Бабочка

      Бессонница давит на голову привычными тисками, и Антон беззвучно стонет в подушку. Ему бы спать — завтра рабочий день, до будильника осталась всего пара часов, рано с утра — съёмки, а сна ни в одном глазу.       Антону бы спать, а он лениво перебирает в голове подходящие к его состоянию мемы, выбрать не может, сам себя дразнит, вытаскивая из мысленной картотеки варианты один за другим. Впрочем, выбор — это не его, он с детства не мог ответить, кого он любит больше — маму или папу, арбуз или дыню, и кем хочет стать, когда вырастет. Последний вопрос волнует его до сих пор.       Единственное исключение, когда Антон решился-таки взять на себя ответственность, сейчас сопит рядом. Антон гордится этим до сих пор просто пиздец как, хотя в том, что разговор состоялся, заслуги Арсения было не меньше. Но ничего, смогли, выдюжили, сейчас вон дрыхнет рядом и ворует гель для бритья чуть ли не каждый день. Смешной, как будто себе такой купить не может.       Арсений — красивый, когда спит. Мысль эта обыденная — Арсения Антон всегда считает красивым, даже когда тот совершенно непривлекательно храпит, разметавшись на всю кровать. Прямо как сейчас, зараза, совсем места не оставил.       Антон поворачивается, получше укутавшись в одеяло, и разглядывает его расслабленный профиль — скорее воссоздает по памяти; в спальне у них кромешная тьма, с тех пор как Арс притащил блэкаут шторы и ультимативно заявил, что только так их ждёт здоровый сон. Жаль только, что мозг Антона плевать хотел и на шторы, которые они тогда вешали полдня, и на темноту, и даже на размеренное дыхание любимого человека рядом.       Арсений переворачивается на другой бок, что-то бормоча, и Антон замирает. Сознание ехидно подсказывает — как олень в свете фар, на которого несётся грузовик. Или пикап, непременно красный и потрепанный, как в Сумерках. Блин, и когда только Антон настолько начал в них шарить?..       Вообще сравнение это недалеко от истины, хоть с пикапом, хоть с грузовиком, — Антон Арсения любит, но иногда едва переносит. Особенно тяжко, когда Арсений просыпается и обнаруживает, что Антон до сих пор страдает херней вместо сна. Спорить с ним в этот момент — хуже, чем играть в русскую рулетку без холостых, все равно, как ни крути, ебнет так, что мало не покажется.       Антон в целом не любит ругаться, а уж по ночам — тем более, вот только Арсения понесет: сначала будет раздраженно читать нотации, потом орать, что Антон ведет себя, как маленький, а потом обиженно сопеть и крепко обнимать со спины, объясняя, что вообще-то волнуется за него-дурака. Антон бы рад послушаться и уснуть — даже от оров, в конце-то концов, главное, — результат!       Только вот это все не поможет — куковать всю ночь им придётся тогда вместе. Плавали, знаем.       Антон такого Арсению не хочет, это его организм отторгает сон, он такого никому не пожелает. Арсению — в первую очередь. К тому же невыспавшийся не по своей воле Арс становится еще более невыносимым, хотя куда уж больше.       Убедившись, что дыхание Арсения выровнялось, и тот и не думает просыпаться, Антон успокаивается, снова переворачивается, растирает икры. Под коленками тянет так, как будто он пробежал километров десять, а потом сверху полирнул игрой в футбол эдак так часа на два. Вот только это неправда, он из офиса не выбирался несколько месяцев даже до банального продуктового. «Арс умеет куда-то нажать так, что сразу отпускает, научил бы хоть», — с тоской думает Антон. Сам он беспорядочно тыкает в икры пальцами, пытаясь размять мышцы, но быстро сдается и снова вытягивается во весь рост.       Так, что он еще не пробовал сегодня? Дыхательные упражнения и принудительное расслабление, говорят, действенные методики, правда, на Антоне они работают хорошо, если один раз из пяти. Он глубоко вдыхает через нос, выдыхает через рот и послушно ждет, когда же тело расслабится. На минуту ему даже кажется, что все получилось, и он скоро наконец уснет, но все идет к черту, когда нестерпимо начинает чесаться нос.       Антон мысленно стонет, чешет нос, руку, лодыжку — да что все чешется-то так, бесит! И лежать неудобно — хоть на левый бок, хоть на правый перевернуться, — все одинаково раздражает. Он снова укладывается на спину, закрывает глаза.       Они болят, слезятся — то ли от усталости, то ли от того, что себя так искренне жаль. Ну почему, почему такое происходит именно с ним, за что? Он ведь старается, причем во всем: и на работе быть тем, кого хотят видеть, и с многочисленными знакомыми-приятелями встречается, даже когда не хочет. С Арсом тоже — старается, чтобы у них все срослось. Что он делает не так, может, в детстве напортачил и сейчас расплачивается?       Мысль приходит неожиданно, но уставшему мозгу она кажется правильной: «Точно, все дело в том, что я смотрел на белый шум в телевизоре, пока кассеты с мультиками перематывались. Мама же говорила, что если я так буду делать, то случится что-то очень плохое. Вот, случилось! Только через много-много лет».       Пару минут Антон усиленно себя жалеет и злится на себя маленького, но потом возвращается критическое мышление, и он чуть ли не истерично ржет в подушку, стараясь звучать потише. Вообще, если уж на то пошло, он и в детстве плохо засыпал — мог подолгу лежать и вглядываться в узоры на висящем ковре, придумывая героев и сюжеты, где в конце неизменно становилось все хорошо. Жалко, что в жизни не так. Да и конца не видно... Разве что, вон, у Арсения под одеялом.       Антон глотает еще один истеричный смешок и отвлекается на глаз, который, увы привычно, начал дергаться. Вот с ним он научился справляться — просто надавливать на него подушечками пальцев в нужном ритме, и все, готово.       Интересно, сколько времени? Антон тянется к мобильнику и удостоверяется — спать осталось всего сорок минут. Снова лениво дергается глаз, и Антон с тоской думает, что он, может, зря отказывается от таблеток — говорят, что с ними люди спят… С другой стороны он не может позволить себе быть днем заторможенным, а именно этот симптом расписан во всех побочках.       Он мысленно вспоминает список, который выписал ему психотерапевт помимо таблеток: ванна с пеной, солью, скипидаром и чем-то там еще — как мертвому припарка; утяжеленное одеяло, ортопедическая подушка — несомненно, бодрствовать ночами стало удобнее, но не более; всякие новомодные мелатонины с магнием и новопасситы — даже если исправно пить, на самочувствие не влияют.       Антон, сука, старается наладить свое состояние, только что толку. Иногда в ночи он чувствует счастье и вдохновение, такое, что хочется переделать тысячу дел и часами смеяться, и это ощущение он ненавидит даже больше, чем привычную фоновую тревогу — днем оно приходит все реже и реже, а когда ему надо лежать и спать — пожалуйста, вот оно!       Арсений, словно уловив тяжелые мысли Антона, подкатывается во сне поближе и по-хозяйски закидывает на него ногу. Он тяжелый, горячий, Антон терпит, хотя теперь даже двинуться не может, чтобы не разбудить.       Но это в конце концов помогает — он проваливается в тяжелую дрему, чувствуя себя пришпиленной бабочкой к альбому юного натуралиста.       Антон рывком просыпается от звука будильника и тут же валится обратно на кровать — тошнит, голова тяжелая, спать хочется неимоверно. Рядом шевелится сонный Арсений.       Снова надо ехать на работу.