bad idea right?

Новое сообщение с незнакомого номера появляется на экране смартфона, когда они с Март стоят у набережной, любуясь бескрайним космосом. Стелла бросает взгляд на уведомление и убирает телефон — кажется, слишком поспешно. «Спасибо за помощь, дорогая» Март прекращает воодушевлённо щебетать и заинтересованно смотрит на Стеллу. Та в ответ как можно непринуждённее мотает головой. — Ничего важного, — и смотрит в сторону, в космос, пытаясь притвориться, что ничего не происходит. Что-то определённо происходит. Она не рассказывала никому о том, что помогла Кафке. Да, вряд ли Вельт и Химеко запретили бы ей откликаться на просьбу, но… Тёмная, отстранённая её часть говорила, что это нужно оставить между ними. Что-то, что есть только у них двоих. Их маленькое пространство, в которое больше никому нет доступа. Даже семье. Да, Кафка террористка, преступница, она разыскивается по всей галактике и бесконечно опасна, но… У всех же есть недостатки, верно? Позже Стелла сидит в своей комнате на Экспрессе, сверля взглядом экран смартфона. Больше сообщений от Кафки не приходило, и логично было бы оставить его без ответа, но. «Рада помочь!», — набирает Стелла и стирает. Как-то… не так. Может, отправить стикер?.. Стелла листает картинки с Пом-Пом, все они кажутся очень милыми, но не очень подходящими для разговора с Кафкой. Потому что на самом деле это всё совершенно не то, что Стелла хочет сказать. Я уже скучаю. Давай встретимся снова. Пожалуй, это будет звучать слишком жалко. «Я надеюсь, Блейд в порядке», — набирает она, и сердце пропускает удар, когда палец замирает над кнопкой отправки. Может, Кафка ответит. Может, расскажет что-то ещё. Может… «Не удалось доставить сообщение. Номер заблокирован» Секунда — и смартфон летит в стену, а Стелла кричит в подушку. Ну, кто бы сомневался. *** Прогулка по ночному Сяньчжоу помогает успокоить мысли и охладить голову. Хотя после победы над Фантилией всё довольно тихо, внутри крутится неясная тревога, мысли перескакивают с одной на другую. В этой части корабля мало кто бывает — здесь всё ещё ходят поражённые марой, готовые вот-вот напасть. Ну а Стелла — у Стеллы бита за пазухой и непоколебимая уверенность в себе. Крупные капли неожиданно начинают бить по макушке, щекам, пробираться за шиворот — начался дождь. Стелла хмурится — зонт далеко, на экспрессе, она всё равно промокнет до нитки, пока будет возвращаться. Остаётся только запрокинуть голову, подставить лицо каплям и ждать — ждать, пока дождь вымоет все проблемы и тревоги, ждать, пока холодная вода ручейками затечёт под кожу, в глубины сердца — туда, где скрывается её прошлое, закрытое, потерянное, при мыслях о котором всплывает только одно лицо и имя. Стелла не вздрагивает, когда над головой раскрывается зонт, а плечи обволакивает теплом мягкого пальто. Присутствие Кафки обычно сопровождается опасностью, болью и запахом крови — но здесь, на тонкой заброшенной улочке, где только они вдвоём, ливень смывает страхи прочь, и Стелла тянется к ощущению спокойствия, тепла, дома — Ох. Не нужно быть такой беспечной. Вообще-то, у Стеллы в руках только бита — что, конечно, тоже надёжно (она гордится своим оружием! Оно прошло с ней многие битвы!), но, вообще-то, она никогда не сражалась с Кафкой в одиночку, а у неё ещё эти нити, она же не хочет оказаться связанной и совершенно беспомощной у её ног… (она точно не хочет) (это ни капли не привлекательно) Но, когда Стелла наконец поворачивается к Кафке и рассматривает знакомый острый профиль, она не может заставить себя почувствовать хотя бы каплю страха. Кафка равнодушно смотрит вдаль, на облака, а потом будто чувствует на себе взгляд и поворачивается, смотрит в ответ уже заинтересованно, посылая искры мурашек по спине. — Совсем не бережёшь себя, — вздыхает Кафка, глядя осуждающе. Стелла чувствует, как по спине текут капли воды — дождь остался на волосах, попал за шиворот, промочил одежду насквозь. Ноги тоже мокрые. Но это уже не важно — над головой зонт, а на плечах пальто, которое странным образом греет не только снаружи, но и внутри. Стелла машинально вцепляется в его края. Кафка пахнет дорогим парфюмом с нотками красного вина — вообще-то, должна кровью. Так было бы правильнее. Они стоят и смотрят друг на друга какое-то время. — Я провожу тебя, — говорит Кафка, поднимая руку и заправляя волосы Стеллы за ухо, и её тело вспыхивает электричеством, и о чёрт, боже, сделай так ещё раз, дольше, ближе… Стелла замирает, зажмуривает глаза и пытается ровно дышать. Пальцы Кафки теперь занимают весь её разум, пальцы Кафки в её волосах, на подбородке, ниже, на бёдрах, выше, везде… Нельзя так думать о той, кто стоит прямо перед тобой. Поэтому Стелла опускает голову и отворачивается. И, кажется, делает ошибку — потому что теперь пальцы в фиолетовых перчатках на её подбородке, и Стелла вынуждена смотреть на это красивое лицо с этой дурацкой (соблазнительной) улыбкой, и это просто невыносимо. Интересно, что будет, если его лизнуть? Стелла была по своей натуре любопытной, и она не виновата, что так много всего хочется попробовать на вкус! Она лизала камни, деревья, фонари в Белобоге (её язык примёрз. Было больно.), пыталась лизнуть мусорку — ей не дали, какое упущение! Но желание лизнуть Кафку как-то отличалось от желания лизнуть фонарь, это было похоже на что-то, о чём писали в романчиках, которые читала Март… Что-то, что заставило её покорно стоять, глядя в фиолетовые глаза напротив и чувствуя изящные кончики пальцев на подбородке, и ждать чего-то… Чего-то большего. — Пойдём, у нас мало времени, — голос Кафки возвращает в реальность, она отстраняется, а потом кладёт ладонь Стелле между лопаток — что-то в этом жесте усиливает непонятное волнение внутри, когда Первопроходица послушно идёт рядом. Мало времени? Она не спрашивает. Это первый раз с Космической станции, когда они вот так просто оказались рядом, но ситуация кажется знакомой. Обычной. Кафка появилась из пустоты, ничего не объясняя. Она не говорит, зачем она здесь. Стелла не спрашивает. Они останавливаются, и Первопроходица понимает, что это конец пути. Она поднимется на экспресс, а Кафка… Стелла разворачивается и заглядывает в фиолетовые глаза, испытывающе, пытаясь отыскать там что-то важное — сама не очень понимает, что именно. Но Кафку всегда было невозможно прочесть. Столько вопросов крутится в голове, Стелла тянется вперёд, тянется к ней, но натыкается на твёрдый, будто предостерегающий взгляд — и снова ничего не спрашивает. — Не думай слишком много. Иди домой. Её голос звучит почти мягко. Стелла стоит, парализованная, не в силах двинуться с места. Пойдём со мной, хочет сказать она, но не может, потому что даже мысль об этом ужасно глупая. Кафка кладёт руку ей на плечо, разворачивает и подталкивает вперёд. Мгновение — и за спиной никого нет. На плечах Стеллы остаётся пальто. Чёрное, длинное, с серебристым узором паутины. Пахнущее красным вином. *** Следующие несколько дней Стелла проводит в тщательных попытках отвлечься. Лучший способ это сделать — кого-нибудь поколотить, и она бегает по снежным полям Белобога, очищая их от остатков фрагментума. Пальто Кафки висит в её шкафу на экспрессе. Оно точно не занимает все её мысли круглые сутки. Она сдаётся на вечер третьего дня. Руки безостановочно гладят мягкую ткань, Стелла зарывается носом в пальто и вдыхает запах красного вина, погружаясь в воспоминания о дожде, зонтике и руке в её волосах. Первопроходица засыпает в шкафу, свернувшись калачиком, и на следующее утро у неё болит шея. Экспресс снова останавливается на станции Герты, и Стелла, пообщавшись с Астой и потискав Пеппи, отправляется в Виртуальную вселенную. Поначалу всё идёт хорошо — она разминает мышцы, проветривает мозги, — а потом встречает Кафку, и всё идёт наперекосяк. Это не реальная Кафка, лишь проекция её воспоминаний, но Стелла не может подавить нахлынувшее волнение — и пропускает один удар за другим. Она любуется тем, с каким изяществом Охотница управляет оружием, а звук её голоса и вовсе выбивает из головы все мысли. В конце концов Первопроходица оказывается в плену тонких фиолетовых нитей. Она стоит на коленях, и лицо обдаёт жаром — она пытается убедить себя, что просто перегрелась из-за битвы. Лоб холодит дуло револьвера. Стелла проигрывает, её выкидывает из Виртуальной вселенной, и кукла Герты смотрит неодобрительно. Это всего лишь битва, и даже не настоящая. Я просто устала. И вообще, да пошла ты со своими исследованиями, Герта. *** Стелла в своей комнате на экспрессе, сейчас глубокая ночь, она лежит в постели, прижимая к себе пальто Кафки. Вдох — и её сознание улетает, растворяется, возвращается к моменту, где она стоит на коленях, и от нитей, сковывающих её тело, распространяется электрический ток, заставляя чувствовать каждую клеточку тела, и голову кружит от обилия ощущений. Глаза напротив — равнодушные, холодные (но каким-то образом всё равно обжигающие), и это миг перед тем, как её выкинет из симуляции — но она хочет снова и снова возвращаться в тот момент, хочет остаться там навсегда. Стелла переворачивается на другой бок, пытаясь избавиться от зудящего возбуждения и жара, но она запуталась в плаще, и рукав обмотался вокруг её шеи, и воспалённый мозг подкидывает слишком живые картинки, и… Стелла просовывает руку между ног. Стыд перемешивается с удовольствием, удовольствие со стыдом, Стелла прикусывает предплечье, пытаясь подавить стон. Руку простреливает боль, и воспоминания о Кафке вспыхивают в мозгу слишком ярко, слишком… Телефон вибрирует — Стелла тянется выключить звук, но видит сообщение — и подскакивает. Секунду сидит на кровати и смотрит в стену, потом — бежит в ванную, моет руки, брызгает в лицо холодной водой. «Соскучилась?» — отображается в мессенджере, и вместе с сообщением — фотография бокала вина на фоне неё. Она сидит, подперев подбородок ладонью, и лица не видно (как и в прошлый раз, и, чёрт, Кафка определённо знает, что делает), только её руки, вино, и белая рубашка с расстёгнутой верхней пуговицей. Стелла знает, что это она, Стелла никогда ни в чём не была настолько уверена. Стелла держит телефон двумя руками и впитывает в себя каждую частичку фотографии. «Это ты.» — отправляет она, отчаянно надеясь, что номер не окажется недоступен, и Кафка не пропадёт. Может, ей снова нужна помощь. Может, она даст какое-нибудь задание, которое не имеет смысла на первый взгляд, но очень важно для мирового баланса, судьбы и прочего. Может, она просто играет со Стеллой, может, она знает, какие мысли преследуют ту по ночам, может, она хочет забрать пальто, может, она хочет её убить… Может, она где-то рядом. «Не веришь?» «Верю» Верю, я всему поверю, только не уходи. «Хорошо.» Десять секунд, двадцать — тишина. «Где ты?» Только не уходи снова. «Хочешь увидеться?» Глаза расширяются, Стелла впивается взглядом в сообщение так, будто, если она отведёт взгляд, всё исчезнет. Да. Да, да, да. Пальцы зависают над клавиатурой, она не успевает набрать ответ. «Это возможно. … Хм. Дай подумать» Сердце колотится быстрее и вот-вот выскочит из груди, Стелла обводит взглядом комнату — смятая постель, на которой лежит пальто, какие-то сувениры с разных планет, равномерно раскиданные по периметру, одежда на стуле, и растрёпанное отражение в зеркале. Смотрит — и оказывается не в состоянии двинуться с места, и набирает первое, что приходит в голову. «Я в пижаме» Чёрт. «Хаха Мило~» Стелла готова провалиться под землю. «Оденешься за 5 минут?» «Да» «Умница» Стеллу прошибает волной электричества. «Вперёд.» Телефон выпадает из рук, и Первопроходица бежит к шкафу — и застывает в ступоре. Одежды у неё немного — что-то для неё покупала Март 7 (слишком ярко, слишком открыто, нет, она будет выглядеть глупо…), что-то она сама брала себе на разных планетах, но всё почти одинаковое — практичное и неяркое. Взгляд падает на платье — простое белое летнее платье, которое Стелла купила где-то на космической станции. Она даже попросила Пом-пом пришить маленький золотой билетик на воротник — но не нашла случая надеть с тех пор. Кажется, его время пришло. Стелла надевает платье и крутится у зеркала. Оно создаёт обманчивое впечатление хрупкости, она чувствует себя лёгкой и… взгляд падает на биту. Брать, не брать? С другой стороны, она же — Телефон вибрирует снова. «Ты сохранила моё пальто?» «Да» «Я и не сомневалась Умничка» Боже, назови меня так ещё раз. «Надевай» Лицо вспыхивает, когда Стелла вспоминает, что она делала всего несколько минут назад. Пальто всё ещё лежит на кровати, кажется, оно помялось, будет ли Кафка злиться на это? Стелла не может думать об этом спокойно, её щёки всё ещё горят. «Надела» Ткань мягко обволакивает плечи — Стелла пытается успокоить сердце — вдох, выдох, раз, два, три… «Во внутреннем кармане шарик Достань и брось его» Стелла делает, как было велено, не сомневаясь ни секунды — пространство перед ней искажается, миг — и её затягивает в темноту. И она оказывается в чужих объятиях. Окружённая теплом, мягкостью чужого тела и запахом крови. Стелла тут же отскакивает назад и осматривается. Они в комнате, чем-то напоминающей номер в отеле, с большой кроватью, маленькой кухней и столиком посередине. Свет приглушён, в углу стоит граммофон, и по комнате разносится тихая музыка. И запах свежей крови. Стелла медленно оборачивается и натыкается взглядом на пальто, висящее на плечиках — бархатное, изящное, с серебристыми пуговицами. И чем-то пугающе тёмным на подоле и рукавах. Кап. — Моё пальто испачкали, представляешь? — в голосе Кафки мелькает отчётливое раздражение. — Оно такое нежное и хрупкое… — Вздох. — Я даже не знаю, как его теперь очистить. Испачкали, да? А она умеет подбирать слова. Стелла замирает, не в силах отвести взгляд от пальто. Она покинула экспресс, по своей воле без оружия шагнув в логово хищника, и теперь находится неизвестно где во Вселенной. Кажется, это была плохая идея. — Ты… с кем-то сражалась? Ты опять кого-то убила, да? Кафка улыбается — она выглядит позабавленной. — Они сами напросились, — она отступает, медленно идёт к вешалке. Изящные пальцы гладят ткань, и совершенно невозможно понять, о чём думает Охотница в этот момент. — Если бы та девчонка не решила сообщить всем, что узнала меня, и объявить тревогу, — она оборачивается, в её глазах — хищный прищур, раздражение и неумолимая уверенность в своей правоте, — всё было бы хорошо. Они смотрят друг на друга, Стелла — упорно, пытаясь проникнуть в чужую душу, прочесть чужие мысли и, может быть, прожечь дыру в сознании. Ей следовало бы беспокоиться, на самом деле, ей не следовало приходить сюда вовсе, но здесь… Стеллу окутывает ледяное спокойствие, и это пугает. Она в одной комнате с монстром, она чувствует запах крови, пропитавший его шерсть насквозь, она видит оскаленные клыки и острые когти, она чувствует исходящую жажду убийства. Она в одной комнате с монстром, почему ей не страшно? Кафка делает шаг вперёд, и Стелле не страшно. Кафка делает шаг вперёд, и Стелла шагает навстречу, они снова так близко, что их дыхания переплетаются. — Ты много времени провела на Экспрессе, там все такие благородные и нежные, как ты… — тихий вздох. — И снова это выражение лица. Кафка поднимает руку и заправляет прядь волос Стеллы за ухо — та зажмуривается, потому что готова сломаться и потянуться за паучьими пальцами, выпрашивая больше прикосновений. — Это была твоя идея, — говорит она прежде, чем успевает подумать, и Кафка замирает, смотря внимательно, изучающе. И не отвечает. Это танец, вдруг пронзает мысль — Кафка отдаляется, и Стелла тянется за ней, пока Охотница не остановится и не приблизится слишком, так, что её присутствие ощущается каждой клеткой, забирая кислород. Они будут отступать и приближаться, но рано или поздно позади Стеллы окажется стена. Стелла шагает назад и задевает открытую бутылку на столе — если бы не хорошая реакция, по полу растянулось бы кроваво-красное пятно. — Не бойся, — вздыхает Кафка, нагибаясь и поднимая с пола маленький золотой шарик. — Это самый простой телепорт, работает только на близкие расстояния. Экспресс рядом, и я верну тебя, как только захочешь. Она подходит ближе, улыбаясь и держа шарик на раскрытой ладони. — Ну? Отправить домой? Стелла молчит. Они обе знают ответ. — Вот и славно. Улыбка Кафки становится шире. Она обходит Стеллу и берёт в руки бутылку вина. — Я позаимствовала у них это в качестве компенсации за испорченное пальто. Оно хорошее, — она смотрит на этикетку. — Ещё с прошлой янтарной эры. Садись, — она кивает на мягкое чёрное кресло возле столика. Медленно, словно в трансе, Стелла садится, чувствуя, как у неё разом кончились силы. Вино цвета крови неизвестных людей наполняет бокал, и Кафка садится на подлокотник кресла, покачивая его в руке. Её бедро где-то на уровне плеч Стеллы, и та не может об этом не думать. — Раньше я прилетала сюда каждое лето, чтобы любоваться морем, — начинает говорть Кафка как ни в чём не бывало. Её голос звучит задумчиво и нежно. — В это время здесь были самые свирепые прибои, — она замолкает, глядя в сторону окна. — Но теперь они построили здесь смотровой пирс и этот отель. Стало скучно. Вздох. Она опускает глаза и смотрит на Стеллу снизу вверх. Бокал всё ещё у неё в руке, и Стелла не двигается и не дышит, когда Кафка подносит его к её губам. — Пей. Стелла размыкает губы, и, о — вино цвета крови мёртвых людей имеет чудесный вкус, но она не может его распробовать. Она смотрит в глаза Кафки, словно загипнотизированная, и не может перестать думать о бёдрах, обтянутых чёрными брюками, и о расстёгнутой верхней пуговице на рубашке. И о том, как взгляд фиолетовых глаз соскальзывает на горло Стеллы, когда та делает глоток. О паучьих пальцах, которые сейчас находятся в непосредственной близости от шеи Стеллы. — Нравится? — спрашивает Кафка, отводя бокал в сторону и наклоняя голову, всё ещё жадно вглядываясь в лицо Первопроходицы. Стелла не отвечает, её мозг работает заторможенно, и она только сейчас понимает, что нижнюю часть живота скрутило в тугой узел. Кафка улыбается. — Мне тоже. Она встаёт с подлокотника кресла, и Стелла делает судорожный вдох — оказывается, она почти не дышала всё это время. Выдох, вдох, выдох. — Тут ещё осталось одно место, с которого можно посмотреть на море, — Кафка снова достаёт телепорт, перекатывая его на ладони. — Не испорченное цивилизацией. Можно почувствовать всю ярость стихии, — Она поднимает глаза, в её взгляде — мечтательность и улыбка. — Пойдём. Это даже не вопрос. Почувствовать ярость стихии рядом с Кафкой? Звучит как просто отвратительная идея, но Стелла поднимается и подходит ближе — тело двигается будто само. Кафка окидывает Стеллу оценивающим взглядом. — Сними, — она проводит пальцами по воротнику пальто. — Я хочу, чтобы ты почувствовала ветер на коже. Первопроходица послушно снимает одежду. Наверное, стоило бы возразить — но отказать Охотнице всё равно не получится. Пространство вновь искажается. Они выходят из портала, и ветер хлещет в лицо — Стелла отшатывается и врезается спиной в Кафку, та вцепляется в её плечи железной хваткой и не отпускает. Холодно. Они на самом краю скалы, внизу море, волны разбиваются о камни, брызги долетают до самого верха, оседают на коже, посылая стаи мурашек. Стелла не любит высоту, у неё начинает кружиться голова, поскользьнёшься — внизу вместе с волнами разобьёшься на тысячи брызг. — Так гораздо лучше. Стелла слышит улыбку в голосе Кафки, и паучьи пальцы на плечах сжимаются ещё сильнее, причиняя боль. Ветер ревёт, пытается скинуть вниз, задирает подол платья — Стелла не может пошевелиться. —… Давай уйдём. Мне здесь не нравится. Она пытается сказать хоть слово, но онемение расползается от плечей по всему телу и сжимает горло. Холодно. Вокруг них — бесконечное разрушение, и Стелла загипнотизирована им — она хочет что-то сказать, уйти, но не может даже вдохнуть, и бездна медленно завораживает и притягивает к себе. Тело обдаёт новой волной брызг, она чувствует дрожь по всему телу, и если женщина позади неё разожмёт пальцы или подтолкнёт чуть вперёд — Стелла станет одной из этих капель, разбивающихся о скалы. — Не увлекайся. Падать будет больно. Кафка подходит ближе, почти прижимается — её дыхание обжигает шею, и онемение наконец пропадает — жар искрами проходит через живот и ноги, ударяет в голову, тело становится мягким и лёгким. Стелла наконец вскидывает голову. Взгляд Кафки дикий. В её глазах отражается буря, и это так ей идёт — кажется, она соткана из разрушающей стихии. Во взгляде Кафки безумие и наслаждение. А ещё — жадность. Жар распространяется по телу, скапливается в животе и скручивается тугим узлом, когда Стелла понимает, что этот взгляд направлен на неё. В глазах Кафки горит желание уничтожить, растерзать и съесть, подчинить, растворить до последней капли. Стелла так сильно хочет её поцеловать. И она это делает. Паучьи пальцы расслабляются и отпускают — руки обвиваются вокруг талии и прижимают ближе, если бы не это, она бы упала. Стелла губами чувствует улыбку Кафки — та может прямо сейчас съесть её, и Первопроходица бы позволила, потому что хоть на миг оторваться от этой женщины просто невыносимо, и пьянящий вкус губ и языка заставляет прижиматься ещё ближе, растворяться в ней, пить и вдыхать её. Её, её, только её. Кафка делает шаг назад — Стелла почти падает на неё, потому что ноги стали мягкими, бескостными, — и вот они снова в номере. Тёплый воздух лижет кожу, заставляя окончательно размякнуть — если бы Кафка её не держала, она бы рухнула на пол. Стелла не помнит, как они оказались на кровати — она сидит на коленях Кафки, прижимаясь как можно ближе, обвив руки вокруг плеч и впиваясь в восхитительные пьянящие губы. Ощущения сливаются в один поток, мелькают в сознании отдельными вспышками: чужая рука в волосах — поток мурашек по телу, лёгкие вспышки электричества от мягкого, сильного тела, боль от укуса на губе и крепкая, собственническая хватка на ягодице. В один миг мир переворачивается — Стелла теперь лежит на кровати, Кафка сверху — закрывая собой весь остальной мир, и Первопроходица чувствует, как кокон из паутины, постепенно плетущийся вокруг неё, наконец затягивается, обездвиживая и мешая дышать. Кафка улыбается — в её улыбке одновременно и нежность, и душащая жадность, она смотрит изучающе, впитывая взглядом каждый миллиметр лица напротив. Да съешь меня уже, чего медлить, думает Стелла. Если уж упала, чего дальше беспокоиться — всё равно сделать ничего нельзя, всё равно разорвут и съедят. Молния платья на спине расстёгнута, одна лямка съехала на плечо, и Стелла чувствует себя обнажённой — по всему телу горят следы прикосновений, а взгляд напротив жадный и обжигающий. — Красота… — шепчет Кафка, проводя рукой по лицу, обводя пальцами скулы, щёки, подбородок, останавливаясь на губах. Она наблюдает за тем, как глаза Стеллы расширяются, на шее и плечах появляются мурашки, а рот приоткрывается. Наблюдает, а затем хватает за запястье — и тело пронзает боль. Электричество, на этот раз настоящее. Способность Кафки. — Нет, — выдавливает Стелла, дёргаясь, пытаясь вырваться, пока ток проходит от запястья к сердцу, и рука немеет. Тело, привыкшее сражаться и стоять до последнего, сейчас послушно обмякает под тяжёлым внимательным взглядом. — Тшш, тихо, — улыбка Кафки теперь больше похожа на оскал. Она оставляет лёгкий поцелуй на запястье, прокладывает дорожку нежных поцелуев от предплечья к шее, стягивает платье вниз — Стелла вздрагивает, но не сопротивляется. — Ты так красиво реагируешь на боль, — шепчет Кафка на ухо, и по той же руке снова проходит электрический разряд. Стелла морщится и шипит, тело дёргается, но Кафка крепко прижимает к кровати, и из паучьей хватки не вырваться. Это мучительно, но вопреки всему по телу расползается плавящий жар, сердце заходится в бешеном ритме, и Первопроходица закрывает глаза, ловя чужое дыхание на своей шее и ощущая болезненное предвкушение. — Я буду нежна с тобой, если ты будешь слушаться, — Кафка пальцами приподнимает подбородок, заставляя посмотреть ей в глаза. — Иначе мне будет очень трудно сдержаться. Поняла? — Да, — голос у Стеллы хриплый, ей приходится прочистить горло, прежде чем ответить. В награду она получает улыбку-оскал и новый поцелуй — глубокий и яростный, и чужие руки на талии, на груди, в волосах — каждая хватка такая крепкая, что потом останутся синяки, но Стелла послушно выгибается навстречу, мысленно умоляя — больше, ближе, сильнее. Сквозь поцелуи Первопроходица чувствует, как по запястьям проходит ток — на этот раз мягкий и щекочущий, — и руки стягивает над головой искрящейся нитью, той самой, которая много раз ставила её на колени в Виртуальной вселенной. C каждой секундой она становится всё более беспомощной. Правая рука онемела от потоков электричества, сверкающая нить вьётся вокруг конечностей, оборачиваясь змеёй вокруг шеи, расползаясь фиолетовыми узорами на теле. Воздуха становится всё меньше, рваный выдох, вдох — остатки кислорода еле проходят в лёгкие, и жарко, ужасно жарко. Весь мир исчезает, сужается до одной точки, где только Кафка, Кафка… Кафка. — Каф-ка-ахх, — тихо стонет Стелла, чувствуя пальцы на своём клиторе, сознание прошибает коротким замыканием. Она не помнит, в какой момент оказалась полностью обнажённой, не помнит, в какой момент электрические нити успели плотно связать её руки и туловище и обездвижить. — Как это мило, — Кафка улыбается, проводит рукой по волосам, очерчивает пальцами губы — пока Стелла хватает ртом воздух и пытается оставаться в сознании. — Сделаешь так ещё раз для меня? Ещё одно движение пальцев там, внизу — и Стелла не может сдержать прерывистый стон, выгибаясь и подаваясь навстречу. Нити натягиваются, стискивая тело, и она чувствует сразу два пальца внутри себя, сильные и гибкие, посылающие волны удовольствия — одну за другой. — Умничка, — мурлычет Кафка, и ловит губами очередной высокий стон. — Такая красивая, — заглядывает в глаза, довольно жмурится, видя расфокусированный взгляд и слёзы в уголках, оставляет поцелуй-укус на шее, ключице, спускается ниже, облизывает сосок (ещё один прерывистый вздох и дрожь по всему телу), хватает зубами нить под грудью, оттягивает и отпускает — боли от шлепка Стелла уже не чувствует. — Они ведь полны электричества. А я в любой момент могу выпустить его на волю, — снова горячее дыхание на щеке и тихий шёпот на ухо. — Как думаешь, будет больно? Стелла в ответ может только всхлипнуть — она не контролирует ни единый мускул в своём теле, а её сознание рассыпалось на осколки, единственное, что Первопроходица понимает — то, что она полностью в руках и во власти Кафки, и Кафка внутри неё, и Стелла хочет ещё, ещё и ещё. Кафка добавляет третий палец, волны удовольствия прошибают одна за другой, а в глазах темнеет. — Такая красивая и беспомощная, — Кафка не перестаёт кусать каждый участок кожи, и должно быть больно, но боль только обостряет удовольствие. — Моё совершенство. Я хочу разорвать тебя на куски. Стелла приоткрывает веки — и картина отпечатывается в её сознании яркой вспышкой. Взгляд Кафки — звериный, её прекрасное, совершенное лицо измазано помадой, губы изогнуты в улыбке-оскале, она сейчас — абсолютная власть, и вся она, целиком и полностью… Идеальна. Ах, чёрт. Стеллу накрывает волной оргазма, такой мощной, что она беспомощно скулит, стиснув до боли пальцы вокруг электрических нитей, а из глаз льются слёзы. Стон прерывается жадным поцелуем, и всё, что происходит дальше, распадается на отдельные фрагменты, плавающие в пьяном сознании. — Посмотри, как ты испачкала меня. Стелла у Кафки на коленях, обнажённая и дрожащая, пытается почувствовать мыщцы в конечностях, только что освободившихся от сдавливающих пут, и отчаянно цепляется за плечи Охотницы, сминая рубашку в попытках найти опору. Кафка подносит к лицу Стеллы руку, перепачканную в смазке, даёт рассмотреть, а затем кладёт два пальца на губы. — Нужно прибрать за собой, не находишь? Стелла послушно открывает рот и облизывает пальцы, один за другим, вбирая в себя собственный вкус и чувствуя удовлетворённый взгляд напротив. Короткими фрагментами вспыхивает в голове момент, когда Кафка позволила раздеть себя — Стелла выцеловывает каждый открывающийся сантиметр кожи, проводит языком в особо чувствительных местах, вдыхает и задыхается. И вот она на коленях на полу, между чужих ног, трётся головой о бедро, словно кошка, которая никак не может пресытиться вниманием своей хозяйки. Паучьи пальцы гладят по голове, снова посылая стаю мурашек, зарываются в волосы и усиливают хватку, заставляя посмотреть наверх. Кафка — само совершенство. Рука давит на затылок, и Стелла понимает без слов — послушно подаётся вперёд и открывает рот. Они стоят в ванной, и Стелла видит своё отражение в зеркале. Опухшие покусанные губы, помада, размазанная по лицу вперемешку с каплями крови, расфокусированный взгляд и растрёпанные волосы. По всему телу — укусы, засосы и синяки, каждый сантиметр кожи отмечен Кафкой. Сама Кафка — за спиной. Она спокойна и умиротворена, её руки блуждают по телу Стеллы, поглаживая спину и ягодицы, перебирая волосы. Взгляд в зеркале — нежный. — Посмотри, какая ты красивая, — Кафка шепчет, оставляя лёгкий поцелуй на ухе. Красивая, эхом отображается в голове Стеллы, красивая и совершенная. Её взгляд блуждает по лицу и телу женщины за её спиной, фиолетовым волосам, ниспадающим почти до талии, по длинным пальцам, по тонким губам. Безупречная. Хищник внутри Кафки пресытился, в её глазах и движениях — нежность, когда она ведёт Стеллу в ванну, погружает в тёплую воду, омывает сладко пахнущей пеной, покрывает лёгкими поцелуями синяки и укусы. Стелла достигает пика в который раз за ночь, вцепившись в её плечи и выстанывая имя Кафки ей на ухо. Охотница обвивает Стеллу руками, переплетает бёдра, вжимаясь как можно сильнее, и шепчет на ухо слова похвалы. Они лежат под одеялом, Стелла — опустошена и обессилена, тело стало тяжёлым и непослушным. Кафка рядом, здесь же, вокруг неё, везде, обвивает и убаюкивает своим теплом. Стелла чувствует движение пальцев в своих волосах и слышит неизвестный, но в то же время неуловимо знакомый напев. Она открывает глаза. — Ты играешь на скрипке? Кафка внимательно смотрит в ответ. —Я не помню… почти ничего, — как бы Стелла ни старалась, в голове нет ничего о жизни до Космической станции, только необъятная пустота. И Кафка. — Но ты же играешь, да? Лёгкий кивок, и Кафка снова начинает петь — тихо, почти неслышно, — и проводит пальцами по векам, закрывая глаза. Голова тяжелеет. Сознание мутнеет, а потом вновь проясняется — Стелла распахивает глаза, мысли проносятся вспышками. — Ты опять уйдёшь, да? Кафка замолкает и смотрит в ответ, не мигая. Тишина теперь давит, и внутри начинает шевелиться беспокойство. — Что было между нами раньше? Кафка остаётся невозмутимой, и беспокойство разрастается, заполняя постепенно распространяясь по всему телу. Стелла собирается с силами, пытаясь заставить мышцы работать, по крупицам собирает остатки энергии и приподнимается на локтях. — Я запомню эту ночь? Вздох. Кафка тоже приподнимается — Стелла вглядывается в её лицо. Оно остаётся невозмутимым, и беспокойство перерастает в тревогу и… печаль, липкое и горькое ощущение расползается под кожей и встаёт комом в горле. — Вопросы, вопросы, — Кафка задумчиво обводит взглядом комнату, а потом снова смотрит Стелле в глаза и вздыхает. — Ты же не за ответами сюда пришла. — Не уходи… — Тшш, — мягким, успокаивающим движением Кафка прикладывает палец к губам Стеллы. — Послушай меня. Ничто хорошее не длится вечно. Ты ведь знаешь это не хуже меня. — Нет… — Тише. Пришла пора прощаться. Спи, — спокойная улыбка, и веки начинают тяжелеть. Стелла пытается бороться, но слёзы высыхают, ком в горле рассеивается и голова падает на подушку. Снова пальцы в волосах и нежный напев над ухом. Спи, сказала Кафка, и Стелла засыпает. *** Стелла просыпается в своей комнате на экспрессе — и тут же вскакивает, осматриваясь и пытаясь понять, что было сном, а что — реальностью. В неясном порыве распахивает дверцы шкафа — и обнаруживает пальто на своём месте. Взгляд падает на зеркало. Она одета в пижаму. Пижаму, которой у неё совершенно точно до этого не было, но которая подходит её стилю — обычные светло-серые шорты и майка, только ткань такая невероятно нежная и приятная, и шорты, может, ну, чуть коротковаты… А на груди нарисован маленький чёрный паук. Волосы расчёсаны так, как, кажется, не были расчёсаны никогда, и пахнут… Красным вином. Стелла сглатывает. О, она помнит. Губы всё ещё болят, и не только они — у неё синяки по всему телу, и ещё как-то надо будет прятать следы на шее, и добровольно идти в руки Кафке этой ночью было плохой идеей. Просто ужасной. Потому что Стелла так сильно, так отчаянно хочет ещё.