На Пир-Поинте редко шли дожди. И даже в день похорон Авантюрина, вопреки всем канонам, солнце светило так, словно отмечало на гребаном ясном небе самый счастливый день своей жизни.
Веритас понятия не имел, что здесь делает. Они попрощались еще в тот момент, когда этот идиот отправился туда, откуда возврата не было по определению. То, что Авантюрин не выживет — было ясно, как день.
Как этот гребанный ясный и солнечный день его похорон.
Но Веритас почему-то всё-таки пришел на кладбище, сам не понимая зачем. Теперь в глаза больно бил чересчур яркий свет, от которого в них щипало и чесалось. Именно от этого. Определенно.
Авантюрин ведь любил солнце. Даже странно…
Он рассказывал, что на его родной планете солнца было слишком много. Дождь приходил лишь на его день рождения, а в остальное время днем стояла невыносимая жара, а ночью такой же невыносимый холод. Хотя в последнее время чаще всего небо заволакивало пылью. Это поднимались песчаные бури, не давая никакой возможности разглядеть на небе солнце. Или хотя бы нормально вдохнуть.
Авантюрин был единственным авгином, который всё-таки встретил рассвет после геноцида его народа. Единственным авгином и последним.
Веритас не понимал, что здесь делает. Но жалел, что так и не успел расспросить Авантюрина о Сигонии. Всё время откладывал почему-то, придумывая предлоги, почему момент — не самый подходящий.
Он не щадил его чувства. Вовсе нет. Авантюрин ведь не был хрустальной вазой, которую следует беречь от любой лишней тревоги. К тому же, он сам эти тревоги и создавал. Просто каждый раз, когда речь вдруг заходила о его родном доме, глаза Авантюрина становились еще более пустыми. Такими, в которые Веритасу было слишком страшно заглядывать. Ведь его главным страхом была неизвестность. И пустота в глазах Авантюрина была самой большой неизвестностью, которую Веритас встречал в своей жизни. Такой, которую изучать, вопреки любопытству, он не решился бы никогда.
Но почему-то теперь не страшно и это. Наверное, потому что и изучать больше нечего.
Избавиться от главного страха в жизни — большое достижение. И Веритасу бы радоваться. Но у него не получалось. Это всё из-за чересчур яркого солнца. Ему было жаль, что столь любимое Авантюрином небесное тело так довольно светит в день его похорон, на которых обычно принято плакать.
Веритас вернулся домой. Молча достал чемодан, сложил в него книги. В отдельную сумку аккуратно убрал одежду. Её совсем мало, это не заняло много времени. Собрать всё, что было в ванной — сложнее.
Любимая пена для ванны, которую подарил Авантюрин в знак раскаяния за тот инцидент с пистолетом, упорно не желала лезть в дорожный несессер. Пришлось вытаскивать уточку и убирать её в сумку с одеждой.
Подать прошение об отставке Веритас успел еще вчера. Сразу же как вернулся с Пенаконии. Теперь на Пир-Поинте его ничего не держало.
Он закинул на плечо сумку, раздвинул ручку чемодана, закрепил на неё несессер. В последний раз оглядел квартиру, чтобы убедиться, что ничего не оставил. Излишняя предосторожность: Веритас никогда ничего не забывает, просто мозг так работает.
Не чувствуя никаких сожалений, — вообще ничего не чувствуя на самом деле, — он вышел за дверь.
Вниз Веритас спустился по лестнице. Опять же, излишняя предосторожность, но меньше всего ему хотелось бы опоздать на поезд. Звёздный экспресс любезно согласился подкинуть его домой, но вряд ли они будут ждать, если он застрянет в лифте. Вероятность невелика, но Веритас не любил рисковать. И теорию вероятности теперь тоже не любил, хотя объективно, он не понимал, как можно любить или не любить простые математические законы.
Но тут ничего не попишешь: Веритас вообще не умел контролировать эмоции, а уж такие чувства, как любовь и ненависть — и подавно.
Телефон разрывался целый день: Гильдия Эрудитов и КММ писали и звонили без перерыва на сон и обед — даже удивительно, что они поступились своим корпоративным расписанием, просто чтобы вернуть его обратно. Веритас сел в такси, отправил отцу смс, что будет дома всего через пару дней, и нажал кнопку выключения.
Он ехал домой, и гори оно всё синим пламенем.
Примерно таким, каким горел Авантюрин.
✧ ✧ ✧
Авантюрин вышел из лифта и натянул свою фирменную улыбочку, пытаясь скрыть внутреннюю дрожь и волнение. Он видел вчера Веритаса на своих похоронах.
Забавно даже, он и не подумал бы, что этот чурбан будет так переживать. Авантюрин был уверен, что, в отличие от него самого, Рацио не был подвержен сантиментам и та ночь для него не значила ровным счетом ничего, кроме разве что простого удовольствия и удовлетворения физических потребностей. Неужто и Веритас чувствовал то же, что и он? Выходило, что так. И что Авантюрин совсем его не знал.
Вот и отличный повод познакомиться поближе. Не зря же он задержался на Пир-Поинте: теперь можно не только признаться в чувствах и объявить практически единственному человеку во вселенной, которому доверяет, что жив, но и рассчитывать на нечто большее.
Авантюрин позвонил в дверь. Увидел, как дрожит ладонь, но даже не попытался её унять. Зачем, если дальше вряд ли будет трясти меньше?
Но ответа не последовало, и пришлось стучать. Долго, требовательно и громко. Так, что Веритас не смог бы проигнорировать, даже если снова нацепил ту нелепую гипсовую голову.
Понимая, что в этой партии потерпел поражение, Авантюрин развернулся на сто восемьдесят градусов и достал телефон, чтобы набрать знакомый номер. Но тут же скинул звонок, услышав вместо гудков мерзкий голос, сообщающий, что человек, который стал его единственной и неповторимой
слабостью любовью, «вне зоны действия сети».
Что ж, терять время на дальнейшие попытки связаться не имело никакого смысла. К тому же Веритас всё равно никогда не брал трубку, если звонили незнакомые абоненты, а Авантюрину пришлось сменить номер.
Тогда он быстро отправил сообщение Топаз, чтобы не ждала, и написал на Звездный Экспресс, с просьбой немного задержать поезд. Он собирался быстро смыться с Пир-Поинта и не отсвечивать, но, похоже, придется немного постараться, чтобы найти Веритаса.
Каково же было его удивление, когда Келус ответил, что вместе с ними с Пир-Поинта отбывает и доктор Рацио, не терпящий задержек и опозданий, поэтому Авантюрину следовало бы поторопиться.
Естественно, ему следовало поторопиться!
Так быстро в такси Авантюрин не запрыгивал еще никогда. В машине противно пахло бензином и елочкой-вонючкой, как про себя все называют эти ужасные ароматизаторы. Обычно его не укачивает, но сейчас очень хотелось блевать. Всю дорогу Авантюрин подгонял водителя, как мог, то обещая щедрые чаевые, то угрожая, что в случае опоздания тому придется иметь дело с КММ. О том, что сам насолил корпорации куда больше, чем несчастный таксист, и проблемы ожидались именно у него, он, конечно, умолчал.
Подъезжая к вокзалу, Авантюрин, сам не замечая, все нервознее крутил кольца на пальцах и теребил ремешок дорогих часов. Он закусывал губу почти до крови, то и дело нетерпеливо вдыхая. Наверное, стоило бы хотя бы попытаться заглушить волнение, да вот только от него, приправленного мрачными мыслями, крыло так, что ничего не могло отвлечь.
✧ ✧ ✧
Веритас заходил в вагон со своим огромным чемоданом и сумкой на плече, как раз когда Авантюрин выпрыгивал из такси. Водитель в спину громко возмутился о так и не отданных чаевых, но ему сейчас было так плевать.
— Эй, док! — крикнул Авантюрин вдогонку почти скрывшемуся в вагоне Рацио. — Мне кажется, ты забыл кое-что ценное взять в отпуск.
Веритас резко обернулся на до боли знакомый голос и почувствовал, как сердце пропустило удар. Наверное, стоит проверить, всё ли с ним в порядке, но потом.
Всё потом.
Рацио отпустил чемодан, и тот упал на бок. Послышался грохот переворачивающихся книг, но даже на них сейчас — плевать. Важнее другое: кто этот человек перед ним, если он лично видел, как Авантюрин сгорел и превратился в пепел.
— Ты не рад меня видеть? — человек, который слишком сильно — буквально, как две капли воды, — похож на Авантюрина подошел почти вплотную и улыбнулся, глядя на него снизу вверх.
Улыбка выглядела как-то не так, и это выдавало самозванца. Авантюрин так почти никогда не улыбался: пусть и немного нервно, но легко и свободно, будто бы даже и не фальшиво.
— Не веришь, что это я, да? — спросил незнакомец. — Что ж, значит не так плохо я тебя знаю. А так тоже не поверишь?
Авантюрин схватил Веритаса за воротник пальто и притянул к себе, целуя прямо в губы, не давая ему ни единого шанса остановить. Знакомый вкус табака, мятной жвачки, которой он «закусывает» сигареты, и вишневого блеска для губ. От поцелуя закружилась голова и сжалось что-то в области сердца. Как и всегда, когда они занимались чем-то подобным с Авантюрином, но…
— Это ничего не доказывает.
— А если я расскажу, что ты любишь в постели? Как давишь стоны, когда я облизываю твои уши? Как краснеешь, когда я зову тебя по-особенному?
Веритас недоверчиво посмотрел на него сверху вниз, приподняв бровь. Вряд ли такие подробности могли быть известны кому-то, кроме Авантюрина.
— Ну и как вы зовете меня?
— Zorii mei, мой рассвет, — прошептал Авантюрин на ухо, заставив его наклониться к себе еще ближе. — Я правда не умер. Это постановка, ради моей свободы. Нашей, если захочешь, конечно, — добавил он еще тише.
Веритас резко выдохнул и на мгновение закрыл глаза. Поверил. Как тут не поверить: он понял сразу, как увидел Авантюрина, но привычка ученого подвергать всё сомнению дала о себе знать. Совершенно дурацкая привычка, по большему счету.
— Это всё, что ты запомнил после нашей совместной ночи, картёжник? — Веритас закатил глаза, а потом отвел взгляд в сторону и сказал: — Я вот помню твои слёзы, когда тебе было особенно приятно. Помню, как ты едва держался, чтобы не кончить, когда я говорил, что ты красивый. Помню, что родинок на твоей спине ровно семнадцать. И еще родимое пятно под коленом. Тебе нравится, когда я целую туда.
Рацио немного помолчал, ожидая хоть какого-то ответа, но Авантюрин был непривычно тихим и просто смотрел на него, не отводя взгляда. Тогда Веритас добавил:
— Помню, как ты признался, что любишь меня, во время оргазма.
— Когда я успел такое сказать? — удивился Авантюрин.
— Te iubesc. Твой родной язык? Я запомнил и перевел всё, что ты сказал той ночью.
— Что ж… В таком случае, я зря переживал, чтобы найти тебя до своего отъезда. Хотел признаться и от этой ноши освободиться, но раз ты и так в курсе…
— Я тоже тебя люблю, — перебивает Рацио. — Хотя эта концепция не до конца мне ясна, кроме этого чувства, объяснить своё состояние я никак не могу, так что можно сделать логичный вывод…
Сделать вывод Авантюрин ему не дал, снова впечатавшись в губы поцелуем. Поцелуем со вкусом табака, мятной жвачки и вишневого блеска для губ. Самым сладким из всех, которые он был в силах сейчас подарить.
