Наёмницу никто не ждёт

Ночь. Накрапывает дождь. Тёмные облака бегут по небу, но взгляд Ви устремляется вниз — на мутный уличный фонарь и три набитых до отвала мусорных бака — куда она должна пикировать за 3 секунды, если верить формуле свободного падения, и разбиться. Она чувствует ногами холод обломка балконной плиты, рассыпавшейся под тяжестью лет, и висит над пропастью. Её руки заведены за спину, пальцы мёртвой хваткой сжимают бетонные бугорки в дверном проёме, и она поднимает ногу в воздух. Сосуды сжимаются, дыхание перехватывает, и она, сама не понимая почему, ставит её обратно. Тонкие ногти не выдерживают такого давления, обдираются, отслаиваясь от роговой ткани, обильно кровоточат и адски горят. Руки пронзает острая боль, возникает неотступное желание разжать пальцы и закончить это самоистязание, но блядский инстинкт самосохранения доминирует над болевыми ощущениями. «Три секунды, Ви, и всё закончится», — успокаивает себя она. Вдруг кусок бетона под ногами отваливается, пальцы соскальзывают, а сердце выбрасывает в кровь мощную порцию адреналина. — Твою же мать, Ви! — кричит Горо и в последний момент хватается за её мешковатую футболку. Он рывком тянет Ви на себя. Ворот стягивает ей шею петлёй, лишая кислорода, а конечности хорошенько встряхивает, прежде чем он забрасывает её обратно в квартиру и бросает на грязный линолеум. — Ты совсем из ума выжила? — вскрикивает он и опускается на колени. Ви перевернуло в полёте, и теперь она валяется ничком у кровати. Накладные волосы закрывают лицо, спасая её от позора. Её колотит мелкая дрожь. Горо визуально осматривает её, не смея прикасаться, чтобы не навлечь на себя гнев. Всё в порядке, не считая кровавого фарша на ногтях, но это куда поправимей, чем бесформенное месиво на асфальте, на которое она себя чуть не обрекла. — Вы ждёте, что я вам спасибо скажу? — она сдувает топорщившиеся волосы с глаз и буравит его яростным взглядом. — Идите нахуй! Ви поднимается на локтях, садится на задницу и подтягивает избитые коленки к груди. Ну вылитая душевнобольная. От взгляда Горо не ускользают её ресницы, накрашенные губной помадой, и губы — измазанные гуталином. Она всегда любила эпатаж. — Ах ты, сука! — шипит она и без остановки дует на раскуроченные ногти, напомнившие о себе жгучим пламенем. — Зачем ты хотела это сделать? — спрашивает Горо побледневшим голосом. — А что ещё мне остаётся, Горо? — Ви поднимает на него взгляд и нервно всплёскивает руками, указывая на себя. — Посмотрите на меня: моё тело изуродовано. Это не шрамы, а ебучее клеймо. Как вечное напоминание о том, что я — инвалид и больше непригодна для этой жизни. Моё место на свалке. Не надо было вообще увозить меня с неё! — И ты готова просто так сдаться? — Не ебите мозг, лучше дайте покурить, — внезапно меняется она. Горо давно привык покупать сигареты и носить их с собой. У Ви часто не оказывается их под рукой, и она зудит, как муха «курить хочу!», что ему проще не выкладывать их, чем выслушивать это нытьё. Он нашарил в карманах непочатую пачку, разорвал слюду, поднёс сигарету к её губам и подкурил. После первой затяжки Ви поняла, что не может безболезненно разогнуть пальцы, и требовательно замычала. Горо забрал сигарету и стряхнул пепел в банку; они стояли везде, где Ви могло приспичить покурить. Ей всегда в лом идти за пепельницей, а потом — убирать за собой. — Было бы за что бороться, — продолжает она и выпускает дым в сторону. — Моему телу пришёл конец. Вышел срок годности, понимаете? Хотя что вы можете понимать?.. Тоже мне беда — импланты отключены. Заработаете на новые, не обломитесь! — Замена мне не поможет, — спокойно говорит он, пригубив ей сигарету. — В моем теле, как и в твоем, больше никогда не будет нового железа. — Это ещё почему? — Сердечная патология, — Горо повёл сигаретой в воздухе. — Существует большая вероятность не проснуться после операции. — Не давите на жалость, — просит Ви и вертит головой, отказываясь от затяжки. — Хватит. — Не собираюсь, — он тушит сигарету и потряхивает кистью, чтобы выветрить табачный запах с кожи. — Я лишь даю понять, что тоже когда-то был самоубийцей и могу разделить твою боль. — Что вас удерживает здесь?.. В мире живых, я имею в виду. — Не всегда нужен смысл, чтобы существовать. — Ключевое слово — «существовать». А я вообще не хочу. Ни со смыслом, ни без него. Моё время вышло… Вышло. Вышло! И ещё раз, блядь, вышло! — она безудержно стучит кулаками по полу, игнорируя боль в пальцах. — Ты так решила? — А кому ещё это решать? Вам? Вы о себе высокого мнения. Горо поднимается с места и подползает к Ви с какими-то определёнными намерениями. Она недоверчиво прищуривается: — Что вы делаете? Он осторожно наваливается на неё, кладёт одну руку ей на поясницу, прижимая поближе к себе, а другую — на середину грудной клетки, чувствуя приятное тепло чужой плоти. Она сдерживает удивление. Как он не брезгует касаться её? — Закрой глаза, — шёпотом велит он. — Горо, не занимайтесь хуй-… — Закрой. Ви недовольно втягивает воздух через ноздри и жмурится. Горо чувствует, как под его ладонью порывисто вздымается грудь и неистово стучит сердце. Пульс набатом отдается в висках Ви, напоминая, что она живая: — Ну, и? — раздражённо спрашивает она, пытаясь не купиться на эти сантименты. — Это и есть жизнь, Ви. Твоё сердце всё ещё бьётся, всё ещё качает кровь, всё ещё снабжает каждую твою клетку живительным кислородом. Оно работает для тебя, а ты не бережёшь его. — Вы меня не убедили, — Ви отталкивает его предплечье своим, пятится назад и отрицательно мотает головой. Горо видит, как она пытается спрятать от него взгляд испуганных глаз. Убедил. Ещё как убедил. Боязнь смерти — первый сигнал, что человек стремится жить. Но самолично Ви никогда не признается в этом страхе. В этом вся она.