Игра на доверие

Дазай на пробу дёргает руками — не в попытке освободиться, просто убедиться что верёвка держит хоть немного крепко, он может снять её с лёгкостью, но суть их игры не в этом — и расслабляется, чувствуя как сдавливает запастья. Дазай хотел бы, чтобы на руках остались следы, но Чуя всегда выбирает слишком мягкий материал, который не приносит боли сверх нужного. Чуя заходит в спальню, аккуратно закрывая за собой дверь. Смысла в этом нет, они одни в квартире, но так происходящее становится ещё интимнее. Чуя ушёл десять минут назад со словами «сиди тихо, будь хорошим мальчиком», что было трудной задачей и, естественно, её поставили специально. Возможно, в другой день Дазай бы намеренно нарушил приказ, чтобы посмотреть что будет дальше — наказания Чуи всегда интересные и слишком приятные — но пока не время. — Вау, ты всё-таки умеешь меня слушать, — звучит язвительное и Чуя идёт к кровати, резко дергая Дазая за волосы, чтобы тот поднял взгляд. Тот любит изображать строгость и грубость в постели, а Дазай любит, когда тот строг и груб. — Да ладно, Чуя… Дазай не успевает договорить, как его ещё раз дергают за волосы, на этот раз сильнее. — Тебе никто не разрешал говорить. Дазая пробирает мелкая дрожь, и он подавляет желание растечься лужицей от одного этого тона. Пока рано. Они только начали. Но Дазай не может ничего с собой поделать. Чуя — его Чуя — всегда был слишком хорош в подобном. Иногда только взгляда хватает, чтобы Дазай был готов упасть на колени. Но они оба любили другую игру. — Да? Тогда, боюсь, тебе придётся убедить меня замолчать, — Дазай смотрит прямо в лицо партнёру, хитро прищурив глаза. Его губы расплываются в дразнящей улыбке. Это вызов. А Чуя всегда их любил. Дазай, почти с натуральным удивлением, вскрикивает, когда получает пощёчину. Чуя до сих пор не снял перчатки. Жаль, намного больнее и приятнее без них. Ещё несколько лет назад Чуя бы побоялся бить его не только по лицу, но и куда-либо в постели. Тогда они только только начали и Чуя видимо считал, что Дазай хрустальный. Не хотел лишний раз даже шею сжать. Пока Дазай, сверкая красными ушами, прямо не потребовал быть грубее и подробно не расписал как именно, Чуя продолжал медлить. Потом оказалось, что они оба хотели одного и того же, просто Чуя просто боялся давить. Щека горит и Дазай не может сдержать довольной улыбки, смотря как партнёр снимает перчатки с деланным отвращением. — Хорошо, ты сам попросил. Дазай намеренно не поднимает взгляд, чтобы раньше времени не закончить их игру позорным заиканием. Ему хватило и этого пробирающего тона, чтобы подкосились ноги. Хорошо, что он сидит. Чуя — полностью одет. Снял только перчатки и свою пресловутую шляпу. Даже жилет оставил. Давай сидит на их кровати только с одним предметом на нём — верёвками вокруг рук. Это ещё один из способов передать контроль и он никогда не перестанет работать. Чуя кладёт руку на непослушные кудри и неспешно, с особой нежностью, их гладит. Дазай чуть ли не мурчит от удовольствия. Он знает, что это просто небольшая подготовка к тому, что будет дальше, но так даже приятнее. Дазай уже прикрыл глаза, как внезапно ласковые движения сменились крепкой хваткой. — Ты сам в этом виноват, — безапелляционно заявляет Чуя, оттягивая волосы партнёра до боли и заставляя смотреть на себя снизу вверх. Дазай улыбается. Было интересным открытием узнать, как тому нравится таскать его за кудри. При каждом удобном случае готов дёрнуть за них или оттащить. Дазай не может не признать, что это до одури приятно. Чуя несколько секунд смотрит в глаза, что-то ища в них. Наконец, кивает сам себе и отпускает Дазая, нарочито небрежно бросая того на кровать. Он утыкается носом в их простынь и краем глаза следит за чужими действиями. Не потому что не доверяет. Просто такое шоу пропускать нельзя. Чуя прячет улыбку и спокойно снимает жилет, аккуратно складывая на краю кровати. Закатывает рукава рубашки и расстегивает пару верхних пуговиц. Медленно вынимает из шлевок ремень, но джинсы не снимает. Только откладывает его на расстояние вытянутой руки. Дазай наблюдает за этим, абсолютно не скрывая, и Чуя тихо смеётся в кулак. — Нравится? — уточняет он и Дазай согласно мычит. Чуя ему нравится всегда. Любой. Серьёзный руководитель мафии, который отдает приказы подчинённым. Жестокий боец, который ломает колени врагам. Заботливый партнёр, который зашивает открытые раны своему идиоту-напарнику. Ласковый любовник, который хочет доставить удовольствие. Чуя всегда прекрасен. Сейчас он только закатывает глаза, садится на край кровати и помогает Дазаю улечься на его колени. Тот сразу же утыкается лицом в подушку и косится на партнёра. Раньше её здесь не было. Чуя делает вид, что ничего не замечает и Дазай только цокает. Ему и так слишком удобно. Даже ногами он не стоит, не упирается в пол, а спокойно лежит на кровати. Но Чуе бесполезно говорить. Дазай чувствует чужую руку на пояснице. Этот жест призван не только удержать его на месте, но и помогает морально. Хватка твёрдая, но до боли нежная. — Давай, покажи, что ты можешь, — хрипло говорит Дазай. Чуя мычит, подтверждая, что услышал согласие. Дазай неловко ерзает в ожидании. Он не в первый раз в таком положении. И надеется, что не последний. Но всё равно каждый раз ощущения не меняются. Хорошо, возможно он извращенец, но ему слишком это нравится. Дазай не готов произнести подобное вслух — Чуя и не требует — но в глубине души знает: ему необходимо на время передать контроль. Позорно ли добровольно отдать всего себя другому человеку? Дазай не сомневается. Его до сих пор бросает в дрожь от мысли, что он не может что-то контролировать. Но сейчас всё в порядке. Это Чуя. Чуя не сделает ничего сверх необходимого. Чуя не будет использовать это против него. Чуя здесь только ради него. Дазай уже готов начать возмущаться тем, зачем тот медлит — решил передумать? — но чувствует первый удар и от неожиданности вскрикивает, но тут же прикусывает язык. Это не просто не больно, это так, лёгкое поглаживание — у Чуи рука тяжелая. Они всегда начинают с лёгких ударов ладонью — относительно лёгких для руки Чуи и высокого болевого порога Дазая — а дальше смотрят по ситуации. Иногда кто-нибудь из них — чаще Дазай — не в состоянии предложить, а иногда они оба хотят зайти дальше. Чуя гладит место удара и тут же наносит ещё один. И ещё. Дазай прогибается в пояснице, чтобы сильнее прочувствовать. Есть множество способов передать контроль и они пробовали не один, но этот конкретный — один из их самых любимых. Чуя шутит, что ему нравится возможность выбить из своего идиота всю дурь. Дазай только смеётся, но не озвучивает вслух, как ему нравится оказаться в настолько унизительном положении. Дело не в боли, она второстепенна. За всё это время Чуя научился находить нужный подход. Он постепенно увеличивает силу удара и Дазай начинает поджимать пальцы на ногах, но не старается увернуться, не просит прекратить. Ему нравится. Но это не мешает ему театрально причитать: — Чуя так жесток к бедному, несчастному мне, я… — Помолчи, — Чуя бьёт сильнее обычного и Дазай ойкает. Он обиженно сопит в подушку, но никто на его актёрскую игру не ведётся. А через минуту ему уже и не до этого. Дазай начинает натурально вскрикивать и что-то мычать в подушку, перебирая ногами. Если в начале это было просто приятное покалывание, то сейчас всё переросло в горящую боль, которая пробирает от макушки до пят. — Уже не хочется что-то сказать? — уточняет Чуя и наносит удар по бедру. Дазай жмурится и невнятно мычит в ответ. И слышит довольное: — Так бы сразу. В начале Дазай всегда картинно строит королеву драмы и изображает боль, пока Чуя — в прямом смысле — не сбивает с него спесь так, что тот может издавать только странные звуки и всхлипывать. Они оба хотят именно этого результата. Дазай не знает сколько прошло времени: может всего минут пять, а может и все пятнадцать. Нет ни времени, ни возможности думать ни о чем кроме этой, до одури пьянящей боли. Мир сузился до их небольшой спальни. А единственной проблемой кажется окончание этих ощущений. Дазай не заметил, как Чуя остановился. Понял только, когда рука начала нежно гладить его по спине. — Дазай? — спрашивает Чуя уже другим тоном. — Я в норме, — быстро кивает он, — зелёный. Продолжай. Он действительно в порядке. Лучше не бывает. Чуя секунду медлит, но всё-таки убирает руку. Дазай слышит лязг пряжки ремня. — Десять. Справишься? — всё тем же голосом страшивает Чуя. — Да, да, да, — тараторит он, — всё хорошо. Ему просто необходимо почувствовать больше. Он действительно в порядке. Один. Дазай вскидывается и громко вскрикивает. Черт. Он утыкается обратно в подушку и прикусывает край, чтобы не кричать. Два. Дазай только вздрагивает, но не произносит ни звука. — Осаму? — Зелёный, — быстро говорит Дазай и Чуя не спорит. Три. Дазай чувствует как по носу катится слеза. Четыре. Дазай бьёт ногой по кровати в попытке немного успокоиться. Пять. Дазай сдавленно мычит, готовясь к таким же пяти ударам, но… Чуя просто гладит его по волосам. И больше ничего. — Какого… — пытается спросить Дазай, но Чуя быстро его затыкает, ничего не объясняя. Он лежит так несколько минут, постепенно млея под лаской. Возможно это небольшой перерыв. Боль чуть-чуть стихла, но продолжала пульсировать, приятно напоминая о себе. Внезапно убирает руку и начинает распутывать верёвки. Разминает запястья, разгоняя кровь и тянет Дазая подняться. — Чуя? — абсолютно потеряно спрашивает тот и шипит, садясь на кровать. — С тебя достаточно, — коротко поясняет это заботливое чудо и Дазай только вздыхает. Он позволяет вытереть слезы, успевшие остаться на лице, и тает под поцелуями. Он позволяет уложить себя на живот и втереть мазь от синяков, хотя он бы с удовольствием оставил следы от сегодняшней ночи на долгий срок. Он позволяет взять себя на руки, будто он принцесса, и отнести в ванную, чтобы вместе помыться. — Эй, не наглей! — беззлобно закатывает глаза Чуя, потирая шею. Дазай только смеётся. — Я тоже должен оставить у Чиби следы от сегодняшнего.