FRI(END)S

You and I go back to, like, oh-nine, it's like forever

Вышагивающие мимо люди не цепляли взгляд. Они проплывали, мелькали и пересекали траектории друг друга: парами, по отдельности и группами — без надежды или задней мысли когда-либо снова встретиться. Такова жизнь в своём хаотичном порядке. Или упорядоченном хаосе. Мужчина сидел на одной из скамеек террасы в центральном парке города и чуть расфокусированным взглядом захватывал общий план, расстилающегося перед ним пейзажа. Набирающие цвет ветви деревьев, растущих по-лесному беспорядочно, отражались в глади серого озера. Эта городская зелёная зона была тем немногим естественным и нетронутым, что сохранилось в строе расширяющегося мегаполиса. Буйство природной анархии перед глазами расслабляло мозг, уставший от вышколенных рядов небоскрёбов, прямоугольных кварталов и постоянного соприкосновения с проблемами людей. Он сидел и смотрел, расстегнув пару пуговиц рубашки, цвета глухой киновари, — просто смотрел. Вольготным движением зачесав назад давно вернувшие свою горько-шоколадную темноту волосы, украшенные сейчас редкими перьями контрастных графитовых прядей, закинул руку на спинку деревянной скамьи. Его образу удавалось единовременно привлекать внимание, как сочному фрукту на фоне зелёной листвы, и вместе с тем маскироваться в разномастье толпы. Лишь иногда он цеплял неосторожные, заинтересованные или вовсе случайные взгляды. Из-под льняного ворота, на шее мужчины, выглядывали две уверенно-острые линии тату, устремлённые вперёд, как и взгляд их обладателя. Сукуна одновременно боготворил и морозился от тенденции общества к равнодушному сосуществованию. Хотя, как психолог понимал. Он находил в этом и баланс, и уйму противоречий, создающих и разрушающих человеческую бытность. Хаос и порядок в одном лице — человеческом. Сейчас Рёмен внимал. Он выступал тихим наблюдателем. Не погружаясь в людей, а созидая их со стороны, отпускал из головы все мысли — как ни парадоксально. Погода на улице стояла не совсем пасмурная, но и не ясная. Идеальная по вкусу Сукуны. Было то самое, переходное, время, когда уже расчехляешься от тёплой зимней одежды, и можешь позволить себе ходить в одном пиджаке на футболку или по-простому в толстовке в нерабочее время. И солнце ещё не палит так, что хочется снять с себя всю одежду к чертям собачьим. Вместе с кожей. Рёмен любил межсезонье. За его неоднозначность, за его разногранность, за запах увядания и возрождения, стоящий в воздухе. (И вовсе не за то, что у его клиентов начинались весенние обострения). И любил когда небо было покрыто лёгкими облаками, оттеняя иногда пробивающиеся между ними мягкие лучи. Воздух ещё не успевал прогреться, а светило ехидно-заботливо проходилось языками по открытым участкам кожи, опаляя и создавая с окружающей прохладой комфортный контраст температур. С момента первого потепления Сукуна приходит в этот парк между сессиями или на обеденном перерыве. Зачастую ради того, чтобы действительно перекусить в своей любимой вафельной, которая расположилась на зелёной территории: главное блюдо заведения подавали буквально со всеми видами сладких и несладких гарниров — за такое можно было бы и душу продать. А цены в этой вафельной и правда были как за настоящую душу. Но уверенно стоящий далеко выше среднего достаток Рёмена позволял не думать о таких вещах. И не думать, почему он сравнивает человеческую душу с вафлями. Но в первую очередь он приходил в парк за тем, чтобы проветрить голову и, затерявшись в суете толпы, отдохнуть от человека как от самостоятельной единицы общества. И чтобы утонуть сознанием в зелёных насаждениях и борющихся с городом звуках природы. Раздумья эти отражались в зеницах Сукуны, где маленький островок зелени на одной из радужек сходился таким же образом, в искусном противостоянии, с янтарём карих глаз. Обычно эта выверенная схема расслабления действенно работала. Но день на день не приходится, и сегодня — что бывало довольно редко — в голову Сукуны пришли далёкие, давно затерянные, как им предполагалось, мысли. Проветрил. Молодец. «Никогда не было — и вот опять» или «свято место пусто не бывает». На место проветренных сот в гудящую, словно улей, голову Рёмена прилетела, жужжа, «королева» всех мыслей — ностальгия. Ни то перемена погоды и сопутствующие ей новые запахи, ни то случайные образы из толпы — кто-то из этих подлецов вероломно призвал её в рёменовские насущные мысли. И даже у таких пиздатых психологов, как Сукуна Рёмен, были вещи, которые они не прорабатывали и продолжали держать, неся с собой перманентно через рабочие будни и выходные осознанной взрослой жизни. Например, потому что эти вещи очень укромно и тихо старались скрываться в бессознательном. А когда это бессознательное дарит окутывающее обманчиво-приятное чувство, его как будто и не хочется трогать вовсе. Солнце выглядывает из-за облака и палит. Нежданный прохладный ветер забирается под пиджак, с первым порывом накрывший плечи, и несвойственно Рёмену пробирает его до костей. Как пробирают сейчас щекотливыми волнами картинки прошлого, внезапно проснувшиеся и растёкшиеся по его сознанию. Сукуна не понаслышке, как специалист, знает, что это чувство настигает внезапно. И спусковые крючки для активации этой машины времени у каждого свои. «Грёбанная Т.А.Р.Д.И.С. — думает Рёмен. — Как всегда "вовремя"». Иногда, а возможно, даже чаще всего, люди сами не знают, какую форму имеют эти триггеры — откуда приходят и куда потом уходят, забирая с собой воздыхания по прошлому. Кто-то этим чувством наслаждается, кто-то в обнимку с ним тоскует, кто-то его романтизирует. Сукуна же принимает спокойно. С достоинством. Хотя по правде — перманентно терпеть не может. Потому что оно вносит смуту в его стройные мысли. Потому что, опять же, как психолог, знает, что дыма без огня не бывает, а ностальгия — чувство многоликое. Чисто по-человечески Сукуна, конечно, может иногда им насладиться. Но большую часть времени понимает, что длительное погружение в этот омут с сиренами часто является либо пятым-десятым тревожным звоночком, либо свидетельствует о приближении к одному из них. Сенсорно-мыслительные блуждания в прошлом иногда действительно могут ранить и навредить. Но, конечно, далеко не всегда. И тут тоже не тот случай. Безусловно. У ностальгии есть и обратная сторона со своими приятными плюшками и бонусами — по типу обратного заряда положительными эмоциями и оптимистичным настроем. В случае Рёмена, внезапная гостья зачастую ознаменовывала ещё и приход того, что в простонародье называют предчувствием. Или интуицией. Все подобные вещи, такие как: дежавю, флешбеки и «т.д. и т.п». — обычно находили у Сукуны отражение в настоящем или в ближайшем обозримом будущем. И несмотря на все научные трактовки и обоснования таких явлений, специалист-психолог иногда шарахался внутренне как проклятый от сюрпризов, которые преподносила ему жизнь, стучась внезапным ностальгическим приступом в дверь. Таким, как сейчас — решившим внезапно озарить его рабочий будень. За десять лет Рёмен не раз и не два менял телефоны. Почему именно отрезок в десять лет? Потому что примерно на таком временном расстоянии сейчас залегла точка отсчёта его ностальгии. И за это время большую часть фотографий с телефона Рёмен выгружал через компьютер в облако. Он не относился к тому типу людей, кому с заядлой регулярностью жизненно необходимо кручиниться над всеми подряд кадрами в архиве. Над каждым облачком и листиком, каждым встречным милым пуделем и котиком, красиво усевшимся на чьём-то окне — да, славно и приятно их иногда пролистать, но не чахнуть над снимками, как змей над златом. Пока те, в свою очередь, просто на кой-то чёрт забивают память устройства. Но отдельно значимые фотографии Рёмен всё же оставлял и хранил в галерее. И сейчас, заглянув в неё, сидя на террасе в парке, Сукуна нажал на альбом, с понятным лишь ему названием «Пристань», листая почти к самому началу. В ряду из трёх квадратиков остановил взгляд на одном — отдающем теплотой оранжевого света куда-то под рёбра. Открыл. Закат, фрагмент капота, парень. Перед ним предстала на удивление правильная композиция. На удивление — потому что Сукуна никогда не был хорошим фотографом. Правильная… потому что объекты в кадре были расположены гармонично и были — правильными. Для него. И так же, как на фото, очень естественно, они располагались в его памяти и где-то в зоне ответственности между сердцем и мозгом. Было спокойно, было комфортно. Сукуна задумчиво поставил локти на бёдра и, опустив подбородок на левую ладонь, внимательнее вгляделся в кадр на экране. Тёмная лохматая макушка с языками огненных лучей в прядях-колючках; такой же, немного колючий взгляд — но выражение на повёрнутом в профиль лице всё же расслабленное. Рёмен помнил, как в тот день он и стал причиной всех тех эмоций, что отражались сейчас в фотографии светом пикселей. Он смотрел на этот кадр без особых мыслей, просто чувствовал его — просто помнил. Раз уж госпожа ностальгия сильно просилась в его объятия, то кто он, чтобы отказывать этой не так часто заявляющейся даме? Иногда её компания даже приятна. «Как приятно», — действительно, смотря на фото, проговаривает в голове психолог. И всё же закрывает на этом сеанс созерцания прошлого. Он на это не купится, потому что смотреть на это можно долго, очень долго. Рёмен поднимает глаза и устремляет взгляд обратно в толпу, всё так же пестрящую цветами — она всё так же хаотично гудящей цветной гармонией расслабляет. И всё же, среди разномастных, проносящихся и мерно идущих мимо силуэтов, глаз цепляет тёмная макушка. Аккуратно уложенная, возвышающаяся иссиней чернотой над тремя сорванцами в кислотных одеждах. Когда ядовитая стайка проплывает вперёд, взор сам, непроизвольно, опускается ниже, и Сукуна видит профиль. Такой же, как секундами ранее на экране, живописно отпечатавшийся у него под веками. Глаза Сукуны округляются от узнавания. «Блять. Она опять это сделала», — выругивается ни то на жизнь, ни то на своё «шестое чувство». А может, потому что повёлся-таки на фотографическую наживку приятных воспоминаний. Не то чтобы Рёмен сильно верил в судьбу. Раньше, скорее, даже не верил. Но сейчас перед его глазами предстало это. Эта картина, этот профиль, сошедший как по «случайному» заказу с дисплея. И в этот момент, устремлённо шагающий мужчина со знакомым лицом внезапно запинается о скейт, выкатившийся из-под ног у одного из, ушедших чуть вперёд, кислотных юнцов. Он, коротко бросает взгляд, острее чернёной стрелы, в сторону троицы. Но так же быстро отпускает тетиву своего раздражения, сменяя мимолётную эмоцию на присутствовавшее до этого в лице спокойное выражение. Откатывает ногой скейт обратно в сторону «стайки». Мужчина тянется поправить ворот выглаженной светлой рубашки. Затем перекладывает в правую руку внушающий должное впечатление чёрный портфель и приподнимает к лицу освободившееся запястье, сверяясь со временем на часах, показавшихся из-под рукава насыщенно синего пиджака. Он сдержан, но по немного резким движениям и реакциям видно, что мужчина спешит. Затем обладатель чёрной макушки вновь поднимает голову, отрываясь от наручного циферблата, и по инерции смотрит чуть вбок, левее направления своего приостановленного маршрута — в сторону скамеек, где сидит Сукуна — и его взгляд встречается с янтарём чужих глаз. Сначала Рёмен ловит скользнувший по нему расфокус. Но в миг, когда чужие глаза почти прошли мимо, в него вдруг обратно, рикошетом, прилетает зеркальная ясность двух тёмных озёр. Секунда, две, три. «Ха, я вроде не указывал в любимых жанрах своей жизни дорамы», — но при этом в голове Сукуны даже не проскользнула мысль разрушить момент и подойти или вовсе отвести взгляд. А ведь эта сцена на террасе действительно выглядела так: два человека, застывших посреди парка под взглядами друг друга, и проплывающая между ними толпа — как сцена в конце одной из сотен серий романтической дорамы или сопливого аниме. «Осталось только розовые лепестки пустить на стоп-кадре». Сукуна всё это время продолжал сидеть в чуть расслабленной позе, как будто уже давно наблюдал за происходящим. От этого ситуация смотрелась ещё комичнее. Подперев кулаком щёку, в другом он зажал телефон, который до этого прокручивал в задумчивости между пальцами, занавесив блокировкой портрет «Дориана Грея». Только человек перед ним был безусловно прекрасным, как на картинке, так и в жизни. И вот, его «Дориан Грей» ломает четвёртую стену, сойдя с полотна экрана к своему зрителю. С тем же картинно спокойным выражением идёт к нему. И спустя восем шагов к скамейке, перед лицом Сукуны растягивается жакондовская улыбка. — Так это об твой цепкий взгляд я споткнулся? «Вот это "подкат"», — думает Рёмен. — Если бы я мог силой взгляда двигать предметы, например, чужие скейтборды, то выпад был бы засчитан. Но ты продолжай перекладывать ответственность на высшие силы, Фушигуро, — говорит человек, который десять минут назад сетовал на жизнь как на объект с самостоятельным разумом, — и, возможно, когда-нибудь они тебе даже помогут. Рёмен со словами «приветствия» вальяжно встаёт перед собеседником в условном жесте приличия. «Как будто не десять лет, а десять дней», — бежит строка в голове. — А разве помощь мне не противоречит твоей мозгоправской этике? Или ты завязал? Сукуна впивается глазами в лицо говорящего мужчины, на чью раннюю версию он смотрел мгновениями ранее. — Ты только что назвал меня высшей силой? — брови иронично взлетели вверх, но свой чрезмерный интерес к происходящему Рёмен успешно прятал за занавесом профессиональной маски. Слово «мозгоправ» было в моменте проигнорировано. Фушигуро оценивающе прошёлся взглядом по крепкому и ещё заметно заматеревшему с их времён телу. Задержался на открытой шее — сконцентрировавшись, ни то на провокационно стреляющих в него концах татуировок на её коже, ни то на ней самой — и спустился дальше, впрочем, быстро вернув глаза к глазам собеседника. — Не знаю пока насчёт «высших», но силой я бы всё ещё тебя назвал. Сукуна растянул оскал, вылезший как старый паттерн на привычную ситуацию. — И чего же мне не хватает до вашей высшей оценки, господин адвокат? Небесного пинка под зад? А то, мне кажется, вы куда-то спешили, — он ёрничает, но делает это без яда, на драйве, чувствуя расслабленность, почему-то накатившую от всего происходящего. — Ну, в случае с тобой, Рёмен, скорее, «преисподнего пинка», если со времён наших последних контактов ничего не изменилось, — мужчина тоже поймал запал. — И да, ты прав, я действительно спешил, но обойдусь без ногоприкладства к своей заднице. По крайней мере, не сейчас и не здесь. Если бы Сукуна хуже знал Фушигуро, то, вероятно, упустил во фразе, едва ли выделенной интонационно, еле ощутимую нотку афронта. Но вот не заметить откровенный флирт в его словах не смог бы даже полный идиот. Хотя это был их, искусно извращённый флирт. Рёмен знал, что в сторону других такая манера речи обычно летит только в форме оскорблений. Помнится, такие словесные игры с Фушигуро подхватывал только он сам. Или, даже чаще, первый их начинал. — Не то чтобы с тех времён могло ничего не измениться, — внимательный взгляд, — и не то чтобы я могу пропустить мимо ушей такую вещь, как зелёный свет. Ты что, меня кадришь с порога? И не то чтобы кто-то из них задумывался о том, как состоится их новая встреча. Если состоится. По крайней мере, Рёмен в своей голове говорил за себя. Он не мог предположить, если быть честным, что атмосфера их внезапного столкновения совершит скачок сразу от нуля до максимальной шкалы, измеряемой в единицах «будто как вчера». Рёмен вообще не рисовал в голове ситуации, в которых хоть какая-то атмосфера имела возможность зарождения. Он вообще об этом не думал. «Напрямую», — подкидывает ему сознание. Была ведь ностальгия. — Если что, все сроки привлечения меня к ответственности уже давно прошли, ты должен лучше знать. Ты же трудящаяся правопорядочная пчёлка, — «которая теперь жужжит не только в моих мыслях». Но вот, ситуация подвернулась, прокладывая внутри дорогу из непонятного накала и, наверное всё же, лёгкой, разделённой на двоих неловкости — которую сейчас оба «как вчера» прячут без раздумий за отточенным сарказмом. Хотя, так обычно градус и скачет, очевидно, когда люди спустя долгие годы встречают свою… «… откуда эти сантименты?» — все рассуждения выше не были оформлены в словесные мысли, но определённо наводили лёгкую смуту в голове на уровне щекочущих разные уголки ощущений. Рёмен себя на кой-то чёрт осаживает. Рёмен чувствует, как в его устоявшемся и взрослом существе пробиваются толи свои, толи чужие чувства. — Как бесчувственно. Ты точно психолог? — Фушигуро попадает. И сверкая лисьим взглядом, добавляет, — у меня есть ещё пять лет для обвинения тебя в особо тяжких. Да, чувства, определённо, его. Но эти чувства щекочут где-то в горле. Будто Сукуна сейчас проживает эмоции не своего прошлого, а отголоски чужого рассказа — какую-нибудь историю его клиента про «одного знакомого, который что-то там мутил с другим его знакомым» — именно так. Потому что на себя десятилетней давности Рёмен иногда смотрит, как на отдельно взятого человека. — Нет, Фушигуро, я мозгоправ, — Сукуна всё же находит момент, чтобы зацепиться за бесячее слово и с не поддающейся классификации ухмылкой произносит, — а из особо тяжкого в наших отношениях мне приходит на ум только пара моментов. — И каких же? — мужчина характерно понизил голос. — Судя по твоему тону, ты всё об одном, — Сукуна доволен удавшейся провокацией, — но я всё так же хочу тебе напомнить, что, помимо наших, видимо, тяжёлых для тебя сексуальных марафонов, в совместной жизни бывали и бывают другие занимательные и не всегда простые моменты. Но главная шутка в голове Рёмена была в том, что накатившие на него в моменте ощущения стирают границу с прошлым не только от того, что объект, их вызывающий, стоит прямо перед ним. Но и потому, что психолог в его голове чётко осознаёт — те эмоции имеют место быть и сейчас. И очень успешно имеют. Его. Благо, вечно остающийся «в сознании» мозг и профессионально нарощенный (ещё, кажется, с детства) панцирь были сейчас ответственны за его мысли, выходящие словами через рот. Только одна такая, всё же неозвученная мыслеформа сейчас неконтролируемо стояла перед ним. — В твоих словах мне нравится часть про совместную жизнь и упоминание «занимательных моментов» в настоящем времени. «Бойся своих желаний, Рёмен. — Очередные иронично-нелепые наставления себе любимому. — Бойся своих неопознанных и непризнанных желаний». «А сейчас просто наслаждайся». Поток мыслей прервался фразой всё ещё стоящего перед ним и смотрящего на него мужчины. Сукуне показалось, что он погрузился в свои чертоги на час, но на деле, анализ ситуации и собственного состояния занял не более десятка секунд и вообще производился фоново. — Нужно будет провести дополнительное расследование по теме ваших обвинений, мистер Рёмен, — протягивая матово-серебристый прямоугольник картона, зажатый между элегантными пальцами, — свяжитесь, пожалуйста, со мной, если вспомните какие-то детали по нашему делу. Сукуна без раздумий, не успев сгенерировать смешной ответ, берёт визитку из рук Фушигуро, мимолётно приходясь глазами по лаконичным тёмным буквам, сообщающим должность и имя её владельца. «Неплохо» — думает Рёмен. И следом выдаёт: — Вот тебе тоже мой контакт, — достаёт визитку, удачно завалявшуюся в нагрудном кармане пиджака, накинутого на плечи, — на случай, если придумаешь мне какое-то «особо тяжкое», помимо преступно хорошего секса, и захочешь это обсудить. — А почему «помимо»? Или у тебя в команде уже есть соучастник? Сукуна испытывает секундную неловкость. Но не от потенциально смущающих слов, а от того факта, что напор, направленный на него, довольно бестактно рвёт шаблон поведения Фушигуро Мегуми из его воспоминаний. По правде, Рёмен как не страдал, так и не страдает от отсутствия внимания к своей персоне. На внимание со своей стороны он тоже чаще получает ответ взаимностью. У Сукуны, естественно, за прошедшие годы были отношения: и с женщинами, и с мужчинами — и даже пара продолжительных, но в которых обе стороны изначально не предполагали серьёзного развития событий. И в последние пару лет он, увлечённый различными делами, работой, временами путешествиями, был более чем удовлетворён периодическими партнёрами, что называются, хорошими друзьями «с привилегиями». Всех всё устраивало: всем было комфортно — обе стороны могли по обоюдному желанию встретиться, развеяться, и продолжать обособленно жить, поддерживая при этом славное, без романтической подоплёки общение. А сегодня, состоявшегося психолога Сукуну Рёмена немного подклинивало. И совпало это с такой неожиданной встречей. «Чувствовать чувства это нормально, Рёмен» — услужливо выдаёт себе базовое напоминание и ловит общажные флешбеки, где когда-то такими же наставлениями успокаивал растерянного в своих мыслях соседа. Сукуна не страдал избеганием. Просто настроение так сошлось, что навалившиеся на него эмоции и совпадения воспринимались неожиданно. И соблазнительно. И провокационно. — Может и не «помимо», — отвечает на вопрос, не отвечая прямо. Слова серьёзные, но с напускной беззаботностью. — Мы же взрослые люди, — Рёмен хитро прищуривается, — можем себе позволить проводить время так, как нам обоим хочется. В глазах мужчины всё ещё витает вопрос, но вопреки ему он понимающе улыбается. — Как неожиданно и приятно может удивить жизнь, когда внезапно решаешь поменять маршрут к месту встречи. Деловой встречи. — Зачем-то уточняет Фушигуро. «Это точно» — думает Сукуна и скептически окидывает того взглядом. — О последнем я догадался. Мужчина коротко и слишком привлекательно в глазах Рёмена смеётся: — Это редкая незапланированная дружеская встреча, которая может меня по-хорошему удивить. — Не буду врать, аналогично. Я бы даже сказал, очень трогательно. «Правильно, врать себе — не та плохая привычка, которую я имею». Сукуна про себя неоднозначно хмыкает на подобранный Фушигуро к их встрече эпитет. А в каких отношениях они, собственно, состояли? Когда эти отношения были, Рёмен, пребывая в комфорте и в юношестве, не сильно парился над их классификацией. По их плавному прошествию — просто над этим определением не задумывался. В то время были дела, амбиции, а студенческая увлечённость для обоих незаметно отошла на задний план, пока вовсе не скрылась за чередой планов на собственные жизни. Внезапно захотелось курить. — Не найдётся сигаретки? Фушигуро молча потянулся к лацкану приталенного пиджака и достал из внутреннего кармана пачку. — Всё те же, — тихо озвучил мысли Рёмен. — М? — Всё так же балуешься раковыми палочками, говорю, — произносит уже чётче, беря из протянутой пачки услужливо выдвинутую для него дозу никотина. — Спасибо. — А сам-то? — Мегуми тянется зажигалкой к зажатой во рту Сукуны сигарете. Облизывает огненным языком конец. Этот жест почему-то сейчас кажется интимным. Сукуна ловит себя на мысли, что впервые за их встречу называет про себя Фушигуро «Мегуми». Мужчина всё это время неотрывно смотрит как Рёмен, делает затяжку, а затем отстраняется и делает выдох вверх. — Ай-яй, в общественном месте. — Ты теперь мой подельник, — Рёмен смеётся глазами. Указывает на табличку, — и вообще-то здесь зона для курения. Мегуми фыркает, смотрит на свои утончённые, но явно дорогие, как теперь подмечает Сукуна, часы, снова сверяясь со временем: — Теперь точно спешу. — Ну тогда ты обойдёшься без моего благородного пинка помощи. Мужчина снова улыбается и делает пару шагов назад, не отрывая внимательного взгляда от Рёмена. — Будь уверен, за какой-нибудь помощью я теперь точно к тебе обращусь — показывает, раскрыв мизинец и большой, телефонный жест у уха. — Снова на связи. И подмигивает через плечо. «Спасибо, что не на привязи» — Сукуна кивает, коротко махнув рукой, держащей уверенно подступающий к руке огонёк. Дым из лёгких перед лицом на секунду искажает воздух, а знакомая чёрная макушка уже исчезает в толпе ностальгическим миражом. Сукуна, не докуривая, тушит мираж о край урны и выкидывает в неё бычок вместе со своими сомнениями. *** — Ну здравствуй. Ты решил попросить о «помощи» вперёд меня? Сукуна обнаружил себя с телефоном, прижатым правым плечом к виску, вещающим ему в ухо знакомым завлекающим тембром. Левой рукой Рёмен мерно покачивал широким бокалом с играющей на свету багряной «кровью Юпитера». Вообще-то он не был под шафе. Вообще-то была среда. И что первое, что второе — даже без контекста телефонного разговора было довольно досадно. Но рабочая неделя диктовала свои правила, держа алкотестер в каждой из своих пяти рук — по одной на каждое утро. Не студенческие годы уже. В течение последних нескольких дней, считая сегодняшний — с того момента, как они с Фушигуро обменялись контактами — образы из парка мелькали на заднем плане и ненавязчиво бродили за ним, продираясь через чащу рабочих мыслей. Этим вечером, после принятия горячей ванны, Сукуна решил раскинуть распаренное тело на своём любимом, до неприличия удобном и огромном диване, засев за просмотром какого-нибудь артхауса — а настроение почему-то было на ничто иное, как на симметричные картины Уэса Андерсона. Возможно, Рёмен надеялся, что упорядоченная лента приведёт в такое же состояние его голову. В сопровождение к этому он выбрал подкупить жидкой валютой расслабление, которое, несмотря на все банные процедуры и мягкость дивана, никак не хотело его догонять. Опять же, Рёмен не был пьян. И под внезапным «обнаружением» не подразумевал, что сам себя застукал за какой-нибудь несусветной глупостью. Например, за пьяным звонком бывшему. «Например. Бывшему. А почему именно такой пример, Рёмен?» А вот мысль о своём единственном «руммейте», выдерживаемая в течение последних пяти дней в голове, как в винной бочке, его догнала. И сделала это вперёд желанного расслабления под действием того же вина — и даже быстрее, чем Сукуна успел засечь её, всё-таки вылезшую из чащи. Видимо, сознательность, стоящая на страже бодрствующих идей, сдала позиции ещё раньше, чем бессознательное забрало себе бразды правления под градусом или под правлением Морфея. Так и получилось, что Сукуна себя именно «обнаружил» — в момент, когда крайний гудок сменился голосом его бывшего соседа. Правое плечо поддерживает мобильный, левая кисть, совершая круговые движения, декантирует напиток в бокале, а получившая свободу правая рука сжимает на манер сигареты между пальцами серебристую визитку. Сукуна крутит её, ещё раз проходясь глазами по перепечатанным в телефон цифрам. И вот, он уже на одной линии с Мегуми. — Здравствуй, нет. Просто не терпелось узнать результаты расследования по нашему, как ты тогда выразился, делу, — ответ придумывает сходу, потому что, звоня, не затруднил себя раздумьями о том, что именно сказать. — О-о, — снова этот ехидный тон, — боюсь, для оглашения предварительных результатов мне потребуется дополнительно заверить твои личные показания. И провести более глубокий анализ. А за ехидство раньше в большинстве своём отвечал Рёмен. — Это теперь какая-то красная нить нашего нового общения? Помня твою сексуальную активность, сложно поверить, что за десять лет ты ещё не истратил своё либидо, — Сукуне смешно, но голос его показательно пропитан скепсисом. Он делает глоток, который обжигающей волной спускается ниже по телу. Ставит бокал на журнальный столик. Со стеклянной поверхности на него в ответ не менее скептично смотрит салфетница, представляющая собой голову статуи с острова Пасхи. Рёмен предупредительно отворачивает её физиономию в сторону окон, слушая ответ собеседника. — А может ты его снова пробудил? А может я хранил его для тебя? — откровенный стёб. Но в каждой шутке есть доля шутки. Сукуна сейчас особенно хорошо это прочувствовал на себе. Фушигуро голосом словно умасливает. И Сукуна не может сказать, что в этом масле, как сыр, его не тянет покататься: — До общения мы с тобой просто пока не дошли. Всё впереди, — продолжает плутовским тоном. — Ой, ой, какие сладкие речи, Фушигуро-кун, я так смущена. — Сукуна иронично искажает голос на манер анимешной «тяночки» и так же карикатурно прижимает к щеке «кулачок», опоясанный брутальными тату, отыгрывая по всем фронтам, несмотря на то, что собеседник его не видит. И уже нормальным голосом добавляет: — Мне правда интересно, Фушигуро: что за тон? Неужели всё это время ты натренировывал мастерство своего пикапа на женщинах? Я что-то пропустил? — Нет, ни в коем случае, — смеясь, опускает первый вопрос, но парирует, — но я что-то не заметил, чтобы тебя этот тон сильно отталкивал. К лёгкому и, пожалуй, приятному удивлению Рёмена мужчина не сдаёт позицию и не ведётся на провокацию, продолжая: — А пропустил ли ты что-то или нет, можешь проверить сам. Лично. Сукуна хмыкает в трубку, отправляя в ответ снисходительный вздох. — Ну же. Ты же сам мне сказал при встрече: «мы взрослые люди» и вольны делать то, что нам хочется, — говорящая пауза. — А нам же хочется? И действительно. Все эти хождения вокруг да около, конечно, не ломка со стороны Сукуны. Упаси боже. Это слово стоит в дальнем конце лексикона, применимого к нему. Просто Рёмену нравилось то, давно оставленное в прошлом, что чуть меньше недели назад вновь удалось внутри всколыхнуть. Или не просто внутри — а между ними. И, вероятно, в Фушигуро тоже. Эту мальчишескую дурь с привкусом флирта и абсурдные диалоги, которые одинаково умело могли завести как нервный тик, так и просто — завести. — Не исключено, — в словах Рёмена растягивается ухмылка, в которой ощущается больше подтверждения факта, чем интриги. — Мне просто нравится внезапная возможность смены ролей. Фушигуро в заинтересованности говорит чуть серьёзнее: — И в чём же заключался их смена? — Ну-у, помнится, тогда, в наш первый первый раз, всё начиналось с моего предложения, — Сукуна подмечает справедливо и недвусмысленно. — Но и сегодня же именно ты позвонил мне первым, — нотки самодовольства в словах собеседника не проходят мимо слуха. — Вспомни наш диалог в парке, господин собиратель показаний, — у Рёмена на автомате включается излюбленный его бывшим соседом поучительно-менторский тон, — Спрос рождает предложение. Как минимум твоя визитка, вверенная мне по твоей инициативе, уже является физическим подтверждением твоего предложения. Считай, что мой звонок — это спрос на него. — Ой, Рёмен, — Сукуна буквально чувствует через трубку, как Фушигуро смешно морщит лицо в своем классическом недовольном выражении, — мою роль душнилы сейчас на себя точно не нужно забирать. — Тогда какую ты мне предложишь? — теперь уже в голос Рёмена собралась тягучая густота. К горлу подкатила басовитая нега не пойми откуда взявшегося предвкушения. — Предлагаю распределить роли и обсудить детали нашего сюжета при очной встрече. Например, в домашней обстановке, послезавтра, часов в восемь. Удобно? — Согласен. Удобно. И мне нравится твой деловой подход, — Рёмен действительно испытывает довольство. — И это даже чуть-чуть похоже на простое общение. — Конечно, всё для тебя, — мужчина хмыкает. — Или как там говорят в твоей среде? «Мы будем заходить только в те темы, в которые ты готов и можешь»? Надеюсь, в нужный дом ты сможешь войти. — А возможно и не только в дом, — Сукуна всё-таки не сдерживается и отвечает Фушигуро его же монетой. — И вообще, теперь ты пытаешься красть мою роль, хотя я тебе твою, «душнилы», оставил. Какой ты жадный. В голосе психолога слышно улыбку: — «Психолог» с тобой в одном предложении может стоять только по другую сторону стола в приёмном кабинете, — секунда раздумья, и Фушигуро, не перебивая, ждёт продолжения, — или если ты всё же о-о-очень постараешься, он может на нём лежать. Рёмену послышалось, что на другом конце телефона поперхнулись. — Мы обязательно рассмотрим этот вариант, — но вот уже приятные смешки фантомно щекочут ухо. — Вышлю тебе адрес сообщением. Я полагаю, на этом «доброй ночи»? Или приятного её продолжения. — Какое интересное пожелание, — Сукуна хмыкает, оставляя вопрос, скрытый в словах собеседника, без ответа. — Славных снов, Фушигуро.