Пальцы скользнули по оголённому бедру, спускаясь вниз, вниз, вниз... к самой голени, мягко подхватывая ногу и приподнимая её. А с сухих губ сорвался тихий вздох; по спине пробежали приятные мурашки; окутывающее тело тепло постепенно превращалось в жар. Горячий воздух, будто пламя, опаляет лёгкие, и сердце безумно стучит в груди, пока возбуждение застилает разум, — дымкой, пеленой перед глазами.
Сглотнув ком в горле, Лололошка облизывает губы и нетерпеливо ёрзает, касаясь чужих бёдер. Внутри словно всё зудит, и мироходец разочарованно стонет, когда за его немой мольбой вновь следует бездействие. Перед собой он видит лишь завораживающий пурпур — яркие-яркие неоны глаз, которые сияют в лёгком полумраке помещения. В пустом, полностью закрытом, тихом — здесь, в этом месте, окутанном их чувствами, пропитанном их страстью, горящей в глубине глаз и груди, им никто не помешает. Никто не отвлечёт, никто не будет стоять над душой... Здесь лишь они — только взаимные ласки, трепетное внимание и сбившееся дыхание вместе с бьющим в висках возбуждением.
Поцелуи тягучей сладостью остаются на губах, и те горят, подобно тому жару который так приятно щекочет внутренности. Сердце Лололошки трепещет, бьётся быстро-быстро, и вновь целуя губы напротив, он чувствует, как кончики прохладных пальцев скользят по его тяжело вздымающейся груди, дразняще вырисовывая круги и различные узоры. С жалобным стоном мироходец стискивает дрожащими пальцами широкие плечи, откидывает голову, оголяя шею, но в ответ получает ещё один поцелуй — мучительно медленный, нежный и приторный.
Джодах совсем не торопится. Неспешно целует, оттягивает чёрную ткань футболки на плече Лололошки, другой рукой оглаживая почти всё его тело — от самых пят до бёдер, от бёдер до груди и обратно. Горячая кожа согревает ладони; большим пальцем он проводит по подтянутому животу, выбивая прерывистый вдох. Лололошка закрывает чёрные глаза, пытается отвернуть голову, но Джодах вновь успевает коснуться его влажных губ, втянуть в очередной поцелуй, от которого уста парня приятно саднят.
Словно издеваясь, Ангел Смерти задирает футболку мироходца, проводит по его торсу руками и задевает твёрдые соски. Он целует Лололошку куда-то в подбородок, с лёгкой улыбкой наслаждаясь его недовольным, почти протестующим мычанием.
Парень настроен решительно: он считает, что Джодах достаточно замучил его поцелуями — пора бы приступать к самому главному — к тому, из-за чего трепещет сердце; тому, от чего желание зудит под кожей; тому, что вызывает дрожь и жар одновременно.
— Пожалуйста... — наконец выдавливает из себя Лололошка. Его голос хриплый, полный мольбы — он не стесняется своих желаний, возбуждения; сейчас он готов почти на всё что угодно, лишь бы Джодах прекратил эту пытку — тягучую, сладостную, но так раздражающую.
— Не торопись... — с расслабленной улыбкой отвечает тихо бог, оставляя поцелуи на шее партнёра. — Ты такой нетерпеливый, Лололошка.
— Ты специально дразнишь меня... — на выдохе произносит тот, прикрывая веки с трепещущими ресницами и запрокидывая голову.
— Хочу вдоволь насладиться тобой, — прошептал Джодах и провёл носом по плечу мироходца, вдыхая его одурманивающий запах.
Лололошка пах... дождём, — сыростью, свежестью утренней росы после туманного рассвета. И будто бы этот запах смешался с еле уловимой ноткой аромата свежей ежевики — кисло-сладкий аромат; к нему так и тянет; хочется заполнить им все лёгкие, хочется прижаться и вдыхать, вдыхать, вдыхать. Снова и снова. Но если бы у солнца был запах, то мироходец, определённо, пах бы именно им. Он и сам подобен маленькому солнечному лучику, затерявшемуся среди бесконечного мрака. И Джодах тот, кто готов спрятать этот лучик от всего на Свете, — лишь бы он не погас.
Лололошка пах свободой, независимостью. Пах уверенностью и силой. Джодах любил его за это. Он любил его запах настолько сильно, насколько любил самого Лололошку.
— У нас же... будет полно времени для этого, — мироходец толкнул подбородком голову Ангела Смерти, и тот приподнялся, позволяя черноте чужих глаз столкнуться с пурпуром его.
— Целая вечность впереди, — кивнул Джодах и наклонился к губам Лололошки, едва касаясь их собственными. — Но ты и сам знаешь, как я скучал по тебе. Хочу тебя всего и без остатка.
Парень коротко простонал, стоило богу слабо прикусить кожу чувствительной шеи, а затем провести по бледному укусу устами, чтобы оставить очередной влажный поцелуй.
Ноги мироходца неконтролируемо дрожат, — сводит приятная судорога, — когда он скрещивает их на пояснице партнёра, притягивая его ещё ближе к себе. Выдыхая, Лололошка немного приподнимается и касается пепельных волос, обрамляющих смуглое лицо. Склоняя голову набок, задумчиво накручивает на указательный палец длинную прядь, ловит на себе заинтересованный взгляд Джодаха и чувствует, как большая, теперь тёплая ладонь скользнула вдоль позвоночника. Промычав, мироходец слегка выгнулся в спине, нахмурив брови, пока Ангел Смерти смотрел на него насмешливо, самодовольно, с прищуром.
— Я тоже скучал, — сказал спустя долгие минуты Лололошка, почти встречаясь с губами напротив. — Но я надеюсь, ты не съешь меня?
Джодах усмехнулся, опрокидывая возлюбленного обратно на мягкую поверхность постели. Спиной соприкасаясь с бархатными простынями, парень завороженно смотрит в фиолетовое сияние аметистов перед собой. С нарастающим внутри предвкушением, Лололошка льнёт ближе, льнёт к лёгкому, почти незаметному прикосновению губ. Он тянется к ним, припадает и целует — хочется ещё, ещё, ещё... И Джодах позволяет ему, как позволял маленькие шалости до этого. Поцелуй за поцелуем, — разжигает пламя, опаляющую кожу страсть. Бросает то в жар, то в холод, невыносимо бьётся в висках пульс.
Они оба истосковались по всему тому, что было так привычно раньше. Джодах знает, что Лололошка ужасно соскучился по его поцелуям и ласкам, по его прикосновениям и вниманию.
Лололошка знает, что Джодах ужасно соскучился по его кудрявым волосам и губам, по его чёрным глазам и голосу. Они знают, что ужасно соскучились. И вот, наконец имея возможность, наконец оказавшись рядом, в объятиях друг друга, изнемогая от возбуждения, они могут насладиться тихой ночью за стенами покрытой мраком комнаты, разгоряченным воздухом и желаниями, сокрытыми ранее где-то в самой глубине сознания.
Лололошка тяжело дышит, кусая свои губы до боли и крупиц крови. По щекам разливается пунцовый румянец, а конечности будто наливаются свинцом. Тело дрожит от перевозбуждения, от прикосновений к эрогенным зонам — особо чувствительным в это томительное мгновение. Внизу живота неприятно ноет, тянет; розовая головка блестит от эякулята, что белесыми каплями стекает по возбуждённой, набухшей плоти вниз. Выгибаясь дугой, мироходец дёргает бёдрами, и стон вырывается вместе с мольбой:
— Боже, Джодах, пожалуйста...
Но Джодах только улыбается — загадочно, многозначительно. Веки его прикрыты, а ресницы трепещут. Руки скользнули по туловищу и остановились на пояснице, неспешно вдруг начиная её массировать. Зажмурившись от покалывающего чувства, уходящего прямиком в пах, Лололошка сдавленно стонет и, поджав чуть ноги, крепче сжимает ими талию бога.
— О, боже... — шепчет на судорожном выдохе мироходец, затем ощущая ласковый поцелуй на шее — вновь и вновь, вновь и вновь.
— К Вашим услугам, — отвечает тут же, прокладывая влажную дорожку, но встречаясь с препятствием в виде ткани футболки. Но Джодах почему-то в который раз не обращает на неё внимания, не снимает, лишь хмыкает и скорым движением опускается ниже, оставляя поцелуй в центре груди парня.
И хочется сказать: «Перестань». Вот только Лололошка прикусывает язык, чтобы случайно этого не ляпнуть. «Не говори», — раздаётся в голове внутренний голос, и мироходец молчит, ведь так не хочет останавливать Джодаха.
Одновременно с тем всё внутри сжимается от раздражения и недовольства: зуд и желание не дают покоя; член истекает естественной смазкой и ноет, ноет, ноет — от болезненного возбуждения.
Лололошка мычит, хмурит брови, сводя к переносице, и сжимает пальцами бархатные бордовые простыни. Выгибаясь в пояснице, льнёт к прикосновениям губ к животу — мучительно близко к паху.
Однако Джодах надавливает на его талию руками, опускаясь обратно, удерживая на месте. И вновь немое: «Не торопись. Потерпи. Не мешай...»
Мироходец удручённо стонет.
— Джодах... — дрожит голос. — Чёрт тебя... Ах... пожалуйста...
— Я ещё не наигрался. — Говорит и кусает. След от зубов краснеет на бледной коже, а лёгкая боль от него разрядом тока пробивает тело (не хуже дрожи), вынуждая случайно дёрнуться в божественных — божественных во всех, чёрт возьми, смыслах, — руках.
— Я-... — Лололошка хочет что-то ответить, но замолкает, когда чужие губы внезапно накрывают его собственные. Накрывают и не позволяют договорить, в один короткий миг выбивая все мысли, все недовольства из головы.
Мироходец заметно расслабляется, удовлетворённо выдыхает через нос и пальцами проводит по щеке Ангела Смерти.
Джодах нависает, прижимает его к кровати и никнет к полуоткрытым губам, распухшим от многочисленных поцелуев. Колющее ощущение не помеха. Особенно когда Лололошка отвечает так мягко, плавится и весь горит. Его жар кружит голову и путает все мысли. Он заставляет медленно сходить с ума, желать, хотеть больше и больше.
Порой из-за того Джодах, если признаться откровенно, забывает о тяжести за спиной — о своих крыльях, которые иногда очень мешают их воркованию и приливу страсти. Но несмотря на небольшие неудобства, бог редко скрывает крылья: Лололошке они до безумия нравятся. Он никогда не упустит шанс коснуться их, погладить, зарыться в перья... или в пылу горячей любви вцепиться в них крепкой хваткой и выбить из груди Джодаха не только весь воздух, но и гортанные стоны.
Возможно, маленький мироходец специально так делал потому, что Ангел Смерти отдавал предпочтение сдержанности даже в сексе. Причём сдержанности в любом виде — будь то стоны, будь то ласки, будь то темп движений.
Лололошке же иногда хотелось сильнее, грубее, быстрее. Однако хоть малая грубость возможна исключительно при плохом расположении духа, в коем Джодах пребывал достаточно редко.
Раньше — чаще, конечно, но, должно быть, Лололошка слишком влияет на него; а может, дело не во влиянии мироходца, а в том, что сам бог привык успокаиваться при его виде. Вспоминать один из случаев своего срыва Джодаху не хотелось. И всё-таки он волей-неволей вечно держал его в голове каждый раз, когда выходил из себя. Отчего-то из-за этого неприятного воспоминания раздражение вдруг уходило, а злиться не хотелось от слова совсем. А личным спокойствием Джодаха Лололошка стал по причине того, что бог слишком не хотел пытаться навредить ему снова. Именно поэтому успокаиваться рядом с мироходцем стало привычкой. Прекрасной привычкой, на взгляд Джодаха.
Крылья дёрнулись, зашелестели, привлекая внимание парня. Внезапно отстранившись от сладостного поцелуя, он заглянул за спину партнёра. Ангел Смерти, уже отлично зная, что за этим последует, немного напрягся: в голове всплыли сцены, в которых Лололошка терзал его крылья, случайно вырывая длинные чёрно-алые перья. В глазах мироходца загорелся огонёк, — его Джодах запомнил наизусть, на всю оставшуюся вечность, — и бледная рука в то же мгновение потянулась к крыльям.
Хмыкнув, бог схватил Лололошку за тонкие запястья и прижал их к кровати, над его головой. Чёрные глаза распахнулись в изумлении и недоумении.
— Нельзя. — Только и сказал Джодах твердым, слегка хрипловатым голосом, от которого у парня пошли мурашки по коже. — Ты такой нетерпеливый, Лололошка... — с доброй усмешкой покачал он головой и оставил поцелуй на чужом виске.
Ангел Смерти отпустил кисти рук партнёра, отстранился и, вновь прокладывая мокрую дорожку по подтянутому торсу, стал спускаться ещё ниже...
Мироходец поёрзал и неожиданно обнаружил, что не может пошевелить руками. Лицо Лололошки поалело от возмущения, когда он понял: Джодах связал его с помощью магии. Их взгляды столкнулись, и парень не мог не заметить хитрый прищур и самодовольную ухмылку бога.
— Не волнуйся, это временно, — хихикнул Джодах. — Я просто не хочу, чтобы ты отвлекал меня, постоянно дёргая за крылья. Считай, что то — вынужденная мера... Возможно, тебе стоило лучше следить за своими шаловливыми ручками. Порой они тянутся потрогать всё, до чего только могут дотянуться...
Лололошка поджал плечи, но протестовать не стал. Он знал о собственных порывах. Знал и том, что любил теребить перья, ласкать основание крыльев, зарываться пальцами в пух и касаться губами везде, где душа пожелает. Джодах позволял. Редко, но позволял. И мироходцу было достаточно.
Наверное, Лололошка никогда не чувствовал себя таким уязвимым, как с Джодахом. Не потому, что тот был богом, не потому, что тот имел способность видеть будущее, нет, вовсе не поэтому. Лололошка и сам был силён (исходя из слов самого Джодаха, естественно). Он любил опасность, любил риски, бои, драки, дуэли, адреналин, — терял голову и рассудок, сжимая пальцами рукоять меча, нанося точные удары. Он был силён. Пролил десятки литров чужой крови на грешную землю своими грешными руками. Его лезвие было окровавлено; руки — тоже красны по локоть. Он не убивал ради веселья, не убивал невинных, нет. Только тех, кого считал... помехой, отравой миров и народа. Он убивал грязь. Самую настоящую грязь. Но никогда себя не оправдывал. Его руки испачканы кровью — чужой кровью. Ему не отмыться от неё. Никогда. Он не отрицал. Он был грешен настолько, несколько были грешны те, кого он пронзал мечом.
Лололошка был силён. Независим. Но иногда... так хотелось почувствовать себя слабым, безоружным. Хотелось быть глупым и наивным, хотелось быть чувствительным, уязвимым. Хоть когда-то. И... наконец найдя тихую гавань, где он мог быть таким, Лололошка позволял себе поддаваться. Позволял себе быть ведомым, а не ведущим. Это было его отдыхом, расслаблением.
Лололошка не был слаб. Лишь рядом с тем, кого всем сердцем любил, он мог забыть об этом — забыть, что он — сила. Все устают быть сильными, и он не исключение.
Мироходец выходит из своих мыслей только тогда, когда его ноги мягко раздвигают в стороны. Он вздрагивает. В горле появляется вязкий комок, который он сглатывает, внимательно наблюдая за последующими действиями Ангела Смерти. Приняв лежачее положение и устроившись поудобнее меж чужих ног, тот целует внутреннюю сторону бедра. И снова — в опасной, желанной близости от изнывающего паха. Лололошка сдерживает стон разочарования.
На молочной коже забагровели засосы и следы от лёгких укусов. Пятна расцветали бордовым оттенком, постепенно переходя в тёмно-фиолетовый или еле заметный розовый — в зависимости от силы оставленного засоса. Джодах проводит языком по укусам, зная, как те болезненны.
Лололошка рефлекторно пытается свести ноги, но большие смуглые ладони не позволяют это сделать. Парень шумно выдыхает через нос.
И в один момент...
Точно натянутый лук, мироходец выгибается в спине и пояснице до самого хруста. Чёрные глаза зажмуриваются, а с губ срывается протяжный громкий стон. Джодах внимает каждому страстному звуку и не может насытиться. Хочется больше, больше, больше...
Он прикрывает веки, снова проводит горячим языком от основания до головки; слизывает эякулят, наслаждается сладковатым привкусом и обводит уздечку. Отстраняется чуть-чуть, целует, ласкает, пока из чужой груди вырываются тихие стоны.
Лололошка дышит тяжело и часто, краснеет, мотает головой и подаётся бёдрами навстречу всем касаниями. Губы кусает; по виску стекает капля пота.
Большим пальцем Джодах давит на выпирающую тазовую косточку и, отодвинувшись от паха, поцеловал её. Влажно двигаясь губами от поясницы к бёдрам, затем — к чужим коленям, бог обхватывает парня руками за талию и подтягивает к себе ещё ближе.
Поцелуй жжёт кожу, оставленный на животе.
— Джо...да-ах!.. — вскрикнул Лололошка.
— Да? — как ни в чём не бывало откликнулся Ангел Смерти, подняв голову.
— Я... я... мх... — мироходец даже не заметил, как его руки освободили от оков магии. — Перестань издеваться... Пожалуйста... войди уже...
Джодах улыбнулся. Лололошка знал, что эта улыбка не предвещает ничего хорошего, и что теперь бог будет дразнить его по-другому...
***
Мироходец дёргает бёдрами, стараясь протолкнуться глубже в чужое горячее горло. Дрожь по всему телу и до безумия приятный плен влажного рта. Движения Джодаха были медленными, мучительными. Язык не торопясь кружил вокруг головки, ласкал уретру, очерчивал выступающие вены. Ангел Смерти брал глубоко, по самое основание, и никуда не спешил. Он доводит Лололошку искусно, и тот молчаливо умолял, всеми доступными действиями пытаясь показать, что этого чертовски мало.
Ни остатки совести, ни гордость не позволяли мироходцу просить вслух — не позволяли кричать и громко-громко стонать. Нет, до такого он точно не опустится. А Джодах только и ждёт его мольбы — не немой, нормальной, можно сказать, вербальной.
Пока Лололошка отвлечён, бог осторожно обводит сжимающийся анальный сфинктер и со всей бережностью и осторожностью вводит хорошо смазанный в лубриканте палец. Новый стон заполняет комнату.
***
Грудью к груди, Лололошка жмётся сильнее и точно так же прижимает к себе Джодаха. Место поцелуя горит. Чёрная футболка валяется где-то в сторонке, наконец снятая, наконец не мешающая губам скользить по ключицам и плечам.
Нежные, аккуратные и плавные толчки разжигают внутри ещё большее желание. Мироходец не чувствует ни единой капли дискомфорта — удовольствие, одно только удовольствие, застилающее разум. Перед глазами — пелена возбуждения; с уст — стоны, тихие-тихие; а по телу — волна тока, что снова и снова идёт после каждого движения.
Под поясницей лежит мягкая подушка. Очень удобное положение: они могут смотреть в глаза друг друга, могут целовать губы, успокаивая, могут дышать в унисон и сдержанно постанывать. Лицом к лицу куда приятнее...
Приглушённые шлепки кожи о кожу не раздражают, не действуют на нервы. Темп движений Джодаха хорош для них обоих, учитывая разницу в размерах и росте. Член бога растягивает тугие стенки, заходит глубоко, задевая чувствительный комок нервов. Лололошка тихонько стонет и прикрывает глаза. Но и этого становится мало.
— Д-джодах... грубее, пожалуйста... — просит мироходец, глядя партнёру прямо в глаза.
Однако Джодах вздыхает и мягко качает головой.
— Лололошка, — толчки немного замедляются, — ты вернулся совсем недавно. Твой организм не до конца восстановился после тяжёлого перехода между реальностями. И ты... потерял сознание тогда, помнишь? — парень отвёл глаза. — Я не хочу перегружать тебя, поэтому действую так нежно, как только могу. Ты ведь знаешь, что я...
— ...беспокоишься. Да, я знаю. И не хочу, чтобы ты волновался за меня. Понимаю твои опасения... всё хорошо.
Джодах ласково улыбнулся и поцеловал мироходца в веко.
— Давай продолжим?..
***
Гудящий вентилятор крутится туда-сюда, туда-сюда... Лампы под потолком хорошо освещают белое помещение лаборатории. Скрип кресла нарушает тишину. Оторвав глаза от экрана ноутбука, JDH откидывается на спинку стула, лениво потягиваясь. На его губах играла довольная улыбка. Он вздохнул.
— Вряд ли они будут рады тому, что я не ушёл, — задумчиво произнес Джон в пустоту. — Ну, как говорится, «не опоздал, а задержался». Если честно, я ожидал чего угодно, но точно не эротической симфонии за стенкой.
Харрис криво усмехнулся, кинув взгляд на дверь в другом конце лаборатории.
— Или это было показательное выступление, или птичка совсем забыла про плохую звукоизоляцию... — парень весело хмыкнул. — Ни стыда, ни совести, ни предупреждения! Но мне понравилось. Эх, любовь... Забавные же... эти двое...
