вау.

— в этом был бы смысл. а дальше они молчат. сатору режет волну людей, сугуру плывёт против течения, солнце печёт в самом зените, но ему по-настоящему холодно, как при ветре у моря как в зимнюю ночь мороз ползёт изнутри: собирается под желудком склизкой массой, оплетает лёгкие, сердце, кишки, сверлит кости и оседает в мышцах. леденит и калечит. мороз ловит его на полувздохе морозит мысли ушёл. ушёл? — Сугуру! солнце припекает подошвы к асфальту — сатору не может идти. не той же дорогой. не туда же. не сейчас же. не- может. может. красным вспыхивает желание разорвать планету шагами и догнать. заставить остановиться. взглянуть и нормально объясниться. буря подгоняет. буря бурит в рёбрах щели и со свистом толкает куда-то. сатору шагает (Земля пока цела) раз, два, три-четыре-пять, шестьсемьвосемь бежит без разбора прямо, до перекрёстка налево, снова прямо, чтобы спереди жар света, а сзади чёрный холод (ногтей-волос-глаз). лёгкие не тают, лёгкие трескаются и гадко-гадко крошатся в печень при полной вдохе. его мутит. мороз в спинном мозге — острый иней вместо тромбоцитов, под формой на спине — капельки пота, на руках — белые волосы. сатору редко видел снег, реже трогал, но он рассказывал о снеговиках в родной деревне и льде в озере. сатору кашляет, как при болезни, и трёт нос тогда же. голову сжимают разнополярными магнитами. синий сзади, красный спереди — давит. неприятно, не сильно, а просто мерзко. по-человечески просто. его тошнит утренней желчью в четыре часа дня. желудок сводит спазмами. на языке клубится горький привкус, у корня комкается кислота, горло саднит солью и горечью. плохо, но недостаточно, чтобы остановиться. он трёт ранки на губах рукавом, морщится на слабый отклик нервов (в ранки попадает желудочный сок) и идёт дальше. он лёгкий. буря сама несёт тело. и разбивается о дерево. пальцы немые, губы дубовые, ноги шарнирные без тормозов слабые. он весь абстрактный, аморфный и нереальный. мысли в голове тяжёлые, но прозрачные. мороз ёжится вокруг сердца, всаживает иголки, да и бог с ним. ручка скрипит также, но сатору готов. один звук — не страшно. он теперь зол. он почти готов развернуться и пробежать от конца в начало и ответить «да! я сатору, потому что сильнейший, а ты!» и обязательно придумать что-нибудь обидное. прям до рези в глазах. скрип. солнце не в зените и не печёт, но всё ещё, сука, светит. на кровати толстовка сугуру. на подоконнике учебник сугуру. на столе остывший кофе сугуру. воздух пахнет сугуру. воздух пропитан энергией сугуру. здесь жил сугуру. они с сугуру. в сатору теперь штиль. сугуру был бы рад, ведь штиль значит спокойствие. мерное, глубокое, обволакивающее. ледяное-ледяное, как перевёрнутое копьё судьбы или аманаи. такое… тихое. после смерти было громче. жёлтое небо, чёрное пятно, фиолетовый, красный. …такое тусклое. после аманаи было ярче. гомон культистов, аплодисменты, слова, взгляд. …такое полное. после сейчас — легче. в пальцах на год отложенная прохлада — серебристая и рассекающая. ложится на кожу, в кожу, под кожу правильно. неожиданно хорошо. согревающе. там тромбоциты — не иней. вау. спустя первый порыв в движениях появляется система: три раза снизу-вверх, два раза справа-налево. белые штрихи стираются, размываются под маревом — безвозвратно, как шепчет кто-то. выцветают. сатору знает, что это никогда не было опасно. сатору тогда и сугуру это сказал. а сугуру он не врал. тоже никогда. было легко и правильно, когда перед тело препарировали старейшины - проверяли выносливость, когда секунду назад скандировали «сильнейший» и возносили на пьедестал, когда видели, внимательно, с учёной дотошностью смотрели и видели идеал в теле мальчика тогда чувство(а) выходило(и) как застоявшаяся вода. легче становилось по капле (почти валерьянку пил). только с бледностью растёт жжение в запястьях и венах. обратной пользоваться не хочется — никогда в такие моменты, ведь, а зачем? у сатору всегда всё под контролем: своя, чужая, родная жизни. всё под зрачками и острыми чувствами за очками. это ведь истина всего магического мира уже лет семнадцать, стоило однажды ослепить всех божественным сиянием. сатору дёргает губами: всё снова окажется под контролем, когда… хотя бы когда он выйдет из комнаты. да. всё точно будет, как раньше. с крохотными нюансами и дурманящим обожанием. но сейчас, именно сейчас, в начале бесконечной пустоты, от слабости внезапно разжимаются руки. ему больно. больно. боль-но. болит. почему? опять? теперь так будет всегда? сатору смотрит на лужу крови, на рваные дикие раны, на себя в этом по горло и думает: мне может быть больно. это старейшины не проверяли вау.