Падший ангел

      Когда Джефф обсуждает со своими стилистами образы для выступления, он не слишком придаёт значение тому, как они описывают будущие костюмы, потому что знает, что только когда сможет их увидеть, тогда и оценит весь масштаб воплощения своих идей в жизнь. Поэтому в день примерки он приезжает в приподнятом настроении, шутит и улыбается, надевает полупрозрачные кружевные блузы, кожаные пиджаки и жилетки, говорит, что хочет добавить максимально простой серый пиджак для одного из номеров, чтобы сбалансировать всю сексуальность, которой наполнены сценические костюмы, ждёт, когда ему на примерку дадут последний образ, поправляет пиджак, а потом... потом ему выносят крылья. Чёрные, как смоль, мягкие и нежные наощупь. Сатур смотрит на них, ощущая перестук сердца в груди, касается дрожащими пальцами перьев, когда крылья крепят к плечам, и буквально ощущает, как его накрывают с головой воспоминания.       Он помнит практически такие же, только снежно-белые, большие и мощные, раскрывающиеся за его спиной. Они позволяли ему взмывать в небеса, протягивая руку к звёздам, касаться облаков, которые на деле были просто скоплением влаги, и жить свою ангельскую жизнь, служа людям. Джефф всегда любил людей, с добротой и трепетом относился к этим творениям и одним из первых захотел стать чьим-то ангелом-хранителем, привязав себя к человеку до конца его жизни, потому что считал это священным долгом каждого ангела. И под его крыло, в прямом и переносном смысле, попал мальчик: пухлощёкий, смешливый и постоянно плачущий, не дающий маме отдохнуть.       И ангелу хотелось что-то сделать, как-то утешить ребёнка, поэтому в одну из таких беспокойных ночей Джефф является к малышу, зная, что маленькие дети такого не запоминают, поэтому на небесах такие поступки не считаются нарушением, склоняется над его кроваткой и воркует нежно:       – Баркод, малыш, твоей маме нужно поспать, не плачь, – ангел наклоняется ниже и ласково касается пухлой щеки, заставляя ребёнка мгновенно замолчать и просто смотреть на своего хранителя, моргая длинными чёрными ресницами, – ты вырастешь большим, сильным и очень счастливым, я позабочусь об этом, – даёт Джефф обещание в тишине комнаты, обещание, которое он намерен сдержать.       И ему это удаётся, хоть и не всегда, потому что Тиннасит растёт активным, шустрым ребёнком, которому интересно абсолютно всё: начиная от игрушечного домика и косметички старшей сестры, и заканчивая тем, что мама готовит на плите. Но ангел следует за ним, подставляет невидимую руку, чтобы мальчик не так сильно ударился коленями, закрывает от брызг масла, не давая горячей жидкости попасть на лицо и в глаза, и возникает преградой у самого края тротуара, когда Баркод-школьник пялится в экран своего новенького телефона, не обращая внимания на опасности.       И чем взрослее становится Тиннасит, тем сложнее Джеффу удаётся уследить за ним, спасти от неприятностей, уберечь и обезопасить, ведь он не может быть рядом каждую секунду, не может бросить все свои небесные дела, приклеив себя к человеку, и он старается, старается изо всех сил, но однажды не успевает.       Новенький телефон четырнадцатилетнего Баркода становится не только опасностью на дороге, но и приманкой для любителей лёгкой наживы, которые следуют за мальчиком в переулок, убеждаются, что поблизости нет людей, и прижимают Тиннасита к стене, угрожая ножом и требуя отдать устройство. Вот только Баркод не слушается, прячет его поглубже в карман, со страхом глядя на лезвие ножа: он знает, что их семья не богатая, знает, что если сейчас отдаст телефон, новый ему смогут купить нескоро, а мама вообще очень сильно расстроится.       – Отдавай или заберём силой! – преступник угрожает, снова показывает оружие, надеясь напугать. А Баркод боится, но не показывает этого, выворачивается из захвата и пытается сбежать, надеясь, что они отстанут. Вот только они не отстают, догоняют, ловят за руки, и в пылу борьбы нож прилетает мальчишке в живот, заливая кровью его рубашку. – Я не собирался его убивать, он сам подставился! Блять, малолетний кусок дерьма! – ругается мужчина, со страхом оглядываясь по сторонам, и тащит своего подельника подальше от места преступления, забыв даже о телефоне. А Тиннасит держится за травмированное место, пульсирующее тупой болью, и скатывается по шершавой стене на грязный асфальт, сглатывая ставшей вязкой слюну. Он усмехается, думая о том, что телефон хотя бы не украли, вот только сейчас до него доходит, что если он умрёт, в устройстве уже не будет смысла и нужды, а из-за его травмы или смерти семья расстроится куда сильнее.       – Баркод! – слышится странный шелест, а по переулку тихо проносится его имя, – как же ты так! Меня не было полчаса!       Мальчишка вздрагивает, широко раскрыв глаза, оглядывается вокруг и шипит от боли, кусая губу. Похоже из-за потери крови у него начались слуховые галлюцинации. Или может быть это уже голоса с того света?       – Я умираю, да? И ты зовёшь меня к себе, на тот свет? – Тиннаситу страшно до жути, но может быть если ему никто не ответит, значит он будет жить?       – Я не зову тебя к себе, тебе ещё рано на небеса, – бормочет голос слева. И мальчик поворачивается на звук, вглядывается в никуда и просит, практически умоляет:       – Покажись, кто ты?       А Джефф знает, что это против правил, как и знает, что не должен сейчас помогать мальчишке, может быть только подсказать, чтобы он позвонил в скорую, позволил спасти себя кому-то другому, оставив его жизнь в руках других людей. Теперь Джефф осознаёт, почему ангелы не хотят быть хранителями, почему так неохотно соглашаются на эту роль, ведь страшно смотреть на то, что твой подопечный умирает, а ты не можешь ему помочь. Точнее можешь, но ради этого жертвуешь ангельской силой и свечением, которое невозможно восполнить, восстановить и хоть как-то вернуть. Но это же Баркод, ещё совсем юный мальчик, жизнь которого только начинается, и он не заслуживает смерти, не заслуживает боли и слёз, льющихся по щекам.       Именно тогда, в тот судьбоносный вечер, у Джеффа в крыльях появляются первые чёрные перья цвета вантаблэк, настолько контрастирующие с белизной, что их невозможно не заметить.       Джефф являет себя человеку, присаживается перед ним на колени, зная, что одежда ангелов не покрываются грязью, и смотрит в широко распахнутые испуганные глаза, проговаривая тихо:       – Я Джефф, твой ангел-хранитель. Прости, что позволил этому случиться, – Джефф прикладывает руку к животу, делясь своей энергией и забирая боль, заживляет глубокую рану, не оставляя даже рубца и следов крови на одежде, а напоминанием о происшествии служит только дырка на школьной рубашке, пропоротая ножом, – вот и всё, теперь ты в порядке, – ангел снова смотрит человеку в глаза и улыбается с нежностью, – только не попадай больше в неприятности, хорошо? – и он встаёт, собираясь снова исчезнуть, но слышит тихое, произнесённое дрожащим голосом:       – Спасибо, Джефф, мой ангел-хранитель, – Баркод смотрит на неземной красоты крылья, на прекрасного нечеловека и ощущает трепет внутри от осознания, что такое существо охраняет его. И, наверное, он должен испугаться, закричать и убежать, но Джефф совсем не страшный, улыбается так красиво и нежно, а пространство вокруг него словно светится и искрится, и когда ангел исчезает, Баркоду кажется, что он продолжает чувствовать его присутствие.       А ангел с уверенностью принимает решение, когда смотрит на чёрные перья в своих крыльях, что он больше ничего подобного не допустит, будет внимательнее и аккуратнее, будет пристальнее следить за Баркодом и оберегать его.       Но вот Тиннаситу пятнадцать, он сидит под деревом в одиночестве и плачет, прижимая сломанную руку к груди.       Джефф думает, что это какая-то насмешка, потому что его человек словно специально ждёт момента, когда его не будет рядом, чтобы как-то себе навредить. И он, уже не раздумывая, появляется словно из неоткуда, присаживается перед мальчиком и накрывает его руку своими прохладными ладонями.       – Прости, я не хотел, я... – Тиннасит заикается, смотрит на сосредоточенного Джеффа, и когда понимает, что боль отступила, касается его ладони кончиками пальцев и пытается улыбнуться со слезами на глазах, – спасибо тебе.       – Я не хочу, чтобы тебе было больно, но мне нельзя так делать, понимаешь? – Джефф не уворачивается от прикосновения (хотя тоже должен), поднимает глаза и вглядывается в заплаканное лицо, подносит руку и стирает мокрые дорожки, – ты мне обещал быть аккуратнее, помнишь?       – Помню... Прости, пожалуйста, я просто хотел снять котёнка с дерева, его туда собаки загнали. Но оступился и упал, а котёнок...       – Этот? – ангел показывает на крохотное существо, которое сидит в сторонке и смотрит на них, наклонив вбок голову, а когда видит направленные на себя взгляды (ведь животные видят ангелов), топает прямо к Баркоду, забираясь к нему на колени, громко урчит и потирается о живот, – тебе пришли сказать «спасибо», – Джефф улыбается, гладит котёнка по спинке и встаёт, намереваясь уйти.       – Пи’Джефф, – Баркод обращается к ангелу, как к старшему, используя человеческую приставку, потому что не знает другого способа выразить уважение, – я постараюсь больше тебе не досаждать.       И он честно старается, приносит домой котёнка, называет его Нангфа и держится подальше от травм и неприятностей, вспоминая с нежностью красивое существо с белоснежными крыльями.       Но однажды вечером Баркоду становится так тоскливо и одиноко. Ему шестнадцать, а у него совсем нет друзей, только приятели, которые играют в опасные игры, допоздна бродят по улице и часто прогуливают школу, а он не хочет так делать, не хочет расстраивать родителей, сестру и, конечно же, Джеффа. Сразу ли он принял тот факт, что у него есть ангел-хранитель? Конечно, не сразу, но сложно свалить всё на сон, когда на рубашке есть продолговатая дыра, боль от колотой раны тоже сохраняется в памяти, зато нет ни крови, ни самой раны. И если после того раза его ещё одолевали сомнения, то сросшиеся по волшебству кости эти сомнения заставили исчезнуть окончательно, оставив после себя тёплое ощущение внутри, что с ним рядом кто-то всё время есть и этот кто-то его оберегает. И мальчику хватает этого знания, хватает даже когда ему не с кем поговорить, а одиночество засасывает в самую глубину, но однажды тоска доводит его до крайней точки, после которой он просит тихо в пустоту:       – Пи’Джефф, ты здесь? Ты можешь со мной посидеть?       А Джефф не может и не должен, у него и так в крыльях уже достаточно чёрных перьев, чтобы добавлять ещё, но голос Баркода звучит так грустно и надтреснуто, что он не в силах ему сопротивляться, появляется, шелестя крыльями, и садится на стул напротив кровати, заставляя мальчишку широко распахнуть красивые карие глаза.       – Ты правда пришёл! Спасибо! – он подпрыгивает на месте и улыбается, когда Нангфа трётся о ногу Джеффа, – ангел пришёл к ангелу. Надеюсь, ты не против, что я его так назвал.       – Не против. Баркод, я рад...       – Зови меня просто «Код», если тебе не сложно, – парень сияет от улыбки и с восхищением рассматривает своего защитника.       – Не сложно, Код, – ангел смотрит на парня, который от нетерпения чуть ли не подпрыгивает на месте, кивает ему мягко, – ты что-то хочешь спросить. Я не смогу на всё ответить, есть темы запретные, но о чём-то мне рассказать позволено.       – А ты умеешь летать? – Тиннасит указывает на белоснежные крылья с чёрными пёрышками и ждёт ответа.       – Да, умею, для этого они мне и нужны.       – А ты можешь их прятать?       – Да, могу, – ангел ничего не делает, даже не двигается, а крылья за его спиной просто исчезают, растворяясь в воздухе и вызывая небольшой шок у человека, который, впрочем, длится недолго:       – А как там, на небесах? – мальчишка поднимает голову, смотря в потолок, словно пытается через него увидеть бескрайние просторы неба.       – Мирно, спокойно, тепло, – Джефф не может сказать большего, но Баркоду, кажется, хватает и этого.       И поток вопросов не заканчивается до глубокой ночи, пока мальчишка просто не отключается, сидя на кровати. Ангел укладывает его, укрывает одеялом и обещает себе, что больше являться не будет, ведь это нарушение их законов, за которое обязательно последует наказание.       Но его почему-то не наказывают, а Баркод продолжает звать, просить побыть с ним или вообще погулять, находя утешение в обществе неземного, прекрасного существа.       – Ты же понимаешь, что меня, кроме тебя, никто не видит, и для окружающих ты идёшь, разговаривая сам с собой? – Джефф сразу появляется без крыльев, поправляет полы идеально сидящего чёрного пиджака, и уже по привычке мягко и нежно улыбается своему подопечному, ответная улыбка которого дарит ощущение, словно он прямо сейчас на небесах, потому что от неё становится так же мирно, тепло и спокойно.       – Ну и что, меня всё равно никто из них не знает, поэтому мне нет до этого никакого дела, – и ему правда всё равно, потому что рядом с ним ангел, его ангел, а остальное совсем-совсем не важно, – Пи’Джефф, а у тебя дома, на небесах, можно играть в игры или смотреть фильмы?       – Фильмы? – Джефф наклоняет голову, задумываясь о том, что мальчик имеет ввиду, – это мелькающие картинки в ваших устройствах, которые вы называете телевизорами? Нет, у нас нет такого.       – А еда? У вас есть еда? – Баркод с воодушевлением и восторгом задаёт интересующие вопросы, продолжая любоваться ангелом.       – Ба... Код, нам не нужно есть, – ангел снова просто по-доброму улыбается, глядя перед собой, – мы питаемся энергией, а не пищей.       – Хм... Хорошо. Но фильм какой-то мы обязательно посмотрим! – а Джефф в сотый раз хочет сказать, что им нельзя вот так видеться, что он должен быть безмолвной, невидимой тенью, собирается рассказать, что это – нарушение их небесных правил и уставов, но не может заставить себя, получая странное удовольствие от этих встреч и прогулок, и вместо этого просто кивает на предложение Баркода.       И такие встречи, разговоры, вопросы и даже просмотры фильмов повторяются всё чаще и чаще, делая крылья ангела чернее, словно поглощая их белизну, но Джефф отмахивается от этого, говорит себе, что ещё осталось много белых перьев, что ещё в запасе полно времени, потому что сам тянется к своему человеку, сам ищет возможности появится перед ним, ощущает умиротворение от его голоса, слов и улыбки, поддерживает, когда мальчишка учится петь и играть на гитаре, продолжая оберегать от всего мира.       А Баркод понимает, что влюбляется. Влюбляется в неземное, потустороннее невероятно красивое существо, такое доброе и чистое, что при любом взгляде на него Тину хочется прикоснуться, но, в тоже время, кажется, что он может замарать его собой. Ему восемнадцать, он хочет любви, свиданий и отношений, но единственный, кто занимает его сердце и мысли – это ангел Джефф, которого нельзя трогать, но так хочется обнять, прижать к себе или поцеловать в идеально очерченные губы.       И Баркод запрещает себе эти мысли, старается избавиться от них и успешно это делает, игнорируя свои неизменные желания, пока в фильме, который они смотрят, девушка не целует парня, признаваясь ему в любви.       – Но ангелы всех любят, только мы ни с кем так не делаем, – рассуждает Джефф вслух, прижимаясь боком и боку Баркода и ощущая его тепло. Он собирается сегодня сказать, что это последний его визит, что он и дальше будет рядом, но на расстоянии, потому что белых перьев осталось меньше половины, и когда последнее перо станет чёрным... Ангел не знает, что произойдёт, но понимает, что точно ничего хорошего. Вот только ему самому начинает казаться, что эти встречи слишком особенные, слишком близкие, чтобы от них было так просто отказаться. Поэтому он оттягивает этот момент, как может, задаёт и правда интересующий вопрос, поворачивая голову и сталкиваясь взглядом с тёмными глазами, обрамлёнными угольно-чёрными длинными ресницами.       – Это для выражения особенных чувств, Пи’Джефф, когда любишь кого-то больше, чем остальных, – Код кивает сам себе, вот только не может отвернуться, смотрит на ангела и умоляет себя не делать глупостей, но проигрывает в этой борьбе, когда Джефф касается своих губ кончиками пальцев, словно пытается поймать фантомные ощущения. Баркод следит за этим движением, не отрывая глаз, заворожённо поднимает руку и уже сам прижимает палец к мягкой плоти, гладит ласково, краснея скулами, и придвигается ближе, невесомо, еле ощутимо целуя нежные губы.       Ангел открывает рот от удивления, распахивает глаза, но не отодвигается, не понимает, почему он чувствует это так, словно у него в груди порхают мотыльки.       – Прости... – шепчет Тин, поглаживая большим пальцем скулу Джеффа и понимая, что не ощущает на своих губах и лице выдохов. Значит, ангелы даже не дышат.       Джефф же не знает, что сказать, понимает, что нарушает десятки запретов и все возможные законы, но лёгкое прикосновение вызвало в нём такие неизведанные ранее чувства, что он просто тянется вперёд, целуя ровно так же, как это сделал парень, надеясь, что его не накажут, ведь он не делает ничего плохого, не причиняет никому боли. И даже когда его обнимают за шею, прижимая ближе, он продолжает думать, что не совершает ничего дурного, наклоняя голову и аккуратно укладывая ладони на грудь парня, чувствуя внутри стук сердца.       – Так... так громко бьётся, – шепчет ангел, когда Баркод отстраняется, чтобы сделать вдох.       – Оно так бьётся из-за тебя, Пи’Джефф, – он облизывает пухлые губы, воскрешая в памяти вкус ангельского поцелуя, и припадает снова, не в состоянии насытиться.       Для Джеффа же всё такое новое и неизведанное, прикосновение губ ему кажется настолько чарующим и приятным, словно свет вокруг становится ещё ярче, и мир теплее и светлее. И когда приходит время уходить, он не говорит Баркоду ничего из того, что собирался сказать, потому что не может, потому что слишком привык к разговорам, внутреннему свету, исходящему от мальчика, и искрящемуся, сияющему нечто, поселившемуся в его собственной груди. И он не хочет думать, не хочет акцентировать внимание на том, что с Тиннаситом он начинает чувствовать.       И небеса, вопреки мыслям Баркода, не рушатся на него, его ангел никуда не исчезает, продолжая приходить даже без зова, и разрешает себя целовать, обнимая как можно крепче.       – Пи’Джефф, а можно увидеть твои крылья? – Тин смотрит на прекрасного ангела и ощущает, как перехватывает дыхание, когда Джефф молча встаёт и поворачивается спиной. Он сам давно их не рассматривал, полностью забывшись в том, что происходило между ним и мальчиком, утопая в эмоциях, которые не присущи ангелам и которых у них просто нет. Но у него они начали проявляться, пробуждаться, словно спящий вулкан, что позволило ему понять: он, кажется, любит этого человека, любит по-особенному, не так, как всех остальных существ в этом мире.       Джефф показывает свои крылья, слышит прерывистый выдох и тихий вопрос:       – А можно к ним прикоснуться? – Баркод смотрит с благоговением на крылья, чувствуя, как дрожит всё нутро от захватывающих, переполняющих и льющихся через край эмоций.       – Можно, – ангел разрешает человеку даже это: прикосновение к святыне, – только очень аккуратно.       И Баркод слушается, касается пёрышек кончиками пальцев, ведёт по ним, ощущая невесомую мягкость и теплоту, улыбается, когда они щекочут кожу и спрашивает, затаив дыхание:       – А почему они полностью чёрные?       – Полностью чёрные? – ангел глухо спрашивает и впервые боится.       Он исчезает молча, не сказав Тиннаситу ни слова. Вот только на небесах его уже ждут. Он нарушил все ангельские запреты, явил свой образ человеку, исцелил, позволил прикоснуться и разрешил поцелуй, наполненный не благодарностью, а «низменной, человеческой похотью».       – Это называется «любовь», – произносит Джефф, со слезами на глазах смотря на ангелов, которых послали встретить его, – она не низменна, она чистая и прекрасная.       Только ангелы остаются бесстрастными и безучастными к словам Джеффа. Для них – он нарушитель, который не смог вовремя обуздать пробудившиеся эмоции. Поэтому они и произносят, холодно, равнодушно:       – У тебя есть выбор: остаться навсегда на небесах, без возможности спускаться на землю и летать, или стать падшим ангелом, обречённым доживать свой век среди простых смертных. Ты должен действительно хорошо подумать, обратного пути не будет, потому что твоё наказание должно быть соизмеримо по тяжести с преступлением.       Вот только ангел и сам знает, что обратного пути не будет, расправляет свои угольно чёрные крылья, смотрит на них в последний раз и прощается, потому что вместе с тем, как утекала из него ангельская благодать, в нём просыпались ранее неизведанные чувства, все обращённые к Баркоду. А оставшись на небесах, он больше никогда не сможет посмотреть в глаза этому мальчику, увидеть его улыбку и ощутить исходящее от него тепло. Поэтому он выбирает, гордо подняв голову:       – Я хочу быть со своим Баркодом, на Земле, – и пусть его осудит каждый, кто сможет, за любовь к человеку, за то, что он отдал всего себя ему, но он не пожалеет, потому что понимает, что не сумеет без него жить.       И вот тогда он пал, обрушился вниз без ангельских способностей, без воспоминаний о секретах небес и без крыльев. Но при нём остались другое: он помнил, какие ощущения дарили небеса, помнил, что был ангелом когда-то и помнил Баркода, что было важнее всего.       И ему пришлось заново учиться жить, только уже в хрупком человеческом теле, которое чувствовало жару, холод, голод, нужду, могло простудиться, получить травму или даже умереть.       Но рядом всё ещё был Баркод, обнимал его, рыдающего, у себя на заднем дворе, в кругу выжженой травы. Обнимал и баюкал, говорил, что теперь он будет ангелом-хранителем Джеффа, поможет ему встать на ноги, поможет понять человеческую жизнь и будет держать, чтобы теперь человек не упал, а если падение случилось, то смог подняться.       И Джефф научился, получил второе имя и даже фамилию, занялся тем, чем горел его человек и за пять лет пришёл к тем высотам, которые у него были сейчас, а его «ангельский» голос покорил миллионы сердец и теперь звучал ото всюду. И хоть он совсем не помнил ничего о небесах, но о своих крыльях он не забывал ни на день.       – Пи’Джефф, извини, я опоздал, жуткие... пробки, – Баркод запинается, смотрит на спину Сатура, тяжело сглатывая. Медленно подходит ближе, касается иссиня-чёрных перьев, проводит по ним ладонью, аккуратно зарываясь пальцами. Совсем не похожи на настоящие, на те, которые он помнил.       – Я не знал об этом элементе образа, – честно признаётся музыкант, глядя на себя в зеркало. Он никогда не видел со стороны свои крылья, когда был ангелом, но эти ощущаются совсем чужеродными, хоть и смотрятся невероятно красиво.       – Ты же знаешь, что можешь отказаться от них, да? – Тин пробирается под крылья руками, обнимает за талию и улыбается, скользя ладонями по голой коже в вырезах на боках.       – Я знаю, но не хочу, – и хоть тогда, пять лет назад, ему было невыносимо больно потерять такую огромную часть себя, после которой осталась пустота, но она была успешно заполнена трепетной любовью и поддержкой его человека, – это уже отболело. Потому что ты был рядом, и ты полюбил меня, увидев мои крылья всего три раза, – Сатур вздрагивает, когда Код перестаёт его обнимать, и пытается поймать его ладони, но парень всего лишь обходит его спереди, чтобы обхватить лицо пальцами и посмотреть прямо в тёмные, прекрасные глаза:       – Я полюбил тебя за твою нежность, за заботу обо мне, за улыбку и мягкость, за то, что ты спасал меня даже тогда, когда я не знал, что меня нужно спасать. Я полюбил тебя за то, насколько ты весь прекрасен: с крыльями, с ангельской силой и бессмертием или без всего этого. Для меня это было не важно. Для меня ты всегда, до конца жизни, останешься моим ангелом-хранителем, – и Код целует своего ангела, целует словно впервые, мягко и трепетно, почти невесомо. Вот только его давно уже человеку этого мало, Сатур сжимает его ладони, снимая их со своего лица, и опускает на талию, прямо на вырезы в пиджаке, в которые Тиннасит засовывает руки, скользя ладонями по голой спине. Теперь парень целует более развязно, глубоко, обводит языком чувственные губы и толкается между ними в рот, слыша тихий, заглушенный стон. Может между ними сейчас была ещё и похоть, но от этого любовь никуда не исчезла, не испарилась, а стала только крепче и «взрослее», трансформировалась, преобразилась и превратилась во что-то новое.       – Пи’Джефф, тебе лучше закончить примерку, пока я не начал снимать с тебя эту одежду, – Код хрипло проговаривает прямо в рот и делает шаг назад, но далеко не успевает отойти, потому что его ловят за руку:       – Помоги мне надеть перчатки, – Сатур протягивает кружевные кусочки ткани и выставляет вперёд ладони, улыбаясь. А Баркод не может отказать, никогда не умел, натягивает сначала одну перчатку, ласково целуя в центр ладони, а потом вторую, проделывая то же самое. И отходит снова Джеффу за спину, но не обнимает, любуется им в зеркало: этими крыльями цвета вантаблэк, этими кружевными перчатками, делающими длинные пальцы еще более изящными и красивыми, этой голой грудью, на которой слишком легко появляются засосы, этими длинными белыми лентами, свисающими вниз с манжет, и этими вырезами на боках, делающими талию Сатура визуально ещё у́же.       – Насколько же ты прекрасен, мой ангел, – шепчет Тин, ощущая, как перехватывает горло от восхищения, – мой самый прекрасный падший ангел.       – Я пал, чтобы быть с тобой, потому что наличие крыльев не смогло бы заменить мне тебя, – Джефф разворачивается и обнимает за шею своего мужчину, прижимаясь губами к уху и проговаривая, – я буду танцевать, петь и жить для тебя, мой чудесный Баркод.       И пусть эти крылья никогда не позволят ему взмыть над Землёй и снова прикоснуться к облакам, не позволят полететь к горизонту и устремиться к звёздам, вот только ему и не нужно в ту высь, потому что там нет его возлюбленного. Но зато Джефф может подняться над сценой, посмотреть сверху на зрителей, знать, что среди них есть тот, ради кого бьётся его теперь человеческое сердце, и ощутить мир, тепло и спокойствие.