жёлтая комната

Комната Призмо была жёлтой. Жёлтой — во все стороны. Потолок, пол, стены — всё было жёлтым. И одинаковым. Куда ни посмотри — жёлтый камень (а может и не камень, кто его знает), на котором было странно стоять. Даже плитки в недо ванной Саймона были неприятно холодные, но их он чувствовал хоть как-то, а в комнате Призмо... он будто стоял на ничём. Его голым ногам было странно ничего не чувствовать, пока его глаза видели, что он определённо на чём-то стоит. Одинаковая желтизна морочила глаза, потому что стены сливались в огромное пятно, ноги ничего не чувствовали — и у Саймона вдруг закружилась голова. Он споткнулся об ничего, зажмурился и полетел вниз спиной, ожидая удара, но... его не последовало. Саймон удивлённо открыл глаза и увидел над собой огромную фигуру розового существа. Призмо смотрел на него с безучастным беспокойством. У Саймона в груди поднялось раздражение и тут же утонуло в пустоте, с которой он жил последние... чёрт знает сколько лет. — Осторожно, чел, — сказал Призмо, поднимая его на ноги. Саймон пару мгновений ловил баланс — пустота под ногами не помогала — но когда уверенно встал на ноги, он развернулся к Призмо, сложив руки на груди. Саймон зло сверлил взглядом розовый силуэт бога, который может исполнить любое желание любого человека. Любое желание. Любого человека. Саймон не помнит, сколько раз он оказывался в точно такой ситуации. И не помнит, сколько раз он умолял Призмо исполнить его одно единственное желание. — Я хочу снова быть с Бетти, — сказал Саймон. Он так сильно сжимал губы, что их трясло от напора. Он сделал резкий вдох — инстинкт, потому что в Комнате Времени не было необходимости дышать, но обезьянье тело Саймона требовало кислорода в лёгких — и мокрый выдох. Сколько раз он был прямо здесь прямо в этой ситуации. — Слушай, Саймон, мы говорили об этом... — сказал Призмо, запуская свою плоскую руку в свои плоские волосы — имитация, потому что Призмо не нужно было поправлять причёску. У него не было причёски. У него не было руки. Призмо был розовым силуэтом в жёлтой комнате чёрт знает где, и он всё ещё зачем-то пытался притворяться человеком. — Говорили! — крикнул Саймон, резко опуская руки вдоль боков, сжимая кулаки до белых костяшек. Ему было тяжело дышать. В Комнате Времени не было необходимости дышать. — И ты говорил, что по какой-то никому — даже тебе, богу — неизвестной причине, ты не можешь исполнить конкретно моё желание! Призмо вдруг весь сжался, и его форма перестала казаться совершенно плоской, и Саймону вдруг стало стыдно. Призмо сымитировал вздох — всё его тело приподнялось с плоской жёлтой стены, придавая сплошному помещению объём. Призмо посмотрел Саймону в глаза — впервые за этот разговор, впервые за последние чёртзнаетсколько разговоров. У Призмо не было таких глаз, какие были у Саймона. Но Призмо всё-таки был живым. Даже если и состоял не из углерода, как Саймон — если состоял хоть из чего-нибудь. Саймон судорожно попытался выдохнуть скручивающуюся в комок тревожность. Из него вышел воздух. Он сделал вдох. Обратно ничего не зашло. Саймон закрыл глаза, не в силах больше смотреть на жёлтые белки и синие овалы, предназначенные для имитации зрачков. Этот бог никогда не реагировал, когда Саймон — самый обычный человек — кричал на него, будто это он мог уничтожить Призмо одним щелчком пальцев, а не наоборот. Призмо сымитировал выдох. Саймон повторил за ним. Они стояли в тишине ещё пару минут. — Почему? — маленьким слабым голосом спросил Саймон, открывая глаза. Призмо перед ним уже не было. Мучительная желтизна обожгла глаза. — Не знаю, — честно признался Призмо. Его голос будто доносился отовсюду. Саймон снова выдохнул и сел. И сидеть в этом странном месте было странно. Саймон сложил голову в согнутые колени, прикрыл голову руками и закрыл глаза. Очки неприятно впирались в колени. — Я скучаю по ней, — еле слышно прошептал Саймон, сглатывая надоевшие слёзы. Как же он устал. — Я тоже. Саймон не думал, что Призмо говорил о Бетти. Но о ком бы он ни говорил, в этот момент, в этой странной жёлтой комнате чёрт знает где, розовый силуэт бога, который может исполнить любое желание любого человека и археолог, потерявший смысл жизни — в этот момент они разделили горе, которое могут понять только они.