Странный пленный.

Мужчина в чёрной военной форме раздражённо сидел на стуле, сверля взглядом сидящего напротив пленного. Он был ещё совсем мальчишкой, лет семнадцати на вид, а уже значительно потрепал нервы главнокомандующему. Связанный подросток сидел ровно, опустив голову внив. Его внешний вид, мягко говоря, оставлял желать лучшего: весь побит, словно провинившаяся собака, и в качестве одежды выступала даже не форма для заключённых, бессмысленно тратить на такого ткань, а грязные от крови и пыли тряпки, еле прикрывающие отдельные места, гордо выставляя всем на показ разодранную в мясо спину и покрытую старыми и свежими шрамами грудь, про руки и ноги речи идти не может.    Парень раздражал своей упёртостью и терпимостью ко всем видам боли. Ни один надзиратель не выбил из него ничего, кроме взглядов презрения и редких посыланий куда подальше при допросах. Очевидно, что он не человек, а кто-то на подобие воплощения. Никто не будет просто стискивать зубы или шипеть, когда его на живую режут или бьют током. Он ведь ни разу не закричал.    Его пытались расколоть всеми возможными способами, но ничего не давало результат. Пару раз перед ним даже ставили кого-то из пленных и застрелили, когда тот продолжал молчать. Это работало на других пленных, которым было плевать на свою шкуру и которые волновались о соотечественниках. Но не с этим воплощением. Разумеется, ему больно видеть смерть своих людей, но такова война. А ведь из него могла выйти хорошая игрушка, если бы он ярче проявлял свои эмоции и показывал, как ему больно.    Предложения договориться тоже не помогали. Более того, это было самым бесполезным из всего, что пробовали надзиратели. На любые предложения лучшей жизни или условий подросток усмехался, словно ему рассказывали анекдоты, и продолжал молчать.    Сколько не смотри в эти пронзительные голубые глаза, всё равно видишь лишь презрение и его чувство превосходства, словно не его тело изо дня в день постепенно превращали в нежизнеспособное мясо. И "гляделки" он тоже всегда выигрывал. Каким бы наводящим ужас не был солдат, парень всё равно не показывал страха и всех выводил из себя своим духовным превосходством.    Чёрные солдаты просто не выдержали и вызвали воплощение их страны и идеологии сюда. Так и подтвердилось то, что пленный тоже не человек. Ни один простой смертный не мог выдержать энергетику, исходящую от их государства, даже некоторые страны Европы. А парень, как реалистичная фигура из дерева, продолжал вести себя так же, хоть и понимал, кто перед ним.    — Я уже понял, что ты сын СССР. — заговорил после долгого молчания мужчина. — Его солдаты лучше всех держутся в камерах, и на тебе, как мне доложили, была русская форма, когда ты попал сюда. Хотя, я думал, что представитель РСФСР будет постарше. — говорил он с классическим немецким акцентом.    — Расту медленно. — выдал старую отмазку хриплым голосом подросток. На деле ему не было и шестнадцати, но генетика над ним сжалилась и подарила высокий рост с широкими плечами. Весь в отца.    — Ты всё таки решился снизойти до меня и ответить? — немец ухмыльнулся. Начать разговор — уже пол дела, особенно с таким непробиваемым молчуном.    — Про Советский Союз и его планы я не стану рассказывать, даже не надейтесь. — парень поднял на нациста взгляд, полный ненависти и проклятого превосходства. В какой-то степени он и в правду их превосходил, раз никто из обученных людей за такое длительное время не добился ровным счётом ничего от простого солдата. — И вам помогать я тоже не стану. — видно, он выучил всё, что от него требовали и решил закончить сразу.    — Значит, от тебя нет никакого смысла. — заключил старший, поднимаясь со своего места. — Тебя расстреляют завтра, в восемь часов вечера. Если не надумаешь предложить нам хоть что-то до этого времени.    — Я то думал, когда до вас дойдёт, что я никогда не предам отца? — усмехаясь, тихо сказал парень, опуская голову. — Хоть обменять меня не пытались. Не полные дураки.    — Почему ты так думаешь? — удивился мужчина.    На деле, у него была мысль использовать мальчишку для обмена. Все без слов прекрасно понимают, как воплощение СССР печётся над своими детьми и республиками в одних лицах. Но провести это было нереально: как бы не изуродовали республику, он всё равно сможет, если не убить всех сопровождающих, так скрыться в родной земле. В самом прямом смысле, предлог правильный.    — Иосиф Сталин не обменял пленного немецкого офицера на своего сына. Отец тоже не станет. — словно смирившись, произнёс русский. Похоже, где-то в глубине души он по детски надеялся на родителя. Что тот вытащит его отсюда, что тот знает, где находится его ребёнок.    — Но ведь воплощение страны — это не воплощение власти, разве нет? — вспомнил один из философских разговоров стран Европы и высказанное мнение самих Советов. По логике, его должны перенять и дети. — Он сам решит, как поступать.    — Всё равно я не умру полностью. Потом перерождусь. — теперь было понятно спокойствие русского. Если в этой войне столица не падёт, то его душа просто займёт другое тело. А парень свято верит, что армия защитит Москву.    — Какая глупая самоуверенность. Москва падёт, вместе со своей страной. Недолго осталось. — самодовольно произнёс символ нацизма и Германии.    — Я верю в нашу победу. Мне не страшно умереть. — парень вновь поднял на фраца ледяной взгляд. Говорит уверенно, знает, чем сопровождается второе появление того же существа. Умирать гораздо больнее, чем все наивно думают. Рождаться — тем более.     — У тебя интересный народ. — сказал немец, идя к выходу. — Но через чур наивный и упрямый. — бросил напоследок, закрывая железную дверь.    — Кто бы говорил. — презирающе произнёс символ этого народа, выплёвывая очередной сгусток крови.    Поддерживать внятный голос довольно тяжело, особенно когда почти все органы внутри больше походили на мясной фарш. Хорошо хоть физическое тело можно немного изменять духовным. Для перерождения нужна полноценная душа, а её республика рефлекторно тратит на поддержание настоящей жизни, так что смерть и рождение пройдут гораздо болезненней и сложней. Следить за всем процессом придётся Советскому Союзу, как официальной стране, а у него и без этого дел по горло, не хотелось его подставлять.    Но если РСФСР казнят, выбора не будет, придётся отправиться к отцу и приносить ему физический дискомфорт от двух душ в одном теле, и моральную боль от смерти отпрыска, до самого окончания войны. После неё страна оправится от разрушений и сможет получить в спокойной обстановке от женщины-патриотки новорождённое тело, которое сможет заселить старший сын. Теперь он будет младшим.    — Знаешь, — неожиданно раздался звонкий немецкий голос, вырывая парня из его мыслей. — Я тут немного поразмышлял.    Парень поднял скептический взгляд на вернувшегося подозрительно свежим фюрера, словно спрашивая, правда ли он умеет думать.    — Как то жалко тебя убивать, ты ведь первое пленённое по настоящему воплощение. Хотя на твоём месте должны были оказаться кто-то из прибалтов или двух других славян. Если смотреть на движение моих солдат. — он начал медленно и демонтративно ходить по камере. — Раз их не было на собственных территориях, значит, твой папаша решил упрятать их подальше. Сберечь родных детей. Почему же старший сынок, пример для подражания, попал в плен? Папочка наплевал на его безопасность или просто не уследил? — ухмыльнулся немец, останавливаясь. Только очень внимательный человек мог заметить то, как русский солдат злобно сжимал свои зубы. — Я скорее поверю во второе, что мальчик вообразил себя достаточно взрослым и убежал помогать своим товарищам на фронте. Всё таки, СССР так любит своих отпрысков, раз не утопил их в ближайшей речке, хотя мог и должен был. Он наверняка нянчится с вами, как с младенцами, не давая даже базовых знаний о механизме мира.    — Неправда! — не выдержав, заорал прорезавшимся голосом РСФСР. Эта тема для него слишком болезненна. — Он отличный отец, воспитывает нас так как надо! Он воспринимает нас как будущих помощников, которые в дальнейшем смогут управлять своими территория или отраслями. Мы все ему благодарны и всегда будем верны. Ни от кого из нас ты не добьёшься ничего. Знаешь почему? — с маленькой ноткой безумия задал риторический вопрос ребёнок, сразу на него отвечая. — Предателей мы ненавидим даже больше вас, а это обо многом говорит. Мы — символ народа, самого стойкого и сильного. Пусть и большой кровью, но убьём всех тварей, служащих тебе. Будем сражаться до последнего. — его голос становился всё тише, но ненависть слышна всё сильней. — Ни тебе, ни кому бы то ещё, не уничтожить наш народ, соответственно, и нас. Я — воплощение своих людей и подтверждение их мужества.    — Так ты позволил себя поймать. — сохранил серьёзное выражение лица символ нацизма, испытывая ужас от самоповреждения солдата и восхищение его стойкостью одновременно.    — Не только тебе, тварь, символизмом заниматься. — усмехнулся старший сын Союза. — Я готов на всё, ради своей Родины и твоей смерти. Хоть для тебя смерть даже наказанием не будет. — с горечью произнёс пленный. — Но отец добрый, отец разрешит тебе быструю смерть.    — Пожалуй, обойдусь. — перебив его, Третий Рейх закатил глаза. Почти все страны Европы клялись в том, что победят его, и что в итоге? Все поголовно под его каблуком. Осталось добраться до Москвы и путь в Азию будет открыт.    — Тогда тебе будет очень плохо, когда солдаты отца возведут его флаг над Рейхстагом. — недобро усмехнулся РСФСР. От ледяной улыбки муражки пошли даже у ужаса мира. — Ты не выдержишь и десятой части ужасов, что принёс на наши земли. Но ответишь за них всех, если не сдашься. — как-то странно это было слышать от того, кто сейчас обильно истекал кровью и чьё тело выглядело живым только из-за горящих глаз. От того и жутко. — А ты не сдашься. Не пойдёшь добровольно под дуло пистолета. Ты будешь страдать от своего же упрямства.    — Кто бы говорил. — глава вражеского государства вложил в свой голос максимальное отвращение.    — Мы победим благодаря своему упорству. Ты обречёшь свой народ на вечное презрение. — уверенно сказал русский, блескнув своими холодными глазами, словно заглянув в будущее. Нацизская Германия быстро подошёл к наглецу и с силой сжал его горло одной рукой. Страх легко заменить на ненависть.    — Пожалуй, я сейчас же распоряжусь о твоей публичной казни. Чтобы все пленённые твои граждане видели, как умирает их страна во всех смыслах. — слова взрослого искрились желчью.    Подросток не пытался сопротивляться, как минимум потому, что сил не было совсем. Спустя всего несколько минут его за шиворот тащил по сухим бетонным коридорам один из нескольких сопровождающих солдат в уродливой чёрной форме и чистых былых перчатках. Парень ненавидел в этих людях абсолютно всё: от железных крестов на рубашках, до строгих морщинистых лиц, на которых то и дело проявялась насмешка над пойманным упрямым ребёнком. На улице пахло даже хуже чем под землёй. Запах боли и смерти родных людей буквально разъедал бедное воплощение. Как же отвратительно звучали гоготания самопровозглашённых господ, когда русского швырнули к отдельно стоящей стенке. Глупо уточнять, зачем она нужна посреди концлагеря, на её предназначение красноречиво указывали следы от пуль и не отмытые кровавые пятна. Только в этом небольшом месте пахло не страхом, а смирившимся облегчением. Это было так странно.    Символ нацизма высокой фигурой выделялся на фоне собственных подчинённых и сгоняемых с разных сторон скелетами в обтянутой грязной коже и надетой позорной полосатой форме. Как же больно воплощению народа видеть в глазах соотечественников детское непонимание и взрослое осознание происходящего. Так хочется закричать изо всех сил, сорвав голос, о том, чтобы они не сдавались, что красная армия победит и Республика возродится, что их надежда на чистое небо и мира без железных орлов оправдает себя. "Только не поддайтесь яду отчаяния, жесткого и медленно убивающему дух." Как обидно, что острые когти некоторое время назад порвали мыжцы шеи, мальчишка оставался жив на честном слове.    Словно гром, прерывающий тихие хриплые голоса, коих было несчётное количество, раздался немецкий отчёт через барахлящий металлический динамик. Наступила оглушающая тишина. Три солдата с ружьями одновременно встали на одно колено, целясь в гордо вставшего приговорённого. В последний момент РСФСР совсем немного приподнял голову и взглянул на печально затянувшиеся облака, словно сами небеса, окрасившись в серый, жалели воплощение живого государства.    А так хотелось увидеть напоследок родные мягкие облака и бесконечную нежную голубизну, на которые они раньше часто любовались всей семьёй, лёжа посреди поля с некошенной травой, или весело бегая рядом. Чтобы небо поддержало и дало надежду. Старший сын всё бы отдал, чтобы снова услышать детский заливистый смех своих братьев и сестёр. Как только раздался выстрел, парень закрыл глаза, отдаваясь объятьям быстрой для войны смерти. Умирать не так страшно, если душу забирают через хорошие воспоминания, доказали ещё первые символы стран.    Но всё равно больно. Холодное железо пронзало и без того истерзанное тело насквозь, обжигая органы и части тела, в которое попадало. Стреляли в него долго и много, чтобы наверняка, мало ли какую причуду мог выкинуть сын СССР. А душа цеплялась, словно клещ, не давала отпустить эту боль до последнего, выжимая из повреждённой плоти последние крохи дееспособности. Как же больно переставать дышать. Сделать бы хоть что нибудь, чтобы вдохнуть или прекратить задыхаться. Долгожданный, в последние моменты даже желанный мрак накрыл разум воплощения, когда кирпичная стена сама себя украсила его внутренностями и свежими ошмётками.    Существа, мало напоминающие людей, в полосатой и чёрной одеждах, всю казнь стояли неподвижно и молча, каждый боясь проронить хотя бы звук по абсолютно различающимися между собой причинам. Но стоило только тройке выбранных встать, как захваченные пленные взревели, словно дикие звери. Нет, не как при драке или нападении, их захлебнула не злоба. Это был единый, пробирающий до самого нутра, громкий голос отчаяния и горя. Все они, самых разных возрастов и времени пребывания здесь, словно сговорившись или по команде, выли неизвестную ноту во всё горло, даже если сорвали голос, вырвали язык или просто болели чем-либо. Прямо так, как хотел выть их символ. Они не прекращали, когда чёрные монстры с крестами и орлами стреляли в толпу наугад, пытаясь её угомотить. Продолжали, когда им в горло вливали землю из под ног, когда тюремщики пытались их увести в камеры или просто ударить.    Эти крики сводили с ума даже закалённых старых птиц. Не в силах что-либо сделать с отчаявшимся хором, как и выносить издаваемую им мелодию горя и боли, все, кто имел при себе оружие, начали убивать пленников. Жутко было и то, что полосатые люди выли даже когда им простреливали лёгкие или область живота. Пришлось стрелять в их шеи и головы. В эту ночь был полностью выкошен один концлагерь.    А Третий Рейх смотрел на происходящего с тем же ужасом и восторгом, что смотрел на только что умершего. Вот что значила фраза "Единый народ". Или такой эффект от того, что территория республики продолжала существовать, хоть и без её воплощения? Смерть символа страны без её соответственного прекращения правления случалась слишком редко, чтобы сказать точно. Это же самый единичный случай. В прочем, наверняка этого было пока не узнать. Сейчас нужно будет начать готовиться к массовой атаке красной армии. Её предводитель точно почувствовал смерть отпрыска и не оставит столь жестокое и наглое действие безнаказанным. ...    Видимо, тот подросток и в правду видел будущее. Наступила весна сорок пятого, советские солдаты наступали так быстро и решительно, что у немца не осталось выбора, кроме как пойти на сделку с западом. Как бы сильно он им не насолил, чтобы не сделал с их народом, Англия и Франция всё равно не хотели присуждать безусловную победу социалисту, коей она была. В том, что они согласились на, скажем по секрету, глупые условия, сыграло и то, что европейцы были символом власти и буржуазии, конечно, купившись на обещания страны с лучшими технологиями дать доступ к его секретным разработкам только победителям, без участия того, из-за кого эта победа, по самой большой части и случилась.    И вот Нацистская Германия подписывает документы о том, что все идеи и вся вина лежат на плечах застрелившегося предводителя, а все подчинённые, и страна в том числе, были лишь марионетками в руках злобного психопата. Так он больше не считается главным злодеем в этой войне. Укрылся тот момент, что немец был символом и самой идеологии, значит, самым активным образом содействовал добровольно, если не собственноручно направлял. Но кто в мире бизнеса и денег станет так точно это проверять? Тот, кто к нему не относится, разумеется, но таких, а точнее такого, даже не пустят на порог.    — Поздравляю, с выигрышом быстрой смерти, лучшим, что могло случится с такой тварью как ты. — дружелюбно произнёс Америка с продажной улыбкой на лице, став последним, кто может поговорить с кошмаром всей истории напоследок.    — Сам в восторге. — через силу заставил себя хотя бы ухмыльнуться приговорённый.    Его страна официально перестала существовать, так что смерть от расстрела пройдёт быстро, если, конечно, стреляющие не окажутся мазилами или обычными желающими поиздеваться. Это и в правду прекрасно, с учётом всего. Но умирать всё равно страшно, особенно после того инцидента.    Зделав медленный вдох-выдох, наплевав на поговорку "перед смертью не надышишься", мужчина в теперь запрещённой форме вышел на кое-как сколоченную площадку, всё так же гордо поднимая голову. В последние секунды своего существования он выглядел намного лучше, чем полагалось крупнейшему преступнику планеты. Всего пару встреч и сделок, как ему разрешено уйти из этого мира в том же виде, в каком он находился большую часть жизни. Даже масса тела не убавилась от хорошей еды за большие даже для него деньги.    Покидающее свет государство с отвращением обвело всех присутствующих взглядом. На лицах подавляющего большинства играла уродливая радость, незаслуженное злорадство и свинское презрение. А ведь эти же страны всего пару лет назад буквально на коленях перед ним ползали, лишь бы угодить и не получить наказание от господина.    В этой противной массе острый взгляд зацепился за отличающееся ото всех знакомое выражение. Советский Союз смотрел на вышедшую фигуру с оправданной ненавистью и нетерпеливым облегчением, что даже немного удивило. Неужели он искренне рад такому финалу для твари, навредившей ему в таких масштабах, что жутко даже задумываться и понимать? Ему достаточно обычного расстрела? Конечно, всё уже решено, возможно, без него, но так просто мириться с лёгким уходом из жизни убийцы сына...    Впрочем, теперь это не его дело. Русский всегда был странным. Да и ребёнок рядом с ним заинтересовал больше. На вид тому максимум три года, неужели решили его с детства к смерти приучить? Секунды взгляда на него хватило, чтобы малыш поднял свои чистые небесные глаза на смертника и улыбнулся так невинно, как могут только дети. — Я же говорил, что отец добрый и пощадит тебя, если сдашься. Пусть даже не ему. — сказал ребёнок звонким голоском. — Надеюсь, ты благодарен. Тебе ведь будет куда легче, чем должно было быть. Внутри немца словно скрутило. СССР заставил мальчишку выучить эту речь, чтобы поиздеваться над врагом на последок? Нет, он бы не посмел выдавать кого-то за своего сына. РСФСР и в правду переродился посреди войны. Союз доказывает то, что является символом народа. Как иначе можно настолько любить свои республики, чтобы тратить на них время и силы тогда, когда их и так в недостатке? Советский нахмурился, глядя на перекосившееся лицо Третьего Рейха, словно тот увидел говорящий труп, а не здорового живого ребёнка. Мужчина кивнул американскому коллеге позади нациста, призывая к тому, чтобы начать и поскорее закончить. Америка встал перед собравшимися, немного отведя за плечо бывшего фюрера назад, и начал громко зачитывать приговор. — Воплощение Нацистской Германии, символ нацизма и арийской расы приговаривается к исчезновению путём расстрела по всем перечисленным причинам. — произнёс он в конце с серьёзным выражением лица, в окружении наступившего молчиния. Трое солдат с ружьями встали на одно колено, целясь в выпрямившегося приговорённого. Только без немецкого отсчёта. Они просто выучили все движения, так что никаких команд озвучивать не надо. Пусть все насладятся долгожданной тишиной, прерываемой стуками железных пуль в оружии. Казнь и в правду прошла быстро. Кошмар мира даже подумать ни о чём не успел, смотря лишь на провожающие его детские глаза. Небеса сейчас были такого же цвета, как и они. Тоже радовались и светились от облегчения, делясь со всеми лучами как на зло сияющего во всю силу солнца. Мальчишка переродился и порадовал себя смертью напавшего на его народ. А что будет ждать бывшего вестника смерти в этой поглотившей его тьме? Лишь бы атеисты не оказались правы. Бесконечная пустота — это так скучно и обречённо.