Уставший

Тот, кто приезжает в Топи однажды, позже никогда не выбирается из них. Это отец Илья понял только тогда, когда знакомый сановник прислал ему весточку с просьбой приехать в местный монастырь, а потом исчез без следа. Уже 40 лет нет ни его, ни шанса выбраться из проклятого места. – Как же хорошо, что вы появились! – радовалась молоденькая прихожанка Аннушка, качая на руках пухлого малыша. Она практически всегда бегала спозаранку в монастырь, прося у Бога здоровья для своего ребёночка. Илья виновато улыбался и когда крестил малыша, и когда по его же приказам приводил в монастырь неприкаянные души, искавшие помощи. Нашли эти самые души тут только свою смерть от рук Хозяина. Как же он устал от этого... – Отец, – Баба Нюра вновь появилась на пороге монастыря тогда, когда к ним приехали новые невинные души. Она всегда приходила к нему лишь для того, чтобы передать – жертвы есть, осталось их «подготовить». Илья тяжело вздыхает – это будет непросто. Просто ему никогда не было. Сначала он выслушивал прегрешения от жертв, успокаивал их и говорил, что «пути Бога неисповедимы» и далее по тексту, как того требовали религиозные обычаи. Затем он сам каялся перед Всевышним, а потом замаливал грешки Хозяина. Лет 10 он уже отмаливает всё за всех. Надоело ему. Как же он устал от этого... Первый звоночек его усталости вылился в царапанье ногтями стен монастыря. Прямо на пороге Хозяин застрелил приезжую девчушку, едва не задев настоятеля. Отец Илья даже не понял, чего испугался больше – хлопка рядом со своей головой или окровавленного тела девушки, которая замертво упала на пороге монастыря. Хозяин тогда лишь только хмыкнул, утащил жертву в машину и уехал, оставив мужчину наедине с лужей крови и собственными мыслями. Позже царапанье переросло в надписи на стенах. «Он лжёт», «Бога нет», «Бегите отсюда», «Он не остановится», «Здесь убивают». Хозяин тогда очень разозлился и избил отца Илью. Но не убил. Если убьёт – некому будет его грехи замаливать, пока он «работает». Как же он устал... Первая попытка свести счёты с жизнью вышла неудачной – Виталя внезапно нагрянул в монастырь и нашёл отца с перерезанными запястьями. Тогда откачать успели. Тот вновь избил Илью и вновь оставил в живых. Крикнул, чтобы отец больше не пытался себя покалечить – он его хоть из-под земли достанет. Поэтому попытки он пока прекратил. Предпоследний раз его остановил внезапно заглянувший в его комнату юноша, который перед ним стоял почти на коленях и с изнемождённым видом. Не надо ему такое видеть. – Не мешай, – шикнул отец Илья, вылезая из петли и закрывая перед носом парня дверь. Повернувшись обратно к своему единственно верному выходу из сложившейся ситуации, он лишь тяжко вздохнул. Парень за дверью начал истошно орать, но отец на помощь не побежал. Не надо, чтобы его отвлекали. Как же он устал... – Ты, отец, как-то меня уже подзаманал, – Виталя сидел за обеденным столом сановника и чистил ружьё. – Ты меня пойми – здесь всем жить плохо придётся – если ты умрёшь, если неприкаянные перестанут к нам ездить. Деревня умрёт. – А мне какое дело до этого должно быть? – скинув пепел с сигареты в пепельницу, бормочет Илья. – Найди нового священника, я устал твои грешки замаливать за тебя. – Хах, устал он, – мерзко улыбается мужчина и стучит щёткой по скамейке. – Я тебе денег мало что ли плачу? Живи – не хочу, покупай что угодно, существуй как угодно. Тебе только людей послушать да кадилом помахать надо. Ещё свечку можешь поставить, иконки пипидастром попротирать. Непыльная работёнка, в отличие от моей. – Ты зачем это делаешь? – Я же объяснял. Древняя традиция на деревне нашей – чтобы жить было хорошо, надо жертву приносить. – Язычество и богохульство, – хмыкает отец, вновь скидывая пепел. – Думай, что хочешь, но когда перестали приносить жертву, в деревне всё по пизде и пошло. И комбинат стал загибаться, и люди стали помирать. Название-то у нас какое, – хмыкает Виталя, поднимая взгляд на священника и прекращая чистить ружьё. – Топи. Засасывает и убивает. И ничё с этим не поделаешь. – А до тебя кто сюда людей водил? – Отец мой. – Так он же помер. – Ты помер, а он живее всех живых. – А могила на что ему? – внезапно вскакивает хлопает по столу Илья. – А камень надгробный?! Какой он живой, если всё вот это мёртвому делают? В конце концов – я его отпевал! На поминках сидел! Хозяин нахмурился. Что-то служитель монастыря разбушевался не на шутку. – Ты успокойся и сядь, – тихо говорит Виталя, вставая из-за стола. – Монастырь твой на чудном месте стоит, поэтому отец и живой. Матушка успела вовремя отмолить. – Так пусть вместо меня здесь и тебя, и приезжих замаливает. – Ты в своём уме? Я как матери могу позволить себя же замаливать? – Илья заметил перемену в голосе Витали. Он панически боялся своей матери, и это Илья заметил ещё тогда, когда маленький Хозяин ходил с ней в церковь. На вид Аннушка была божий одуванчик, в муже и дитятке своём души не чаяла. Но однажды отец Илья всё же застал тот момент, когда мать Витали наказывала того розгами за невинный детский проступок – цветы с огорода тот ей нарвал, чтобы порадовать, а она возьми да и отлупи его. Он устал... Аннушка после приезда новых жертв стала чаще появляться на пороге монастыря, то и дело каждого из пяти туристов по одиночке заманивая на «покаяние». Ну, отец Илья вроде выслушивал их, успокаивал одновременно этим и себя, мол, доброе дело делает. Однако петля, которая болталась под потолком, никуда не исчезала. Он даже перестал её от хозяина прятать. Всё равно не сдохнет – монастырь «чудодейственный» не отпустит. Или комбинат. Или место само. За 40 лет не разобрался священник с этой чертовщиной. Устал... Последнее, что видит перед глазами уставший отец Илья – последние жертвы Хозяина. Тот парень с изнемождённым лицом, и девушка – истинно верующая, светлая, чистая. Сестра её тут по коридорам монастыря бродит, всё не верит в воскрешение. А отец верит. Оттого лишь тяжело вздыхает и отпинывает табуретку из-под своих ног. Снова отпинывает, в надежде, что Господь заберёт его на тот свет и больше не позволит от его имени губить чужие жизни.