***
Время от времени нас возвращает к сюжетной арке сашиных родителей. Они живут по регламенту, который считали идеальным, под жёстким контролем Хорошей девочки. И вот у них — действительно тоталитарный режим. Родители поначалу радуются — не только из-за гипноза, но и просто потому, что устали от беспорядка. Их мечта осуществилась, и в доме наконец чисто, девочка ест полезную еду и не подливает реактивы в суп ради веселья. Но спустя время этот регламент начинает давить. Они чувствуют, что сами не способны выполнять его, хотя постоянно заняты только его выполнением. Он безжалостен, его голос железен, жесток. В конце концов они просто начинают бояться Хорошую девочку — и понимают, что без регламентов было лучше. Полпред отличается от Хорошей девочки тем, что он имеет свободную волю. Именно наличие воли, — точнее, души, — делает его способным на страдание и сострадание, делает его человеком. Хорошая девочка же — набор программ (на этом делается акцент в конце, когда она при выключении гипноза отключается и перезагружается, как андроид), заложенных Полпредом вместо подавленной личности, и этот набор программ не терпит отступления от предписаний. Он не умеет прощать. Он резок, зациклен, безжизненен — по сути своей, неживой.***
Плохого дядьку я так до конца и не понял, поэтому здесь будут просто замеченные моменты сцены с похищением. Во-первых, желание. Плохой дядька предлагает ей сотворить любое доброе чудо, которое она попросит. Она знает о господстве злой королевы, при ней часовые утащили Номера 7 в Башню Страха, в конце концов перед ней человек, которого Полпред сковал контрактом и которого ей, по её же словам, жалко. Но Саша загадывает просто сбежать из этой страны обратно домой, не думая ни о ком другом — только о своём комфорте. Во-вторых, само похищение. Саша Плохого дядьку не боится, хотя тот приложил все усилия, чтобы её напугать: похитил внезапно, силой, запихал в мешок, принёс в заброшенное здание с мишенями в виде маленьких девочек, пел песню о том, чтобы она попрощалась с жизнью. С одной стороны обращение девочки: [Какой-то вы весь грязный… Весь в саже. Весь чумазый. Почему же ваши хорошие деточки не поухаживают за вами, м? Не постирают вам одежду? Не умоют вас?], — всё ещё грубое: её слова звучат так, будто она обвиняет сторожа в его проблемах. С другой стороны — сторож видит в этих словах жалость, а не пренебрежение, что для меня, как всецелого сторонника Полпреда, совершенно непонятно. Хотя, наверное, так и должно быть — сторож такой же плут, как и она сама, и открыто обманул девочку, вылечив её желанием свою болезнь. Вероятнее всего, этот момент должен показывать, что ребёнок говорит грубо по причине своей прямоты, и на деле действительно зла не хочет. Она привыкла быть невоспитанной — так же, как и Полпред привык к надзирательскому поведению, это просто ребёнок, выросший в комфорте, считающий добром то, что нравится, а злом — то, что не нравится, но не намеренный садист. Но, как вежливость Полпреда не делает его положительным героем, так и ненамеренность Саши не отменяет того, что она грубит без причины. Неосознанное презрение остаётся презрением — и это будет видно в дальнейшем.