Я устал

Это уже пятый год. Юнги смотрит в сторону двери, за которой скрылось его единственное в жизни солнце, ушедшее на встречу с друзьями, и сползает с постели, даже не стараясь сдерживать себя. Иногда, до одури хочется проорать свои лёгкие и послать всё куда подальше, да и сдохнуть.Это чувство каждого посещало не раз в жизни, посещает и его. Только зачастило. Он знал, что родители не примут. Знал, что никто не примет его выбор, и скрывал всё настолько глубоко в себе, что ненависть к себе отравляла и душила, заполняя лёгкие и не давая порой даже продохнуть. Родители бы никогда не приняли его выбор. В принципе, никаких "бы". Для родителей он уже мёртв. Чего страдать по тем, для кого ты мёртв? Но сердцу мало что можно приказать. Можно приказать ему быть сильным и строгим по отношению к себе, не прощать себе ни одного проступка, ни одной малейшей ошибки. Можно приказать ему ненавидеть себя, если постараться, и оно повинуется, вступив в коллаборацию с серым веществом. Таким же серым и унылым, как жизнь Юнги без Хосока. Не будь его, Мин бы уже давно загнулся и сдался. Хотя, по сути, именно это он и делает прямо сейчас, сидя на полу, облокотившись о каркас их общей постели спиной. В этой жизни слишком холодно и слишком одиноко такому человеку, как Мин Юнги. Человеку, который не смог найти себя до сих пор. Человеку, который не умеет видеть самого себя за ненавистью к себе. Казалось бы: забей, и живи дальше. А что делать, если не получается забить на самых родных тебе людей? Что делать, когда от непринятия сердце разрывается, и чувствуешь себя, словно стоишь на краю? Балансируешь с трудом, но стоит тебе стать счастливым- рухнешь позвоночником вниз и переломаешь его без шансов на выздоровление. Юнги этот день помнит до сих пор, а хотелось бы забыть. Он, в принципе, довольно много чего помнит, о чём не желал бы и слышать более, но разве можно забыть по щелчку? Не бывает подобного. За окном летний сезон постепенно переходит в осенний, и никто не сможет заставить потухшие, увядшие листья, кружащие на ветру, взять да и позеленеть обратно. Никто не сможет заставить их вернуться в обратном направлении, и вновь приклеиться на то место, которому принадлежали в нужный отрезок жизни. Именно так Юнги и оторвался. Хотя, если по правде говорить- оторвали его. Безжалостно и беспардонно. Лишних детей, говорят, не бывает. Но Юнги, обнимая свои худые коленки и уткнувшись меж них головой, чтобы спрятаться от мира в тесном кругу собственного одиночества, мог бы с этим поспорить. Если лишних детей не бывает, он, скорее всего, уникальный случай. За окном слышно, как редкие капли дождя принимаются стучать всё настойчивей по окну, пока не оглушают своей яростью и нападками на уютный, крохотный мир тёплой комнаты, в которой витает аромат единственного в его жизни внесезонного солнца- Хосока. Ему он ни за что не покажет свою боль. Хосок не заслужил. Юнги уверен отчего-то, будто показывать собственную слабость кому-либо - высшая степень слабости человеческой, хотя Хосок ему ежедневно доказывает обратное случайно оброненными фразами, заполняющими тоскливую душу Мина. С этим ничего не сделаешь. От этого никуда не денешься. Твоё прошлое либо отрезано от тебя с концами, как сожжённый до последней щепы мост, либо тянется за тобой в обрыв, как канатка, с которой порой хочется оборваться с разведёнными руками, доверившись хотя бы в последнюю секунду жизни ветру. Осенняя пора никогда не бывает гуманной к Юнги. Он никогда не может найти баланс внутри самого себя, и зачастую сдаётся запросто, поддаваясь эмоциям, стоит только остаться наедине с собой. Однако, эти минуты слабости, порой затягивающиеся в целые часы, он никогда не позволит увидеть своему солнцу, чтобы не запятнать его грязью своей боли. Говорят, в этой жизни всё делится на двоих, когда ты состоишь в отношениях. Особенно- переживания. Юнги довольно долго их заталкивал подальше, сглатывая тяжёлый ком воспоминаний и ненависти к себе, и заглушая свои тихие истерики в ванной комнате посреди ночи. Осенняя пора всегда приходит под ручку с депрессией, которая накатывает волнами, и Юнги понятия не имеет, что с этим делать. Понятия не имеет, как от неё избавиться. Он уже пытался, ходил на сеансы к психологу, и не одному, раз уж на то пошло. Безрезультатно. Никто не может тебе помочь, если ты сам себе помочь не хочешь. Положа руку на сердце, он, наверно, даже и не хочет. И чувствует себя ещё большим эгоистом, принимая в очередной раз эту нежеланную, отвратительную, чёрную правду, к которой не хочется прикасаться никогда. Он даже ради своего солнца стараться не хочет, когда, с раскатом грома за окном, стискивает виски узловатыми коленками до боли, сжимая кулаки и позволяя крупным слезам капать на ворсистый ковёр под собой. Разве человек не имеет права побыть слабым? Разве не имеет права побыть эгоистом, и подумать только о себе в минуты отчаяния, в котором тонет, как в болоте? Человек- причина человеческих бед. Не карма, которой без человека не было бы. Не религия, которую не проповедовали бы без человека, не животные, которые не были бы внесены в красную книгу, не прикоснись к ним рука человеческая. Человек сам создаёт свой мир, сам диктует свои собственные правила, сам согласно им и живёт. И, если в правила его солнца входит нежное объятие утром, без которого он отказывается начинать новый день, то в правила, продиктованные подсознанием Юнги ему же самому, входит самобичевание и отвращение к собственной персоне. И, в принципе, говорят, признать проблему- уже шаг на пути к её разрешению. Только Юнги переходит на разрушенный скулёж, когда хлипко прикрытое окно распахивается с очередным дуновением осеннего ветра, снося настольную лампу и впуская холод с сезонным ливнем, и понимает, что ненависть к себе не бывает сезонной, к великому сожалению. Ненависть к себе- это воздух, который окружает тебя постоянно, незримо. Если ты ставишь вокруг себя вазы с цветами, как солнце Мина, ветер обретает лёгкую и нежную форму неуловимой простоты момента, в котором хочется раствориться. Однако, если ты достаёшь из упаковки сигарету, остервенело чиркая спичкой и затягиваясь дымом, выпуская сизый пар в воздух, он смешается с ним в ту же секунду, въедаясь и в одежду, и в помещение, и в любую поверхность поблизости находящуюся. Но хуже всего- въедаясь в тебя. Юнги выдыхает с трудом, стиснув челюсти и бросив усталый взгляд в сторону окна: у него нет сил даже встать, и сделать один шаг, чтобы его прикрыть. Нагое тело, израненное воспоминаниями о побоях, которые не выходит выставить вон из сознания, подрагивает от холода, пока не начинает натурально дрожать, как тот самый осенний лист, кружащий на ветру и ищущий себе последнее пристанище в, если повезёт- самой далёкой луже. Но лужа- она и в Австралии лужа. Ему хотелось бы не знать себя такого: слабого, не умеющего видеть в жизни светлые полосы, отчуждённого и холодного, нерешительного и, самое страшное- слабого. Затягиваясь в очередной раз, он даже не пытается стереть с лица слёзы, застилающие глаза, и не дающие увидеть мир не таким искажённым, каким он кажется за завесой боли. Мин лишь устало и обречённо выдыхает в пустоту перед собой, бесцельно разглядывая зажатую меж пальцев сигарету, которую выкурил уже практически до фильтра: снова не смог бросить. Слабак. Каждому хочется порой исчезнуть с лица земли, и посмотреть со стороны на то, как отреагируют родители, для которых отречься- как раз плюнуть. Юнги - не исключение. Он не заслужил подобного, но никогда не встанет против тех, кто подарил ему жизнь. Мин качает головой, прикрывая глаза, и позволяет ледяному ветру окатить себя очередным вихрем: люди многого в этой жизни не заслуживают, но всё равно получают. Не он первый, не он последний. Ему бы, по хорошему, отпустить, да и забыть обо всём, как о страшном сне, но не выходит. Эгоизм чистой воды- думать вновь о том, что как только вернётся домой его солнце, жизнь вновь обретёт хоть какой-то смысл. Эгоизм это - перекидывать свои проблемы и переживания на родного сердцу человека. Вот, как думает большинство людей на этой планете. И Юнги- не исключение. Он всегда был верен ему. Все эти годы, ни разу не допуская мысли о том, что его солнце может когда-либо отвернуться от него, отречься от него. Хосок бы ни за что так не поступил. А он и не поступит никогда так. Если даже планета сегодня рухнет на какую-нибудь другую в этой галактике, вселенной, или что там ещё существует, Юнги не знает, он будет уверен в том, что его звезда по имени Солнце всегда будет защищать его. Это ли не эгоизм в высшей степени- ожидать, что тебя всегда спасут, и не делать для этого ничего самому? Разрушать себя до самого основания, словно плетёную корзину расплетать до плотного дна, только для того, чтобы вновь начать её перекраивать в минуты одиночества и тоски? Сигарета докурена, и рука тянется за второй автоматически. Бесцельно прожитые полчаса жизни. Каждая секунда без его солнца подобна бесконечно повторяющемуся дню. Ветер на долю секунды умолкает, и Юнги с полной пустотой глядит в сторону окна покрасневшими глазами: комната потеряла тепло. И в этом вновь виноват он. Хочется, так дико хочется, чтобы его солнце вновь вернулось, прогнало прочь это чувство, сжирающее изнутри, и дало ему минимальное ощущение защиты, растекающейся по всему телу. Защиты, которую Юнги ни от кого больше в этой жизни не получал, и вряд ли когда-то получит. -Юнги? Солнце вернулось. Юнги поджал виновато губы, вынуждая себя вернуться в реальность, чтобы вновь спрятать свою слабость куда подальше, и сделать вид, что всё именно так и должно было быть. Вихрь ветра, запустивший на широкую, разворошенную постель с белыми простынями жёлтые листья, совершило небольшую погрешность, позволив одному, всё ещё зелёному, маленькому листочку, приземлиться аккурат посередине, и Юнги, уставившийся на этот листочек, улыбнулся слабо, сглотнув вновь ненависть к себе. Его солнце вернулось, принеся с собой надежду на весну. -Юнги, ты чего? Простудишься ведь, с ума сошёл? Верещит, точно ласточка. Юнги молчаливо наблюдает за мельтешащим солнцем, передвигающимся по комнате, и осознаёт, что где-то в мире сейчас, очевидно, происходит самый настоящий парад планет, учитывая то, как крутится вокруг него его солнце. Худые руки толкают окно от себя, закрывая его плотно, и Юнги виновато отводит взгляд в сторону, не в состоянии пережить того, что вновь оказался эгоистом, впустив в дом очередную порцию холода, и даже не удосужившись исправить ситуацию. -Я дал Тэтэ и Гуку отбой, потому что на улице так холодно, что я решил не оставлять тебя в такую тоскливую погоду одного, и... Хосок привык к его молчаливости. Это не новинка в их жизни. Очередное проявление эгоизма Юнги, по мнению Мина, но его солнце даже подобную черту характера изощрилось перевернуть, называя загадочной и желанной. Юнги растворён в нём. Целиком и полностью. Он позволяет заледеневшим худым рукам оплести торс, после чего молча подносит к своему лицу ладони своего солнца, и согревает их тёплым дыханием, которое хранит только для одного человека. Вносит свою лепту в совместное восстановление уровня тепла,и даёт надежду листу, оказавшемуся на белых простынях по случайности. Весна обязательно настанет вновь. Родные руки утягивают обратно, в разворошенную постель, и он покорно следует, улыбнувшись коротко, и подцепив худыми пальцами зелёный листик. Юнги откладывает его на прикроватную тумбочку, чтобы обязательно сохранить. Все остальные жёлтые листья его солнце понятливо и красноречиво сгоняет с уютного и комфортного места, ложась рядом с ним под одеяло и оплетая его конечностями, словно магнит. Тепло родного тела возвращает его сознание в реальность, нежит его, согревая и давая ощущение безопасности. Говорить не хочется совсем, да и слабым быть - тоже. Но Хосок говорит, что высшая степень проявления силы человеческой- признание собственной слабости и принятие её. Его солнце говорит, что только так человек может перебороть свой страх и смело шагнуть навстречу изменениям. -Что с тобой сегодня, Юнги? Возможно, он прав? -Я устал.