ничего такого не произошло. Антон посмеялся, когда узнал про эти беспочвенные страхи, успокаивающе поцеловал в щеку и сказал, что любит. Впервые. Вот так просто взял и сказал. Прямо, твердо и уверенно. Член болезненно трется о край стола, капает смазкой на пол. Антон выпрямляется, давая Ване вдохнуть, снова хватает его за полы пиджака и буквально парой мощных глубоких толчков заставляет с визгливым стоном кончить. Все тело прошивает такой волной удовольствия, что на секунду все звуки и цвета приглушаются, остается только бешеный стук сердца и крови прямо в ушах. Запах Антона густеет и оседает на языке, терпкий и тяжелый, запах альфьего возбуждения и предстоящего гона, от которого у Вани кружится голова. Погруженный в вакуум оглушительным оргазмом, Ваня удивленно охает и стонет, когда Антон выходит из него. Внутри сразу становится неприятно пусто, пальцы на ногах поджимаются, колени сводятся. Антон буквально отдирает его от стола (да и в целом тоже) и разворачивает к себе лицом. Только сейчас увидев его потемневшие глаза, Ваня сглатывает и, даже ничего не спрашивая, опускается вниз, встает на колени. — Умница, — хрипит Антон, с улыбкой обхватывая пальцами член и опуская его головку на подставленный Ванин язык. Он даже не толкается внутрь, и Ване не приходится ничего делать самому. Антон трется о его язык, шлепает по нему головкой и, последний раз туго проведя по стволу кулаком, с низким стоном кончает. Спермы, как и всегда, много. Ваня глотает то, что попадает в рот и позволяет Антону размазать остатки по своим губам и щекам. Тело все еще бьет мелкая дрожь. Плюхнувшись на голую задницу, Ваня приваливается спиной к столу и облизывается, утирается рукавом пиджака. Антон наклоняется к нему и большим пальцем смазывает каплю спермы с его скулы. — Иди сюда, — ласково говорит он, приседая возле Вани. Подхватывает его на руки и несет на диван, где заботливо одевает, поправляет одежду и приносит влажные салфетки. Помогает вытереться и целует припухшие губы, на этот раз нежно и без языка. Прямо, как в самый первый раз. Ваня тоже Антона любит. Влюбился еще в первую встречу, а потом это чувство росло и крепло в нем, заволакивая сердце густыми цветочными кустами разных эмоций из-за этого человека. Любовь. Нежность. Восхищение. Возбуждение. Доверие. Покой. Счастье. Уверенность. Сидя на широком кожаном диване, Ваня попивает виноградный чай и неотрывно пялится на блестящую в солнечном свете коричневую обивку. — Чего залип? — плюхаясь рядом, спрашивает Антон. Он снова выглядит деловым. Рубашка аккуратно заправлена в брюки, волосы причесаны. Ничто в нем не выдает того, что всего десять минут назад он кого-то трахал. — Да вот думаю. — Ваня делает глоток чая, держит его во рту пару секунд и сглатывает. Антон выжидающе смотрит на него. — Как это мы до сих пор на этом диване не трахались.