***
Минхо подсаживается к нему в столовой, пока Джисон угрюмо ковыряется в своём контейнере с брокколи с сыром, мстительно разрывая его на маленькие кусочки вилкой. У него действительно дерьмовое настроение. Сегодня утром он проспал, и они с Джиуном опоздали на завтрак в саду, из-за чего тот расстроился, но вида не показал; Джисон долго извинялся перед ним, а затем ушёл, потому что пара должна была начаться через полчаса и на неё он тоже уже опаздывал. Его работу не приняли, сказав что-то о том, что он может лучше, и Джисону хотелось разрыдаться прямо перед преподавателем, а затем сказать, что он, вообще-то, старался, и поставьте ему уже блядское удовлетворительно, иначе он сойдёт с ума, но он промолчал. Кивнул, соглашаясь, и обещал переделать. Усталость накапливается со временем и, не находя выхода, превращается в злость. Джисон злится. Злится на себя, на преподавателя и даже на Хёнджина, потому что тот устроил ему вечер непрошенной психотерапии, в которой Джисон не нуждался. Он сам знает, что ему нужно. Например, ему нужно узнать, какие документы необходимо собрать для поступления Джиуна в школу. Нужно найти работу, где зарплата будет побольше. Нужно сдать тупое задание ещё раз и получить свою оценку. А Минхо ему не нужен, что бы там Хёнджин ни говорил о том, что Джисон должен позволить себе расслабиться и побыть обычным двадцатилетним парнем. — Как дела? — Минхо улыбается, мягко и как будто бы нежно, и смотрит на то, как Джисон разрывает брокколи на кусочки. — Нет настроения? Джисон молчит, сверля взглядом зелёные кусочки в остывающем сыре, а затем делает глубокий вдох, стараясь не сорваться. Это будет просто нелепо, если он накричит на Минхо. Просто нелепо. Как и вся эта ёбаная жизнь. — Эй, Джисон… — Минхо прикасается к его руке и уже тише продолжает: — Слушай, если у тебя альфа есть, ты просто скажи, и я… Джисон, блять, в бешенстве. — Нет. У меня никого нет. Если хочешь погулять — пойдём, — он сжимает руки в кулаки, упрямо глядя перед собой, и принимает решение. Если Хёнджин так уверен, что Джисон может жить нормальной, обычной жизнью, то он докажет ему обратное. Да, возможно, это разобьёт ему сердце, но тем лучше: не будет думать о Минхо, представляя, как всё могло бы быть, и сосредоточится только на Джиуне. Не то чтобы он так часто фантазировал, но иногда, когда становилось совсем плохо, он вспоминал их с Минхо короткие разговоры и думал о том, что было бы, согласись он на встречу. Минхо вёл бы себя как придурок? Он не производил впечатление человека, у которого мусор в голове… Занимался спортом, ответственно подходил к учёбе, и, Джисон не знает, правда это или нет, но слухи ходили, что Минхо всегда был верным в отношениях, сколько бы они ни длились. Эдакий хороший мальчик. У него были обеспеченные родители, новенький внедорожник и прекрасное будущее, и Джисон туда совсем не вписывался. И его это не тревожило. Ну, отзывалось, конечно, чем-то немного неприятным внутри, но в целом… У него не было времени переживать об этом. Минхо с интересом разглядывает пейзаж за окном автобуса, пока они едут в детский садик после пар, и Джисон лишь на полпути понимает, какую идиотскую вещь собирается сделать, но пути назад уже нет. Конечно, он может бросить Минхо на остановке, сказать ему, чтобы он не шёл за ним, но… Но это будет совсем по-скотски. И поэтому он, стараясь придумать в голове как можно более убедительную версию того, кто такой Джиун, идёт с Минхо в сторону сада. Они оба молчат, и Джисону кажется, что напряжение между ними растёт с каждым сделанным шагом, но разрывать тишину он не собирается. Ему нужно время, чтобы понять, как действовать дальше, но время, к сожалению, его ждать совсем не собирается, и поэтому воздух сотрясает счастливое «папа!», стоит им только переступить порог группы. Джиун висит у него на руках, довольно болтая, и Джисон раскачивает его из стороны в сторону, затылком чувствуя взгляд Минхо, прожигающий его. Поворачиваться страшно, и Джисон оттягивает этот момент как можно дольше, поправляя форму Джиуна, отвлекая его от незнакомца, но удержать детское внимание — та ещё задача, а уж если есть что-то более интересное, чем постоянные вопросы о том, как он провёл день, это почти невозможно. — Папа, а кто это? — Джиун шепчет тихо, глядя на Минхо большими, тёмными глазами, и Джисон теряется. Знакомься, малыш, это альфа, который подкатывает к твоему папе, но у папы есть ты, а значит, этому альфе нечего ловить? Он молчит подозрительно долго, глядя на сына, и, в конце концов, издаёт какой-то непонятный, глупый звук, похожий на звук сдувающегося шарика, в попытке подобрать слова. — Я друг твоего папы. Помощь приходит откуда Джисон вообще не ждал. Минхо присаживается на одно колено, протягивая Джиуну руку, сжимая в своей ладони крошечные на её фоне пальчики. — Как тебя зовут, малыш? — Джиун-и, — Джисону хочется смеяться оттого, как Джиун поправляет на голове свой любимый берет и хлопает ресницами. Недавно они посмотрели какой-то фильм, где главная героиня была роковой красоткой и использовала флирт в качестве оружия, и Джиун (который, к слову, должен был уже спать), настолько впечатлился, что флиртовал со всеми. Конечно же, он не понимал, что именно в это закладывается, но его попытки повторять были до очаровательного забавными, и Хёнджин с Джисоном смеялись каждый раз, видя, как ударной волной детского очарования и непосредственности сносит всё вокруг. А потом всё катится в непонятную сторону, и всё, что Джисону остаётся — молча наблюдать. Джиун захватывает Минхо в свои лапки, цепляется за его руку клещом, рассказывая и про червеладки (ого, а ты пробовал шокозавров? я любил их в детстве!), и про Мунбёль (ты дружишь с ней? эй, почему твои щёчки красные?), и про дядю Сынмина (говорит, что овощи полезные? ну, малыш, он не врёт), и про Хёнджина (папа ругался, что вы все измазались в краске? ох, звучит весело, наверняка рисунок вышел чудесным), и про то, что у него единственного в группе берет с ушками (он тебе очень идёт, Джиун-и). Он с детским восторгом слушает, как Минхо рассказывает про своих котов, учит имена и пялится в телефон, пытаясь их различить (Су-ни… Ду-ни… До-ри… Как рыбка?), называет Минхо «котохёном» и хихикает, когда Минхо щекочет его, говоря, что так же щекочут кошачьи усики. Джисон идёт с ними, растерянно глядя перед собой и вслушиваясь в хихиканья рядом. Он совершенно не понимает, что происходит, потому что в его голове всё было иначе: Минхо должен был уйти, оставить их с Джиуном вдвоём, а не держать его сына за руку, слушая истории про детский сад и папу, который много-много работает (Джисон съеживается под мимолётным взглядом Минхо, но тот мягко улыбается и шепчет «поговорим позже»). Почему он всё ещё здесь? Почему он знакомится с Хёнджином, пожимая ему руку, смеётся, когда Джиун машет ему рукой на прощание, и подхватывает Джисона под локоть, спускаясь вместе с ним к подъезду. Почему? — Значит, ребёнок? — Минхо пинает мелкий камушек на асфальте и смотрит на Джисона, ожидая ответа. — Мм, — тот пожимает плечами, отводя взгляд. — Глупая… история. — Ну, зато вполне себе умный Джиун, — Минхо тихо посмеивается и слегка бодает плечо Джисона своим, словно играясь. — А вообще… Расскажешь, если захочешь. Ну, как так вышло. — Тебе не стрёмно? — Что? — Говорю… — Джисон сглатывает, жмурится и продолжает. — Тебе не стрёмно? Я ж с ребёнком. Ну, типа… Настоящий ребёнок. Я не дурак и понимаю, зачем ты меня звал на вечеринки и всё такое, но я просто… Не могу. Ты понимаешь. Джиун… Он важнее. — А почему мне должно быть стрёмно? — Минхо хмыкает. — И я вижу, что это настоящий ребёнок. И ты всё ещё мне интересен. Я не обещаю, что стану твоим мужем или что-то такое, но… Не знаю, может, я дурак? Меня Джиун не пугает. Он, вообще-то, симпатичный. Весь в папу. Джисон краснеет сначала ушами, до пылающих кончиков и покалывающих мочек, а затем щеками и шеей; идёт весь румяными пятнами, смущённо хихикая, трёт ладони друг о друга и бормочет: — Да ну тебя. Он знает, как менять памперсы. Знает, как разогревать смесь. Знает, что делать, если у Джиуна температура. Джисон — Боже, воспоминания горьким комом стоят в горле — знает, каково это — когда тебя почти что вдалбливают в продавленный диван, пьяного и беспомощного, знает, как это страшно и больно, знает, что такое разочарование. Но он не знает банального: румянца от комплиментов симпатичного парня, смешного, неловкого флирта, честности намерений. У него есть Хёнджин, и он альфа, но это совсем не то же самое; Хёнджин друг, опора, Хёнджин — надёжный тыл, но между ними никогда не было романтики. Минхо — это что-то новое. Такое яркое, что страшно приближаться, но Джисон попробует. Хотя бы потому, что Джиун перед сном тихо шепчет ему на ухо, спрашивая: — Папа, а котохён ещё придёт?***
Котохён возвращается, и Джиун радуется ему со всей своей детской открытостью и энергией, пока сам Джисон переживает то, что не смог пережить когда-то давно. Минхо ухаживает красиво: он дарит цветы и маленькие подарки типа браслета, который Джисон не снимает, водит его на свидания (хотя, конечно, чаще всего Джиун с ними — носится вокруг, восторженно взвизгивая от парка аттракционов и рыбок за толстыми стеклянными стенами океанариума, но это едва ли портит хоть что-то), делает комплименты, очень много комплиментов, и помогает Джисону с учёбой. Он подвозит его до детского сада после пар, когда есть такая возможность, и заглядывает в его круглосуточный магазин, принося ему контейнеры с едой, и это всё заставляет Джисона краснеть ушами и со страхом думать о том, на сколько кусочков разобьётся его сердце, когда Минхо надоест. Почему-то он в этом уверен. Хёнджин на его страхи лишь закатывает глаза, фыркает и с нежностью гладит Джисона по голове. — Не все вокруг мудаки. А если он всё же им окажется… Что ж, и я, и Сынмин, и мама с папой — мы всё ещё здесь. И всё ещё любим тебя. Джисон знает, что это правда. Он знает, что пробовать что-то новое — это нормально, но ему всё время кажется, что у него нет на это права, ведь это повлияет не только на него, но и на Джиуна тоже; тот привязался к Минхо, и объяснить ему, почему котохён больше не приходит, будет тяжело и сложно, и наверняка расстроит его, а это последнее, чего Джисону хочется. Отпустить себя и расслабиться удаётся с трудом, но он пытается. Флиртует с Минхо в ответ и шлёт ему фото Джиуна, рассказывает, как прошёл день, и не решается обсудить, что же между ними всё же происходит. В смысле, Джисон знает, что они на стадии конфетно-букетного периода, но что последует за ним? Это продолжается почти полгода, Минхо стал вхож в их маленькую семью, но что будет после? Джисону не нужны гарантии на «долго и счастливо», но ему хотелось бы узнать, что Минхо обо всём этом думает. Спросить — страшно. Он смотрит, как они с Джиуном играют, сидя на полу, собирая конструктор, который сам же Минхо и принёс, и ему страшно это потерять так же сильно, как было страшно это приобрести. — О чём думаешь? — Минхо проводит кончиками пальцев по его коленке, уличая момент, когда Джиун сбегает по делам (на самом деле, кто-то выпил слишком много сока), и смотрит на Джисона в ожидании. Щурится, как большой кот, мягко улыбаясь, и смотрит. — Ни о чём. Просто глупости, — Джисон отмахивается и наклоняется, чтобы поправить его волосы, оказываясь слишком близко. — А я думаю, что хочу тебя поцеловать, — Минхо жмётся щекой к его ладони. — Можно? Наверное, плакать во время первого поцелуя — не слишком-то нормально, но Джисон не может сдержать тихого всхлипа, когда Минхо прикасается к его губам своими невыносимо нежно и мягко, бережно, и это так отличается от всего того, что Джисон уже испытывал. Можно? Тогда, в тот вечер, его никто не спрашивал. Никому не было интересно, хочет ли он, готов ли он, нужно ли ему это; в тот вечер просто брали, не собираясь ничего отдавать взамен, и Джисон жил с этим чувством использованности всё это время, не находя в себе сил и возможностей избавиться от него; рядом с Минхо он чувствует себя иначе, и это похоже на исцеление. Минхо тихо шипит, когда Джиун бьёт его по плечу. — Эй, почему мой папа плачет? Что ты сделал? Джисон от этого всхлипывает и скулит, пряча лицо в ладонях, а затем тянет Джиуна к себе, обнимая, заключая его в кокон из рук и прижимаясь губами к его макушке. — Котохён всё сделал правильно, Джиун-и. Мне не больно, малыш, это хорошие слёзы. Рука Минхо лежит на его плечах, обнимая, пока они сидят на диване рядом, тихо переговариваясь, чтобы не разбудить задремавшего в кресле Джиуна. Джисон говорит долго, прерываясь на хриплые вздохи, рассказывает обо всём. Ему так хотелось поделиться своей болью, хотелось рассказать, как это было, но ему всегда было страшно говорить об этом вслух, как будто это запачкает его ещё сильнее. В итоге оказывается, что это похоже на избавление от грязи; Джисон чувствует себя чистым, проговаривая всё то, что когда-то случилось. Это не отпустит его никогда, он вряд ли сможет об этом забыть, но теперь он может сложить эти воспоминания в ящик и закрыть его, чтобы задвинуть как можно дальше, как уже прожитое. Как то, что нельзя исправить, починить, но и выбросить невозможно. Остаётся только сделать глубокий вдох, принять и понять — да, это случилось, но здесь нет моей вины. Это произошло не потому, что я был неправильным, это произошло, потому что такие вещи происходят, и если кто-то и виноват, то только тот, кто решил, будто бы может взять то, что ему не принадлежит. Потому что кто-то решил, что может разрушить всё. Где-то в глубине души Джисон всё ещё боится, что Минхо уйдёт, как только узнает обо всём, и он внутренне сжимается, замолкая, смотрит и ждёт. Но Минхо не уходит. Остаётся на месте. Перекладывает Джиуна на кровать, накрывая одеялом, поправляет волосы, нежно поглаживая кончиком пальца пухлую щёку, и просит вернувшегося Хёнджина присмотреть за ним, а затем уводит Джисона в ночь. Крепко держит его за руку, пока они гуляют по городу, накидывает на плечи свою куртку и достаёт ему из автомата мягкую игрушку зайца. Давится с ним попкорном на заднем ряду в кинотеатре, хихикая над нелепым фильмом, отдаёт свою картошку-фри, пока они перекусывают в ближайшем маке, а затем провожает домой, целуя на прощание. Минхо даёт ему то, что Джисон не получил. Он даёт ему глупую влюблённость в симпатичного мальчика, даёт бабочек в животе, но ещё он даёт ему уверенность в том, что всё куда серьёзней, чем в пятнадцать, потому что он пишет ему позже о том, что Джиун — восхитительный, как и Джисон, и если он позволит, он хотел бы быть рядом с ними на правах не просто «котохёна». И Джисон позволяет. Позволяет быть рядом, приблизиться настолько, что это расстояние идеальное или для удара, или для объятий, но Минхо не бьёт. Только обнимает. Крепко держит и его, и Джиуна, прячет за собой, учится быть кем-то надёжным. Мы не выбираем, в кого нам влюбляться. Это же реакция организма, которую не предугадаешь. Влюбляться можно и в придурков. Влюбляться можно в тех, кто делает больно. В тех, кто относится к нам дерьмово. Но мы выбираем быть честными, добрыми и открытыми. Мы выбираем, о ком заботиться. Мы выбираем, о ком думать в первую очередь. Выбираем, о чьих чувствах переживать. Мы не выбираем, в кого нам влюбиться, но мы выбираем, кого нам любить. И Джисон делает свой выбор в пользу человека, который укладывает его сына спать поздно вечером в своей квартире, а затем устраивается с самим Джисоном на диване, смотря мелодраму и щекотно потираясь носом о его шею. Джисон выбирает любить его, потому что Минхо этого достоин. Потому что Минхо, не дающий ему обещаний и гарантий, молча заставляет Джисона чувствовать себя важным и нужным, и Джисон хочет отдавать ему это в ответ. Они вместе ведут Джиуна в первый класс. Минхо прячет лицо, шмыгая носом, когда «котохён» сменяется на «котопапу». Хёнджин с Сынмином поздравляют их с помолвкой. У Джиуна появляется своя комната с самой роскошной кроватью на свете, потому что Минхо не остановить, когда дело касается его «Джиун-и». Универ остаётся позади, как и круглосуточный магазин, в котором Джисон упахивался до дрожащих конечностей. У Джисона есть больше времени на важные вещи. У Джисона есть время на себя.***
— Эй, ты знаешь, что ты меня обманул? — Джисон усмехается, проводя подушечкой пальца по спинке носа Минхо, пока они лежат рядом в кровати. — Что? — Минхо слегка хмурится. — Это когда. — Когда сказал, что не обещаешь, что станешь моим мужем.