эхо

      На берегу Невы, в тени каменных мостов и величественных дворцов, таились истории несказанных судеб и потерянных мечтаний.

Все великолепие истории начинается с тонкого лепестка доверия, укрывающего бесконечные глубины души, в которой Даня обнаружил свою Лилю — обаятельную и хрупкую, как первый апрельский подснежник. С каждым прошедшим годом отношений он продолжал оберегать ее сильнее, словно цветок в своем террариуме, несмотря на бури, которые настигали их мирное существование. Как художник, увлеченный своим шедевром, Даня вкладывал всю заботу и внимание в то, чтобы каждый момент с Лилей был наполнен теплом и нежностью. Но, пожалуй, самой милой и трогательной была его любовь наблюдать за тем, как ее карие глаза сверкают от радости по каждой мелочи. Нет, она вовсе не была дурой — наивна, бесспорно, но никак не дура. Даже будь она самой отсталой женщиной на планете, для Кашина она все равно останется произведением искусства, не идеальным, но достойным всяческого преклонения, и меньшее, что мог сделать этот двухметровый «Казанский душитель» — трогательно любить все, связанное с ней, и трепетно оберегать от посторонних глаз. И он писал. За неумением высказать. Писал о том, как недостоин безусловной, как ему казалось, любви; обжигающих эмоциях: о злости и смирении, интересе и апатии, спокойствии и тревоге; и серьёзно, и по-ребячески. За маской неумолимого приверженца юмора, который зачастую дотягивается до самых черных оттенков, и зихириста, таится ранимая душа, способная проявлять заботу и внимание к другим. Даня никогда не стеснялся этой своей стороны, но боялся, что показывай он ее чаще, люди будут слишком много о нем знать и выдумывать всякую чушь. Безусловно, «в каждом человеке должен быть свой прикол», а слишком пристальное внимание он не любил. Вернее, любил, — ведь будь оно иначе, торгующей ебалом селебой стать бы не получилось, — но только тогда, когда сам позволит засунуть свой нос туда, где его не оторвут за излишнюю любопытность, и ясно, не из бескорыстных побуждений. С личными границами у Кашина все было прекрасно, а любовь к деньгам вкупе с детскими комплексами, связанными с недостатком внимания, смело окупались количеством нулей на счету и обожанием поклонников, которых он не боялся одергивать. И он прекрасно справлялся с ролью идола, продолжал жить в мире своих собственных правил, несмотря на все сложности и интриги, которые его окружали. Он знал, что каждый шаг, каждое слово могут быть истолкованы по-разному, но не собирался меняться ради чужих ожиданий. До момента, зарождение которого сам может вспомнить с трудом.