Одна из встреч

      Когда-то этот парк напоминал вырезанный кусочек дикой природы, помещенный в бетонную коробку новостроек. Сейчас же здесь все подчиняется порядку. Гравийные дорожки геометрическим узором расходятся между кустарниками, которым чьи-то умелые руки придали форму идеальных шаров. Ни единого листика не искажает плавный изгиб. Пруд обзавелся деревянной каймой. Теперь дети могут сидеть у самой кромки воды, чтобы наблюдать за грациозными разноцветными кои. Аркада, укрытая соцветиями глицинии, уводит через свое нутро обратно в нагромождение городских построек. Забавно, что человек может все заставить следовать придуманным им правилам.       Его шаги Ван Ибо слышит еще издали. Легкая улыбка скользит по губам. Они встречаются каждый год в этом парке. Один день они могут провести наедине. Украденное время.       На плечо ложится рука, которую Ван Ибо тут же накрывает своей.       — Чжань-гэ.       — Привет, — говорит тот и опускается рядом на скамейку. Ван Ибо еще некоторое время ощущает фантомное тепло ладони.       Сяо Чжань изменился за последние двадцать лет. Это происходило незаметно. Но именно сейчас Ван Ибо понимает, что прошло целых двадцать лет с момента их знакомства. Черты лица Сяо Чжаня заострились, взгляд стал пристальным. А улыбка… улыбка осталась прежней.       Они сидят рядом, на расстоянии ладони. Они не говорят. В такие моменты Ван Ибо возвращается в те первые дни их знакомства, когда он еще не понимал, что именно будет значить Сяо Чжань для него.       Жажда.       Влюбленность.       Желание.       Боль.       Расстояние.       Они следят друг за другом в соцсетях. Этого невозможно избежать, как ни старайся. Они поздравляют друг друга с праздниками и наградами. Ван Ибо поздравляет Сяо Чжаня в день рождения сына и дочери, но никогда не упоминает его жену. Ван Ибо так и не женился. Не смог. Как и не смог смириться с тем, что это сделал Сяо Чжань, хотя и понимает. Но понимать и принимать — разные вещи.       В их редкие встречи они не обсуждают свои жизни, словно многие годы боли, непонимания и тоски остаются где-то там, в переплетении улиц, наполненных спешащими людьми и нетерпеливыми машинами.       Ван Ибо знает, что для Сяо Чжаня все это тоже непросто, но он пошел путем наименьшего сопротивления, поддался давлению. Имеет ли право Ван Ибо его осуждать? Иногда сложно поставить себя на место другого человека. Не у всех есть возможность быть эгоистичным.       Трое детей у пруда радостно щебечут и смеются, опускают руки в воду и гибкие кои буквально трутся о пальцы. Ван Ибо улыбается. В детстве все намного проще. Понятнее.       Сяо Чжань поднимается и уходит. Ван Ибо смотрит ему вслед, а потом поднимается и идет в том же направлении.       Неприметный дом, седьмой этаж, старая дверь с рисунком трещин и царапин. Время — лучший импрессионист. Оно рисует узоры, которые ни один человек не сможет отобразить.       Сяо Чжань открывает дверь и тут же отступает назад.       Они делают это каждый раз.       Ван Ибо не хочет давать название тому, что здесь происходит один раз в год. Потому что слишком много слов приходит на ум. Но их будут судить не люди. Настанет момент и они предстанут перед настоящими судьями, и ответят конечно же. Это также неизбежно, как и те чувства, что тянут их друг к другу на протяжении многих лет.       Ван Ибо чуть подрагивает, когда видит Сяо Чжаня так близко, с блестящими от влаги глазами и приоткрытыми губами. Прислоняется спиной к двери. Каждый раз, как первый. Он успевает забыть, что значит близость. Все, что есть — долгие одинокие ночи в холодной постели. И лишь немного тепла во снах, где можно позволить себе все.       — Я знаю, — говорит Сяо Чжань, словно читает мысли. — Знаю. Прости меня.       Он протягивает руку. Ван Ибо трется о сухую ладонь щекой. Его руки слабы, как и колени. Возможно, им не стоит этого делать. Возможно, Ван Ибо прямо сейчас стоит уйти и никогда не возвращаться. Потому что после будет больно, сердце будет стискивать тоской и безысходностью. Чувствуешь ли ты то же, Сяо Чжань, ложась в постель с собственной женой?       Ван Ибо никогда не отвечает на это «прости меня». Он не может. Но также он, как чертов мазохист, не может отказаться от той малости, что у них есть. И он дает волю своему телу. Тянется руками и притягивает Сяо Чжаня к себе. Они стоят некоторое время и просто дышат друг другом.       — Я буду и дальше молить о прощении, — говорит Сяо Чжань в губы.       «Я не прощу, — думает Ван Ибо. — Не прощу. И не отпущу».       Но он не говорит, а лишь скользит пальцами по затылку, нарушая идеальную укладку волос, притягивает к себе и впивается в рот.       Поцелуй горький и соленый. И сладкий в то же время. Ван Ибо намеренно груб. Он жестко сминает рот, который так любит лгать. Каждый раз в нем просыпается дикое желание причинить боль. Но не получается. Ему хочется упасть на колени и молить остаться в этой убогой квартире. Ван Ибо не хочет возвращаться в свой особняк, в свою успешную жизнь. Где у него есть все. Все, кроме того единственного, что он никогда не сможет получить. Лишь украсть у мира крошечный кусочек эгоистичного счастья.       Они целуются, словно прощаются. Словно это происходит в последний раз. Возможно, так и есть. Ван Ибо больше не сдерживается, как и Сяо Чжань. Одежда опадает на пол, как увядшие лепестки. Руки жадно гладят, сжимают.       — Ибо… — начинает Сяо Чжань.       — Молчи, Чжань-гэ, — Ван Ибо накрывает его рот ладонью. — Молю, молчи.       Обтирая все стены и цепляя мебель, они добираются до кровати. Падают, словно в пропасть. Здесь они жадны и ненасытны. Здесь они берут друг от друга все без остатка. До изнеможения, до невозможности дышать и говорить, до ярких вспышек перед глазами.       Они оба уже не столь юны, но желание, что копится в течение бесконечных дней порознь, не утихает. И лишь спустя несколько часов натяжение внутренних струн немного ослабевает.       Они заказывают доставку еды, и едят прямо в постели, пачкая друг друга соусом. Они становятся подростками на какое-то время. На их плечи не давят такие сложные понятия, как ответственность или долг. Просто двое влюбленных мальчишек. После они идут в душ, который превращается в глупую игру с водой и пеной. Они смеются, а потом целуются как сумасшедшие.       Самообман иногда такая приятная штука.       И снова оказываются на кровати с отчаянной решимостью взять от данного мига все, что только можно.       В конце концов они изматывают друг друга. Это сладкая усталость. Это приятная боль во всем теле.       Фантомные часы вселенной неумолимо отсчитывают минуты. Одну за другой. Одну за другой.       — Я скучаю, — тихо говорит Ван Ибо, хотя не собирался. Но каждый раз обнажается не только его тело, но и душа. Он лежит на груди Сяо Чжаня и выводит невидимые иероглифы.       — Ибо, пожалуйста, не надо…       Да, не надо. Конечно, не надо.       Сяо Чжань переплетает их пальцы и сжимает.       — Прости меня, — снова говорит он. — Хотя нет, не прощай. Я не достоин прощения. Не достоин тебя. Почему ты не забыл меня?       Почему? Если бы Ван Ибо знал ответ на этот вопрос.       — А ты?       — Ибо… Я не имею права говорить. Хотеть тебя.       Ван Ибо приподнимается и заглядывает в глаза, кладет руку на его горло. Сяо Чжань тяжело сглатывает и выгибает шею.       — Иногда…       Ван Ибо не заканчивает фразу. Он и сам не знает. Иногда хочет сделать больно. Или лишить выбора. Он этого, конечно же, не сделает. Но мысли приходят и оседают горечью на сердце.       — Я знаю, — говорит Сяо Чжань. — Ты можешь сделать. Если хочешь.       И Ван Ибо склоняется так низко, что перед глазами все расплывается. Губы Сяо Чжаня припухшие и искусанные. Горячие. Почему за столько лет Ван Ибо так и не смог найти того, кого хотел бы целовать с той же одержимостью? Боги над ним смеются.       — Когда ты возвращаешься в таком виде домой, Чжань-гэ, разве она не замечает?       — Она знает. Всегда знала. Но она умная женщина.       — Ты жестокий, Чжань-гэ.       — Да.       Ван Ибо снова терзает его рот, шею, ключицы. Он хочет оставить так много отметок. Хочет быть жестоким к незнакомой женщине, которая не сделала ничего плохого, кроме как получила то, что так сильно хочет он сам. Справедливо ли это? Нет. Но Ван Ибо тоже становится жестоким под стать тому, с кем ему никогда не быть.       Они засыпают, крепко прижавшись друг к другу.       Ван Ибо просыпается, когда солнце просачивается косыми лучами в щель между плотными шторами. Постель измята. Она хранит их общий запах. Ван Ибо утыкается лицом в подушку и беззвучно кричит, сминает пальцами простыню, холодную, как одиночество.       — Ибо…       Ван Ибо поворачивает голову. Сяо Чжань ставит на прикроватную тумбочку два стакана кофе из кофейни неподалеку и садится рядом. Обычно он уходит, не прощаясь.       Сяо Чжань ложится рядом, прямо в одежде.       — Мне каждый раз стыдно смотреть тебе в глаза. Я…       — Но сегодня ты не сбежал, — Ван Ибо касается его щеки кончиками пальцев.       — С каждым разом все сложнее, — Сяо Чжань перехватывает ладонь и целует пальцы. — Разлюби меня, Ибо. Возненавидь.       — Я не могу.       Разве он не пытался?       — Не хочу уходить. «Останься!», — проносится в мыслях Ван Ибо. Но говорит он иное.       — Ты должен.       — Я…       — Знаю, Чжань-гэ. Знаю.       Сяо Чжань отворачивается, трет руками лицо и резко поднимается. Через минуту хлопает входная дверь.       — Увидимся в следующий раз, Чжань-гэ, — шепчет Ван Ибо, глядя на два нетронутых стакана с яркими стикерами, на которых изображены улыбающиеся рожицы.

Апрель, 2024