мальчик с татуировкой дракона

Его силуэт медленно расправляет плечи. Охваченный языками красного, точно пламенем, и сценическим дымом, стелящимся в ногах, поднимает голову. Пальцы смыкаются вокруг микрофонной стойки, секунды тянутся чернеющей резиной. За первыми аккордами едва слышен выдох. Сердце замирает в груди, не смея помешать ему своим ударом. Он поет, не открывая глаз, поет, не глядя на толпу; оставаясь в тени, хоть стоит на первом плане, пока музыкантов за инструментами высвечивают софиты. Он удит посыл внутри себя, за солнечным сплетением, вытягивает медленно, бережно и нежно, такой хрупкий и личный, отправляет без стеснения в зал легким бумажным журавликом. Пробегает мурашками по чужим лопаткам, пересыхает на чужих губах - знает, они здесь за этим. За чувствами. Джиен видел это сотни раз. Сотни репетиций, бессонных ночей за инструментами, сотни разорванных голосовых, натягиваемых в гитары вместо струн. Но каждый его раз на сцене ощущается глотком воздуха в плотных водах, окружающих его; давящих на грудь с таким усердием и злобой, что ребра трещат еженощно. Но только благодаря им он еще жив, кажется. К кульминации свет выделяет главное. Хонджун хмурится, как всегда в этом моменте, меж его бровей на короткий миг скользит тень. Тело едва покачивается в такт глубокому ритму. Он касается губами микрофона. Как мог бы чужой кожи. Сжимает микрофон, как мог бы плечи и руки. Изламывает брови на сцене, захлебнувшись чувством, как мог бы… По плечам бегут мурашки. Квон отворачивается, прячет взгляд в стакане. Выдыхает. Хонджун доверяет ему. Доверяет, как наставнику, как старшему брату, как отцу, которого у него никогда не было. Любит с щенячьей преданностью в больших наивных глазах. Любит, как хена и не знает, насколько этого недостаточно. Не знает, что творит его в голове, в какое наваждение вводит, кем является, не знает… Джиену тошно. От самого себя, от того, как поступает каждый день, выбирая эти мысли - ведь выбор есть всегда, прекрати себя оправдывать - от того, как поступает, пряча все это за хрупкой, но сильной спиной Кима; пряча в глубине собственного существа, выбирая молчать, но хранить, хранить, хранить у сердца. Мелодия смолкает, сменяется следующей, раз за разом вплетается плавно и узнаваемо - ночью разбуди и Джиен выложит весь их сет-лист без запинки, не открывая глаз. Хонджун поет что-то о свободе, о юности, о бунте и мятеже. О безответной любви, так, словно действительно что-то о ней знает, словно это у него на сетчатке выжжено чувство вины за неуместное влечение, словно в его крови годами гниет не выплеснутая нежность. И не сказать, что Квон никогда не старался ничего с этим сделать - наоборот. Каждый раз, когда называл очередного партнера его именем, каждый раз, когда закрывал глаза и понимал, что не запоминает чужой внешности, что видит его, каждый раз, когда получал звонкие пощечины за то очевидное, что не влюблен в тех, в ком искал - не замену - отвлечение, по себе до отвратного простое. Каждый раз он шагал все ближе к пропасти и вот, пожалуйста, сел на краю, свесив ноги. Тьма ее непроглядная больше, увы, не пугает. Она смотрит в самую суть, смотрит глазами аспидовыми прямо со сцены, не отрываясь и не моргая. Он перестает слышать собственный пульс. Взрыв аплодисментов выводит из забытия. Толпа рукоплещет талантливым музыкантам, чьим творчеством восхищается, кого любит - думает, что любит, на деле ничего не зная ни о них, ни о любви действительной. О том, что это спичечный домик, во всех его шатких и уязвимых недостатках. В коридорчике помещения с одной на всех гримерной грохочет голос Минги, такой тяжело не запомнить. Хонджун отвечает ему тихим смехом. Джиен рефлекторно ускоряет шаг и, вынырнув из-за угла, наблюдает за тем, как эти двое делят одну на двоих сигарету. В облачке дыма передают ее из пальцев в пальцы - из губ в губы - свободными руками, пока вторые заняты стаканчиками…виски? Видно, успешное выступление отмечать начали уже, не отходя далеко от кассы. Он ведь совсем ненадолго задержался, ох уж эти… — Хе~ен, — Хонджун расцветает мягкой улыбкой, заметив его, и делает несколько шагов навстречу. Останавливает поодаль от Сона, который, в прочем, сразу скрывается за дверью. — Ты смотрел, я знаю. Что скажешь? — Вы как всегда незабываемы, — запах табака, алкоголя и парфюма Кима обволакивает обоих, чуть разгоняет сердце. — Там только о вас и говорят. О тебе. — О, правда? И что же? Хонджун ведет бровью, перекатывая вес на бедро, улыбается лукаво…пьян - диагностирует Джиен. Ему не нужно много, чтобы из обычно собранного и довольно серьезного, превратиться в мягкого и расслабленного. Алкоголь ненадолго выпускает из рук Кима все поводья, позволяет не быть ответственным лидером группы хоть немного. Позволяет выдохнуть. — Расскажу - зазнаешься, — отмахивается Квон, побоявшись не сдержаться в выражениях похвал и признаний. — И позволь узнать, чем ты думал, напиваясь? Как ты собираешься… — О, я думал, да.., — Хонджун вздергивает брови и опускает взгляд в стакан. Секунду обдумывает что-то или просто подвисает, а после одним глотком опрокидывает остатки содержимого в себя. — ..думал, что ты, — палец его свободной руки беспечно врезается старшему прямо над сердцем. — любезно согласишься подвезти меня домой. Да, хен? Джиен только вздыхает весьма обессиленно. Ну что это за беспечность? Почему Хонджун вообще уверен, что у него нет других планов? А вдруг он…вдруг…ну…да хоть что-нибудь! Что угодно! Он взрослый человек со своей жизнью, но… Но это, конечно, очередной самообман, потому что они оба прекрасно знают, что он никогда в жизни не откажет в чем-то подобном. А потому Хонджун, забрав свои немногочисленные пожитки из гримерки, удобно устраивается на пассажирском его ламбы, в которой, кажется, бывает не реже, чем у себя дома, и вытягивает ноги, сползая ниже. — Нормально сядь и пристегнись, — командует хен, занимая свое законное место, но пьяный Ким вредничает и побороться с ним за его же безопасность приходится. Хотя он не дуется, всю дорогу поглядывает все равно искоса, точно что то задумал. Прохладный ветер из приоткрытого им окна перебирает пряди волос, Хонджун подставляет ему и горящие щеки. За закрытыми веками быстро мелькают фонари и изредка - чьи-то чужие фары. Почти пустые дороги ночью рабочей недели позволяют набрать скорость и это отчего-то Кима даже убаюкивает. А потом он внезапно заявляет, что не дойдет до квартиры сам и вообще алкоголь в голову ударил, ноги не держат, руки тем более…Джиен ловит ощущение дежавю. Пару раз Хонджун уже было звонил ему пьяный в стёклое трезвышко, мурлыкал в трубку что-то очень жалобно, просил забрать его, а потом отключался еще по пути домой. С тех пор у Квона есть ключи от квартиры младшего, в машине - что-то от его же похмелья, а так же абонемент в зал, чтобы эту тушку носить на руках. И вот наконец лифт остается позади, за спиной хлопает дверь и воцаряется тишина пустой, темной и прохладной квартиры. Джиен дышит загнанно, Хонджун обвивает руками его шею, приваливается к стеночке лопатками и тянет за собой. Отдышаться стараются оба. — Хен, — вдруг зовет Хонджун в тишину, пронизанную лишь их совместным, сбивчивым дыханием. — Да, дракончик? — приглушенно и ласково выдыхает Джи в сгиб его шеи, прикрыв глаза и обвив руками тонкую талию. Ким обмякает под ним почти сразу, почувствовав безопасность и поддержку. Боги, он мог бы всю жизнь провести вот так и плевать, что не удобно. — Поможешь мне переодеться? Боюсь, я в ауте, — тихий смешок и размазанные гласные. Еще чуть-чуть и мальца вырубит. Квон со вздохом призывает его держаться крепче, надеясь на лучшее, легко подхватывает на руки и вслепую бредет к ванной. Усаживает на ее край и смачивает мицеллярной водой ватные диски, пока Хонджун сам сбрасывает с плеч кожаную куртку прямо на пол. — Подними голову и закрой глаза, — инструктирует Джиен и Хонджун слушается. Послушно сидит молча, пока его старший, сняв с рук все украшения, бережно касается его кожи, смывая сценический макияж. Массажными движениями ведет по скулам, под бровями, по лбу; так правильно приятно, а сам лишний раз любуется очаровательными чертами лица так близко. А после заставляет умыться и по той же схеме наносит уход - он знает все, вплоть до таких деталей, чтобы Ким действительно мог на него положиться и расслабиться, будучи уверенным. Тут же тянет с полки чистую домашнюю одежду, а с Хонджуна его черную футболку, сразу отправляя в корзину с бельем. Взгляд неизменно цепляется за тату на груди, окольцовывающую плечи чешуйчатым телом, пролегающую над лопатками и замыкающуюся в своем начале. Черно-белый вьющийся дракон сложил голову и хвост под ключицами, словно охраняя за грудиной сердце, как свое сокровище. «Мне нравятся драконы» — пожал тогда плечами в ответ Хонджун, не избежав очевидного вопроса после ее нанесения. — «Они сильные и величественные. Преданные и одновременно свободные. Романтично, не находишь?» В воспоминаниях Джиен не заметил, как руки начали подрагивать, когда коснулись пояса джинс Кима и тот поднялся, поймав его за запястье. — Эй, хен, — рассеянный взгляд и горящие щеки сказали о нем все, что было нужно, вызвав лишь усмешку. Глупый, глупый хен. — Джиен. Джи Драгон. Не успевает тот поймать напротив взгляд, как оказывается притянут ближе. Прижат губами к губам Хонджуна, к его оголенному торсу - своим, его рукой на пояснице. И он не может не ответить. Они сталкиваются, как волны в море, целуются так, точно пьяны оба, скользят руками по телам, не в силах оторваться. Хонджун напирает, заставляя прижаться лопатками к двери, мажет губами по коже тепло и влажно, от уголков губ до ключиц, под челюстью и по адамову яблоку, вызывает тихий выдох. Но вдруг Джиена щелкает, как рубильником. — Хонджун.., — зовет он, но тот не реагирует и руки почти сводит от чувства тревоги, когда младшего приходится отстранить силой. — Что ты делаешь? — А что не так? — тот вскидывает брови, глядя на старшего, у которого словно мир рухнул за эти секунды. Кажется, Ким даже может слышать его бешеный пульс. — Ты не в себе, — констатирует Квон, уже намереваясь оттолкнуть и уйти, но сделать это ему не дают. Хонджун с силой прижимает обратно и ловит за подбородок. Заглядывает в глаза, будто в душу. Улыбается одними уголками. — Я даже не пьян, — говорит он вполне четко и ясно. — А ты слеп. Настолько, что не замечаешь очевидного уже столько лет, — старший порывается вдруг что-то возразить, но Ким продолжает. — Я молчал, будучи глупым подростком, но я больше не могу смотреть на то, как ты сам себя топишь. Не могу молчать, в отличие от тебя. Ты нужен мне, хен. Во всех смыслах. — Но…этого не может.., — он слышит треск внутри себя. Словно лед над поверхностью его глубины треснул, позволяя всплыть, а он не верит ни глазам, ни ушам. Это снится. — Может, проверь, — Хонджун отпускает его лицо и выпрямляется, продолжая держать к себе вплотную. — Поцелуй меня. Сотни вопросов и мыслей разрывают разум на кусочки, но тело подчиняется не ему, а Хонджуну. Осторожно накрывает рукой его щеку и тот ластится маленьким зверем. И весь звон в голове глохнет, когда он сам целует такие желанные губы.

{…}

Хонджун падает на кровать - на такой огромной для него одного, среди угольно-черных простыней, он смотрится еще меньше, чем на самом деле. Обнимает Джиена за плечи, выгибается жадно навстречу губам и рукам, прикосновениям и дыханию на коже. Он ощущается вполне реальным, теплым и мягким, податливым и правильным. Но Квон ни на миг не упускает его из рук, из виду - из страха, что тот растворится очередным лихорадочным сном, оставит пустоту в груди и слишком правдиво горящие поцелуи. — Ты обманул меня, — ворчит Джи, на что Хонджун улыбается самодовольно, вытягивает руки над головой и гнется в спине, следуя за чужими пальцами, так приятно скользящими по бокам и впалому животу к низу. — Ты не был пьян? — Был чуть-чуть, — он выдыхает глубоко, приоткрывая глаза, когда мягкие бледные бедра уверенно разводят и гладят, уже лишенные надоедливой ткани. Сжимают не сильно, лишь чтобы прочувствовать в руках. В движениях старшего, несмотря на легкую нервозность, ощущается сила и немалый опыт - на контрасте с мизерным Хонджуна - это непозволительно быстро заводит. — Мы успели выпить всего по паре стаканчиков, это прошло уже на свежем воздухе.. — Тебе стоило идти в актеры, — хмыкает Джиен, выцеловывая вздымающуюся грудь с чернилами под светлой кожей. Хонджун, собиравшийся уже что-то ответить, только глухо стонет, вскидывая бедра, когда его член накрывает и потирает ладонь сквозь ткань боксеров, а пробитый сосок с украшением поддевают языком. Старший слабо кусается, не больно, но чувствительно, заставляя дрожать от предвкушения; оставляет и зализывает засосы, рассыпает их узором собственных татировок и меток везде на любимом теле, пусть даже будет видно - Хонджун не против. Скользит рукой под резинку белья и вызывает судорожный вдох, окольцевав небольшой, но уже твердый член. — Ох, хен.., — жалобно всхлипывает Ким, до того непривыкший к чужой ласке, что готов рассыпаться здесь и сейчас. — Все в порядке? — взгляд Джиена - вожделеющий, но чуть обеспокоенный - лижет его прямо под кожей, за ребрами. Хонджун кивает в ответ и медленные движения чужой руки возобновляются, быстрее разгоняя кровь по венам и разогревая голос тихими стонами. Сколько они мечтали друг о друге так близко и интимно - не счесть. Годами. Годами Джиен гнался и прятался, не замечая робких намеков подростка, начитавшегося сопливых любовных книжек и не теряющего надежд. Годами Хонджун стремился быть рядом и привлекать его внимание, владеть им целиком и полностью, вот только получалось не так, как было нужно. «Мне нравятся драконы.» Слепец. — Хен, там.., — Хонджун кивает на тумбочку, в ящичке которой под грудой всякой мелочи, листков, блокнотиков и ручек, притаилась почти нетронутая баночка лубриканта. — ..у меня, ты знаешь, никого нет, так что я…иногда…ну… Он заливается краской, видя такое же смущение напротив, лишь потому, что Джиен успел представить. Черт. Черт… — И о чем же ты думал, когда делал это с собой, м? Хонджун тихо выдыхает, оставшись совсем обнаженным, совсем открытым и уязвимым. Инстинктивно стремится прикрыться но несколько поцелуев на нежной коже бедер не позволяют их свести. От таких прикосновений член невольно дергается, выпуская очередную каплю предсемени. — Н-ни о чем таком, вообще-то.. — Разве я могу верить тебе после того, что ты вытворил? А, дракончик? Хонджун заламывает брови и задерживает дыхание, когда после щелчка крышечки промежности касается прохладная смазка. Стекает к сжимающемуся сфинктеру, но не достигает постели, подхваченная горячими пальцами. Ким почти скулит, когда Джиен гладит его там, медленно обводя напряженную мышцу; когда целует в уголок губ и в сами губы, увлекая в глубокий поцелуй и отвлекая; когда бережно гладит по щеке костяшками пальцев руки, которой опирается совсем рядом. — Я думал, — сбивчиво шепчет Джун, между кроткими поцелуями, слизывая ниточку слюны промеж губ. — Думал о тебе, только о тебе, о том…как ты во мне…твои пальцы и твой…твой… Хонджун запускает пальцы в волосы хена, другими скользит по затылку и чуть впивается ноготками, когда внутрь погружается первый палец. И даже это ощущение уже так сильно отличается от того, что выходило у него с самим собой - там удовольствия было мало. Здесь, несмотря на легкий дискомфорт, он весь состоит из него. Он даже не думает ни о чем лишнем, пока Квон любовно вылизывает его, сплетаясь языками, пока неспешно растягивает внизу, разводит пальцы и давит ими на податливые, шелковые стенки, заставляет давиться воздухом; и с каждым движением, с каждым пальцем, возбуждение Кима только сильнее затягивается в паху. Для настоящего удовольствия был необходим Джиен. Когда Хонджун с легкостью принимает четыре пальца, стонет открыто, не стесняясь, и сам насаживается глубже, просит больше - старший лишает его их всех. Тот скулит жалобно, непроизвольно сжимаясь от внезапной пустоты, но оживляется, когда Джен вновь тянется к тумбочке. — Не надо, — только и выдает он, снова заливаясь румянцем по самую шею. — Давай…давай не надо… Брови Квона невольно приподнимаются, но после лицо озаряется кривой ухмылкой. — Так вот какие у тебя фантазии, — усмехается он, стягивая с себя тонкую футболку и звякая пряжкой ремня. — Грязный мальчишка. Хонджун только мычит, нетерпеливо ерзая, пока его хен смазывает собственный член и приставляет головку к мягкому входу. Выдыхает, все еще слабо осознавая действительность происходящего. — Пожалуйста, хен, пожалуйста, — снова молит Ким быстрее, чем Джиен успевает что-то сделать, а потому, подчиняясь, он плавно толкается внутрь. Рваный стон глохнет за звонким голосом младшего, выгибающегося над постелью идеальной дугой. Хонджун горячий, мягкий и нежный, что снаружи, что внутри. Джиен чувствует, как тот слабо сжимается вокруг, привыкая к ощущениям; видит, как тянет руки, чтобы заключить в объятия и быть ближе. Ныряет в них, не раздумывая ни секунды. — Двигайся, прошу, — едва слышно шипит Ким на ухо и вновь срывается на стон, когда чужая головка задевает его простату. Пальцы короткими ногтями впиваются в кожу на спине Квона, ноги сами собой раздвигаются шире, желая получить больше. Медленные, глубокие толчки с оттяжкой и жалобные вздохи с нарастанием сменяются движениями более быстрыми, стонами более развратными и звонкими ударами обнаженной кожи о кожу. Мелодичный голос наполняет комнату до краев, отражается от серых стен и резонирует с собственным возбуждением Квона. Боги, да невозможно так пленительно стонать - а Хонджун справляется без запинок. Не сдерживает себя, царапает хену спину, когда тот становится резче, когда становится жестче и берет так, как мечтал, но младший не возражает и не просит остановиться. От размашистых движений, когда он выходил до самой головки и каждый раз нарочно задевал простату, до тех, когда почти не отстраняется, удерживаемый сцепленными на пояснице ногами и погоней за приближающейся разрядкой. Его маленький Хонджун вьется под ним такой красивый, с раскрасневшимся лицом, взмокшими волосами и немым стоном на губах. Он выглядит как сон, но снова вполне реально всхлипывает, когда, выпрямившись, Джиен снова ведет руками по его животу и придерживает за бедра. Наблюдает, словно завороженный, за тем, как его член обхватывает красноватое колечко мышц, как он с каждым толчком скрывается в жарком нутре и как от каждого глубокого проникновения Хонджун вздрагивает, заведенный до предела, готовый закончить в любой момент. — Хен, пожалуйста, пожалуйста.., — снова зовет он, сжимая простыни у головы и глядя из-под влажных, слипшихся длинных ресниц. — ..кончи внутрь, прошу… От одной этой мысли у Джиена кружится голова. Он чувствует, что близок так же, потому догоняет рукой Хонджуна, позволив со вскриком кончить первым, излиться на живот и в его кулак. И кончить самому себе, оставшись сжатым глубоко внутри его тела, заполняя его собственной спермой, как тот того и хотел. Признаться, он и сам мечтал об этом слишком долго. Все еще не вытаскивая, он прикладывается головой к тяжело вздымающейся горячей груди; чувствует, как член выпускает последние капли; чувствует, как под ухом гулко и загнанно бьется хонджуново сердце. Небольшие пальчики, все еще слабые и чуть дрожащие, осторожно касаются взмокших волос и убирают от лица. Хонджун смотрит с щемящей нежностью в ответ и Джиен захлебывается ею, не в силах сказать ни слова. Ким только целует во влажный лоб своего глупого, но такого любимого хена. И уже никому не отдаст.