Sin

Ещё один поворот и он увидит его, ждущего на привычном месте. Вот только ждёт он совсем другого мужчину, и каждый раз Яну хочется – до красной пелены перед глазами – вцепиться в чужое горло, стереть с чужого ненавистного лица это выражение, смыть кровью... Он останавливается, делает глубокий вдох, прикрывая глаза. Нельзя, чтобы он увидел Яна таким. Пусть даже он и не помнит о существовании Яна в этом чертовом мире. Последний шаг в темноту за старым платаном и вот он. Как всегда - в чём-то белом, как грёбаный ангел, как всегда улыбается... не ему... И от этой улыбки Ян хочет выть. Ян хочет утащить его туда, где никто не увидит этой чертовой улыбки, только он один! Иногда – хочет стереть её навсегда, погрузить в ту же липкую тьму, в которой сам тонет бесконечное множество дней. Как можно улыбаться в этом трижды траханом мире так, словно он не полон людских пороков, гнили и грязи, а населен гребаными эльфами, единорогами и прочей мифической светлой и доброй чушью? Да, Ян знает, что он перегибает палку, ему об этом постоянно твердит грёбаный мозготрах, но нельзя же улыбаться так... От этой улыбки внутри свербит что-то, чему Ян не знает названия. Он прикусывает мизинец, чтобы унять этот чертов зуд, и переводит взгляд туда, откуда должен появиться хмырь, заставляющий его сиять ярче сверхновой. Такая же сверхновая вспыхивает в недобитом мозгу самого Яна, едва он видит изученный до малейшей чёрточки профиль и эту блядскую, еле заметную ямочку на щеке от улыбки. Такая же сверхновая ослепила его после того взрыва – и сияла ещё несколько мучительных дней, заполняя своим адским светом и треском разваливающийся череп. Ян сжимал его руками, то ли пытаясь удержать воедино, то ли убедиться, что его безмозглая голова ещё на месте. Их штатный мозготрах говорит, что всё это – последствия контузии, рекомендует чаще бывать на свежем воздухе, найти занятие по душе. Что ж, Ян нашел своё занятие – и плевать, что оно убивает его. Мозготраху об этом знать не обязательно. Ян сжимает зубы сильнее на солоноватой коже перчатки, заставляя когда-то раздробленную кость пульсировать отдающей в зубы ломотой, отгоняя чёртовы воспоминания. Словно он мало вспоминает тот день! Пытаясь отвлечься, ныряет в другие, вызывая в памяти утро, когда встретил его. Он снова притащился к этой сраной библиотеке и теперь подпирает стену, слепо пялясь туда, где всё произошло. Не то чтобы он пьян, но ноги держать отказываются, голова постепенно наполняется тем самым шуршащим треском, когда-то заставлявшим его судорожно сжимать ладонями уши, в надежде заглушить этот адский шум и не дать вытечь мозгу окончательно. Эта бредовая мысль пришла ему в голову, когда он увидел кровь на пальцах, стекающую по кисти, капающую на запыленный асфальт. Позже, в больнице, врач сказал ему, что это была просто кровь – от пострадавших перепонок, с размозженного мизинца... Ян вроде понял, но всё же какая-то часть его мозгового вещества определённо вытекла в тот чертов день. Шум становится громче и Ян понимает, что пора убираться. Он доползает до привычного места в закоулке позади серой громады библиотеки, укрываясь в тени её служебного входа, прикуривает, зло глядя на дрожащую в пальцах сигарету, и приваливается к стене, закрывая глаза и запуская навсегда отпечатавшуюся на обратной стороне век киноленту того дня. "Насладиться сеансом" ему не дают. Встревоженный голос режет по ушам своей мягкостью, пробирается глубже, заставляя внутренности поджаться в предчувствии... чего-то. Ян нехотя разлепляет веки и тут же ошалело зажмуривается снова. Всегда тёмный переулок неожиданно залит солнцем и в этом сиянии к нему склоняется светлая фигура. – Видимо, я всё-таки рехнулся окончательно, – думает Ян, глядя на призрачные, почти невидимые в солнечном свете крылья за спиной незнакомца. Что-то не так, что-то выдернуло его из воспоминания. Чем-то этот вечер отличается от множества до него. Ян щурится, глядя на непривычно напряжённую спину своего "занятия по душе". Замечает, как он отшатывается от собеседника, зло выплюнувшего какое-то оскорбление в побледневшее лицо; видит, как блекнет и угасает улыбка, и это слепит похлеще сверхновой. Ян делает шаг и проваливается в багрово-прозрачную тьму, в которой он отчётливо видит лишь то самое ненавистное лицо. Ян не помнит, когда успел надеть кастет, помнит лишь влажный хруст первого удара, с которым его кулак впечатывается в искаженное презрением и злостью лицо. Не помнит и того, что кто-то хватал его за руки, за плечи, пытаясь оттащить от лежащего на асфальте человека, не помнит звериного рыка, с которым наносил удары по несопротивляющемуся телу... Он приходит в себя от выплеснутой в него холодной воды. Яростно вскидывает голову, совершенно забыв о том, кто всё это время пытался оттянуть Яна от мудака, посмевшего оскорбить его ангела. И тонет в карем омуте, полном сейчас непонимания и страха, придающих глубины и без того охуенно красивым глазам.