Ублюдская жизнь

Слава, так и лучившись недоверием и скепсисом, наблюдал за тем, как крутятся в кипящей воде пельмени. Было похоже на какой-то водоворот. Столько можно было придать этому глубинных смыслов. Что вот эти пельмени олицетворяют человеческую жизнь, идущую по вечному зацикленному кругу. Но честно, философией тут даже и не пахло. Пахло разваренным тестом и мелко нарезанным укропом. Мало ему было в жизнь приключений. Потирая переносицу, он откладывает поварёшку и оборачивается, смотря на беззаботную Лизу, которая что-то выписывала. Взгляд она заметила достаточно быстро и сразу же подняла голову, вопросительно смотря в ответ. — Что? — Мне кажется, мы какой-то хернёй занимаемся… — голос был пронизан какой-то хрупкой надеждой на завершение этого цирка. Лиза помолчала пару секунд, а потом разочарованно выдохнула, будто ожидала от собеседника чего-то большего. Она снова опустила голову, скрыв лицо за волосами, и звук ручки, скребущейся по бумаге, возобновился. — Хернёй ты занимаешься. С хахалем своим… — пренебрежительно фыркнула она, делая вид, будто вовсе ничего и не говорила. — Никакой он не хахаль! — Стукнул Слава по столешнице и понял, что просто-напросто теряет всё терпение. Его сюда привели, заставили делать то, в чём он даже не видит смысла! Только время зря тратит… Хотя… А сейчас он его разве не тратит, как кухарка, помешивая это грёбанное мясо в тесте?! — Да-да, просто ёбырь. Я помню, — Фыркнула Лиза и захлопнула тетраду, поднимаясь с места, убирая руки за спину и вальяжно приближаясь к ощетинившемуся Славе. За её движениями он следил искоса. — Из твоих женских уст это звучит очень груб-…Ай! — он даже слегка нагнулся от силы отвешенного ему подзатыльника. Возмущение уже буквально пылало в его глазах и голосе, но Лиза его в наглую игнорировала. — Хватит меня пиздить! — Хватит хуйню нести! — громко воскликнула она и пихнула его, смещая с места у плиты и оценивая, вгляделась в содержимое кастрюли, внутри которой во всю булькала вода. — Лучше мешай! Они же слипнутся! — Раз такая умная, сама мешай! — Слава скрестил руки на груди и, затопав, уселся на стул, всем своим видом показывая, что хозяйничать на кухне он больше не намерен. — Я это, между прочим, и для тебя затеяла! — А мне это и не надо было! Я тебя не просил! — Вообще моей помощи не ценишь! — Лиза угрожающе на него зыркнула и произнесла со всей серьёзностью. — Кто тебе ещё на суженого нагадает?! — Зачем мне твой этот суженый?! Я, во-первых, парень! — А во-вторых, в сракатан долбишься! — Тут Слава вспыхнул, чувствуя, как начинает печь щёки. Склонив голову, он зарылся в волосы и потрепал их, пока Лиза, победно усмехнувшись, взялась за дело, увеличивая силу плиты и хватаясь за поварёшку. — Что в тебе вообще этот кучерявый дуралей нашёл… — пробурчал он еле слышно. За что получил предостерегающий кашель. — Красоту и острый ум, — сказала Лиза на одном дыхании, напыщенно вскидывая голову вверх. — А ещё скромность… — Её и тебе найти не помешает. Слава отнял руки от волос и принялся вглядываться в пол. Когда началась эта дружба? Хуй его знает. Лиза была той ещё стервой, если так посудить. И хоть Слава узнал о её существовании из уст Лёши, чьё мнение было почти идентично, то сейчас видел её почти насквозь. Она была той ещё холодной острой глыбой, через которую не пробиться, а если и попытаться, то на тебя свалится весь её леденящий душу гнев. Какое бы хорошее воспитание и очаровательная внешность не были у этой юной дамы, внутреннее её составляющее по настоящему устрашало. И только один человек мог себе позволить ошибиться в её присутствие, сказать что-то не так или быть до идиотского тупым и наивным. Гриша. Гришу Слава знал чуть дольше. Но мнение о нём было не лучше. Оценки чуть ниже среднего, обычная, даже какая-то деревенская внешность, картавость. Поставив Лизу и Гришу рядом, это было бы скорей похоже на сравнение людей статуса высокого и людей, которые окурки с пола поднимают и докуривают. По другому их разницу не описать. Славу, откровенно говоря, Гриша бесил. Особенно тем, что слова его были почти всегда правдивы и не так уж и глупы. Однако вся эта наивность и всеобъемлющее доверие неимоверно раздражало, напрочь перекрывая этот плюс. И Лиза ведь не давала этому доверию подорваться! Она одёргивала всех раньше, чем они успевали в сторону Гриши хотя бы дыхнуть. Он, в свою очередь, от малейшего внимания с её стороны тупел ещё сильней. Вот что любовь с людьми делает. Лёша ещё и, как назло, к Грише относился весьма сносно. Подстёбывал, да и нередко, но никогда его шутки невидимой грани не переходили. Ревновал ли Слава? Немного… Возможно, совсем капельку… Но Гриша сам никогда повода для ревности не давал. Вся его безграничная любовь, которую видели все невооруженным взглядом, была навеки отдана Лизе и ей это безумно льстило. Там что можно сказать, что Слава ещё и завидовал. Всё-то у этого Гриши хорошо. — Я её и не терял, — Слава по мере размышлений успел немного успокоиться. Он встаёт с ещё не насиженного места и заглядывает Лизе за плечо. — Если ты их переваришь, то я есть не буду. — Тебя никто не спрашивал. — она от его появления даже не вздрогнула, только громко постучала по кастрюле поварёшкой, убирая её в сторону. Слава готов поклясться, что это жест был предостережением, поэтому чутка стушевался, но язык за зубами удержать был не в силах. — Просто признайся, что тебе в одиночку всю эту ересь проделывать стыдно, вот ты меня и завербовала, — нравоучительная нотка явно подкосила чужое, только-только восстановившиеся спокойствие. — Это ты так в своём «выборе» не уверенна, что на суженого нагадываешь? Ты смотри, Гриша ведь и обидеться может… — Скажешь ему хоть слово, — палец Лизы резко появился напротив переносицы, а угрожающий блеск в её глазах выдавал всё на корню. — Я тебе твою копну рыжую вырву, будешь со своим Лёшей на пару лысый гонять. — Слава фыркнул и закатил глаза. Да уж, прямо-таки напугала… С её то внимательностью могла и пострашней угрозу выдать. Но дальше играть на её нервах он не решился и просто угукнул. — То-то же. Доставай вилки. — А может, на тарелку? — Мы не есть будем, а гадать. — Господи… Столько провизии зря перевела. Все пельмени в одну кастрюлю, ещё и разные… — пробурчал Слава, выуживая из выдвижного ящика две вилки, одну передавая в дамские руки. — Гриша доест потом. — Он теперь у тебя полноценно выполняет роль доедающего мужа? Или ты его как свинку содержишь? — Щас я тебя как свинку заколю. — Лиза направила в его сторону зубчики вилки, и Слава, подняв руки, гаденько засмеялся. — Всё-всё… Они переглянулись. И каждый из них по разным причинам. Лиза казалась чуть взволнованной, поджимала губы и с какой-то сокрытой надеждой смотрела на Славу, словно ждя от него поддержки и одновременно следя за тем, чтобы он не удрал. Он же был преисполнен безразличием и сомнениями. Всё происходящее казалось какой-то детской забавой или хуже того, розыгрышем, на который он повёлся. Но, видя вышеперечисленный спектр эмоций на Лизином лице, он понимал, что это не так. — Ещё раз скажи мне, как происходит гадание? — Слава будто специально давил на больное, но Лиза смиренно, как будто мантру зачитывала, повторила. — Какой пельмень попадётся, такой у тебя суженный. Если с куриным мясом — добрый и заботливый, но слишком опекающий. Если с говяжьим — богатый. Индюшачье мясо — слабый и наивный. Свинина — любящий, но жадный и нетерпеливый. А если с бараниной, то вспыльчивый, с горячим нравом. — И ты всё это выучила… — Не выучила, а запомнила — Она выдохнула и наколола пельмень на вилку. Аккуратно так, даже боязливо. Слава, недоверчиво на неё косясь, последовал её примеру, — Давай только вместе откусим.? — Как скажешь. Лиза, сверля взглядом бедную, и без того насаженную пельмешку, начала отсчёт. — Один… Они одновременно поднесли еду ко рту. — Два… Приоткрыли рот… — Три! И откусили, тихо шипя через зубы от горячей начинки. Лиза жевала медленно, пытаясь прочувствовать вкус и структуру мяса. Было довольно забавно наблюдать за её сосредоточенным лицом, на котором медленно проявлялась заметная радость. Слава даже забыть успел, что он не просто должен пельмень съесть, но ещё и вкус его определить. — Индюшатина! Точно индюшатина! — затараторила она с просиявшим лицом, — Господи! Как знала! — На твоём месте я бы так курятине радовался, — попутно с попыткой распробовать мясо проговорил Слава, на что получил ничуть не расстроенный ответ. — Ой! Да ты не понимаешь! Это точно про Гришу! Все сто из ста! — Она с превеликим удовольствием доела с вилки надкусанный пельмень. Странно было бы радоваться бесхребетному мужу, но только не для неё и её странностей. Проглотив еду, она переключилась на Славу. — Ну, а у тебя что? — Погоди, я не распробовал… — Он нахмурился, делая ещё один маленький укус, а потом с сомнением протянул: — Похоже на… Баранину?.. — О-о-о… — Лиза закатила глаза, ничуть не казавшись удивлённой, а радость сменилась ехидством. — Я так и знала. — Я забыл, баранина что значит? — уже не мешкая, уточнил Слава. Да, точно баранина. Когда он в каком-то месте ел из неё шашлык, Лёша рассказывал про её необычайно интересные свойства. Откуда а он про них вообще узнал? Это загадка. Слава его тогда, конечно, слушал, но только в пол уха. Больше ему нравилось смотреть на кушающего Лёшу, который в тот момент был голоден и ел с таким аппетитом, что желудок сразу подавал признаки жизни, горланя во всё горло свои самые лучшие «песни». Слава, значит умник и выпендрёжник, а сам то… — Что вспыльчивый мужинёк у тебя характерный. Ну, собсна, что и требовалось доказать, — с расстановкой пояснила она и уменьшила огонь на плите, пока Слава недоумевающе хлопал ресницами, а потом, когда таки дошло, недовольно выдохнул. — Это намёк такой? — Какой уж тут намёк? Тебе сама судьба на это сейчас указала. — Лиза убрала свою вилку в раковину, а после вытянула руку и получила уже Славину. И получила очень недовольно. Выглядела Лиза крайне непоколебимо, словно только что всё её догадки подтвердили какие-то гениальные учёные. — Я тебя умоляю, — Слава цыкнул и, отложив вилку, поспешил, активно жестикулируя, разъяснятся, даже не подозревая, что его уши в этот момент начали краснеть. — Как случайно взятый пельмень может быть судьбой? — Случайности не случайны. — Лиза коварно улыбнулась. — Только вот цитаток тут этих не надо, а! Я тоже так могу, — Слава нахмурился, встал ровно, кинув куда-то в сторону вилку и, взмахнув указательным пальцем в верх, кривляясь, выдал: — Хуй не нос, назад не шмыгнешь! -… Воцарилось молчание. Лиза на него смотрела, как на душевнобольного, которому прямо сейчас необходима помощь. -… — Слав… Ты ебанутый? — спросила она, будто по настоящему соболезновала. А Слава краснел только сильней, смущаясь вдвое, а то и втрое больше чем до этого. — Походу… Ты что-то в эти пельмени подмешала? — Нет, но, кажется, стоило. И молчание продолжалось около минуты. Пока они оба не вздохнули. И Лиза не выдала чуть презрительно. — Не веришь, значит, в гадания, да? — Я тебе с самого начала об этом толдычу. — Ну, тогда пришло время чего-то потяжелее… — она его в очередной раз пихнула, на что Слава недовольно прикрикнул «эй!» и начала рыться в верхних шкафчиках, доставая стакан и поваренную соль, насыпая в него не больше щепотки. — Ты меня отравить решила за то, что я в твои шаманские ритуалы не верю? — спросил он и, состроив напуганное выражение лица, попятился назад, выставив руки вперёд. — Если бы я хотела тебя отравить, этот пельмень стал бы для тебя последним, — мрачно произнесла она и налила небольшое количество воды, перемешивая мутневшую воду чайной ложкой. — Ужас… Больше я к тебе в гости не приду… — Буду премного благодарна. — Лиза взяла стакан в руки, проверив, всё ли перемешалось, и, подойдя к Славе, пихнула ему его прямо в грудь, — пей до дна. — Она ж солёная. — Так и надо, пей. — Лиз, я на самоистязание не соглашался. Соль человека убить может, ты в курсе? Лиза смотрела на него пару секунд, и во взгляде читалось многое. Самым явным там было и желание огреть его чем-нибудь потяжелей. Но, видимо, она держалась и держалась очень хорошо, что было похвально. Тяжело вздохнув, Лиза потёрла лицо руками и произнесла крайне сговорчески, будто собралась предлагать какую-то опаснейшую авантюру. — Если сделаешь всё, как я скажу, я в школе наделаю фоток лысика твоего и лично тебе в руки отдам. — Лицо Славы вытянулось в лёгком удивлении. — Идёт? Она попала прямо в яблочко. Все отрицание и непоколебимое несогласие как рукой сняло, и неподдельный интерес отобразился на чужом лице. Разве от такого можно отказываться? Школьного Лёшу он видел максимум, когда он ту самую школу покидал! Но видеть его отлынивающим от учёбы на уроке или, наоборот, пытающимся хоть что-то вдолбить в свою тупенькую головушку, было таким привлекательным, что Слава невольно даже пресёк себя на не самой приличной мысли со всем этим «школьным обликом». И тут он засунул все свои сомнения подальше. А куда именно, знать было необязательно. — Прям в руки? — Прям в руки. Слава задумчиво схватился за подбородок и потёр его. Хотя уже было ясно, что такого заманчивого предложения он упустить не сможет. — А на физре пофоткаешь? — Пофоткаю. Ответ не заставил себя ждать, и прозвучал он крайне уверенно и чётко. — По рукам. В ту же секунду, как с языка сорвалась эта фраза, стакан был опустошён за один присест, оставив за собой только неприятный шлейф на языке. Слава показательно поморщился и зажмурился, пытаясь все неприятные ощущения попросту подавить. Лиза за этим наблюдала очень внимательно, как будто Слава мог её каким-то образом обмануть, а ей нужно было уличить его во лжи. Но она довольно быстро расслабилась и удовлетворённо кивнула. — Так. Ну и? Зачем был этот незабываемый гастрономический опыт? — съязвил Слава, вытирая рот рукавом, а Лиза начала шествовать в гостиную. — За мной. Слава, который после заключения своеобразной сделки не смел проронить ни слова против, пошёл за ней. Что только не сделаешь ради парочки фотографий своего «ёбыря»… — На диван ложись. — она развернулась к нему передом и показательно тыкнула в сторону мебели. Мебели, безусловно, удобной и недешёвой, однако доверия не вызывающей. Слава со всем вселенским недоумением посмотрел на Лизу, пока она, оставаясь непреклонной, молча выжидала. — На кой хер? Лиз, ты меня пугаешь… — Ляг, быстро. Он недовольно пробурчал что-то невнятное в ответ и сначала присев, а после и откинувшись на мягкую подушку, вновь непонимающе посмотрел на Лизу, которая начала рыться в какой-то небольшой коробочке на полке. — Лиз, я не хочу быть жертвоприношением… — чужое молчание не сулило ничего хорошего, и если до этого страх Славы был только показушным, то сейчас он реально терял всякое чувство комфорта. Кто знает, что у этой чудачки на уме? — Лиз, меня вообще-то дома ждут… — Сожалею об их потраченном на это времени… — Лиза! — чуть ли не заверещал Слава, собираясь вскочить и тут же свалить из этого дур дома. Это благо ещё её семейки нет дома! Можно было сказать, что они на все 100 такие же шибанутые, как и она сама. — Так! Прекрати нытьё! Тебе, когда твой хахаль хуй в жопу суёт, ты тоже орать начинаешь?! — Она приблизилась, и теперь в её руках замаячила зажигалка и какие-то палочки, которые напоминали бенгальские огни. — Там от удовольствия, а тут от ужаса! И не хахаль он мне! И вообще… Ты меня сжечь собралась?! — Он уже приподнялся на локтях, но одним резким движением ладонь Лизы толкнула его в грудь, заставляя лечь обратно. — Так, Слава, щас продолжишь истерить, я тебя и без фоток оставлю, и реально сожгу, — шикнула она и чиркнула зажигалкой. Слава, это услышав, зажмурился, словно ему сейчас собрались кровь из пальца брать, а он боязно отворачивается и не желает смотреть. — Чё ты глаза жмуришь? — Готовлюсь к потенциальному сжиганию… — говорил он это с таким отчаяньем, даже руки на груди скрестил и тяжело выдохнул. — Прекращай драматизировать. Слава, который успел уже и дыхание задержать, и замереть, как статуя, почувствовал немного терпкий, но приятный аромат, слегка щекочащий нос. Не было ничего слышно, кроме тихого звука чего-то тлеющего. — Это от тебя воняет.? — Воняет от духов твоих, а это благоухает, — тихо говорила Лиза, и голосе её читалась максимальная серьёзность, будто она занималась чем-то чрезвычайно важным. — А Лёше мои духи нравятся… — чуть обиженно и не подумав, пробормотал Слава, слегка выпив губу. — Это и не удивительно. Твоему Лёше всякая херня нравится… — Лиза ненадолго замолчала, словно что-то обдумывала, а потом добавила с насмешкой в голосе: — ты напри-… — Лиз, умолкни… — Слава понемногу открывает глаза, пытаясь отвлечься и отвлечь собеседницу от такой щепетильной темы. Тем не менее, щёки снова краснели пунцовыми пятнами, — Что ты делаешь? Прямо перед глазами была та самая палочка, от которой исходил тонкой полосочкой дымок. Видимо, он и пах так. Постепенно запах становился всё приятней, рассеивался, но появлялся снова. Двигалась палочка медленно, кружила прямо перед глазами, и Слава с интересом наблюдал за самым её кончиком, тем самым, который и наполнял собой ноздри. — Это благовонии, — сказала она чуть завороженно, и, проследив за её глазами, можно было понять, что и сама Лиза за этим дымком наблюдала с неким восхищением, — Спать хочется? — Когда ты сказала, захотелось… — и вправду. Дрёма начинала появляться хоть и очень медленно, но ощутимо. Конечно, задора Слава ещё растерять не успел, но в купе с расслаблением и этим странным запахом становилось как-то спокойней. — Это точно благовонии, а не запрещённое что-то? — Сейчас и узнаем, — Лиза сама казалась чуть более расслабленной, но куда собранной, словно этого расслабления себе позволить не могла. Теперь уже не смотрела на палочку, а буравила взглядом. — Тебе надо заснуть. — Зачем? - Надо. Это тоже способ гадания, — начала пояснять она, говоря с каким-то придыханием, словно это была её личная тайна, — К тебе должен во сне прийти суженый и напоить водой. Ты же солёное выпил, правильно? Вот он тебе от солёного помочь и должен. Слава закатил глаза и хотел уже возмутиться в очередной раз на тему того самого «суженого». Что прицепилась она к этому, как репейник к одежде, и всё не отрывается. Пытается вывести на чистую воду то, чего и нет вовсе. Что херню очередную затеяла! Но в один момент делать этого просто не захотелось. Ну и пусть развлекается. В школе то Лиза наверняка не хотела бы прослыть суеверной девчушкой, которая дома всякие ритуалы устраивает и на пельменях гадает. Слава, считай, единственный её знакомый, кто вообще про эти увлечения знает. И кто, если не он, сможет побыть «подопытным кроликом»? Сама то она пади на себе всё, что можно и нельзя проделала, а Грише рассказать боится, вдруг тоже всякую дурость подумает? Слава успокоил себя тем, что через пару дней спрячет палароидные фото у себя в маленькой коробочке со скрытой от глаз каждого лаской, глядя на каждое. Тем более поспать и правда не мешает. Кое-кто на этой неделе уже отменил абсолютно все планы на нормальный ночной отдых. И это была даже не шутка. Пустующий дом Тихоновых стал тому причиной. Сколько дней подряд он там ночевал? 3? Скорее всего. Слава просто уже не уверен в том, что это ночёвка. Потому сто вместо привычных восьми часов он получал четыре. Хотя, с учётом всего того соковыжимающего времяпровождения, спать надо было как минимум до обеда. — Я пока спать буду, ты чё делать будешь? — пробурчал он и закрыл глаза, обнажая своё смирение только что сказанным. Лиза явно чуть повеселела, улыбнувшись краями губ. — Уж найду чем заняться, не буду же я с тобой спящим куковать. — И на том спасибо… — Слава окончательно расслабился, чувствуя, как потихоньку обмякают конечности. Что за чудо средство, эти благовонии? Даже подумать страшно. — Так, пока ты не отрубился. — Лиза пощёлкала у него перед глазами пальцами, словно он уже заснул. Поморщившись от близости пальцев и звука, Слава вопрошающе приподнял бровь, — Повторяй за мной. «Суженый ряженный, дай мне воды напиться». Слава цыкнул и, сдержавшись от того, чтобы хлопнуть себя по лицу, переступил собственную гордость и произнёс тихо-тихо, шепча, как какое-то проклятие. — Суженый… Ряженый дай мне воды напиться, — Лиза после его слов заулыбалась чуть шире и довольно кивнула, а Слава ощутил лишь ещё один приступ стыда и смущения. Когда же это закончится… — Господи Боже… — Всё, молодец, теперь спи. Я подожду пока уснёшь, потом уйду. Слава ничего не ответил, на последок, лишь пробежавшись глазами по потолку, перед тем, как окончательно отставить напряжение и ощутить приятную тяжесть. Тишина окутала вместе с уже не таким крепким ароматом, от которого теперь оставалось только что-то мягкое. Как будто крепкий чёрный чай, который неприятно горчил на языке, разбавили чем-то молочным, и теперь вкус стал необычным, но от того и приятным. Глаза медленно закрылись, а нахлынувшая сонливость теперь стала почти невыносимой. Было загадкой, как Лиза продолжала оставаться такой непоколебимой, вдыхая дым от палочки, а Слава слёг спустя пару минут. Возможно, у неё просто выработался иммунитет к этой дряни. Слава только краем уха слышал, как Лиза шуршала коробкой и убирала всё обратно, а где-то за окном приветливо чирикала птица. Но всё это было так далеко и недосягаемо, что уже нет желания прислушиваться или разлеплять веки. Он позволял себе с концами уйти в сон. А его в этот сон принимали с распростёртыми объятиями. Всё было таким неожиданным. От усталости до какой-то еле ощутимой эйфории. Солоноватый привкус во рту таки напомнил о себе через время, не давая забыться. Пить захотелось только сейчас. Именно когда он уже был на шаг от того, чтобы задрыхнуть часа на 2, если не больше. Слишком сильное умиротворение сейчас стало командиром. Оно управляло его телом, как хотело. Руки на груди, казалось бы, занемели, как и ноги. Да всё тело, проще говоря. Окружение было каким-то невесомым, таким, будто тело больше вовсе не твоё. Откроешь глаза и проснёшься где-то в космосе или чуть ниже, в облаках. Будто ты помер или вознёсся в священное место, где не многим удостоена честь побывать. Хотя второе было крайне маловероятно. Славу в рай уже не пустят. Виной этому кое-чьё постоянное присутствие в его жизни. Присутствие, которое опорочило Славу во всех возможных смыслах и позах. И он с ним сделал то же самое. Два искусителя, не меньше. «Облачное» состояние не развеивалось, оно менялось на что-то другое. Теперь облака тяжелели, двигаться в них было не сложно, но они слишком чётко ощущались на коже. На коже… Оголённой? Какого хрена? Слава чувствовал, как всей нижней части тела касалось что-то знакомое, но в памяти попросту не всплывало нужное слово. Всё застелило пеленой какого-то мутного тумана, не дающего нормально думать. Но глаза почему-то могли видеть. Сон? Да. Наверное, сон. Точно сон. И после этого осознания в мозгу что-то треснуло, и этот треск почти оглушил. Пришлось даже зажмуриться. Глаза закрыты, а все чувства в один момент обострились. Он понял, что касается его тела - это вода. Тёплая, оставляющая за собой след вода. В глазах рябит, а сквозь веки глаза прожигает ослепляющий свет. Пытаясь их открыть, первое, что становится видно - это старенькая, немного обшарпанная плитка. Знакомая, но он не может вспомнить, где видел её в последний раз. Теперь Слава чувствует не только воду, но и что-то горячее на своей талии. Температура этого «чего-то» была куда сильней температуры воды. От того даже казалось, что он обжёгся. Но боли не было. Ничего не было. Кроме тянущего чувства в животе. И сложно было сказать, оно ему нравится или нет. Слава не двигался, пытался только сместить свои руки. Он на пробу прошёлся ими по бокам и ощутил ту горячую преграду. Без страха и стеснения он этот жар ощупывает. Проходится по чему-то выступающему, сначала жёсткому, потом тонкому, и, наконец, приходит осознание, что это руки. Самые, мать его, настоящие руки. — Чего ты меня лапаешь? — Неожиданный шёпот выбивает из колеи. И этот шёпот невозможно не узнать. Он столько раз слышал его, смешанный со стонами. Столько раз он с придыханием выговаривал его имя именно этим голосом. Это чёртово сумасшествие - то, как он может узнать его по первому слову, по дыханию, по движениям и хотя бы размытому силуэту. Слава в неверии так оборачивается и делает это так резко, что вода начинает плескаться, почти что расплёскиваясь за бортики ванной. — С добрым утром, угораздило же тебя задрыхнуть, да ещё и так быстро. Разве нужно было называть имя? Всё было очевидно. Он теперь мучает его ещё и во сне. Сидит, растопырив ноги в стороны и убирая одну руку со Славы, подпирает голову кулаком, пока локоть упирается о ванну. Приподнимая бровь, смотрит, смотрит как на идиота. Смотрит, как обычно. Даже не верится. Он просто похож на идеально сделанную копию, которую хотелось забрать домой и любоваться. Он был чутка размытый, словно далёкое воспоминание. Но черты были ясны, как день. Особенно горячо любимая горбинка на носу. Хотелось рассмотреть поближе. Одеть очки, чтобы, наконец, сделать взгляд чётким и изучить вдоль и поперёк чужое тело в поиске чего-то фальшивого. Но он был именно им. Им и никем другим. На его месте больше никто не мог оказаться. Оно было ему предначертано той самой судьбой, в существование которой Слава так не хотел верить. — Просто… — Слава сглотнул. Слова попросту застряли у него в горле. Он сидел прямо посередине этих раздвинутых в сторону ног. Сидел спиной к груди и чувствовал, как она совершенно спокойно вздымается. Но, кажется, не чувствовал сердцебиения. — Не ожидал, что это сработает… Лёша усмехнулся и прошёлся по чужой груди кончиками пальцев, будто намереваясь защекотать. Но ничего, кроме трепета, Слава не ощутил. — Зачем тогда ты всё это проворачивал, раз не верил? — Он наклонил голову в бок, буквально глумясь над Славой и в очередной раз подтверждая свою реальность, — Теряешь хватку, Славка, тупеешь. — Заткнись, ты вообще мне снишься, — Слава разворачивается и, упиваясь моментом, утыкается в чужую грудь носом. Было бы, конечно, во что… Но ему было достаточно просто ткнуться и вдыхать какой-то несуществующий за пределами сна аромат. — И это должно меня останавливать? — Лёша смотрел на него сверху вниз, продолжая гадко улыбаться. Нет. Ну как можно быть такой мразью даже во сне? — Ещё как, — Буркнул Слава и прикусил чужой сосок. Не сильно, хотя зная, что никакой боли это не причинит, — Щас возьму и сделаю из тебя какого-нибудь гомункула. — Пф, — Лёша закатил глаза, — неужели ты… — начал он издалека, а потом, стрельнув своими зелёными искрами из глаз, приблизился, расплываясь в коварной улыбке. Голос его был близок, при этом раздавался эхом, будто пытаясь остаться в голове как можно дольше. Запятнать здравый смысл, не давая ему влиять хоть на что-то. — будешь уродовать собственного суженого? Слава в этот момент ощутил, как всё тело прошибло чем-то до безумия головокружительным. Если бы он стоял, то грохнулся на месте. Он и сейчас готов! Даже сидя, упасть и надеяться, что он не достигнет дна. Просто, чтобы отойти. Отойти от только что сказанного. Никогда ещё Лёша не говорил с ним… Так… Не говорил об этом. Никогда в жизни Лёша не поднимал всякие любовные темы, сам их не терпел и прекращал всё сразу же, даже не дав начаться. Каждый раз, стоило им хотя бы замаячить, как назойливой маленькой мухе. А тут… Тут говорит что-то подобное даже не краснеет! Хуй с ним, что это сон! Хуй с ним, что это скорее всего плод его обнюханного воображения! Ебучий Лёша, во всех смыслах, разумеется, говорит что-то подобное в лицо и выглядит спокойным, как удав! Слава не то что опешил, он, грубо говоря, ахуел. Зрачки носились по чужим чертам лица с такой скоростью, что в глазах заболело. Хотелось запечатлеть всё. От лёгкого румянца после горячей ванны до сверкающих глаз и беззаботной улыбки. Вода словно нагревалась с каждой секундой всё сильней. Ещё чуть-чуть и закипит! Но Лёша был куда горячей, и для этого даже не нужно было его касаться. Он это чувствовал даже на расстоянии. Сглатывая, Слава отвёл взгляд. Не пользоваться таким положением было попросту стыдно. Будто он не ценил подаренной ему возможности ощутить от этого грубияна хоть какую-то, хотя бы призрачную любовь ласку, которая не была завуалирована, скрыта, спрятана или сделана исподтишка. — Нихуя ты выдал… — С нервной усмешкой пробормотал Слава и ощутил, как грубоватые руки снова легли по бокам, почти сжимая. — Суженый… — А это разве не так? — Лёша опустил голову на его плечо, давая ощутить по-странному прохладный лоб, который ужасно контрастировал с теми же ладонями, — По твоему, что я тут могу делать, если не быть суженым? Ты сам меня сюда призвал. — Меня заставили! — Слава, который был окружён чей-то чужим и незнакомым, попросту терялся, боялся и из-за этого начинал прикрикивать, в этой ситуации это был Лёша, который не был похож на себя обычного от слова совсем, хотя до этого казался самым обыкновенным. Однако он не в силах отстранится, это слишком нагло. — И ты так легко прогнулся под чужие приказы? — усмешка приятно кольнула плечо, — Я думал, что только я удостоен такой чести… — Да что с тобой, блять?! — Слава слабо толкнул его, и, на удивление, Лёша покорно отстранился, не меняясь ни в лице, ни в настроении, — Ты… Ты странный! — Я? — он тихо хихикнул, чем вызвал очередную дрожь, — Нет, Славка, это ты странный. — Я?! С какого перепугу?! — Даже злиться не получалось. Смущение перебарывало все другие эмоции. Сражало их наповал. Как сразили Славу чужие слова. — Потому что я, — он слегка прищурился от ещё более широкой улыбки, проговаривая слова с упоением, — Буквально то, каким ты хочешь меня видеть. А ты меня отталкиваешь. Слава промаргивается и чуть хмурится. Таким он хочет видеть Лёшу? Мокрым, лежащим в ванной и прижимающим к себе? Болтающим всякие глупости, которые ужасно смущали, а вместе с этим ещё и льстили? Нет. Бред какой-то… — Даже если и хочу… — начал он, перебарывая своё нежелание вообще всё это обсуждать. Но приходилось, потому что молчать в ответ на такой ласковый, как будто бы даже и не притворный тон было невозможно, — Мне это не необходимо. Мне достаточно обычного Лёши. — Обычного? — Теперь он не хихикает, а полноценно смеётся, отворачивая голову в сторону, — Это какого? А, да, точно. Того, который скрывается под огромным слоем грязи. Лживой и притворной грязи. — Ты сейчас на самого себя наговариваешь, тебе нормально.? — Мне? Ещё как, мне нормально, потому что я ничего не прячу. Видишь? — он опять лишает Славу манящего тепла своих рук и раздвигает их в стороны, как бы себя обнажая и позволяя осмотреть со всех сторон, как на досмотре, — Я открыт полностью. Открыт для тебя, Славка, а ты этого не ценишь. - Да, блядь! — Слава, который теперь был свободен от совсем уж слабой хватки, ринулся на другой конец ванны, упираясь о холодную керамику спиной, — Ты выглядишь как какая-то смазливая копия! Мне даже стыдно, что я тебя таким воображаю! — Потому что хочешь. Мы же вроде это уже обсудили, нет? — Лёша приподнял бровь и не стал приближаться. Он тоже откинулся назад и провёл влажной рукой по голове, — Ты тоже начинаешь загонять себя в рамки, Слав, я плохо на тебя влияю. — Ну, пиздец теперь, а я не знал! Америку открыл! Лёша покачал головой, словно пытался объяснить что-то беспросветному неучу. И хотя Слава им не являлся, сейчас, невольно именно так он себя и чувствовал. — Пойми, Слав, — начал он, вальяжно размахивая рукой вслед своим словам, и этот жест казался максимально непривычным с его стороны, — Я тут не просто так. Да, я плод твоего воображения. Но я тот плод воображения, которым ты хочешь, чтоб я был. Я не боюсь говорить, что думаю. Я отношусь к тебе… Иначе. И всё по той же причине. Но что самое главное, я принимаю свою участь. Слава слегка наморщился. До него даже в малейшей степени не доходило, о чём говорит тот самый «плод воображения». И вправду казалось, что сейчас его интеллект опустился до уровня амёбы, которых рассматривают под микроскопом. То ли появляющийся незаметно в комнате пар так на него влиял, то ли сон становился всё более и более похожим на какой-то наркоманский трип. — Какую участь? — проронил он тихо, не совсем уверенный в том, что хочет знать ответ. Тут Лёша, наконец, двинулся с места. Тень легла на его лицо, а свет в ванной заморгал, как по его велению, хотя ни лампочки, ни какого-либо другого источника света в комнате не было. За пару секунд абсолютной тьмы было слышно плескающуюся воду. Её стало больше. Если раньше ванная была наполненная на половину, сейчас она была уже почти по грудь. Сквозь мигания было видно, что Лёшино лицо уже в паре сантиметров. Это не напугало, это взволновало очень сильно. Свет замер, становясь приглушённым. Хватало, чтобы видеть, что творится вокруг. Но Славе не важно, что вокруг. А важно то, что перед ним. Так близко, так неожиданно. Настолько, что Слава невольно ойкнул и сжался, хотя жаться было уже некуда и не во что. Холод в спине уже буквально пробирал до самых костей, и с ним боролось греющее дыхание напротив. Лёша взял его за подбородок, держа их лица на одном уровне. И как бы Слава не пытался смотреть куда-то в сторону, он попросту не мог перестать жадно всматриваться в лик напротив. Он был красив. Это было больно признавать. Потому что, признавая это, он подписывал себе приговор. Приговор, что всё-таки пропал. Пропал беспросветно. Его не найти. Потому что никто и никогда не станет его искать в этих губах, в этих глазах, в этих морщинках и почти извечно хмурых бровях. — Слав… Ты так жесток… — говорил Лёша на одном дыхании, почти печально, почти разочарованно, что захотелось извиниться за то, о чём он даже и не знал. Извиниться, пожалеть, что угодно, лишь бы больше этот голос таким не слышать, — Заставил меня смириться с тем, о чём даже не знаешь. — Хватит оттягивать, говори, как есть… Что за участь? — повторил Слава снова почти не шевеля губами. Боялся. Боялся лишний раз ими коснуться. Поэтому сразу же поджимал их. Лёша хмыкнул и, сократив и так почти невидимое расстояние, прошептал. — Участь любить тебя… Слава замер, вмиг разжав губы, сидя с по глупому открытым ртом. Это уже был шок. Тот самый шок, когда руки вздрагивают, сердце сначала перестаёт существовать, а потом стучит с такой силой, что становится больно. И это сначала пугает. А потом делает зависимым. От некрепко держащих рук, от целующих так страстно губ, от смотрящих с упоением глаз. Потому что только эти действия способны одарить испугом, сводящим с ума. Слава учится ценить. Ценить всё, что ему дают. А сейчас ему дают обветренные губы и пальцы на лице. Ему дают возможность не дышать грязным кислородом, а дышать запахом его опасности. Опасности в лице Лёши. Который способен убить по одному велению, и ему для этого ничего не нужно делать. Просто сказать. Просто поцеловать. Просто полюбить. Слава отвечает очень смазано. Но с жаром, с запалом. Как с цепи сорвался. Неужели всего три слова творят что-то настолько пугающее с его разумом? Как стоп слово, но наоборот. Совершенно наоборот. Потому что останавливаться не хотелось ни на секунду. Тут даже не дело в языках. Дело в губах. Они сминают друг друга, они сладкие, они горькие, они впитали в себя все возможные вкусы, которые попросту не передать словами. И они необходимы куда сильнее всех жизненных потребностей. Нет ничего важнее ощущения чего-то мягкого, накрывающего его в ответ и целующего так же жадно, словно напрочь забывая обо всём человеческом. Какая она, его любовь? Грубая, честная. И он надеется, что настоящая. Возможно, многие послали бы такую любовь куда подальше. Сказали бы, что это больше похоже на моральное насилие. Но у Славы нет ни времени, ни желания разбираться, так ли это. У него есть только его собственные губы, которыми он может ответить. Ответить не только физически, но и словесно. — Лёш… — Шепчет Слава, давясь воздухом и загнанно дыша. — Лёша… — Всё хорошо. Я всё сделаю сам, — Он убирает руку с подбородка, потому что в этом нет нужды, Слава не уберёт головы, не отвернётся и не откажется, а будет идти на это. Потянется вперёд и обхватит чужие плечи почти до вмятин, до синяков. Но никто не чувствует боли. Любовь действует на них, как самый мощный обезбол. Она, наверно, не должна так работать, но им не с чем сравнивать. И Лёша вправду делает всё сам. Он опускает руку вниз, скользит по рёбрам и бёдрам, касаясь тазовой косточки. Такой мягкий и обходительный. Слава чувствовал, как только получает, ничего не отдавая взамен. И ему это нравится. Хотя Лёше, казалось, было достаточно просто его существования. Пальцы двинулись к лобку, проводя по нему и скатываясь ниже. Всё было таким лёгким, таким еле ощутимым, что приходилось сосредоточиться, чтобы ощутить эти касания во всех красках. Таких разнообразных, что Слава даже не помнит, как цвета этих красок называются. Их слишком много. Но в отличие от них, слишком мало Лёши. Его хотелось ощутить везде. Буквально. И ему предоставлялась эта чарующая возможность. Лёша делал всё очень медленно. Очень медленно сжал руку на основании и провёл вверх, целуя при этом в подбородок, отрывисто и часто. Отвлекал. Не ясно, правда, от чего, но Слава поддавался, тихо шипел от неожиданно ярких ощущений. Они перекрывали всё, абсолютно не давали сосредоточится. Он буквально растекался, становился чем-то жидким и вот-вот готов был раствориться с водой. Превращался во что-то такое пластичное, что из него можно было сделать что угодно. Нет, он ошибся. Не он в этом сне хозяин. А Лёша. Он нагло водил его за нос с самого начала. И сейчас утвердил свою роль. Утвердил так, что у Славы не было ни права, ни желания сопротивляться ему. Он сжимал руку, заставляя сводить вместе колени и чуть ли не выть. Позволял ощутить свои касания во всех возможных красках, в их оттенках, смешанных, даже самых грязных. Любое Лёшино проявление чего либо хотелось поглощать, принимать, как какой-то дар. Ведь в реальности ему так просто это всё не достанется. Придётся усердно работать, добиваться своего места под его резвыми руками. Всё было таким растянутым, неторопливым, становилось непривычно. Однако не хуже. Он сам начинал толкаться в руку, но Лёша его одёргивал, прекращал движение, чем вызывал тихий, переходящий в жалобный всхлип. Он прекращал двигать бёдрами и ждал, когда он продолжит. А он продолжал снова постепенно наращивал темп. А возмутиться нельзя. Вдруг он из вредности закончит всё окончательно? Оставит. Нет, лучше уж потерпеть. Слава хватается руками за всё, до чего мог дотянуться. За плечи, за спину, за загривок, проводя по колющей щетине, за мать его шею, будто желая от жажды оргазма задушить Лёшу собственными руками. А он понимает это, видит, считывает, читает его, как открытую книгу с большими буквами. Наконец он делает темп быстрее, но вместе с ним жёстче. А Слава, окончательно поддавшись в какой-то мазохизм, ранее не изведанный, откидывает голову и стонет. Вода тревожно начинает покачиваться, уже касаясь горла. Вместо гулкого удара о плитку он столкнулся с ладонью, лежащей на его затылке. Позаботился… Блять… От осознания этого он снова содрогается и хныкает. — Лёш… быстрее… — Какой же ты торопыга… — Он опускается к его уху, шепча даже с каким-то недовольством. — Я хочу растянуть это на подольше… И растягивает пальцем, утыкается в уретру, окончательно доводя до слёз. Мать его, почему он резко стал таким чувствительным? Раньше дрочка не вызывала настолько сильных эмоций, ощущений. Он сойдёт с ума. Стойкое ощущение, что он вот-вот лишится всякого рассудка. Лёша начинает двигаться всё более и более настойчиво. Рука сжата так, что Слава впервые ощутил за всё это время настоящую боль. Она была такой звонкой, била по вискам пульсацией. Нет… Он больше не может. Больше не может вообще ничего. Он окончательно сдался. Стал безвольным. Настолько, что всё тело расслабилось в одно мгновение. Кроме, разумеется, того, что ниже пояса, оно напрягалось всё сильней и сильней. — Тшш… Умница… Вода плескалась, падала на пол и разбивалась на тысячи осколков. Капала всё сильней, а потом и вовсе выливалась за края. Но он этого даже не слышал. Уши были забиты какой-то ватой. Или той же водой. Не важно всё это. Абсолютно не важно. — Доверься мне… Не обращай внимания… — Только этот голос звучал ясно. Звучал, как ударившаяся о берег волна. Разборчиво и понятно, каждая буковка имела значение. А Слава делал, как ему говорят. Даже не обрабатывал сказанное, просто делал. — Молодец. Игнорируй всё. Ничего не важно. Сосредоточься на мне. В один момент Лёша его целует. Но не так, как до этого. Не с трепетом, как будто целует с искренним любовным чувством. Не оглаживает щёки, довольствуясь их бархатом. А пробивается сквозь губы. Этот контраст немного взбодрил, но Слава не успевал ничего сделать. Поцелуй ещё больше забирал всякие силы. Сопротивляться не получалось. Язык касался нёба, касался зубов. Но не выходил. Лёша не давал сомкнуть губы, всё сильней водя рукой, заставляя в стоне держать рот открытым. Воздух попросту переставал поступать. Вода покрыла своей толщей пол. И она не переставала расти. Глаза сфокусировались на секунду, и то, кажется, от слезы. Слава увидел глаза. Те, к которым он так и не успел привыкнуть. Каждый раз они вызывали какой-то крошечный щелчок зажигалки внутри, в груди. Именно зажигалки. Зажигалки, по которую Лёша очень быстро активировал одним движением пальцев и не давал ей угаснуть. Но сейчас вместо щелчка Слава слышал всплеск. Всплеск страха. Глаза с каким-то сокрытым гневом, яростью и самым страшным. Жаждой. Какой именно, было не ясно. Но в ней не было ничего, что намекало бы на отдалённое тепло. Было что-то холодное. Вызывающее неприятную дрожь и мурашки. Слава только сейчас заметил. Вода давным-давно перестала быть тёплой. Славу сковало ледяными путами. Он мог только смотреть. Отдаваться и терпеть. Терпеть пытку, которая до этого казалась если не мечтой, то хотя бы чем-то желанным. Сейчас было желание вздохнуть. Но жар внизу и холод по всему телу не давал сосредоточится. И всему виной был Лёша. Он резко провёл рукой вверх, и Слава сумел оторваться от поцелуя. Но своего голоса он не слышал. И причиной тому было даже не оглушение. Он не мог говорить. Вода достигла середины комнаты. Как он не заметил? Как не понял? Вода была везде. Он дышал водой. Он смотрел через воду. Разглядывал изуродованный ей портрет, который из самого любимого и прелестного превратился в ужасающий и пугающий. Вместо улыбки там был оскал, а вместо человека - какая-то копирка. Удовольствие не давало ему сосредоточится. Мешало. Закрыло ему глаза ладошками и ядовито хихикало под ушком. Нет, он всё-таки попался. Он наступил на идеально заготовленную ловушку и теперь был в сетях, из которых не выбраться. Нет… Точно не Лёша… Точно не он. Этот притворщик сейчас продолжал двигаться. Но боль теперь была пестрее. Она проникала под кожу, и обвивали кости. Сильней этой боли он пока не испытывал. Словно судорога, но по всему телу. С пяток до головы. И как-то он сумел в этой агонии кончить после очередного толчка и убранного от уретры пальца. Сумел, но пожалел об этом. Потому что последние клочки кислорода вырвались из лёгких, царапая горло. Но они вышли пузырьками. Пузырьками, которые лопнули. Свет вновь заморгал и резко потух. А вместе с ним потухла всякая надежда. Его целуют снова. Целуют так, что хочется вырваться и всплыть наверх, не важно куда. Лишь бы не потерять драгоценный кислород. Его нехватка очерняла всё вокруг. Буквально. Всё стало тёмным. И даже глаза, которые до этого казались рубинами, стали засасывающими ямами. Пустыми, глубокими. Но из этой ямы хотелось только вылезти. Но не получается. Блять… Что же делать? Как выбраться? Слава уже наглотался воды. Она тянула его всё ниже и ниже. Он весь наполнялся ею. Как воздушный шарик, намотанный на кран, из которого лилась вода. Всё больше и больше… Когда же он, наконец, лопнет? Когда же… — Блять… — злобно фыркает… Нет. Лёшей это назвать не получается. Существо. Оно отрывается от его губ и морщится. А Слава чувствует, как его начинает что-то тормошить. Словно резко у воды появилось течение. Он кашляет. Громко. Чувствует сухость, несмотря на наполненное водой горло. Снова жмурится и ощущает, как тело приобретает свою устойчивость. Оно, наконец, приобрело возможность двигаться. Но он не мог. Не мог от усталости, переставшей быть приятной. В глаза снова попадает свет сквозь закрытые веки. Дышать стало легче. А влага будто засохла за считанные секунды. Кроме лица. Лицо было мокрым, особенно у самых волос. Пот? Наверно. Он чувствовал, как что-то щиплет щёки. Словно… Бьют? Да. Неприятно бьют, хлопают. Но остановить это не получается. Он пока даже не окончательно в себя пришёл. Щёки тоже были влажными. А кожа буквально горела. Очень странно после ледяной воды ощутить охватывающий липкий жар. Он даже ощутил ветерок, попадающий под рубашку. Рубашку, кажется, раскрытую. Потому что сквозняк он ощущал на груди, на ключицах, на шее. Но он хотя бы мог дышать. Эта грудь хотя бы вздымалась. Спустя пару секунд он расслышал знакомый голос. Только теперь не взывающий и манящий, притворный и обманывающий, а громкий, дерзкий, жёсткий. Родной… Он слышал своё имя. Своё полное имя, фамилию, отчество. Как забавно… Он всё это помнил? Да что ты… Даже неожиданно. Хотелось засмеяться, но вместо смеха он хрипел и пытался дышать. Открыв глаза, в них больно ударил свет люстры. Но он бил искоса. Её закрывала голова. Голова, которая уже ясно давала понять, кто перед ним. Пот продолжал блестеть на коже. Неприятно… Но надо потерпеть. Скоро станет лучше. По крайней мере, темнота отступала. Взгляд фокусировался. Но головой двигать было опасно. Она трещала и при малейшем повороте кружилась. Голос становился всё отчётливее. Он слышал ещё два других, но на них не хотелось обращать внимания от слова совсем. Они были такими ненужными. То, что ему нужно - это настоящие руки, настоящий голос, настоящие глаза. Настоящий Лёша. Не нужно ему обмана, не нужно того Лёшу, которого он хочет видеть. Нужен тот Лёша, которого он… Он… Боже. Как же стыдно даже думать об этом… Которого он полюбил. — Слав! Слава! Очнулся, блять! — Биение по щекам усилилось и Слава попытался от рук немного увернуться. Не успешно. Они продолжили хуярить его. — Да не ори ты, ему и так плохо… — Кажется, это говорила Лиза. Говорила тихо, виновато. Что это с ней? Разбила что-то? С Гришей поругалась? Хотя нет. Последнее было уж слишком маловероятно. Разглядеть Лизу Слава был всё ещё не в силах. — Ты вообще помалкивай, — грубо огрызнулся Лёша, и Лиза на удивление, замолкла, только вздохнула обречённо. — Ну, Лёш, она же не специально… — А вот и Гриша подоспел. Его силуэт был рядом с силуэтом Лизы, который теперь хотя бы приобрёл очертания человека. Они стояли рядом, впринципе, как всегда, и если долго на них смотреть, превращались в сиамских близнецов. Поэтому, чтобы не заставать этого кошмара, Слава моргал как можно чаще. — Я щас не специально тебе жбан отвешу. Идите ещё воды принесите и тряпку смочите. — был звонкий шлепок чего-то мокрого о кожу. А потом кроткие, тихие удаляющиеся шаги. После частого моргания Лёшино лицо стало более ясным. Оно нависало сверху, не достаточно близко, чтобы коснуться, но достаточно, чтобы начать любоваться, Взволнованное, нервное. Губы кусает, хмурится. Что заставило его так сильно переживать? Славино состояние? — Неужели я попал в рай… — начал он тихо, но Лёша сразу же дрогнул и перевёл всё своё внимание и, кажется, усиленно начал прислушиваться. — И вижу ангела.? Он молчал пару секунд, глупо моргая. Соскучился. Слава успел соскучиться по этому идиотскому выражению лица, полного непонимания, которое перерастает в смущение. — Да, блять, ангел хранитель, хоронить тебя буду, — Лёша вводит свою руку в рыжие волосы и зачёсывает их назад, приятно охлаждая горячую голову прохладой. — Только будь со мной нежнее… — промурчал Слава и на этот раз вместо уворота льнул к ладони и блаженно закрывал глаза. — Я тебе щас дам нежнее! — Дамбу сорвало. Дамбу терпения, которое и без ого было каким-то призрачным, будто не реальным. Лёша стукнул его по лбу щелбаном и, пытаясь хотя бы как-то себя сдержать, невольно таки затараторил громко, иногда сбиваясь и заикаясь, — Лиза звонит, говорит, что ты, блять, не просыпаешься! Три часа лежишь и бледнеешь! Т-ты, блять… Я прихожу! Белее снега! Зелёные глаза сверлили его, были полны тревоги и почти блестели. Он не плакал бы. Не за что. Слава пока не достоин его слёз. Всё, что он делал - это очень, очень волновался. Щелчок. — Лёш… Я… — Молчать! — губа Лёши дрогнула, вместе с голосом срываясь на какую-то болезненную нотку. — Прихожу… Лежишь нахуй! Зову тебя. Зову нахуй! И нихера! Л-лежишь, даже не рыпнешься! Три ручья с тебя стекло! Минут тридцать я тут просидел! Будил тебя, пидораса! — Сам такой… — Ты… Ты… — Лёшенька… — Впервые эта форма имени прозвучала не наигранно. А искренне. Будто и вправду хотелось позвать Лёшу, ласково. Протянуть дрожащую руку и коснуться ею головы, потрепав. — Сейчас же всё нормально… Чего ты так переволновался? — Потому что я тебя откачивал буквально!.. — Голос так непривычно затихал на конце. Лёша звучал по настоящему напугано, — Я думал, ты кони двинул… Думал всё. Пульс у тебя вроде есть, вроде дышишь… Но выглядишь как труп… Слава сейчас тоже оттаял. Но дело не в удовольствии, не в порочном желании трахаться, как животное. Дело в Лёше. Лёше, забота которого проявляется не в словах, а в поступках. Бил по щекам, кричал, боялся и тряс. Всё это по одной, просто причине. Но Слава не будет её озвучивать. Пусть Лёша когда-нибудь сделает это сам. Не приторно и сладко, как в каком-то дешёвом сериале. А ядовито и хамовато. Но искренне. Не с целью задобрить или расположить. А с целью получить ответ и перестать жить с недосказанностью. Пусть у него миллион недостатков. Пусть он мудак, которого свет не видывал. Пусть он никогда собственной симпатии не осознает и не примет. Пусть он скрывает и прячет, что чувствует. Пусть всё, что испытывает, проявляет прикрыто. Славе необходим настоящий Лёша. Со всеми его минусами и плюсами. Неидеальный, со своими неровностями. За то свой. — Прости, что заставил волноваться, — С улыбкой прошептал Слава. И тут оттаял уже Лёша. Он сразу потерял всю свою грозность и раздражение. Теперь он изгибал брови и, тяжело выдыхая, кивнул. — Прощаю, так и быть… — Он говорил почти обиженно и отвёл взгляд. К ним приближалась Лиза, виновато понурившая голову, а впереди неё шёл Гриша, как будто её от чего-то защищая. И тут в глазах Лёши поселился укор. Очень. Очень явный укор. — Слав… — Начала Лиза и протянула Лёше тряпку, которой он сразу же протёр лоб поморщившегося Славы. — Прости… Это тебя из-за благовоний так подкосило. Я просто привыкла, не знала, что на тебя так подействует. Я ещё сама удивилась, что ты так быстро вырубился… — Я так и знал, что это какая-то наркоманская травка, — Тихо посмеялся Слава, и Лизу, кажется, этот смех успокоил. Теперь она хотя бы не выглядела, как побитая дворняга, — Ладно, прощена. Ещё должна будешь. Лиза закатила глаза, но таки улыбнулась и выпрямилась, возвращая себе ровную осанку и непоколебимый вид. — Прости и меня тоже! — Сложив руки на груди, в молитвенном жесте прикрикнул Гриша. — А тебя то за что? — За то, что ничем помочь не смог… — Пф, — усмехнулась Лиза и прикрыла рот ладошкой, возвращаясь к привычному образу и проговаривая шкоднически: — Лёша его оккупировал. Мы даже приблизиться не смогли. Так что-о… — Кхм! Кто вам разрешил рот открывать? — Рыкнул Лёша, и они вместе отступили, сдаваясь. Заранее они передали ему стакан с водой. Он выхватил его, ещё раз зыркнув в их сторону. Вытянув руку к лицу Славы, он схватил его подбородок чуть ли не мёртвой хваткой, будто бы убеждённый, что Слава сейчас вырвется, и приподнял его голову, подставляя наполовину наполненный стакан к губам, — Пей. Слава пожал плечами и, приоткрыв рот, медленно начал делать глоток за глотком. Как-то он совсем забылся в этот момент. До этого было устойчивое мнение, что вода - это маньяк, убийца и прикасаться к ней, не то что пить, он больше не намерен. Однако из рук Лёши она была совсем, совсем другая. Не душила. Наоборот, облегчала и без того больное горло. Говорить точно стало легче. Находясь в раздумьях, Слава только сейчас обратил внимание на взгляд. Лизин взгляд. И блять… Она смотрела, как какая-то победительница. В наглую злорадствовала и, кажется, еле сдерживалась, чтобы не засмеяться, как самая настоящая злобная ведьма. Улыбка у неё была сдавленная, но широкая. А Гриша рядом с ней всё ещё виновато пялился в пол, не замечая её пестрящей радости. Слава даже поперхнулся от удивления. Да, блять! Он в этом сне чуть не помер! Его там наебали! Просто ебали, а потом ещё и уебали! А ей смешно! В жизни он больше на эти гадания не согласится! Пошла она нахер! — Тише-тише! Куда ты так торопишься? — Лёша вернул стакан в руки Гриши и похлопал Славу по спине. Так хлопал, что лучше бы и не хлопал вовсе. Он чуть лёгкие не выкашлял. — Дурик, хватит уже помирать! — Кхе-кхе.! Не указывай мне.! — прикрикивает сквозь кашель Слава и в ответ тарабанит Лёшу по груди, пытаясь его отстранить. Он возмущённо на это прокричал. — Я тебе жизнь спас! — А щас чуть не отнял! — Неблагодарный! Слава глянул на него исподлобья и, обхватив толстовку, потянул на себя. И пока они оба заваливались на диван, шепнул колко. — Дома отблагодарю… Тут Лёша не нашёлся что ответить и грохнулся на Славу, который от боли в голове тихо зашипел. Слишком уж быстро они опустились назад. Лёша располагался между его ног, упав куда-то в область плеча, и учащённо дышал. По ощущениям ещё и краснел. — Так! Это вы давайте дома друг на друга так падайте! — несмотря на наигранное недовольство, Лиза таки не могла скрыть хитрости в голосе. Лёша после её слов сразу подскочил, уселся ровненько и немного отодвинулся. Но вовсе отходить от Славы не стал. Скорее всего, всё ещё не отойдя от произошедшего. — Лёш, ты голодный? У нас пельмени есть будешь? — Буду, — через вздох сказал он и прошёлся рукой по «волосам». Слава опять им в наглую любовался и прятал улыбку, как бы потирая нос, на деле закрываясь ладонью. — Я пойду положу, — Наконец ожил Гриша и, найдя способ хоть как-то подсобить, рванул на кухню, — Лёшк! Тебе большую или маленькую тарелку? — Среднюю! — А такая есть.? — Есть, Гришунь, глянь в первом ящичке! — И Лёша, и Слава одновременно от отвращения поморщились. — Нашёл! Лиза, не сумев преодолеть волнение, заглянула за стенку, наблюдая за тем, как Гриша аккуратно накладывает еду, а потом, довольный и гордый, шествует обратно с тарелкой, из которой торчала вилка, и из-за контура виднелись не такие горячие, но не менее аппетитные пельмешки. — Держи! — Лёша перенял тарелку из рук Гриши, который сел неподалёку, облокачиваясь на присевшую рядом Лизу, и, ничего не говоря, взялся за вилку, накалывая еду. Аккуратно, чтоб, не дай Боже, ничего не вылилось. — Буду считать это моральной компенсацией за всё мною сегодня увиденное, — говорит он и, скрепя зубами по вилке, смачно сдёргивает с неё пельмень, начиная жевать. Лицо Лёши на секунду исказилось в непонимании, потом в явном вопросе, с которым он таки обратился к Лизе, — Это чё, баранина? Воцарилась тишина. Лиза пару секунд молчала, а потом её прорвало. Она таки засмеялась, отворачиваясь в сторону. Гриша, слегка удивившись, подхватил её смех, который ему всегда казался заразным. Лёша же смотрел на них с явным недоумением и в поисках объяснений, обернулся к Славе продолжая жевать. — Чё они угарают? Слава тяжело вздохнул и покачал головой, пытаясь всё, что сейчас созрело в голове, отрицать. Нет… Ну уж нет… Больше он на эту парашу не поведётся… — Мозги отшибло походу. — Лёша понимающе промычал. - Вкусно тебе? — Нормально. Будешь? — Нет, я не голоден. Ты меня своей заботой откормил на месяц вперёд, — довольно промурлыкал Слава и подмигнул. — Ой, заткнись, — закатил глаза Лёша и отвернулся, шепча: — Полудохлый ублюдок… Слава хихикнул. Огонёк продолжал гореть.