Задержание. Секс.

      Саша никогда не был загадочным. Молчаливым — возможно. Но вся его добродушность читалась в голубых глазах обрамленных русыми пышными ресницами, строгость и упрямость в осанке, а тяга к справедливости в сбитых костяшках. Саша любил русский рок, свою маму и драться с хулиганами за спокойствие в школьных коридорах. Постоянно носил спортивную форму (адидас с рынка) и крутился после уроков в спортзале. Однажды кто-то спросил его за отца, на что тот с очень геройским выражением лица отметил, что когда-нибудь весь оборот наркотиков в стране он искоренит. Батьку Саша любил, но тот сторчался еще в начале девяностых, когда сыну стукнула семерка. Поэтому мать, плечи которой были в погонах сколько он ее помнит, взяла семью на себя и вытянула ведь. Все это знал Егор не по-наслышке.       Егор полная противоположность Саши. Свои длинные черные волосы он убирал в неопрятный хвост, часто смеялся (его смех смешит больше тупых шуток), а единственная физподготовка — умение удирать от ментов с такой скоростью, что единственное, что они на него имеют — цвет кроссовок. Но об этом правильному Саше знать совсем необязательно, потому часто сидящий у него в гостях Егор на все вопросы «за жизнь» хитро щурился и скрывал улыбку в длинных тонких пальцах. А когда напрашивались в гости вообще заявлял, что дом у него сгорел, поэтому живет он на вокзале с цыганами.       Почему Саша и Егор стали друзьями — даже они не знают. Кажется, все началось с драки за граффити в школьном туалете (угадайте кто написал «мусора сосать»), но после двухчасовой уборки в спортзале их конфликт подостыл. А потом просто понеслось. Одна парта, списанная друг у драгу домашка и постоянные ночевки. Егор рассказывал про свои выдуманные миры, которые мечтал однажды поместить на страницы собственной книги, Саша слушал и улыбался от того, что хотя бы в мечтах глаза его друга ярко сверкали от счастья. Егор пьяный задумчиво сидел на ступеньках в подъезде, Саша крепко держал его за руку и пытался успокоить хотя бы своим присутствием. Потому что причины этих пьянок он не знал. Егор устраивает дебош на внеочередной районной тусовке — Саша вписывается за него и каждый раз дерется насмерть. Саша небесный подарок, который Егор считал совершенно незаслуженным. Егор оберегал Сашу от своей настоящей жизни, Саша оберегал Егора от лап безнадеги.       Но они не смогли уберечь друг друга от себя. Дешевая водка, тупая игра «правда или действие», и вот они заперты в комнате с ковром на стене. Искра, сопливая музыка из колонок, спящие за окном панельки — Саша прижимает к этому злосчастному ковру и робко касается губами губ Егора. А на следующий день Саша узнает от их классрука, кто такой Егор, его отец и его мать. И что Егор свою честь перед ним отстоять не сможет, потому что исчезнет, кажется, навсегда.       В спальных районах эту дружбу помнить будут стены и Саша.              — Командир! Докладываю: главный подозреваемый в здании, устранены пять вооруженных, столько же задержано, наших пострадало двое. Дальнейшие указания?       Голубые глаза медленно просчитывают количество этажей, обтянутые в черные перчатки пальцы устало сжимают переносицу.       — Упустим сейчас, значит скроется уже навсегда. Мне нужно три человека, они отправятся со мной. Остальные после нас пусть каждый этаж занимают и следят, чтобы никто не выбрался.       Александр Вишневский последний десяток с лишком лет провел как будто в темноте. Черные лапы обмундирования стягивали грудь, запрещая сердцу равномерно биться. Черные минивэны, возившие его по скользким улицам Москвы, давали увидеть истинный лик города — за темными толстыми стеклами свет фонарей и силуэты людей превращались лишь в зловещие тени. Каждый раз перед тем, как покинуть салон и отправиться на очередное дело, его одолевал страх, что эти тени тут же вцепятся своими острыми когтями в его плоть и утянут за собой в мир грехов. Он боялся, что его снова предадут те, кому нужно безоговорочно доверять. Поэтому он научился прятать самого себя в самые закрома своей уставшей души, научился сражаться с этой нечистью, никогда не горевать о потерях и не радоваться собственным победам. Командир элитного отряда стал тенью, которую боялся, которую теперь боятся все окружающие. Кому подчиняются даже те, кто подчиняться не привык, ведь весь город каждую ночь видел, как руки, облаченные в кожаные черные перчатки бездушно хватаются за горло очередного преступника и мучают его до злого хруста.       Но за этой скрытной личностью он гнался уже давно. Потерял свою хладнокровность, не спал ночами, изучая каждую деталь дела. Вызвался лично подготовить операцию по задержанию с одним лишь условием, что преступника отдадут ему в награду. Он не оставлял выбора, опять же из привычки всегда быть правым, зная, что он — самое сильное оружие в руках правительства. И все шло идеально по его подлому плану. Командир заигрывал со смертью, заигрывал с чувствами преступников, отыскивая у каждого грехи и слабости, за которые можно ухватиться, использовать как наручники и подмять под себя. И если твое дело оказалось на его столе, а фото было повешено на стену его кабинета — ты уже проиграл.       Об этом прекрасно было известно несчастной жертве. Не зная куда себя деть, мужчина бежал вверх по этажам, теряясь в бесконечных лабиринтах полуразрушенного здания. Они гнали его сюда с самого центра Москвы, лишили товарищей, лишили любой надежды выжить. «Живчик», как его прозвали свои же, не знал даже лица того, кто ведет погоню, нет, охоту на него. Их столкновения каждый раз происходило слишком жарко: стрельба, погоня, истеричный смех одного и тяжелое дыхание другого. Охотник носил балаклаву, открывающую только глаза, каждый раз догонял его, валил на пол, заставляя думать, что это конец. Но не мог себя заставить закончить дело. Только питался страхом добычи, упивался своей силой, властью. И, наигравшись, отпускал. Но в этот раз все было серьезно. Это понимали оба.       Сбитые колени саднили, в мозгах пульсировал страх, а руки дрожали с такой силой, что, кажется, не могли сами себя держать. Живчик окончательно выбился из сил, заполз в самую дальнюю комнату, откуда из разбитого окна открывался роскошный вид на ночной город. Он готовился встретиться со своим губителем лицом к лицу и наслаждался тем, что дает ему жизнь в последние мгновения. Этот город, может, не осчастливил его, но свое школьное солнце Живчик помнил хорошо, и за это только стоило Москву уважать.       — Он ранен и обессилен. — Пробормотал командир, стирая с пола капли крови и рассматривая ее след на своих пальцах. Его одолевала сладость предвкушения. Это та победа, к которой он стремился, ради которой делал все до этого момента. Улыбка грозящая безумством коснулась губ. Его подопечные переглянулись. Сегодня командир был без излюбленной маски, не скрывал эмоции, свою искаженную годами борьбы со злом душу выставил напоказ. Потому что эта жертва заслуживает знать, кто ею завладеет. — Оставайтесь здесь, дальше я иду один.       Возражать никто не стал. Ведь когда хищник напал на след — лучше не вставать у него на пути. Командир двинулся по следам алой жидкости, как будто специально оставленной здесь для него. Как будто там его действительно ждут. Жертва чувствует, что за ней пришли, потому до последнего не отрывается от чарующего вида огней вдалеке, хоть они уже и подразмыты пленкой слез.       — Неужто ждал меня? — Раздается глубокий голос за спиной, заставляя вздрогнуть и обернуться. Но он уже подобрался вплотную. Всматривается своими хищными глазами, еле заметно улыбается. — Плачешь? Отчего же? — Холодная кожа перчаток касается горячих алых щек.       — Саша… — Шепчет мужчина, окончательно сползая на пол, затылком упираясь в холодный бетон.       — Не плачь, Егорик, ты же знаешь — я это не люблю. — Командир наклоняет голову к правому плечу и пара светлых прядей падает на его хмурый лоб, навязчиво лезут в глаза. Голубые глаза, раньше напоминавшие теплое море, нынче отдавали холодом потонувших в Антарктике айсбергов. Голодные, темные, они смотрят точно в душу. Егор не сдерживается и в тишине раздается всхлип.       — Зачем ты меня мучаешь, Саша? — После своего имени, слетевшего с его припухших, влажных губ, командир почувствовал, как что-то в груди треснуло и разошлось. На скулах заходили желваки. Нельзя поддаваться собственным желаниям, ведь все преступники одинаковы. Но руки сами тянутся к тонкой талии, совсем не мужественной, как он привык. Пальцы сжимают мягкие бока, спрятанные за тканью мешковатой кофты. Почти такой же, какую носил тот Егор, из прошлого. Где-то из глубин памяти донесся его заливистый смех. Александр перевел взгляд на губы напротив.       Зажатый между своей смертью и холодной стеной, мужчина трясся и сжимался в его руках, становился крохотной птичкой. Жалобно всхлипывал, пряча глаза за челкой. Командир сократил между ними расстояние, обдавая холодом.       — Наконец-то я тебя нашел. — Шепчет он почти что в губы.       — И сразу потеряешь. — Шипя, отвечает ему заложник. Затем толкает в грудь и пинает в живот. Прыжок, и вот она — свобода! Такая желанная, дружелюбная. Но крепкие мужские руки перехватывают его, с силой сбрасывая в жестокую реальность. Егор ударяется о пол, из-за чего перед глазами мутнеет, а из носа тут же течет вязкая, темная кровь, своим появлением ставя точку в сегодняшней битве. Тяжелое тело нависает сверху. Александр слизывает солоноватые следы с его губ и дарит своей жертве кровавую улыбку — последнее, что запомнит из этой ночи Егор.       — Знаешь, Егор-а, в школе я ведь правда думал, что ты будешь со мной навсегда. — Егор слышит голос сквозь мутную пелену полудремы. Но он не может понять, кому этот голос принадлежит, и куда его несут, прижимая сильными руками к чему-то твердому. И положили его на что-то очень мягкое. Неужели, он умер и попал в чистилище, где теперь будет проживать одно из своих школьных воспоминаний?       Тогда Саша, пропахший адреналином и дешевым одеколоном, нес его к себе домой после очередной стычки, где ругал долгих три часа, помогая обработать и залатать травмы. Сейчас ему казалось, что это снова Саша. Тот самый Саша, готовый защитить его от всего мира. Но когда Егор открывает глаза, то видит перед собой абсолютную пустоту. Кабинет, где все — от потолка до мебели — было выполнено тяжелым деревом. Окутанная мраком комната, собой олицетворяющая пропащую душу ее хозяина. Мужчина приподнимается на локтях и, игнорируя боль во всем теле и свербящую пульсацию в голове, встает на ноги. Чуть шатаясь, подходит к столу. Казалось, полный бардак, но среди кипы бумаг можно отыскать свой хаотичный смысл. Вот недавняя сводка информации про его товар, вот толстая папка с делом, где о самом Егоре изложено все от самого рождения до настоящего момента. Человек, заперший его здесь — одержимый безумец, который, наконец, поймав свою добычу, позаботился о ней: тело сковано в движениях бинтами. А одежда и вовсе великовата на несколько размеров, что аж штаны сваливаются. Честно, Егор тоже готов был свалиться прямо сейчас, поэтому изо всех сил он вцепляется в толстое дерево стола трясущимися пальцами и продолжает судорожно осматривать документы.       Жертва потеряла бдительность, окончательно ослабла и поддалась эмоциям. В такие моменты хищник подкрадывается сзади и нападает. Утыкает лицом в стол, не разрешая увидеть своего лица. Кладет поверх тех самых бумаг, ценность которых меркла перед сокровищем, сейчас лежавшим перед ним в безоговорочном подчинении. Егор тяжело дышал, смыкая губы в тонкую линию и жмурясь. Александр надавливает на поясницу, наслаждаясь теплом, мягкостью тела под собой. То, как рукам передается дрожь, как в пальцы отдается стук неспокойного сердца. Егор всегда был таким тощим, всегда мерз и вечно кутался в широкую одежду. Воровато поджимал руки к груди, особенно когда Саша его отчитывал. А в вечер их первого и последнего поцелуя боязливо цеплялся за его плечи, утыкался взмокшим лбом в грудь, глотая как можно больше воздуха в беспорядочной череде прикосновений. Командир тряхнул головой и сфокусировал взгляд на том, кто лежал сейчас подозрительно притихшим. Росинки слез, сформировываясь в уголках глаз, стекали вниз, заливая собой грубый шрифт бесконечных докладов. Чуть приоткрытые губы, вбиравшие голодно воздух.       Они оба знали, что сейчас происходит. Что злая судьба снова сводит вместе тех, кому быть надо по разные стороны вселенной. Что оба они изголодались друг по другу, но не учли, что за прошедшие года почти поменялись местами. Кто-то потерял все в себе, а кто-то научился приобретать. Александр тянет Егора на себя, аккуратно придерживая ладонью под грудь и заглядывает через плечо в родные до боли глаза. Глаза полные слез, глаза, что сейчас совершенно не обременены мыслями, они лишь жалобно смотрят в ответ. А руки с тонкими пальцами хватаются за запястье Александра, в надежде, что они его отпустят. Но этого не происходит. Александр лишь с сожалением вздыхает и тянется к влажным губам, ныне сминая их уверенно. Спускается ниже по взмокшей от страха коже, оставляя болезненную метку на шее. Заявляет, что это теперь — навсегда.       А зубы у этого Саши острые, он точил их все то время, что Егора не было рядом, специально заострял, чтобы их встреча приобрела багровые оттенки. Он кусается, прижимает к себе, забирается своими холодными перчатками, которые, как понял Егор, уже просто срослись с кожей, все дальше и дальше. Трогает непозволительно много, непозволительно низко. Егор запрокидывает голову, как бы специально демонстрируя тонкие изгибы своей длинной шеи. Спиной облокачивается на плотную грудь в бронежилете, не боясь теперь упасть. Он подумал — если командир так его хочет, пусть получает. Но не учел, как сильно накроет страх этой близости в плену. Когда тебя просто грубо берут на столе, без успокаивающих разговоров и ласки, когда просто потому что ты попался и позволил. Когда отворачивают лицом к скрытому в темноте широкому силуэту книжного шкафа и бесстыдно трогают сзади. Лезут в эти безразмерные штаны, пытаясь добраться до потайных уголков души. И паника накрывает его отрезвевшую голову, как цунами своими волнами сносит все, что было бережно выстроено за долгое время. Егор кричит и вырывается, загнанно дыша, падает на эти злосчастные бумажки, зарываясь в них, как в снег подстреленное животное. Пинается из последних сил и молит своего Сашу прийти и спасти его. Ведь он не виноват, его всегда заставляли что-то делать, тыкали дулом в спину и вели к этому моменту. Егор закрывает лицо руками и обессиленно рыдает. Поджимает ноги, пытаясь сжаться в несуществующую пустоту.       Александр замирает, не найдя в себе вариант поведения на такой случай. Ему хочется бросить все и прижать своего несчастного Егора к себе, позволяя забыть обо всем в крепких объятиях. Ему хочется снести все со стола, и своими же руками задушить того, кто заставляет его себя так чувствовать. Изуродовать, стереть приятные памяти черты лица. Может хоть так он перестанет о них думать, может хоть так забудет все и сможет жить дальше. Он зажимает хрупкие запястья, почти заставляя их слиться с деревом столешницы. И нагло влезает между аккуратных бедер. Егор больше не рыдал. Еле слышимые всхлипы все еще заполняли тишину холодного кабинета. Из-под задранного бадлона выглядывал подтянутый торс и сладким румянцем манил к себе. Игнорируя бинты и запах от них, Александр опускает голову, оставляя языком мокрый след от пупка до скрытого за тканью паха. Егор замирает тут же, волосы на теле встают дыбом. Дыхание становится частым, очевидно смущенным.       — Я не сделаю тебе больно. — Шепчет Александр, не отрываясь от нежной кожи, посылая своим хриплым голосом вибрацию вверх. — Только возьму то, что ты задолжал.       Потолок, стены, мебель, до этого видевшие только одиночество и холодный расчет, сейчас становятся свидетелями бури эмоций. Вот обида выливается в жадные, болезненные укусы. Потом нежная подростковая любовь вынуждает Сашу бережно относиться к нутру своего сокровища. И, наконец, слепая страсть накрывает их. Хлюпающие звуки, шлепки и жалобные стоны вытесняют собой воздух, сметают со стола ставшие лишними кипы бумаг. Саша убирает со лба Егора прилипшие пряди, чтобы открыть себе доступ к черным от желания глазам. Смотрит в них, безжалостно наращивая темп. Срывает зубами со своих рук перчатки, чтобы быть еще ближе, накрывает ладонью двигающиеся в бесконечных признаниях губы Егора, лишь бы не слышать и не винить — его и себя. Сейчас они те, кем было предначертано стать. Преступник и закон. Жертва бесконечного насилия и ее спаситель.       Егор цепляется за широкие плечи, сминая на них темную ткань. Мычит в чужие пальцы, тяжело сглатывая с каждым толчком. Принимает Сашу всего таким, какой есть. Сильным, грубым, безжалостным. Отдается ему безвозмездно, позволяя слезам заливаться в раковины ушей, чтобы не слышать самого себя и свое поражение. Теряется в собственных чувствах, больше не ощущая грани реальности, сна и своих воспоминаний. Ребра ноют, напоминая о том, кто, как и зачем довел их до такой боли. Душа отдается похоти, запрещая себе думать. А сердце через глаза любуется таким желанным Сашей. Облизывает каждую частичку его лица. Тяжелые тучи бровей, нависших над ясными глазами, морщинки в их уголках, капли пота, собравшиеся на лбу. Как старательно Саша сдерживает себя, поджимает губы, иногда роняя низкие стоны. Егор выгибается, лишь бы достать грудью до груди этого незнакомца, не смотря на то, что кожа будет царапаться о бронежилет, а бинты распустятся, зацепившись за что-то.       — С-сними его… — Цепляясь за петли обмундирования, хрипит Егор прямо в губы и тут же отстраняется, не позволяя себя коснуться. А затем наблюдает в передышке, как оголяется Александр, совсем не чувствуя смущения. Неотрывно смотрит глаза в глаза, как будто что-то доказывает.       Но в следующую секунду теряется, когда Егор делает рывок и обхватывает его шею своими руками, насаживаясь еще глубже, прячет свои глаза в плечо и сладко, протяжно стонет на ухо. Трясется в его руках, подобно брошенному коту, наконец, нашедшему свой дом. Последняя стена меж ними пала. Саша нежно придерживает его, прижимая к себе, словно дитё, и больше не сдерживается, входя грубее, быстрее, сильнее. Изливается внутрь, заполняя собой целиком и полностью, а потом, как должно, укладывает Егора на свой стол и вбирает в свой горячий рот возбужденную плоть. Обслуживает, даруя себя, даруя блаженство и освобождение, вгоняя Егора в краску бесповоротно. Привязывает к себе железными веревками. Обещает больше никогда не отпускать. За что Егор, отпустивший свои страхи, нежно приникает к его губам, позволяя их языкам слиться в танце.

      Конец.