《Везёт》

      Дорога ожидалась долгой и муторной. Михаил буквально вчера вечером сорвался с места, собирал чемодан, быстро накидав туда всех кажущихся минимально нужными, вещей.       В собственной квартире Булгакову вдруг стало темно и узко. Ему не писалось, не фантазировалось, не думалось. Для него, как для писателя — это была гибель. ну или по-крайней мере, до конца депрессивной фазы, будет нестерпимо-гадко и тошно от самого себя.       Так вот… тут к месту вздохнуть и перекреститься, но к горю или к радости, Михаил с детства был неверующим.       Дорога ожидалась долгой и выматывающей, но на втором часу монотонной езды, на краю дороги замаячила тонкая, изящная фигура. Чем ближе подъезжал Михаил, тем отчетливей было видно, что изящная, слегка долговязая фигура, принадлежала молодому человеку — юноше с выгоревшей копной волос. Парень неспеша шагал по пыльной обочине дороги, его рука, с выставленным большим пальцем, была расслабленно вытянута в сторону дороги.       Михаил мягко давит на тормоз, заставляя машину ехать со скоростью юноши. Тот засовывает руку в карман в меру узких, голубых джинс. Светло и даже как-то покровительственно улыбается, гипнотизируя пронзительно-голубыми глазами.       — Подвезти? — вздёргивает тёмную бровь писатель, он ведёт машину по-пижонски — одной рукой.       — Д’о Р’ая, с’мож’ет’е? — смеётся парень, отзеркаливая мимику мужчины.       Михаил на секунду задумывается, хиппи что ли попался? Но решив не забивать голову, дёргает плечом, губы тянутся в пошлой усмешке.       — Рай не обещаю, но что на Седьмом небе побываешь — гарантирую, — он уже ждёт закатывания глаз, а после и отказа, но парень полностью поварачивается к машине, останавливаясь. Михаил тут же надавливает на педаль тормоза.       Юноша легко открывает дверь и забирается в салон. Пока он устраивается на сидении пристёгиваясь, его застегнутая на две пуговицы рубашка, успевает показать много больше, чем обязана была скрывать. Мягкий плоский живот, с еле заметной светлой дорожкой волос от пупка к паху, остро-выделяющиеся ключицы и ерёмную впадину, приятно выделяющую мальчишескую грудь. Залип ли Михаил глядя на это непотребство? Естественно.       — Мы ед’ем?       — …А-а, что?.. — с небольшим опозданием переспрашивает Булгаков, но оторвав наконец взгляд от вполне невинных прелестей пассажира, быстро просыпается. — Хм, всмысле, да, едем.       Уже через полчаса мужчине стало ясно, что подбирать незнакомых юнцов на дороге — ужасная идея! .       — Ты можешь посидеть спокойно хотя бы минуту? — с нескрываемым ядом в голосе интересуется Михаил, уже присматривая место для срочной остановки. Ему необходимо было подышать.       — Н’ик’ак н’ет'! — весело рапортует, якобы, студент по обмену. Как выяснилось, он был до одури гибкий — раз, и невероятно энергичный — два! А ещё он ни слова так и не рассказал о своей жизни, хотя трещал, изливаясь эмоциями без умолку.       — Мы едем всего полчаса, а ты уже меня достал. — как бы между прочим, замечает мужчина за рулём внедорожника.       — Ну, В’ы ж’е мен’я н’е ос’тавит’е?! — скалится малец, будто бы случайно задирая майку на животе.       — Ну куда я денусь? — это чудо в перьях, на удивление, в неуложенной и странно торчащей копне волос парня, действительно были видны нежно серые перья, что казалось приклеились или выросли прямо вместе с волосами. Только не подумайте, что у писателя глюки -хотя он и сам сомневался в собственном рассудке- парень, расказывая особенно эмоциональные части историй — сжимал, поправлял или напротив лохматил собственные волосы, но ни одно пёрышко так и не упало на кожаные сидения машины.       Машина затормозила у обочины крайне резко. Настолько резко, что пернатое чудо не влетело в лобовое стекло, только благодаря вовремя натянувшемуся ремню безопастности. Явно опыт, — хмыкает про себя Михаил выходя из внедорожника, закуривает. Кто бы сомневался, что Воланд —да, вот такая вот, ирония судьбы. Строгое умное имя у этого олицетворения слова «непотребство» с вечно задирающейся рубашкой- вылезет следом.       — Знаешь, — притворно-ласково замечает Михаил, внимательно глядя в глаза парнишке. — Если сейчас откроешь рот, я заткну его своим членом. Услышал?       — Ну зач'ем ж'е так г'ру-, — начинает юноша с расслабленной улыбкой, но поток слов быстро перебивается «сутенёрской» [тыльной стороной ладони] пощёчиной, от которой худосочный мальчишка аж отступает, теряя равновесие.       — Не услышал, — подытоживает Михаил, выбрасывая до обидного быстро скуренную сигарету.       — Entschuldigung, ich weiß nicht… [Прошу прощения, мне не…] — начинает мальчишка, но на его плечо ложится тяжелая ладонь, заставляя встать на колени.       — Да я не в обиде, — спокойно подмечает Михаил, нарочито осторожно, двумя пальцами прослеживая красный след на щеке парня, оставленный собственной рукой. — Так вот. Слышал выражение «Закрой рот и ешь?» Оно необычно для приезжих, согласен. А теперь по аналогии, заткнись и открой ротик.       Говоря это, мужчина разделался с кожаным ремнём, пуговицей и молнией джинс, приспустил бельё. Видя как послушно, а главное молча, юноша выполняет его команды, Михаил грешным делом решает не жестить и оттрахать ротик юнца нежно и ласково, но золото- оно же молчание, у пернатых видимо не ценится.       — А В’ы с’о вс’ем’и с’воим’и пас’саж’ирами так л’юбез’ны?       — Нет, — о Дьявол, как же приятно сжать чужие, жёсткие волосы в кулаке. — Ты особенный., — полуставший член быстро загоняется в болтливый ротик мальчишки. Загоняется до упора, но тот, не оправдав ожиданий, не заходится в сдавленном кашле, а лишь морщится и быстро прячет зубы за нежно-розовыми -пока- губами. Тем лучше. В уголках небесных глаз блестят капельки крокодильих слёз.       Двигаться в горячем, влажном ротике до безумия приятно. Михаил даже цепляется свободной рукой за капот машины. Слюны много, она пошло хлюпает при каждом толчке бёдер, блестя глянцем стекает по подбородку, капает в ещё невысокую траву меж разведённых, для устойчивости, коленей, на которых послушно уложены сжатые в кулачки ладони.       Михаил не ослабляет хватку на шевелюре Воланда —он не сомневается, только дай возможность, и тот вновь начнёт болтать-пока не услышал тихие постанывания. Он распахнул, до этого зажмуренные глаза. Парень сам жмурился, явно наслаждаясь процессом. Присмотревшись, Михаил замечает определённую выпуклость в районе ширинки.       — Нравится тебе? — усмехаясь, спрашивает он, отстраняя мальчишку рывком за волосы.       — Угу, — кивает Воланд, насколько это вообще возможно в его-то положении.       — «Угу» и всё? — Михаил, на секунду не поверив своим ушам вздёргивает бровь, после чего давит носком чёрных конверсов на топорщащуюся ширинку. Юноша болезненно стонет, Булгаков, удовлетворённый эффектом, ведёт кедом вверх-вниз не набирая амплитуды. Парень начинает тяжело дышать, явно подходя к черте. — Эй-эй, не так быстро!       Булгаков тормозит его лёгким похлопыванием по раскрасневшейся, но ещё нетронутой щеке.       — Тебе не говорили, что незаконченные дела — нехорошо? — он убирает кед с ширинки и, красноречиво поглаживает уже окрасившиеся в более яркий оттенок персикового губки. — Открываем ротик и продолжаем трудиться.       Воланд замученно вздохнув, прикрывает глаза, вновь насаживаясь на член. Он успевает сделать лишь несколько движений, перед тем как его тормозят, кладя руку на затылок:       — Нет, не так, смотри мне в глаза. Будь добр, — елейно просит Михаил, впрочем не оставляя пернатому чуду выбора. Смотреть, как ясные глаза наполняются чистыми, точно родниковая вода слезами, удивительно приятно. Едва знакомый мальчишка Воланд, такой беззащитный и такой прекрасный в этой беззащитности, льёт крокодильи -Михаил отказывается называть их по-другому- слёзы, постанывает и старается потереться о собственные джинсы, до боли стоящим членом. Излиться в влажный… Нет, беспардонно мокрый рот, прелестно. Другого слова подобрать нельзя. Часть спермы вытекает из уголка губ, но остальное придётся проглотить, ведь крепкая хватка на волосах никуда не девается.       — Что ж, — Михаил поддевает пальцем каплю собственного семени, что вот-вот капнула бы в траву, скатившись по юношескому подбородку. Он не задумавшись, слизывает её. — А теперь проси. Только искренне, чтоб я поверил.       — О ч’ём? — хрипит парень с затуманенным взглядом.       — Ну хочешь, о бисквите, хочешь о разрядке. Смотря, что ближе к сердцу, — пожимает плечами мужчина, обратно натягивая бельё и застёгиваясь. В глазах юноши проскальзывает осмысленность, но он опускает взгляд, шепча:       — Пож’алуйс’та.       — Громче, не слышу, — наигранно сердобольно просит мужчина, вновь закуривая.       Воланд вскидывает голову, пару секунд в его взгляде читается праведный гнев оскорблённой невинности, но он моргает. Взгляд становится послушным и умоляющим.       — Прош’у, пож’алуйс’та. Дайт’е мне конч’ить.       — Хм, ну давай конкретней, — с деланным безразличием дёргает плечом Михаил, мастерски выпуская изо рта сизые колечки дыма. Его кед вновь надавливает на ширинку страдальца, он медленно двигает ногой, создавая еле заметное, но ощутимое сейчас для Воланда трение. — Можно так… Но так тебе вряд ли понравится, можно разрешить тебе самому, скажем так «своими руками» справиться с этой проблемой, но что-то мне подсказывает, что хочется тебе другого.       — Да, — мальчишка отчаянно смотрит на него своими неверояными, чистыми, даже после такого, глазами. — Прош’у, подр- хм, довед’ит’е мен’я до раз’ряд’ки рук’ами.       — Ну тогда вставай и обопрись о капот. Ко мне спиной, — командует Булкаков, после чего зажимает сигарету в зубах. Он ждёт пока парень выполнит его просьбу. Прижимается к нему спиной, проводит носом по шее, чувствуя как мурашки пробегают табуном по нежной коже. Умелыми руками быстро расправляется с молнией чуть запачканных в пыли джинс, и наконец проникает рукой под резинку влажных боксеров. — Ого…       Поражённо выдыхает он, удивлённый такому количеству предэкуляра. Но это всё же ему на руку -во всех смыслах-. Мужчина начинает водить сжатым кулаком по всей длине крепко-стоящего члена. Он постепенно наращивал амплитуду движений, пока не почувствовал, как тот напрягся, а дальше горячую сперму на ладони.       — Вот и умница, — шепчет он в затылок заполошно дышащему парню. — Умница. Ты прекрасно справился, но сейчас, нужно немного постоять без моей поддержки. Сможешь? — получив судорожный кивок, Михаил отпускает юношу из объятия, отходя к машине. Роется в бардачке, достаёт пачку влажных салфеток, что валялись чисто на всякий случай, но сейчас пришлись как нельзя вовремя. Обтереть парня и усадить его на заднее сиденье было достаточно простым и быстрым делом, в отличии от поисков чистых трусов -и зачем их надо было засовывать на самое дно чемодана.       — Так, вот переодень. Поприятней будет, — вложил в руки Воланду черные, простые боксеры Михаил.       — С’пас’ибо, — на удивление искренне благодарит парень. Булгаков кивает больше по инерции, чем реально поняв смысл слова. Он тактично отворачивается, но не закрывает дверь машины. Ждёт пока возня за спиной прекратится, а потом спрашивает.       — Так куда тебя подкинуть в итоге?       — Без' раз’ниц’ы, — бесцветно выдыхает парень. Михаил аж оборачивается от такого тона. Нежно-дымчатые перья опавшей листвой валяются по всему салону.       — Ого…       — Вы пов’т'оряет’ес’ь, — мягко журит юноша, отводя взгляд от крохотных перьев. — Я ок’онч’ательно п’ал. Но это б’ыло даж’е прият’но, — видно, что он бодрится, стараясь улыбаться, когда к глазам подступают настоящие слёзы. Михаил неосознанно принимает его в объятия. Тёплые и мягкие.       — П’он’имает’е, анг’елы не с’разу. п’ад’ают. Они по ч’уть-ч’уть под’ход’ят к эт’ому, с’оверш’ая грех’и. И с’оверш’ив од’ин — наз’ад пут’и уж’е нет.       — А что ты?..       — Нап’илс’я. С’луч’айно. Так' вкус’но было, а п’от’ом п’ол ноч’и бл’евал, а дальш’е по нак’ат’анной…       — Ты прости, я не хотел, может это как-то можно отмотать или-       — Гов’орю ж’е, нельз’я.       Повисает молчание. Булгаков сейчас чувствует себя последним монстром, за то, что сотворил, но если руководствоваться изложенной только что логике, если был бы не он, был бы другой, и не факт, что было бы лучше.       — И ты теперь… Демон?       — Нет, — парень всхлипывает, неосознанно вытирая о плечо Михаила сопли. — Прос’то ч’елов’ек…       — Ну это не так уж и плохо! — вдруг оживляется мужчина, отстраняясь от теперь-уже-человека. — Слушай, я писатель и ехал развеяться. А тебе тоже отдых не помешает! Так вот отдохнём и будем работать вместе. Как тебе идея?       — А ч’то я д’олж’ен буд’у д’елат’ь? — уже заинтересованно спрашивает юноша, постепенно отходя от накрывшей, так невовремя, истерике.       — Ну, будешь секретарём и по-совместительству музой. Устроит? — встряхивает его за плечи Михаил.       — Ус’троит'! — вот уже начинает улыбаться принятый в штат литературный работник.       — Вот и славно, — с явным облегчением выдыхает Михаил, но быстро кое-что вспомнив, добавляет. — Но обязательный пункт. Поменьше болтать впустую. Услышал?       — Ус’лыш’ал, — кивает Воланд, а потом подмигивает. — Но нич’ег’о не мог’у обещ’ат’ь.       Булгаков на это может только закатить глаза. Это чудо его до психушки доведёт!